Домъ донъ Мануэля когда-то принадлежалъ мавританскому сиду или князю. Онъ былъ отданъ во владѣніе перваго графа Нуэра, одного изъ первональныхъ севильскихъ конквистаторовъ-побѣдителей. Онъ былъ снабженъ башнею въ мавританскомъ вкусѣ, и ея верхняя комната была отведена Карлосу, при его первомъ пріѣздѣ въ городъ, въ томъ предположеніи, что ему, какъ будущему духовному, болѣе подходила уединенная комната для занятій и размышленій. Комнату подъ нимъ занималъ донъ-Жуанъ, а послѣ его отъѣзда она поступила въ распоряженіе Гонзальво, любившаго уединеніе.
Въ то время, какъ Карлосъ потихонько прокрадывался внизъ по лѣстницѣ, онъ замѣтилъ свѣтъ въ комнатѣ своего кузена. Это не удивило его; но онъ былъ смущенъ, когда, въ то время какъ онъ проходилъ мимо двери, послѣдняя открылась и донъ Гонзальво встрѣтился съ нимъ лицо въ лицу. Онъ также былъ снаряженъ въ дорогу, въ плащѣ и со шпагой и, кромѣ того, держалъ факелъ въ рукѣ.
-- Вотъ какъ, донъ Карлосъ,-- сказалъ онъ укоризненно,-- значитъ ты все же не могъ довѣриться мнѣ.
-- Нѣтъ, я вѣрилъ тебѣ.
Опасаясь, чтобы ихъ не подслушали, оба вошли въ комнату и Гонзальво тихо заперъ дверь.
-- Ты потихоньво бѣжишь отъ меня и самъ идешь на опасность. Не дѣлай этого, донъ Карлосъ,-- сказалъ онъ съ горячностью и безъ всякаго признака прежняго сарказма въ голосѣ.
-- Нѣтъ, это не такъ. Мой побѣгъ былъ задуманъ еще вчера, при помощи лицъ, которыя желаютъ и могутъ спасти мена. Для всѣхъ лучше чтобы я скрылся.
-- Довольно; прощай,-- отвѣчалъ холодно Гонзальво, -- я не буду удерживать тебя. Хотя мы выйдемъ вмѣстѣ, но у самыхъ дверей наши дороги расходятся.
-- Можетъ быть твоя дорога опаснѣе моей, донъ Гонзальво.
-- Не говори о томъ, чего не понимаешь, кузенъ. Мой путь самый безопасный. И теперь, когда я подумаю объ этомъ (и если на тебя можно положиться), ты могъ-бы помочь мнѣ.
-- Одному Богу извѣстно, съ какою радостью я сдѣлалъ бы это, еслибы могъ, Гонзальво. Но я боюсь, что избранный тобою путь безполезенъ, и пожалуй еще хуже того.
-- Тебѣ неизвѣстна моя цѣль.
-- Я знаю, къ кому ты идешь сегодня ночью. О, братъ мой, неужели ты думаешь, что твои мольбы въ состояніи разжалобить сердце болѣе твердое чѣмъ мельничный жерновъ.
-- Я знаю путь къ этому сердцу и достигну своего, какъ бы жестко оно ни было.
-- Еслибъ ты положилъ къ ногамъ Мунебраги всѣ сокровища Эль-Дорадо и тогда онъ не согласился бы и не могъ бы открыть ни одного запора темницы Тріаны.
Дикое выраженіе лица Гонзальво при этихъ словахъ перемѣнилось и получило оттѣнокъ нѣжности.
-- Какъ ни близка ко мнѣ смерть, открывающая всѣ тайны, все же есть вопроси, которые нельзя оставить. Можетъ быть, ты можешь внести свѣтъ въ эту ужасную тьму. Мы говоримъ теперь откровенно, какъ передъ Богомъ. Скажи мнѣ, есть-ли основанія къ о_б_в_и_н_е_н_і_ю п_р_о_т_и_в_ъ н_е_я?
