Въ квартирѣ Алябьева. Просторная комната, съ большимъ широкимъ окномъ, меблированная по-кавказски, съ тахтою, мутаками, коврами, стариннымъ оружіемъ на стѣнахъ. Головы лосей и оленей. Множество звѣриныхъ шкуръ. Портретъ княгини Насти. Говорная труба. Два выхода: въ задней стѣнѣ и направо. Налѣво -- маленькая узкая дверь на лѣстницу, соединяющую квартиру Алябьева съ нижними этажами дома княгини Насти.
Алябьевъ, Мѣховщиковъ, Реньякъ.
Мѣховщиковъ. Итакъ, Алексѣй Никитичъ, вы -- не нашъ? Такъ-таки вотъ и не нашъ?
Реньякъ. Алеша, клянусь тебѣ, ты слишкомъ торопишься отказомъ!
Мѣховщиковъ. Наша партія единственная, съ которою можетъ связывать васъ происхожденіе, образованіе, традиція семьи...
Реньякъ. Твой дѣдъ былъ декабристъ, отецъ -- мировой посредникъ перваго призыва. Наконецъ, ты самъ когда то долженъ былъ покинуть университетъ...
Алябьевъ. Я не умѣю быть членомъ партіи.
Мѣховщиковъ. Одинъ въ полѣ не воинъ!
Алябьевъ. Да я не собираюсь воевать.
Мѣховщиковъ. Кто сейчасъ не воюетъ, тотъ будетъ порабощенъ!
Реньякъ. Права человѣчества въ опасности! Культура трещитъ! Принципы, создавшіе историческую побѣду третьяго сословія...
Алябьевъ. Ты на своей лошади, Володя?
Реньякъ. Да.
Алябьевъ. Ты искренній человѣкъ. Но o правахъ человѣчества я, всё-таки, предпочелъ бы поговорить съ твоимъ кучеромъ Ѳомой, который ждетъ тебя вотъ уже третій часъ на двадцатиградусномъ морозѣ.
Реньякъ. Избитое возраженіе, Алексѣй! Дешевый демократизмъ!
Мѣховщиковъ. Не говоря уже о томъ, что, умножая нашу партію новыми силами, мы защищаемъ интересы именно вотъ этого-то Ѳомы-съ!
Алябьевъ. Вы адвокатъ. Должны знать: на защиту чьихъ либо интересовъ надо имѣть довѣренность.
Мѣховщиковъ. Вы полагаете,-- ея у насъ нѣтъ?
Алябьевъ. Покажите, кѣмъ и какъ она засвидѣтельствована.
Реньякъ. Если ты -- не къ намъ, я не понимаю, съ кѣмъ же ты останешься? Правѣе насъ -- грубая азіатчина, насиліе, тьма. Лѣвѣе -- хаосъ утопій, въ которомъ тебѣ, дворянину, интеллигенту, конечно, не мѣсто.
Алябьевъ. Свое мѣсто я уже самъ попробую найти.
Мѣховщиковъ. Остаться "дикимъ" -- неблагодарная и безполезная позиція, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Что же дѣлать? У меня нѣтъ вѣры въ вашу довѣренность отъ кучера Ѳомы!
Мѣховщиковъ. А на что намъ она, если уже на то пошло?
Реньякъ. Покуда ребенокъ ходить не умѣетъ, нянька водитъ его на помочахъ.
Алябьевъ. Я не помню, чтобы родители Ѳомы нанимали тебя къ нему въ няньки. Скорѣе, наоборотъ.
Мѣховщиковъ. За нами -- авторитетъ цивилизаціи!
Реньякъ. Первенство историческаго опыта!
Мѣховщиковъ. Традиціи культурнаго руководства!
Реньякъ. Мы необходимы народу, Алябьевъ!
Алябьевъ. Будто?
Мѣховщиковъ. Въ такихъ случаяхъ, Алексѣй Никитичъ, отыгрываться скептицизмомъ неудобно-съ! Надо знать-съ!
Алябьевъ. А если я не знаю?
