Обѣтованная земля.
Распустивъ паруса, корабли уже четвертый день плавно неслись по янтарнымъ волнамъ океана, освѣщеннымъ яркимъ полуденнымъ солнцемъ. Колумбъ стоялъ на кормѣ, величественный въ своихъ военныхъ доспѣхахъ; вѣтеръ шевелилъ его алый плащъ, казавшійся въ солнечныхъ лучахъ кровавымъ знаменемъ. Адмиралъ пристально слѣдилъ за призрачною чертою горизонта. Его вывелъ изъ задумчивости отчаянный крикъ, который несся съ корабля "Пинта". По палубѣ "Пинты" въ смертельномъ испугѣ бѣгали матросы. Среди шума и криковъ Колумбъ услышалъ сердитый голосъ Алонзо Пинзона, отдающаго приказанія.
-- Что тамъ случилось?-- закричалъ въ рупоръ адмиралъ.
Не разобравъ отвѣтнаго крика, онъ сѣлъ въ шлюпку и самъ отправился разобрать дѣло.
-- Сломался руль,-- коротко объявилъ Алонзо Пинзонъ, и его угрюмое лицо еще больше нахмурилось.-- Онъ долженъ былъ сломаться, потому что никуда не годенъ. Братъ Франсуа увѣряетъ, что хозяева судна сдѣлали это нарочно, по приказанію агентовъ короля, чтобы мы скорѣе вернулись.
Послѣднія слова Пинзонъ прибавилъ очень тихо, чтобы его не слышали матросы.
Колумбъ стоялъ у борта въ глубокомъ раздумьи. Франсуа Пинзонъ, бывшій на Пинтѣ лоцманомъ, вопросительно смотрѣлъ на адмирала.
-- На этомъ кораблѣ тридцать человѣкъ,-- проговорилъ медленно Колумбъ,-- если ихъ размѣстить по остальнымъ судамъ, то...
-- Позволю замѣтить, адмиралъ,-- перебилъ его лоцманъ,-- мы держимъ путь на Канарскіе острова. Руль можно кое-какъ починить, и онъ выдержитъ этотъ путь, а тамъ ужь получше исправимъ эту скверную скорлупку. Клянусь святымъ Яго, мнѣ еще никогда въ жизни не приходилось ѣздить на такой дряни!
-- Ладно,-- отвѣчалъ Колумбъ,-- чинить такъ чинить.
И онъ пошелъ въ сопровожденіи одного изъ Пинзоновъ смотрѣть, какъ матросы будутъ чинить руль.
Работа всегда хорошо спорится въ рукахъ людей, которые защищаютъ ею свою жизнь. Вдругъ вниманіе Колумба было привлечено необычайнымъ шумомъ и криками, доносившимися съ другого конца палубы. Матросъ Родриго де Тріана, высунувшись до половины изъ трюма, держалъ за шиворотъ мальчика лѣтъ четырнадцати, который бился у него въ рукахъ, молча, красный отъ натуги, крѣпко стиснувъ зубы и сверкая глазами. Онъ весь былъ перепачканъ сажею, и столпившіеся вокругъ него матросы хохотали до упаду.
-- Что тамъ такое?-- спросилъ адмиралъ.
Широкое, обросшее волосами, всегда смѣющееся лицо Тріаны сдѣлалось серьезно и онъ отрапортовалъ:
-- Да вотъ, изволите видѣть, ваше превосходительство, какая попалась мнѣ штука. Не пойму: человѣкъ это, или дьяволенокъ? Я выудилъ эту штуку между тюками въ трюмѣ. Что прикажете съ нею дѣлать?
Матросы, хохоча, закричали:
-- Въ море его, чертенка!
Но Тріана съ состраданіемъ посмотрѣлъ на маленькаго путешественника и ласково сказалъ:
-- Къ чему въ море? Вонъ у него на шеѣ блеститъ крестъ: значитъ, онъ не дьяволенокъ. Оставимъ-ка его ради забавы, если позволитъ адмиралъ.
И онъ поставилъ передъ Колумбомъ маленькую перепачканную фигурку мальчика. Мальчуганъ былъ голоденъ и имѣлъ очень жалкій видъ; онъ давно уже покончилъ со всѣми запасами хлѣба, которыми набилъ карманы своего длиннаго темнаго одѣянія, напоминавшаго монашескій подрясникъ, и опорожнилъ фляжку съ водою. Дрожа съ ногъ до головы и жалобно склонивъ голову, смотрѣлъ онъ на Колумба и ожидалъ покорно своей участи.
-- А, послушникъ изъ монастыря Санта Марія де Рабида!-- сказалъ Колумбъ,-- я что-то припоминаю твою физіономію. Зачѣмъ ты попалъ сюда?