-- Говорю также откровенно, какъ ты спрашиваешь, основаніе есть.
Послѣднія слова Карлосъ прошепталъ. Гонзальво ничего не отвѣтилъ, но судорга передернула его лицо. Карлосъ продолжалъ тихимъ голосомъ:
-- Она была знакома съ Евангеліемъ еще до меня, хотя она такъ молода -- всего двадцать одинъ годъ. Она была ученицей д-ра Эгидія; тотъ говорилъ, что самъ многое пріобрѣлъ отъ нее. Ея свѣтлый острый умъ разсѣкалъ всѣ софизмы и сразу доходилъ до правды. И Богъ надѣлилъ ее своею благодатью; такъ что она готова все вынести за истину. Онъ все время съ ней и не оставитъ ее до конца. Еслибъ ты могъ увидѣть ее въ темницѣ, мнѣ кажется, она сказала бы тебѣ, что теперь обладаетъ такимъ сокровищемъ мира и счастія, котораго не могутъ отнять отъ нея ни страданія, ни смерть, ни самъ дьяволъ; ни жесточайшія муки, придуманныя демонами во образѣ людей.
-- Она святая... будетъ блаженная святая на небѣ, чтобы ни говорили они,-- пробормоталъ хриплымъ голосомъ Гонзальво. Послѣ того лицо его пріобрѣло прежнее жестокое выраженіе.-- Но я думаю, что потомки старинныхъ кастильцевъ-христіанъ, которые повергли во прахъ невѣрныхъ и водрузили святой крестъ на ихъ расписанныхъ башняхъ, обратились теперь въ презрѣннихъ трусовъ.
-- Потому что они допусваютъ это?
-- Да; тысячу разъ да. Во имя мужской храбрости и прелести женской, неужто въ нашемъ добромъ городѣ Севильѣ не осталось ни отцовъ, ни братьевъ, ни любовниковъ? Ни одного человѣка, который бы могъ за самые чудные глаза въ мірѣ ухватить умѣлой рукой пять дюймовъ стали? Ни одного человѣка -- кромѣ жалкаго калѣки, донъ Гонзальво Альварецъ. Но благодареніе Богу, жизнь его еще сохранена на эту ночь и въ немъ еще осталось довольно силы, чтобы добраться до убійцы.
-- Донъ Гонзальво! Что ты задумалъ? -- воскликнулъ въ ужасѣ Карлосъ.
-- Говори тише. Но чего мнѣ скрываться предъ тобой, имѣющимъ причины быть смертельнымъ врагомъ инквизиціи! Если ты тоже не трусъ, то ты долженъ восхвалить меня и молиться за меня. Вѣроятно еретики молятся не хуже инквиэиторовъ. Я сказалъ, что доберусь до сердца Гонзалеса де-Мунебраги въ эту ночь. Но не помощію золота. Есть другой металлъ, болѣе твердой закалки, который доходитъ вездѣ, куда не добраться и золоту.
-- Значитъ... ты задумалъ убійство? -- сказалъ Карлосъ, опять приближаясь къ нему и касаясь его рукой. Гонзальво машинально опустился на стулъ.
Въ это время часы на башнѣ Сзнѣвинценто ударили полночь.
-- Да,-- отвѣчалъ твердымъ голосомъ Гонзальво,-- я рѣшилъ убить волка, какъ пастухъ душитъ его, чтобы спасти свою овечку.
-- Но подумай....
-- Я все обдумалъ. И замѣть, донъ Карлосъ, я жалѣю только объ одномъ. Это -- что мое оружіе наноситъ мгновенную смерть. Я слышалъ о ядахъ, одной капли которыхъ, попавшей въ кровь, достаточно для долгихъ, жесточайшихъ мученій, прежде чѣмъ человѣкъ умретъ, предавая проклятію людей и Бога. Вотъ за стклянку такого яда, чтобы намазать имъ мой клинокъ, я готовъ продать свою душу дьяволу,
-- О, Гонзальво, это ужасно! Ты говоришь страшныя слова. Моли Бога, чтобы онъ простилъ тебя.