Реньякъ. Узнай!
Алябьевъ. Я вижу народъ только на медвѣжьихъ облавахъ. Тамъ всегда такъ выходитъ, что мнѣ то народъ нуженъ, а я народу -- пожалуй, что и не весьма.
Мѣховщиковъ. Выстрѣлъ по медвѣдю -- вашъ!
Алябьевъ. Если онъ купленъ.
Реньякъ. Словомъ, ты въ нашу связь съ народомъ не вѣришь?
Алябьевъ. Нѣтъ, вѣрю. Деревня медвѣдя облагаетъ, гонитъ, а баринъ поитъ деревню водкою и увозитъ въ городъ медвѣжью шкуру.
Реньякъ. Тутъ не разсуждать надо, а чувствовать!
Мѣховщиковъ. Сердцемъ брать! Это -- родное! Русское!
Реньякъ. Единеніе подоплёки!
Алябьевъ. Твой дѣдъ, Реньякъ, былъ французскій маркизъ.
Реньякъ. Что же изъ этого слѣдуетъ?
Алябьевъ. Ни за что бы ему не выговорить такого труднаго слова, какъ подоплёка!
Голосъ Тани. Алексѣй Никитичъ, можете вы выйти ко мнѣ на одну минуту?
Алябьевъ. Войдите, Татьяна Романовна.
Голосъ Тани. Не могу. Я не одна.
Алябьевъ. Сейчасъ. Виноватъ, господа...
(Уходитъ въ маленькую дверь).
Мѣховщиковъ. Демократничаетъ.
Реньякъ. Жаль!
Мѣховщиковъ. Не столько его... чортъ бы съ нимъ! Но, черезъ него, такъ было бы удобно вліять на княгиню Настю.
Реньякъ. Она-то -- наша. Ей центральность нужна. Не разсчетъ итти ни вправо, ни влѣво.
Мѣховщиковъ. На выборы отсыплетъ?
Реньякъ. Щедрою рукой.
Мѣховщиковъ. Все не столько, какъ если бы любовникъ шелъ въ кандидатахъ.
Реньякъ. Какъ вы... грубо!
Мѣховщиковъ. Э! щей въ перчаткахъ не варятъ!
(Алябьевъ возвращается, очень оживленный).
Мѣховщиковъ. Мы ждали васъ лишь чтобы проститься...
Реньякъ. Грустно, всё-таки, Алеша, что ты насъ отвергъ.
Алябьевъ. До свиданія. Кланяйся отъ меня Ѳомѣ.
Реньякъ. Дался ему Ѳома!
Мѣховщиковъ. Вы сами закрываете себѣ единственный путь благороднаго честолюбія, которымъ въ наши дни можетъ итти русскій интеллигентъ. Кто сейчасъ не дѣлаетъ исторіи, не дѣлаетъ ничего!
Алябьевъ. Желаю вамъ быть министромъ.
Реньякъ. Однако, надѣюсь, Алексѣй, мы разстаемся друзьями?
Алябьевъ. Во мнѣ -- можешь быть увѣренъ. До самой смерти.
(Реньякъ и Мѣховщиковъ уходятъ. Алябьевъ ихъ провожаетъ).
Таня и Митя Климовъ.
Таня. Ушли. Входите, Митя. Здѣсь вы безопасны.
Митя. Вы рискуете собою.
Таня. Можетъ быть, рисковала. Теперь уже нѣтъ. У Алексѣя Никитича такая благонадежная репутація, что искать васъ въ его квартирѣ не станутъ.
Митя. Татьяна Романовна, я очень мало знаю Алексѣя Никитича. Я ввѣряюсь ему, потому что мнѣ больше некуда итти. Но -- на вашу отвѣтственность.
Таня. Мнѣ очень лестно, Митя, что вы рѣшились довѣриться именно мнѣ. Почему?
Митя. Потому что -- въ этомъ проклятомъ, самодовольномъ домѣ, милліонами облопавшемся,-- вы одна еще не забыли, какъ по людямъ горе ходитъ.