Робкій голосокъ съ примѣсью затаеннаго лукавства и дерзости отвѣчалъ:
-- Я хотѣлъ видѣть новыя страны, царство женщинъ, сиренъ и людей съ собачьими головами и хвостами. Я хотѣлъ сражаться съ ними!
Колумбъ смѣрилъ взглядомъ съ ногъ до головы маленькую фигурку и засмѣялся.
-- Ну, крошка,-- воскликнулъ онъ добродушно,-- и храбръ же ты не по силенкамъ! А что, если я тебя брошу въ море?
Мальчикъ лукаво прищурился, глядя на этого шутника. Когда бросаютъ въ море живого человѣка, тогда такъ добродушно не смѣются.
-- Я убѣжалъ изъ монастыря,-- бойко сказалъ онъ.-- Но Богъ милосердъ... быть можетъ, онъ внушитъ вамъ, что я буду лучшей жертвой для сиренъ или людоѣдовъ, чѣмъ для акулъ. А если настанетъ голодъ, вы можете воспользоваться мною еще лучше.
Эти слова вызвали у присутствовавшихъ взрывъ хохота, а Колумбъ, хлопнувъ мальчика по плечу, крикнулъ:
-- Ты остаешься хотя бы ради этого бойкаго отвѣта! А пока не наступилъ у насъ еще голодъ, тебя надо хорошенько откормить: ты, я вижу, порядочно отощалъ, сидя въ трюмѣ.
Въ это время за спиною Колумба раздался крикъ ужаса:
-- Боже мой, Діэго, мой племянникъ!
При звукѣ этого голоса мальчикъ съежился и присѣлъ на землю.
-- Iesus Maria... San Jago!-- пробормоталъ онъ съ комическимъ ужасомъ,-- мой дядя, капитанъ и кавалеръ донъ Пьеро Гуттьерецъ!
-- Да, это я, маленькій негодяй,-- отвѣчалъ сердито человѣкъ съ длинной бородой и въ бархатной оливковой капѣ, на фонѣ которой рѣзко выдѣлялось его суровое бронзовое лицо,-- это я, который тебя, сироту, не имѣющаго за душою ни одного мараведиса, помѣстилъ въ монастырь добрыхъ палосскихъ братьевъ, а ты, нерадивый шелопай, вмѣсто благодарности постоянно устраивалъ тамъ всякія скверныя шалости, а теперь вотъ бѣжалъ!..
Діэго, видя, что окружающіе едва сдерживаютъ смѣхъ, пріободрился и, выпрямившись во весь свой небольшой ростъ, дерзко отвѣчалъ:
-- Господинъ адмиралъ, получившій столько королевскихъ полномочій, что мнѣ и не выговорить, оставляетъ меня, и этого съ меня довольно. Вы хотя и мой дядя, но должны подчиняться его приказаніямъ. Вѣдь вы же сами это говорили въ церкви Св. Георгія. Къ тому же кто сказалъ вамъ, что благородному гидальго {Гидальго -- дворянинъ въ Испаніи.}, сыну воина, убитаго въ бою, дону Діэго Мендецъ приличнѣе быть монахомъ, чѣмъ завоевателемъ?
Діэго Мендецъ, молодой гидальго, былъ очень забавенъ въ эту минуту со своимъ дерзкимъ видомъ. Пьеро Гуттьерецъ махнулъ рукою. Колумбъ сказалъ, смѣясь:
-- Тріана, возьми этого маленькаго юнгу, своего найденыша, накорми и дай ему на кораблѣ какое-нибудь дѣло.
Матросъ тотчасъ же взялъ подъ свое покровительство юнаго искателя приключеній, и Діэго весело побѣжалъ за нимъ.
Колумбъ вернулся въ сопровожденій мрачнаго Пьеро Гуттьереда на свой корабль. Онъ былъ теперь совершенно покоенъ: руль "Пинты" починили, и можно было продолжать путешествіе до Канарскихъ острововъ, не боясь гибели.
Прошло три недѣли съ тѣхъ поръ, какъ путешественники покинули Палосъ. Едва Колумбу и братьямъ Пинзонамъ удалось успокоить команду относительно сломаннаго руля, какъ ее снова взволновалъ неожиданный случай.
Приближаясь къ Тенерифскому пику, пловцы были охвачены внезапной мглою. Земля трепетала; трепетали волны морскія; мракъ прорѣзывался каскадами огненнаго дождя...
Матросы упали на колѣни и съ ужасомъ твердили молитвы, смотря издали на грозное явленіе.. Тамъ, вдали, бушевала грозная стихія. Вулканъ Тенерифскаго пика яростно выбрасывалъ лаву, камни, жидкую грязь и пепелъ.
-- Это Самъ Богъ велитъ намъ вернуться,-- говорили суевѣрные матросы.
Впрочемъ, нѣсколько опытныхъ моряковъ, уже знакомыхъ съ подобными явленіями, успокаивали товарищей.