-- А я взываю къ Его справедливости, чтобы Онъ поддержалъ меня,-- сказалъ Гонзальво, съ вызывающимъ жестомъ поднимая голову.
-- Онъ не поддержитъ тебя. И неужто ты думаешь, что двери темницъ откроются, еслибъ тебѣ и удалось это ужасное дѣло? Увы! мы не во власти только однихъ тирановъ. Они иногда уступаютъ... вѣдь и они смертные люди. Насъ давитъ не живое человѣческое существо, съ нервами, кровью и мозгами. Мы жертвы системы, страшной, бездушной, безсмысленной машины, которая двигается, все безъ разбора сокрушая на своемъ пути и повинуясь отдаленнымъ, невѣдомымъ намъ законамъ. Еслибъ на слѣдующее утро Вальдекъ и Мунебрага и весь совѣтъ инквизиціи лежали-бы бездыханными, все равно ни одна изъ темницъ Тріаны не выпустила-бы своихъ жертвъ.
-- Я не вѣрю этому,-- отвѣчалъ Гонзальво болѣе тихимъ голосомъ.-- Все таки неизбѣжно произойдетъ временное смятеніе, которымъ могутъ воспользоваться друзья заключенныхъ. Это соображеніе отчасти побуждаетъ меня довѣриться тебѣ. У тебя есть друзья, которые, если представится случай, сдѣлаютъ все возможное, чтобы избавить отъ пытки и ужасной смерти самыхъ блзкихъ имъ людей.
Но Гонзальво не могъ прочесть на грустномъ лицѣ Карлоса одобренія своему плану. Послѣ недолгаго молчанія, онъ продолжалъ:
-- Допустимъ худшій исходъ. Святая инквизиція нуждается въ кровопусканіи. Преемникъ Мунебраги всегда будетъ имѣть передъ глазами мой кинжалъ, и будетъ осторожнѣе съ своими жертвами.
-- Я умоляю тебя подумать о себѣ,-- сказалъ Карлосъ.
-- Я знаю, что я поплачусь за это,-- отвѣчалъ съ улыбкой Гонзальво,-- подобно тѣмъ, которые убили инквизитора Педро Арбуэза передъ алтаремъ въ Сарагоссѣ. Но,-- и тутъ лицо его опять приняло жестокое выраженіе,-- меня во всякомъ случаѣ ожидаетъ не болѣе того, что готовятъ эти демоны молодой кроткой дѣвушкѣ за нѣсколько туманныхъ мыслей и за то, что она не такъ читала Ave.
-- Правда. Но ты будешъ страдать одинъ. А съ нею всегда будетъ Богъ.
-- Я могу страдать одинъ.
Карлосъ позавидовалъ ему за эти слова. Его приводила въ содроганіе мисль, что ему придется страдать одному въ темнщѣ, во время пытокъ. Въ этотъ моментъ на башнѣ Сенѣвянцента ударила первая четверть того часа, который оставался у него для спасенія. Что если они не встрѣтятся съ Пепе? Но онъ не будетъ думать объ этомъ. Чтобы ни случилось нужно спасти Гонзальво. Онъ продолжалъ:
-- Здѣсь у тебя хватитъ мужества пострадать одному. Но каково будеть тебѣ выносить потомъ вѣчное одиночество,-- вдали отъ Бога, безъ свѣта жизни и надежды? Развѣ тебя удовлетворитъ вѣчная разлука съ тою, для которой ты жертвуешь своею жизнью.
-- Я бросаю свой жребій вмѣстѣ съ нею. Если на нее (чистую и непорочную) падетъ церковное проклятіе, то оно падетъ и на меня. Если только церковь можетъ открыть врата рая, то мы оба будемъ отвержены.
-- Но ты знаешь, что ее ожидаетъ Царство небесное. А тебя?