Таня. За что васъ ищутъ?
Митя. Не все ли вамъ равно?
Таня. За книжки?
Митя. И за книжки...
Таня. Я люблю наблюдать васъ, Митя.
Митя. Это, Татьяна Романовна, Брэмъ "жизнь животныхъ" наблюдалъ, а я, какъ будто, еще человѣкъ.
Таня. Хорошо вы презираете всѣхъ насъ!
Митя. Вы не то слово взяли, Татьяна Романовна.
Таня. А надо?
Митя. Сожалѣю.
Таня. Да, вѣдь, это, въ сущности, одно и то же.
Митя. Нѣтъ. Бываютъ хорошіе обреченные, которыхъ очень жаль, а презирать -- за что же?
Таня. Обреченные... А кто не обреченъ?
Митя. Тѣ, кто хочетъ и долженъ жить, но еще не жилъ.
Алябьевъ (возвращается). Къ Митѣ. Благодарю за довѣріе. Ваша комната будетъ -- вотъ тамъ, направо. Въ шкафу вы найдете закуски, вино. Угодно книги?
Митя. Мнѣ бы только до вечера, Алексѣй Никитичъ. Вечеромъ я улизну. Я долженъ оставить городъ.
Таня. Врядъ ли, Митя. Маша сейчасъ выходила изъ дома, говоритъ: весь кварталъ -- какъ въ кольцѣ. Стерегутъ,-- не проскочить и мыши.
Алябьевъ (показываетъ на медвѣжьи шкуры). Если положитесь на меня, я надѣюсь провезти цѣлаго медвѣдя.
Таня. Алеша, это -- мысль!
Алябьевъ. Вотъ видите: и славу медвѣжатника стяжть -- на что-нибудь полезно. Согласны?
Митя. Мнѣ все равно, лишь бы изъ города вонъ.
Алябьевъ. Ручаюсь, что къ полночи вы будете на сорокъ верстъ отъ Москвы.
Таня. Какой вы веселый сразу стали! Узнать нельзя.
Алябьевъ (выбираетъ шкуру). Вотъ въ это чудовищѣ васъ и зашьемъ.
Таня. Право, я никогда васъ такимъ не видала.
Алябьевъ. Когда у меня есть анекдотъ, Таня, я всегда такой. А сейчасъ я -- даже, какъ будто, скольжу по краешку сказки... А револьверъ у васъ есть? Э! Плохой... Погодите! Я принесу маузеръ на всякій случай...
(Уходитъ)
Таня. Какъ за игрушку дитя -- схватился! Теперь вы -- кукла въ его рукахъ.
Митя. Если бы я опасался за себя одного, я не принялъ бы его услугъ, но, къ сожалѣнію, я -- живой ключъ къ тайнамъ многихъ.
Таня. Не обреченныхъ?
Митя. Да, имъ надо жить. Міру надо, чтобы они жили.
Таня. Это -- необыкновенные люди?
Митя. Напротивъ. Обыкновенные люди массъ. Время необыкновенныхъ людей прошло. Теперь необыкновенны массы, а не люди.
(Алябьевъ входитъ съ маузеромъ въ рукахъ).
Алябьевъ. Вотъ! Умѣете обращаться?
Митя. Да, пробовалъ.
(Алябьевъ уноситъ маузеръ въ комнату, назначенную для Мити).
Таня. А мнѣ, Митя, кажется, наоборотъ, что никогда еще не было столько необыкновенныхъ людей, какъ въ наше время.
Митя. Когда единицы распространяются въ тысячи и особи въ стада, необыкновенность превращается въ обычность и общность.
Таня. Да, сейчасъ героя легче встрѣтить, чѣмъ просто -- человѣка!
Митя. Массы переросли романтическую необыкновенность прошлыхъ вѣковъ. Чтобы выдѣлиться надъ уровнемъ сознательныхъ массъ, сейчасъ нуженъ дѣятельный геній любви безпримѣрной.
Таня. Любовь -- очень рѣдкая птица, Митя.