Въ то же время Пинзоны заявили Колумбу, что "Пинта" дала течь. Течь была не шуточная, и Алонзо Пинзонъ объявилъ рѣшительно:
-- "Пинту" необходимо перемѣнить, иначе она погибнетъ.
Пришлось сдѣлать довольно продолжительную стоянку на Канарскихъ островахъ, чтобы перемѣнить "Пинту" на болѣе надежное судно и замѣнить новыми никуда негодные паруса "Нины". Но никто не соглашался брать такое ничтожное суденышко, какъ "Пинта".
Тутъ Алонзо Пинзонъ снова пріободрилъ Колумба: онъ нашелъ, что судно можно починить. За починкою прошло около двухъ недѣль; въ это время Колумбъ побывалъ на нѣсколькихъ изъ Канарскихъ острововъ. Онъ вернулся къ судамъ бодрый, полный вѣры въ успѣхъ своего предпріятія. На корабляхъ снова весело развѣвались испанскіе флаги, а матросы таскали на на.лубу послѣдніе мѣшки съ провизіей и боченки съ прѣсною водою.
На берегу три брата Пирроны и Діэго Аранъ наблюдали за работою матросовъ. Колумбъ весело закричалъ имъ издали:
-- Друзья! Я сообщу вамъ радостную вѣсть! Люди здѣшнихъ острововъ недалеко отъ Ферро видѣли землю! Цѣль наша близка! Съ какимъ нетерпѣніемъ жажду я водрузить древко кастильскаго флага въ землю вновь открытой страны!
Въ тихое ясное утро 6-го сентября флотилія вышла изъ гавани Гомеры. На океанѣ былъ штиль; поверхность его казалась зеркальной^ Среди безконечной глади водъ на горизонтѣ не было видно ничего. Только на другой день адмиралъ замѣтилъ вдали черную точку; она росла, и скоро можно было ясно различить небольшое судно. Это былъ корабль съ острова Ферро. Приблизившись къ испанской флотиліи, экипажъ судна столпился у борта и съ любопытствомъ смотрѣлъ на отважныхъ пловцовъ, о которыхъ уже разнеслась вѣсть по всѣмъ Канарскимъ островамъ.
-- Откуда держите путь?-- спросилъ въ рупоръ Колумбъ.
Среди тишины раздался голосъ капитана:
-- Съ острова Ферро! Помогай вамъ Мадонна! Не хотятъ ли къ вамъ присоединиться три грузовыхъ португальскихъ судна?... они кого то поджидаютъ недалеко отъ нашего острова!
Колумбъ нахмурился.
-- Діэго,-- сказалъ онъ племяннику,-- помяни мое
слово, это погоня короля Іоаньо. Онъ недоволенъ мною и хочетъ мстить. Эй, друзья, паруса намъ не помогутъ безъ вѣтра!;
Но подулъ легкій вѣтерокъ, и флотилія, сдѣлавъ маленькій поворотъ, избѣгла встрѣчи съ засадою португальскаго короля.
Скоро вѣтеръ утихъ. Штиль стоялъ нѣсколько дней, суда подвигались весьма медленно. Колумбъ боялся, что поколеблется твердость его людей и пустился на хитрость: онъ сталъ поддѣлывать счисленіе пути, обманывая команду, которая вѣрила, что корабли ушли дальше, чѣмъ было на самомъ дѣлѣ. Въ своемъ же дневникѣ Колумбъ велъ вѣрный счетъ.
Вскорѣ послѣ того, какъ флотилія миновала Канарскіе острова, Колумбъ былъ разбуженъ на зарѣ шумомъ и криками, несшимися съ палубы. Выбѣжавъ изъ своей каюты, онъ увидѣлъ, что команда столпилась у борта. Всѣ смотрѣли внизъ на волны, на которыхъ качались безформенныя палки и доски.
-- Брамъ-стеньга,-- мрачно сказалъ какой то старый морякъ.-- Здѣсь вблизи должно быть есть рифы, и о нихъ разбился корабль какого-нибудь безумца, вродѣ насъ! А вотъ и мачты!
Сердце Колумба затрепетало отъ страха: угрюмыя лица матросовъ не предвѣщали ничего хорошаго. Изъ ихъ устъ вырывалась робкая, трепетная молитва:
-- Pater noster {Отче нашъ...}...
Это были самые малодушные изъ всего экипажа. Другіе провожали адмирала, злобными взглядами. Это были преступники, промѣнявшіе заточеніе тюрьмы на опасное плаваніе. Но никто изъ нихъ пока еще не смѣлъ открыто упрекать Колумба. Только по временамъ слышались вздохи и тихія жалобы:
-- Берегъ далеко... Что ждетъ насъ впереди? Увидимъ ли мы когда-нибудь землю?..
Эти жалобы, впрочемъ, стихали, когда адмиралъ приближался къ упавшимъ духомъ.