Гонзальво колебался.
-- Пролитая кровь негодяя врядъ-ли зачтется мнѣ въ грѣхъ,-- сказалъ онъ наконецъ.
-- Богъ говоритъ: "Не убей".
-- Что же Онъ тогда сдѣлаетъ съ Гонзалесомъ де-Мунебрага?
-- То что его ожидаетъ, превратило-бы, еслибъ ты могъ себѣ это представить, твою настоящую ненависть въ чувство жалости и соболѣзнованія. Задавалъ-ли ты себѣ мысль, что значитъ этотъ промежутокъ земной жизни по сравненію съ безчисленными вѣками, ожидающими насъ впереди. Подумай объ этомъ! Нѣсколько дней, недѣль, можетъ быть мѣсяцевъ страданія... и конецъ. За тѣмъ милліоны лѣтъ блаженства въ присутствіи Христа. Развѣ этого не довольно для нихъ и для насъ.
-- Доволенъ ли ты самъ? -- внезапно спросилъ Гонзальво.-- Вѣдь ты бѣжишь.
Лицо Карлоса поблѣднѣло и онъ опустилъ глаза.
-- Христосъ еще не призвалъ меня,-- отвѣчалъ онъ тихимъ голосомъ и потомъ прибавилъ, послѣ нѣкотораго молчанія:-- Взгляни теперь на другую сторону. Неужели ты помѣнялся-бы мѣстами, даже теперь, съ Гонзалесомъ де-Мунебрага? Возьми отъ него его богатство, пышность и грѣховную роскошь, облитые кровью... и что же ожидаетъ его? Вѣчный огонь, уготованный дьяволу и ангеламъ его.
-- Вѣчный огонь! Я пошлю его туда въ эту же ночь.
-- И куда же пойдетъ твоя собственная грѣшная душа?
-- Богъ можетъ простить меня, вопреки проклятію церкви.
-- Можетъ быть. Но чтобы войти въ царствіе Божіе тебѣ нужно еще нѣчто кромѣ прощенія.
-- Что? -- спросилъ Гонзальво съ сомнѣніемъ въ голосѣ.
-- Праведность, безъ которой никто не увидитъ лица Божія.
-- Праведность? -- повторилъ Гонзальво, какъ будто слышалъ это слово въ первый разъ.
-- Да,-- продолжалъ Карлосъ, возбужденнымъ голосомъ,-- если только изъ твоего пылкаго сердца не будутъ изгнаны ненависть и жажда мщенія, ты никогда не увидишь...
-- Будетъ, пустословъ! -- прервалъ его Гонзальво съ сердитымъ нетерпѣніемъ.-- Слишкомъ долго я слушалъ твои праздныя слова. Попы и женщины довольствуются словами; мужественные люди -- дѣйствуютъ. Прощай еще разъ.
-- Только одно слово,-- воскликнулъ Карлосъ, приближаясь къ нему и касаясь его рукой.-- Ты долженъ выслушать меня. Тебѣ кажется невозможнымъ, чтобы твое сердце могло смягчиться, подобно Тому, Кто молился на крестѣ за своихъ убійцъ? Но это возможно, Онъ можетъ сдѣлать это. Отъ Него прощеніе, праведность и миръ. Лучше или вмѣстѣ съ ней, чѣмъ безполезно подвергать опасности свою собственную душу.
-- Безполезно? Еслибъ это была правда...
-- О, Боже! Кто можетъ сомнѣваться въ этомъ.
-- Еслибъ у меня было время подумать.
-- Вѣрь мнѣ, во имя Божіе и молись, чтобы Онъ удержалъ тебя отъ преступленія.
Нѣсколько мгновеній Гонзальво сидѣлъ неподвижно въ молчаніи. Потомъ онъ воскликнулъ:
-- Время уходитъ. Я опоздаю. Глупецъ я, что чуть не послушался празднихъ словъ... Слабость теперь прошла. Дай мнѣ руку, донъ Карлосъ, потому что еще никогда я такъ не любилъ тебя.