Митя. Въ этихъ стѣнахъ -- да. За то онѣ и осуждены исчезновенію.
Таня. Насиліемъ?
Митя. Временемъ, которое созидаетъ разрушеніемъ. Надъ временемъ господствуютъ только тѣ, для кого творчество любви -- вторая натура! Въ комъ нѣтъ постоянства творческой любви, для кого время и любовь не одно и то же, тотъ уже не останется въ памяти массъ. Онъ ниже ихъ. Въ немъ нѣтъ ни ихъ красоты, ни ихъ силы.
Таня. Настоящее всегда глядитъ на прошлое съ побѣднаго высока, но времена всегда -- одни и тѣ же.
Митя. Кумиры голой одаренности низвержены навсегда. Сейчасъ не въ состояніи сдѣлать человѣка необыкновеннымъ ни одна изъ силъ прошлаго, если она не прогрѣта великимъ пламенемъ общной творческой любви.
Таня. Много же статуй приходится вамъ разбить и пьедесталовъ разрушить!
Митя. Они сами падаютъ. Обезсилѣли и одряхлѣли талантъ для таланта, власть для власти, искусство для искусства, красота для красоты. Какой бы феноменъ ни родила безлюбовная одаренность, она -- лишь самообманъ мѣщанскаго самодовольства, къ услугамъ котораго она создаетъ или лакеевъ, или авантюристовъ.
Алябьевъ (входитъ). Слово -- ужасно непріятное для моихъ ушей!.
Таня. Вамъ, Алеша?
Алябьевъ. Одинъ Мефистофель недавно училъ меня откликаться на него: здѣсь!...
Таня. Вы слышали нашъ разговоръ?
Алябьевъ. Урывками... Я раздѣляю мнѣніе Мити. Такъ называемый "необыкновенеый человѣкъ" выметенъ вѣкомъ за порогъ и вскорѣ окажется или невыразимо противенъ, или чрезвычайно смѣшонъ.
Митя. Интересно слышать это именно отъ васъ.
Алябьевъ. Да?
Митя. Потому что вокругъ вашего имени -- извините, пожалуйста,-- тоже поблескиваетъ она -- фольговая легенда "необыкновеннаго человѣка"!
Алябьевъ. Вы меня -- по какой же категоріи зачисляете: по противной или по смѣшной?
Митя. Я уже говорилъ Татьянѣ Романовнѣ: мнѣ жаль васъ.
Алябьевъ. Вотъ чувство, которое какъ-то -- знаете -- съ непривычки -- бьетъ по лицу...
Митя. Простите, я не хотѣлъ васъ обидѣть.
(Уходитъ)
Алябьевъ. Жизнь моя была пестра, но меня еще не жалѣли. Слушая разговоръ вашъ, я чувствовалъ, будто мнѣ тешутъ гробъ. Надо бѣжать, Таня.
Таня. Куда бѣжать-то, Алеша?
Алябьевъ. Туда, гдѣ жалѣть не будутъ. Кто привыкъ полубогомъ жить, полубогомъ долженъ и уйти изъ міра.
Таня. А развѣ существуютъ инвалидные пріюты для отставныхъ полубоговъ?
Алябьевъ. Кто не умѣетъ итти впередъ, тому остается -- ждать умертвія позади. Я чувствую себя средневѣковымъ чучеломъ, которое безсильно вскочить даже на запятки вѣка, потому что на нихъ -- преострые гвозди.
Таня. Мѣняется красота, и перемѣщается сила!
Алябьевъ. Помните, Таня, какъ въ Парижѣ, въ Луврѣ, мы съ вами расхохотались предъ кумиромъ мексиканскаго бога войны? А когда-то ему приносились человѣческія жертвы... Какъ вы думаете, былъ онъ смѣшонъ тогда -- безобразный, разоблаченный временемъ -- кумиръ?
Таня. Отъ этого смѣха не уйдешь. Найдите мѣсто на землѣ, гдѣ теперь не смѣшны кумиры.