Колумбъ казался бодрымъ: онъ слишкомъ слѣпо вѣрилъ въ успѣхъ экспедиціи; только глубокое знаніе человѣческой натуры заставляло его скрывать истину относительно пройденнаго судами разстоянія.
Адмиралъ ходилъ по палубѣ своего флагманскаго судна, отдавая приказанія и пріободряя упавшихъ духомъ; вдругъ съ "Нины" раздался радостный крикъ одного изъ моряковъ, отважнаго искателя приключеній Гульэльмо Иресъ:
-- Птица! птица!
При этомъ крикѣ Колумбъ сталъ внимательно вглядываться въ даль. На ясномъ голубомъ небѣ рѣзко вырисовывался силуэтъ летящей птицы. Это была водяная трясогузка, которая, по свидѣтельству моряковъ, не встрѣчалась вдали отъ берега.
-- Земля близко,-- сказалъ весело и увѣренно Колумбъ и торжественно показалъ на птицу.
Этотъ день 14-го сентября прошелъ въ радостномъ возбужденіи. На корабляхъ молитвы мѣшались съ живымъ напѣвомъ испанскихъ пѣсенъ. Матросы толпились у бортовъ, поздравляли другъ друга и толковали, что скоро на горизонтѣ покажется желанная земля.
Насталъ вечеръ, тихій и ясный. Солнце медленно уходило на покой, тонуло въ багровыхъ волнахъ океана, и по небу медленно плыли пурпурныя облака... Но и они таяли и гасли, и темный пологъ неба необъятнымъ шаромъ раскинулся надъ головами пловцовъ, полный глубокой прекрасной тайны, и звѣзды на немъ сіяли, вездѣ яркія, для всѣхъ одинаково свѣтлыя и кроткія. Внизу, у бортовъ, нѣжно плескались волны...
Настало лучезарное радостное утро. Настроеніе у экипажа было прекрасное. Вдругъ одновременно изъ всѣхъ грудей вырвался крикъ безумнаго ужаса: по небу рѣзкой чертой, какъ молнія, пролетѣла громадная огненная стрѣла, одинокая и грозная среди бѣлаго дня, оставляя длинный слѣдъ на безоблачномъ небѣ. Ужасъ охватилъ даже такого сильнаго человѣка, какимъ былъ Колумбъ. Никто изъ нихъ не зналъ, что это былъ метеоръ. Впрочемъ, пловцы скоро успокоились: странное явленіе не повторилось.
Весь слѣдующій день шелъ мелкій дождикъ, къ вечеру небо прояснилось, и среди безмятежной лазури ослѣпительнымъ свѣтомъ сіяло заходящее солнце. Но случилось чудо: вмѣсто воды вокругъ судовъ моряки увидѣли ярко-зеленые луга, покрытые сочною травою. Эта трава казалась живою; причудливые листочки ея постоянно шевелились, и одинъ суевѣрный матросъ, крестясь, прошепталъ:
-- Iesus Maria! Мы попали въ страну заколдованныхъ плавучихъ острововъ, въ которыхъ запутаются и погибнутъ наши корабли! Море смѣется надъ нами... Кайтесь, товарищи, смерть близка.
-- Это водоросли, старина,-- смѣясь, успокаивалъ его Колумбъ;-- плохіе же мы будемъ моряки, если не сумѣемъ изъ нихъ выбраться. Здѣсь, вѣрно, есть по близости острова,-- иначе откуда взяться водорослямъ?
Эти слова были встрѣчены моряками съ радостными криками. Только одинъ изъ матросовъ, живой Таллерте Лайесъ, кричалъ товарищамъ:
-- Будь проклятъ я, или врутъ ученые люди, говорящіе, что конецъ міра будетъ только черезъ полтораста лѣтъ... {Мнѣніе о томъ, что конецъ свѣта наступитъ черезъ полтораста лѣтъ, раздѣляли въ то время самые образованные люди.} Онъ наступитъ черезъ часъ, если я не увижу землю! Я увижу ее первый... я молился объ этомъ и давалъ Святой Дѣвѣ строгій обѣтъ... Я слышалъ, что тотъ, кто первый увидитъ землю, получитъ богатую королевскую награду! Скоро плавающіе луга затвердѣютъ!
Но плавучіе луга не твердѣли; флотилія впервые натолкнулась на это неизвѣданное и таинственное явленіе океана.
Водоросли продолжали плыть за судами и на слѣдующій день, но вода сдѣлалась менѣе соленою; на ней видѣли даже живого краба -- признакъ близости суши, и снова наткнулись на трясогузку. Черезъ день "Пинта" обогнала другія суда и увидѣла большія стаи птицъ, двигавшихся къ западу. Еще большее подтвержденіе близости земли путешественники увидѣли въ появленіи пеликановъ, которые, по мнѣнію моряковъ, никогда не летаютъ вдали отъ берега. Но когда Колумбъ забросилъ лотъ, онъ не нашелъ дна.