Карлосъ съ печалью протянулъ свою руку, не мало удивляясь въ то же время, что энергичный Гонзальво не подымался съ своего мѣста и не спѣшилъ уходить.
Гонзальво не шевелился и даже не могъ взять протянутой руки. Мертвенная блѣдность внезапно покрыла его лицо и у него вырвался слабый крикъ ужаса.
-- Со мною происходитъ что-то странное,-- едва могъ проговорить онъ.-- Я не могу двинуться. Я чувствую себя какъ мертвый... мертвый, къ низу отъ пояса.
-- Богъ посѣтилъ тебя,-- сказалъ торжественно Карлосъ. Ему казалось, что въ его присутствіи произошло чудо. Протестантизмъ не освободилъ его отъ суевѣрій своего времени. Живи онъ столѣтія три позже, онъ сразу бы понялъ, что Гонзальво былъ пораженъ параличемъ вслѣдствіе усиленнаго нервнаго возбужденія при разслабленномъ организмѣ.
Но Гонзальво былъ еще суевѣрнѣе его. Онъ правда отсталъ отъ старой религіи, въ которой былъ воспитанъ, но тѣмъ сильнѣе охватило его древнее суевѣріе, коренящееся въ натурѣ каждаго человѣка.
-- Мертвый... Мертвый! -- безсвязно повторялъ онъ, полнымъ ужаса шепотомъ.-- Потраченныя даромъ силы! Ноги, которыя вели меня во грѣхъ! Боже... умилосердись надо мною! Я чувствую руку Твою.
Карлосъ склонился около него, взялъ его за руку и старался подкрѣпить его словами утѣшенія и надежды. На башнѣ ударила послѣдняя четверть того часа, когда онъ могъ еще спастись. Но онъ не двигался -- онъ забылъ о себѣ. Наконецъ онъ сказалъ:
-- Но можно что нибудь сдѣлать, чтобы пособить тебѣ. Необходима немедленная врачебная помощь. Слѣдовало подумать объ этомъ раньше. Я разбужу домашнихъ.
-- Нѣтъ, это только увеличитъ опасность. Спѣши уходить и только скажи привратнику, чтобы онъ сдѣлалъ это послѣ тебя.
Но уже было поздно; весь домъ проснулся. Раздался ужасный, повелительный стукъ у наружныхъ воротъ, отъ котораго сердца ихъ оледенѣли.
Послышался скрипъ отпираемыхъ воротъ, потомъ... шаги... голоса.
Гонзальво первый понялъ въ чемъ дѣло.
-- Альгвазилы инквизиціи,-- воскликнулъ онъ.
-- Я погибъ! -- простоналъ Карлосъ и капли холоднаго пота выступили у него на лбу.
-- Спрячься скорѣй,-- сказалъ Гонзальво; но онъ сознавалъ, что это безполезно. Тонкій слухъ его уже разслышалъ имя его кузена и вслѣдъ затѣмъ раздались шаги по лѣстницѣ.
Карлосъ окинулъ взглядомъ комнату. На моментъ взоръ его остановился на окнѣ... восемьдесятъ футъ надъ землею. Лучше выскочить и погибнуть? Нѣтъ; это будетъ самоубійство. Во имя Божіе, онъ мужественно встрѣтитъ ихъ.
-- Тебя будутъ обыскивать,-- прошепталъ Гонзальво; нѣтъ ли при тебѣ чего, что можетъ грозить тебѣ опасностью.
Карлосъ вынулъ драгоцѣнный подаровъ безстрашнаго Юліано.
-- Я спрячу это,-- сказалъ его кузенъ и взявъ книжку онъ быстро скрылъ ее на груди, подъ своимъ колетомъ, гдѣ она очутилась по сосѣдству съ маленькимъ кинжаломъ самой тонкой закалки, которому уже не предстояло употребленія. Свѣтъ внутри, а можетъ быть и голоса указали дорогу Альгвазиламъ въ эту комнату. Скоро кто-то прикоснулся къ ручкѣ дверей.