Алябьевъ. Митя правъ: массы торжествуютъ. Личность уходитъ на задній планъ. Если она не хочетъ быть только пѣною на волнѣ массъ, она должна смиренно расточиться.
Таня. Вы не любите современность?
Алябьевъ. Ахъ, Таня, развѣ любятъ или не любятъ стихію? Не то. Жизнь на переломѣ. Перевоспитываться поздно, и... нѣтъ любви! Одъ правъ. Надо брать паспортъ -- въ небытіе!
Таня. Такъ легко сказали, точно извозчика въ Сокольники наняли!
Алябьевъ. Кстати. Я сегодня думаю на лосей поѣхать. Понимаете? Спросите у Насти: могу-ли я взять ея лошадей?
Таня. Конечно, Алеша. Не надо и спрашивать.
Алябьевъ. Тройка нужна часамъ къ шести... ну, и изъ людей -- сами выберите, кому вѣрить можно.
Таня. Все будетъ готово.
(Уходить)
Алябьевъ (одинъ. Стоитъ въ нерѣшительности. Потомъ тщательно запираетъ двери въ глубинѣ и маленькую). Митя!
Митя (выходитъ). Звали, Алексѣй Никитичъ?
Алябьевъ. Митя, возьмите меня къ себѣ.
Митя. Не понимаю, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Поймите. Пароля къ вамъ y меня пѣтъ.
Митя. Алексѣй Никитичъ, это не шутки.
Алябьевъ. Я догадался еще въ ту ночь... Вы мнѣ не довѣряете?
Митя. Если-бы я не довѣрялъ вамъ, то... я вооруженъ!
Алябьевъ. Я хочу къ вамъ.
Митя. Зачѣмъ?
Алябьевъ. А вамъ -- не все-ли равно?
Митя. Не все равно, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Извольте: я ищу приличнаго банка, чтобы помѣстить капиталъ моей смерти. Согласны?
Митя. Нѣтъ.
Алябьевъ. Причина?
Митя. Вы въ насъ не вѣрите.
Алябьевъ. Что вамъ въ томъ, если я за васъ умру?
Митя. Умереть подъ знаменемъ -- не заслуга, Алексѣй Никитичъ, но награда за вѣру въ знамя.
Алябьевъ. Вѣры у меня не спрашивайте: нѣтъ.
Митя. Борьба безъ вѣры -- спортъ. Вы новаго спорта ищете, Алексѣй Никитичъ.
Алябьевъ. Вы слышали, чего я ищу. За красоту смерти я продаю вамъ жизнь свою, какъ кондотьеръ.
Митя. Есть войны, въ которыхъ кондотьеры непріемлемы.
Алябьевъ. Кондотьеры умѣли умирать, Митя!
Митя. Кто теперь не умѣетъ умирать?
Алябьевъ. Я думалъ, что вамъ нужны люди отчаянія, которымъ жизнь не дорога и смерть желанна.
Митя. Вы ошиблись. Намъ нужны люди надеждъ, которые такъ любятъ жизнь, что, за мечту лучшей жизни, умираютъ съ улыбкою на губахъ. Не большой подвигъ, Алексѣй Никитичъ, выбросить на улицу жизнь, изношенную до невозможности терпѣть ее дальше.
Алябьевъ. "Пожертвуйте, что вамъ не нужно!"
Митя. Какъ?
Алябьевъ. Есть такое газетное объявленіе... Рваную обувь, битое стекло, ржавые гвозди -- есть куда помѣстить, а ненужную жизнь -- хоть въ мусоръ вали! (Стучатъ) Не смущайтесь. Это или Анастасія, или Татьяна Романовна.
(Митя скрывается).
Княгиня Настя (входитъ, туалетъ утренній). Здравствуй, Алеша, милый... Таня говоритъ: ты на охоту ѣдешь?
Алябьевъ. Да. Вчера лукаши приходили. Обошли лосей.
Княгиня Настя. Ай! И безъ того уже вся столовая рогами завѣшана! Какъ тебѣ ихъ не жалко? Такой милый звѣрь.