Съ каждымъ днемъ водорослей становилось все больше, и все чаще встрѣчались пеликаны.
-- Эти птицы спятъ на берегу и летятъ на море только утромъ,-- говорили матросы.-- Земля близко.
-- Смотрите, смотрите! Вонъ китъ! Эти чудовища никогда не водятся вдали отъ берега.
Небольшой вѣтеръ нѣсколько измѣнилъ направленіе судовъ, отнеся ихъ къ западу; потомъ снова наступило полное затишье. Матросы видѣли, что адмиралъ совѣщается съ Алонзо Пинзономъ относительно карты, находившейся при нихъ; когда зашло солнце, они услышали торжествующій крикъ съ "Пинты".
-- Земля! земля! Я первый увидѣлъ землю! Адмиралъ! Мнѣ, Алонзо Пинзону, принадлежитъ королевская награда!
Въ тотъ же моментъ моряки, какъ одинъ человѣкъ, опустились на колѣни, и при трепещущемъ красноватомъ вечернемъ свѣтѣ безпредѣльная молчаливая гладь океана огласилась умиленнымъ напѣвомъ:
-- Слава въ вышнихъ Богу!
-- Слава въ вышнихъ Богу!-- пѣли, радостно эти люди, истомившіеся, полные страха, сомнѣній и суевѣрныхъ предчувствій.
Земля казалась лежащей къ юго-западу, и всѣ видѣли ея появленіе, и флотилія, чтобы подойти къ ней, должна была перемѣнить направленіе. Окрыленные надеждою, матросы спускались въ шлюпки и потомъ купались съ нихъ въ волнахъ океана, казавшихся янтарными при заходящемъ солнцѣ. И неподвижная гладь оглашалась веселымъ смѣхомъ и шумными криками...
Настала ночь, полная трепетнаго ожиданія. Какая это была ночь! Никто не спалъ на корабляхъ, жадно вглядываясь въ темноту, какъ будто во мракѣ можно было разглядѣть слабыя очертанія суши. Всѣ, даже самые угрюмые моряки оживились. Радость развязала имъ языки, и они разсказывали товарищамъ про старые походы то подъ знаменами Испаніи въ Венецію и Неаполь, то подъ знаменами инфанта Генриха Португальскаго. То были на самомъ дѣлѣ славные, отважные походы, но досужая болтливость украсила ихъ небывалыми чудесами: въ нихъ участвовали и огненныя рѣки съ хвостатыми чудовищами, и люди съ песьими головами, и дивныя сладкозвучныя сирены, и драконы, и горгоны, и люди, обращенные въ животныхъ... Молодежь слушала эти басни, затаивъ дыханіе. Особенно оживленно было на "Пинтѣ", виновницѣ восторженнаго состоянія экипажа. Всѣ поздравляли Алонзо Пинзона съ открытіемъ земли и съ королевской наградой. Веселый смѣхъ оглашалъ воды океана; во мракѣ флотилія весело сіяла огнями, и съ кораблей перекидывались шуточками, какъ будто всѣ эти люди покинули землю только для того, чтобы справить на морѣ веселый праздникъ.
Но вотъ появилась алая полоска зари; потомъ она разсѣялась, и изъ необъятныхъ водъ, поднялось лучезарное солнце. Это была величественная картина, которой такъ страстно ждала эскадра... Сейчасъ покажется желанная земля...
Но солнечные лучи, прогнавшіе тьму и неизвѣстность, разсѣяли и обманъ зрѣнія; кругомъ безъ конца тянулась однообразная гладь океана, и нигдѣ не было видно земли. Она оказалась призрачнымъ видѣніемъ: то были только облака!
Ужасную минуту переживалъ экипажъ. Старики плакали, какъ дѣти, твердя:
-- Море издѣвается надъ нами! Эти видѣнія -- вѣстники смерти! Мы умремъ, не найдя земли, и никогда уже не увидимъ нашей милой родины!
Они услышали зычный голосъ Колумба. Скрестивъ руки на груди, сдвинувъ брови и гордо закинувъ голову, онъ крикнулъ повелительнымъ голосомъ:
-- Эй, товарищи! Вы ропщете, и каждый изъ васъ готовъ малодушно броситься въ обратный путь! Стыдно! Вѣдь многіе изъ васъ выросли на морѣ и хвастались, что свершили великіе походы съ знаменитыми мореходами!
При этихъ словахъ старые моряки опустили сѣдыя головы. Колумбъ продолжалъ:
-- Развѣ не безуміемъ было бы пускаться въ обратный путь теперь, когда мы такъ далеко отъ Испаніи? Кто намъ поручится, что буря не разобьетъ наши суда, а португальцы не захватятъ насъ, измученныхъ и безсильныхъ, въ плѣнъ?