-- Они идутъ,-- воскликнулъ Гонзальво;-- я твой убійца!
-- Нѣтъ... ты не виноватъ въ этомъ. Всегда помни это,-- сказалъ Карлосъ, великодушный и въ эту ужасную минуту. Тутъ на одинъ моментъ, показавшійся ему цѣлымъ вѣкомъ, онъ какъ будто забылъ о всемъ окружающемъ. Потомъ онъ быстро пришелъ въ себя.
Но мало этого, въ немъ произошла рѣзкая перемѣна. Какъ и всегда, въ минуты величайшаго волненія, его охватилъ духъ его расы. Когда вошли альгвазилы, ихъ встрѣтилъ со сложенными на груди руками съ выраженіемъ твердости на блѣдномъ лицѣ донъ Карлосъ Альварецъ-и-Меннія.
Все произошло тихо и въ величайшемъ порядкѣ. Альгвазиловъ сопровождалъ поднятый отъ сна донъ Мануэль и вѣжливо попросилъ показать ему приказъ объ арестѣ.
Его показали; все было по формѣ, подпись и знаменитая печатъ,-- мечь, оливковая вѣтвь и собака съ пылающей головней и поруганный девизъ "Justicia et Amisericordia" (справедливость и милосердіе).
Если бы донъ Мануэль былъ королемъ всей Испаніи, а Карлосъ его наслѣдникомъ, то и тогда онъ не осмѣлился бы оказать малѣйшаго противудѣйствія. Но у него и въ мысляхъ не было ничего подобнаго; онъ униженно поклонился и заявилъ о своей и всего своего семейства преданности церкви и святой инквизиціи. Къ этому онъ добавилъ (можетъ быть просто какъ формальность), что онъ можетъ представить свидѣтельства многихъ почтенныхъ людей о правовѣріи его племянника и надѣется очистить его отъ тѣхъ обвиненій, которыя вынудили у ихъ преподобія предписать его арестъ.
Между тѣмъ Гонзальво скрежеталъ зубами въ безсильной ярости и отчаяніи. Онъ отдалъ бы жизнь за двѣ минуты, чтобы броситься на альгвазиловъ и дать время Карлосу скрыться во время смятенія. Но болѣзнь своими желѣзными оковами сковала его тѣло.
-- Я готовъ идти съ вами,-- сказалъ наконецъ Карлосъ начальнику альгвазиловъ.-- Если вы желаете осмотрѣть мою комнату, то она помѣщается надъ этой.
Ему уже было извѣстно, что обыскъ былъ неизбѣженъ при такихъ случаяхъ. И онъ не опасался этого, такъ какъ, въ виду своего побѣга, уничтожилъ все, что могло компрометтировать его, или другихъ.
-- Донъ Карлосъ, кузенъ мой! -- воскликнулъ внезапно Гонзальво въ то время, какъ альгвазилы уводили перваго изъ комнаты.-- Да хранитъ тебя Богъ! Я еще не видѣлъ человѣка мужественнѣе тебя.
Карлосъ бросилъ на него долгій печальный взглядъ.
-- Передай Рюи;-- вотъ все что онъ сказалъ.
Потомъ на верху послышались голоса, тихіе и дѣловые. Потомъ стали спускаться по лѣстяицѣ. Шаги около двери... слабѣе... и наконецъ они замерли въ отдаленіи.
Съ небольшимъ черезъ часъ послѣ того открылись ворота Тріаны и поглотили новую жертву. Ихъ открылъ мрачный привратникъ, низко кланявшійся въ то время, какъ проходилъ узникъ, окруженный своею стражей. Потомъ ворота опять закрылись на крѣпкіе, тяжелые запоры и донъ Карлосъ Альварецъ остался одинъ, отрѣзанный отъ всего и отъ всякой человѣческой помощи.
КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.