Алябьевъ. Боюсь, Настя, что я люблю убивать.
Княгиня Настя. Не пропадай долго... Заскучаю.
Алябьевъ. Завтра къ вечеру буду назадъ.
Княгиня Настя. Отлично. Въ оперу поѣдемъ. Ратнера бенефисъ.
Алябьевъ. Но вскорѣ, Настя, я, быть можетъ, уѣду надолго.
Княгиня Настя. Куда, Алеша?
Алябьевъ. Лаврентьевъ приглашаетъ меня полюбоваться водопадами Замбези... Красивая экспедиція... любопытно.
Княгиня Настя. Это не опасно? Дикари тебя не съѣдятъ?
Алябьевъ. Дикари существуютъ только на картинкахъ.
Княгиня Настя. Что же? Поѣзжай, освѣжись, ты давно не путешествовалъ.
Алябьевъ. Слоновъ стрѣлять будемъ... клыки тебѣ привезу! вотъ какіе!
Княгиня Настя. Ишь -- развеселился! Смотри: обижусь...
Алябьевъ. Нѣтъ, ты добрая.
Княгиня Настя. Не для всѣхъ. Графъ Оберталь думаетъ обо мнѣ совсѣмъ иначе.
Алябьевъ. Настя... Ему, должно быть, очень худо?
Княгиня Настя. Алеша, ты знаешь: твое слово для меня -- законъ.
Алябьевъ. А твои дѣла, Настя, для меня -- туманъ. Я не возьму на себя отвѣтственности ни просить тебя, ни давать совѣты.
Княгиня Настя. Ты кофе пилъ?
Алябьевъ. Нѣтъ, не хотѣлось.
Княгиня Настя. Я тебѣ сварю?
Алябьевъ. Пожалуй.
Княгиня Настя. Не пожалуй, а пожалуйста!
Алябьевъ. Да, вѣдь ты это -- больше для того, чтобы руки были заняты. Не можешь сидѣть безъ дѣла.
Княгиня Настя (хлопочетъ у кофейника). А про Оберталя я, Алеша, милый, вотъ что тебѣ скажу: если этого барина перевести изъ чернаго тѣла въ бѣлое, то года не пройдетъ, какъ онъ -- не то, что Москвѣ, всей Россіи на шею сядетъ... Что улыбаешься?
Алябьевъ. Смотрю, какъ ты хозяйничаешь. Священнодѣйствіе!
Княгиня Настя. Я, милый, ловкая. Нѣтъ бабьей работы, которой я не сумѣла бы справить.
Алябьевъ. Да и мужскихъ такихъ -- немного, кажется?
Княгиня Настя. Приспособляемся, по малости, сколько Богъ умишка далъ.
Алябьевъ. У меня сегодня были Мѣховщиковъ и Реньякъ.
Княгиня Настя. Звали въ партію?
Алябьевъ. Даже кандидатурою соблазняли.
Княгиня Настя. Ого! Не оставьте насъ, бѣдныхъ, своими милостями!
Алябьевъ. Мнѣ ужасно хотѣлось сказать имъ, что они ошиблись этажомъ. Ну, какой я политическій дѣятель? Шли бы къ тебѣ.
Княгиня Настя. Не стоитъ. Когда мы, бабы, отвоюемъ себѣ равноправіе,-- я прямо въ министры! Тогда -- ау, Алеша! Ищи себѣ другую кофе варить!
Алябьевъ. Удивительно, какъ даже самые умные люди не могутъ обойтись безъ игрушки!
Княгиня Настя. А, вотъ, я обожгу тебя за дерзость... (Смѣется) Правда, люблю варить кофе -- вотъ такъ, поутру, когда ты въ курткѣ этой... Игра въ папу и маму... Похоже на мужа и жену... Готово, мой повелитель!... Ахъ, Алеша, кому въ жизнь свою сказокъ не хочется?!
Алябьевъ. Да... кому!
Княгиня Настя. Затуманился?
Алябьевъ. Сказки -- опасная власть, Настя.