Матросы смущенно молчали. Колумбъ кинулъ имъ презрительно:
-- Тотъ, кто первый увидитъ землю, получитъ королевскую награду -- доходъ въ десять тысячъ мараведисовъ. Неужели кто-нибудь изъ васъ способенъ отказаться отъ такой награды?
Адмиралъ хорошо зналъ человѣческую натуру и приберегъ къ концу напоминаніе о золотѣ. Это напоминаніе возбудило въ матросахъ заснувшую алчность. Переглядываясь и ворча, они разошлись и вернулись къ своимъ обычнымъ занятіямъ.
Корабль продолжалъ подвигаться къ западу. По расчетамъ Колумба черезъ пять дней флотилія должна была пройти разстояніе въ 707 лигъ {Лига Колумба = тремъ новѣйшимъ морскимъ милямъ; морская миля -- около 1 1/3 версты.} отъ острова Ферро. По дорогѣ имъ попадались опять водоросли и птицы; нѣкоторыя изъ послѣднихъ показались путешественникамъ похожими на тѣхъ, которыхъ онъ уже встрѣчали на островахъ Зеленаго Мыса. Черезъ два дня имъ показалось, что между водорослями есть что-то похожее на плоды.
Колумбъ, занятый всецѣло наблюденіями надъ океаномъ, не замѣчалъ, что Алонзо Пинзонъ, каждый разъ, какъ являлся по дѣлу на флагманское судно, особенно долго бесѣдовалъ съ племянникомъ его жены, Діэго Драномъ. Колумбъ горячо любилъ Арана, молчаливаго, серьезнаго юношу, отважнаго моряка, съ дѣтства бредившаго океаномъ, и довѣрчиво вручилъ ему руль корабля.
Въ то время, какъ Санта Марія скользила по зеркальной поверхности, а Діэго Аранъ острымъ взглядомъ, казалось, хотѣлъ проникнуть въ самыя нѣдра океана, Колумбъ восторженно говорилъ ему:
-- Мой милый Діэго, ты для меня теперь все, что осталось мнѣ отъ семьи! Кто знаетъ, можетъ быть, мнѣ никогда не придется увидѣться съ моими дѣтьми и женою; вѣдь я уже старъ; тогда ты будешь моимъ преемникомъ и докончишь мое дѣло. Ты смѣлъ и отваженъ; я вѣрю въ тебя... судьба избрала тебя для свершенія великаго дѣла!
. Колумбъ не замѣчалъ, какъ странная, тонкая улыбка змѣилась по губамъ Діэго. Онъ не зналъ, что наканунѣ, 6-го октября, Алонзо Пинзонъ о чемъ-то долго бесѣдовалъ съ Драномъ. Разставаясь, Пинзонъ говорилъ насмѣшливо:
-- Жди, Діэго, когда твой дядя будетъ вице-королемъ новооткрытыхъ странъ, а ты, управлявшій этимъ судномъ, будешь скромнымъ безвѣстнымъ свидѣтелемъ его почестей! Впрочемъ, мы съ тобою скромны. Не такъ ли, дружище?
При этомъ громадные черные глаза Діэго блеснули недобрымъ огнемъ и, сжимая рукою свою наваху {Наваха -- ножъ, который носятъ за поясомъ испанцы.}, онъ пробормоталъ проклятіе.
Діэго Аранъ безумно завидовалъ дядѣ, и слова Алонзо только подлили масла въ огонь.
Алонзо Пинзонъ заявилъ Колумбу, что необходимо перемѣнить путь и итти къ юго-западу,-- многія примѣты, по его мнѣнію, были за то, что тамъ лежатъ неизвѣстные дотолѣ острова. Конечно, это заявленіе было не болѣе, какъ уловка со стороны Пинзона: онъ расчитывалъ, пройдя нѣкоторое время къ югу, повернуть къ востоку и возвратиться въ Европу. Но Колумбъ отвѣтилъ Алонзо рѣшительнымъ отказомъ и потребовалъ, чтобы капитаны двухъ судовъ переходили каждую ночь на бортъ "Санта Марія".
7-го, октября "Нина" выкинула флагъ и сдѣлала выстрѣлъ въ знакъ того, что увидѣла землю. Но это оказался снова обманъ зрѣнія. Вечеромъ Колумбъ увидѣлъ стаю птицъ и сдался на увѣренія Алонзо Пинзона направить свой путь вслѣдъ за ними.
Три дня неслась флотилія за птицами, но земли не было видно.
Было 10-е октября. Болѣе двухъ мѣсяцевъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ отважная эскадра покинула берега Испаніи. Колумбъ замѣтилъ съ утра на своемъ кораблѣ какое-то странное движеніе. Діэго Аранъ долго о чемъ-то шептался съ однимъ изъ офицеровъ; вскорѣ около нихъ собралась большая толпа. Матросы гудѣли, какъ пчелы. Они всѣ были вооружены, и когда при движеніи у нихъ распахивались капы, видно было, что подъ, капами они прячутъ хорошо отточенныя блестящія навахи.
Адмиралъ рѣшительной походкой направился къ племяннику.
-- Діэго, о чемъ, говорятъ они всѣ?-- спросилъ онъ рѣзко.-- Чего они хотятъ?
Глаза Діэго сверкнули и, выступивъ впередъ, онъ уныло заявилъ:
-- Они хотятъ того же, чего и я: земли.
-- Хорошо,-- спокойно отвѣчалъ Колумбъ,-- а если земли еще не видно?
-- Тогда они требуютъ возвращенія на родину.
Колумбъ смѣрилъ племянника съ ногъ до головы печальнымъ взглядомъ, но сдержался и такъ же спокойно продолжалъ:
-- Вернуться на родину, Діэго? Но развѣ ты не могъ имъ объяснить, что это -- безуміе?
-- Мы проѣхали не такое разстояніе, о которомъ вы намъ объявили!-- раздался чей-то разъяренный голосъ изъ толпы.
Колумбъ спокойно обернулся и отвѣчалъ:
-- Если ты въ этомъ увѣренъ, то докажи.
На минуту воцарилось глубокое молчаніе; его нарушилъ взрывъ негодующихъ голосовъ:
-- Мы -- недовольные со всѣхъ судовъ! Насъ всѣхъ сто двадцать человѣкъ!
-- Между нами есть немало благородныхъ гидальго, немало и такихъ, у которыхъ остались дома семьи! Ты влечешь насъ въ бездну!
-- Да, да! куда несемся мы по волѣ этого безумнаго пришельца изъ чужой страны?!
Колумбъ выпрямился. Грозно зазвучалъ его могучій голосъ:
-- Молчать! Въ вашихъ крикахъ -- безуміе отчаянія! Ваши навахи блестятъ при солнечномъ свѣтѣ! Я одинъ, васъ много, но я не боюсь васъ! Со мною правда и Богъ, а съ вами глупая трусость! Но постойте: пусть подниметъ на меня руку тотъ, кто не боится королевскаго гнѣва! Вѣдь въ данный моментъ я -- представитель королевской власти.
Эти слова произвели сильное впечатлѣніе. Среди общаго безмолвія Колумбъ увѣренно продолжалъ:
-- Земля впереди. Пусть каждый изъ васъ смотритъ въ оба глаза и не пропуститъ ея: къ десяти тысячамъ королевскихъ мараведисовъ я прибавлю въ награду серебряную куртку.
Эти слова произвели на экипажъ магическое дѣйствіе. Лица бунтовщиковъ прояснились, и дикій крикъ огласилъ воздухъ:
-- Да здравствуютъ король и королева! Да здравствуетъ адмиралъ!
Бунтовщики расходились, ободряя тѣхъ, кто въ нѣмомъ отчаяніи валялся на палубѣ, уныло смотря на волны. Діэго Аранъ стоялъ, отвернувшись отъ дяди. Колумбъ, уходя, сказалъ ему тихо и грустно:
-- Ты плохо кончишь, Діэго. А я такъ вѣрилъ въ тебя! Но если ты захочешь исправиться, мое сердце всегда открыто для тебя.
Этотъ день окончился мирно. Сила одного человѣка побѣдила толпу.
На другой день Колумбъ весело говорилъ матросамъ, показывая на воду:
-- Смотрите, друзья! Мы близки къ цѣли! Вонъ носятся бревна и куски дерева... Смотрите, да это почти цѣлый стволъ! А вотъ и камышъ, и тростникъ... смотрите, скорѣе смотрите... что это тамъ поднимается надъ водою? Эй, въ шлюпку!
Онъ стоялъ у борта съ развѣвающимися сѣдыми волосами, въ красной капѣ; глаза его горѣли восторгомъ, и этотъ восторгъ передавался экипажу...
Проходя мимо мачты, около которой лежали свёрнутые канаты, Колумбъ почувствовалъ на рукѣ поцѣлуй. Обернувшись, онъ увидѣлъ маленькаго юнгу, Діэго Мендеца.
Во время бунта, видя неизбѣжность гибели Колумба, мальчикъ, забравшись на канаты, плакалъ отъ боли, страха и безсилья: онъ не могъ спасти отъ гнѣва толпы адмирала, котораго обожалъ. Маленькій юнга въ то же время отъ всей души ненавидѣлъ зачинщиковъ бунта -- Алонзо Пинзона и Діэго Арана. Его сердце билось слѣпою преданностью человѣку, который такъ отважно пускался въ неизвѣстную даль и имѣлъ такое вліяніе на толпу. И онъ рѣшилъ броситься въ море въ тотъ моментъ, когда не станетъ адмирала. Но Колумбъ побѣдилъ, и мальчикъ отъ восторга цѣловалъ его твердую РУку...
Адмиралъ нагнулся и крѣпко обнялъ мальчика.
-- Изъ тебя выйдетъ славный человѣкъ,-- сказалъ онъ растроганно,-- у тебя золотое сердце, маленькій монашекъ!
Онъ всегда звалъ Діэго "монашкомъ", за то, что тотъ былъ послушникомъ въ палосскомъ монастырѣ.
-- Ты не боишься моря?-- спросилъ онъ ласково.
-- Чего-жъ бояться?-- отвѣчалъ мальчикъ, тряхнувъ головою.-- Море! Да я съ радостью умеръ бы въ немъ, только бы не возвращаться назадъ, въ кельи... Чего бояться съ такимъ адмираломъ?
Колумбъ улыбнулся; онъ вспомнилъ, что въ послѣднее время среди общаго унынья бодрыми нотками звенѣлъ только голосокъ маленькаго Діэго Мендеца.
Всѣ, кромѣ Діэго Арана, послѣ объясненія съ адмираломъ, испытывали празднично-веселое чувство. Арану было стыдно; онъ избѣгалъ встрѣчаться глазами съ Колумбомъ.
Шлюпка отдѣлилась отъ судна и понеслась впередъ. Черезъ полчаса она вернулась; матросы съ торжествомъ показывали адмиралу находку: то была вѣтка шиповника; совершенно свѣжая, съ ягодами. Люди обнимали другъ друга и, смѣясь, твердили, какъ безумные:
-- Земля близко, земля близко!
Насталъ вечеръ; стемнѣло; на небѣ зажглись звѣзды.
Вдругъ Колумбъ окликнулъ одного изъ товарищей:
-- Пьеро Гуттьерецъ, взгляните на море; видите вы что нибудь въ темнотѣ?
-- Я вижу огонь. Это звѣзда,-- отвѣчалъ Гуттьерецъ.
-- Но она движется!-- воскликнулъ Колумбъ.
-- Она движется!-- повторилъ радостнымъ удивленнымъ тономъ Гуттьерецъ.-- Что это можетъ быть?
-- Это или лодка, или костеръ на берегу! Нѣтъ, скорѣе лодка... пламя костра не можетъ такъ колебаться отъ вѣтра...-- задумчиво говорилъ Колумбъ.-- Это земля, донъ Пьеро, увѣряю васъ! Но не говорите пока объ этомъ никому, будемъ наблюдать. Слушайте, товарищи!-- крикнулъ онъ матросамъ,-- соберитесь вмѣстѣ, гряньте хоромъ: "Слава въ Вышнихъ Богу!" Такъ веселѣе будетъ двигаться впередъ и встрѣтить землю! Помните о серебряной курткѣ и о десяти тысячахъ мараведисовъ!
Торжественный напѣвъ огласилъ недвижный воздухъ. Никто не спалъ эту ночь на корабляхъ. У бортовъ стояли темные силуэты людей, страстно вглядывавшихся въ темноту.
Свѣтъ исчезъ быстро. Никто больше не видѣлъ его; никто не зналъ о немъ, кромѣ Колумба и Гуттьереца. Ночь проходила въ томительномъ ожиданіи. Было два часа утра; при свѣтѣ мѣсяца океанъ сіялъ серебромъ. Вдругъ съ "Пинты" раздалось:
-- Земля! Земля въ двухъ шагахъ! Я, Діэго де Тріана, матросъ "Пинты", первый увидѣлъ ее!
Пушечный залпъ подхватилъ эти слова. Когда дымъ разсѣялся, на кормѣ адмиральскаго судна увидѣли могучую фигуру. Колумба, который, простирая руку впередъ, отчетливо сказалъ:
-- На этотъ разъ Родриго де- Тріана ошибся: донъ Пьеро Гуттьерецъ знаетъ, что я раньше его увидѣлъ свѣтъ на землѣ.
Флотилія убрала паруса и остановилась, слегка покачиваясь на волнахъ. Пловцы мучительно ожидали разсвѣта. Ихъ мучила мысль, что и теперь они могутъ увидѣть при блескѣ дня вмѣсто призрачной полоски земли безпредѣльный океанъ.
Но едвй занялась заря, какъ воздухъ огласился дружными криками:
-- Земля! Земля!
Дѣйствительно, впереди виднѣлся небольшой островъ, на которомъ зоркіе глаза моряковъ различили нѣсколькихъ голыхъ людей. Флотилія спѣшно готовилась пристать къ берегу.
Въ лодку сѣлъ Колумбъ съ королевскимъ флагомъ въ рукахъ и два командира судовъ, Пинзоны, съ знаменами; съ ними было нѣсколько офицеровъ. Лодка направилась, къ берегу, Здѣсь моряки водрузили королевскій флагъ и формально завладѣли землею; нотаріусъ составилъ объ этомъ актъ. Островъ назывался на туземномъ языкѣ "Гванагани", но Колумбъ далъ ему имя "Санъ-Сальвадоръ".