Княгиня Настя. Ты,-- моя сказка безцѣнная!
Алябьевъ. Когда у человѣка была сказка,-- потерять ее изъ жизни -- должно быть, такъ же тяжело, какъ самую жизнь.
Княгиня Настя. Да, когда я думаю, что могу потерять тебя, мнѣ страшно. За большую несправедливость почту и обозлюсь очень. На все обозлюсь. Нехорошо отъ меня людямъ будетъ.
Алябьевъ. Злиться, Настя, значитъ -- душу терять.
Княгиня Настя. Въ тебѣ я душу свою нашла, въ тебѣ и потеряю. Не бросай меня, Алеша! Никогда не бросай! Свѣтъ ты мой ясный! Не знаешь ты, какія потемки во мнѣ живутъ!
Алябьевъ. Не слишкомъ то свѣтелъ твой свѣтъ!
Княгиня Настя. Сама я въ свои потемки заглядывать боюсь, потому что грозныя чудища изъ нихъ выползаютъ. Звѣрь же я, Алеша! Золотомъ вскормленный звѣрь! Тѣло мое, умъ мой, воспитаніе мое, жизнь моя, все -- звѣриное. Человѣкъ во мнѣ откликается только тебѣ. Не будетъ онъ слышать тебя, опять звѣрствомъ заплыву, вся -- звѣрь стану.
Алябьевъ. А, можетъ быть, такъ -- лучше? Звѣрь, такъ ужъ -- вольный и дикій?
Княгиня Настя. Тогда зачѣмъ приручилъ?
Алябьевъ. Чѣмъ дольше я живу, тѣмъ чаще думаю, что цѣльность, въ человѣкѣ,-- единственная сила, способная дѣлать жизнь сносною. Горе тѣмъ, кто себѣ измѣняетъ!
Княгиня Настя. Ты знаешь, кто я. Другого быть поздно. Не могу. Да и не хочу. Но счастлива я бываю только съ тобой, потому что ты -- не такой, какъ я.
Алябьевъ. Могучая ты женщина, Настя, но и у тебя есть трещина въ душѣ!
Княгиня Настя. Мнѣ отъ тебя -- и больно, и гордо, и радостно, и стыдно!
Алябьевъ. Милая моя Настя! Бѣдная моя Настя! Какъ дурно и напрасно помѣстила ты свое большое чувство!
Княгиня Настя. Не говори такъ! Не смѣй говорить! Я рѣшила, что ты -- богъ, и ты долженъ быть богомъ!
Алябьевъ. Настя, Настя! Не тотъ я, не такой, какимъ ты себѣ меня сочинила!
Княгиня Настя. А что мнѣ за дѣло, какимъ ты себя сознаешь? Ты во мнѣ не отъ себя, а отъ меня зависишь. Какой то философъ училъ, что нѣтъ на свѣтѣ ничего, кромѣ представленій нашей воли. Мнѣ это нравится. Можетъ быть, тебя и вовсе нѣтъ? Но ты -- лучшее представленіе моей лучшей воли. И мнѣ нуженъ ты такой, какъ я тебя вижу и чувствую. И изволь сберечь мнѣ себя такимъ! Другого мнѣ не надо.
Алябьевъ. Корни волосъ моихъ краснѣютъ отъ стыда за безсиліе мое оправдать твою вѣру!
Княгиня Настя. Твоя жизнь для меня -- жизнь бога, и твоя смерть будетъ смертью бога!
Алябьевъ. А! Ты иногда воображаешь смерть мою?
Княгиня Настя. Нельзя чувствовать себя въ сказкѣ, не боясь страшнаго конца; нельзя любить рыцаря, не зная, что его судьба -- красиво умереть.
Алябьевъ. Рыцаря! Красиво умереть!
Княгиня Настя. Да! ты -- рыцарь! мой рыцарь! для меня -- рыцарь!... Ты -- тотъ неизвѣстный, таинственный, свѣтлый, о комъ еще въ пансіонѣ я мечтала, одинокая, замкнутая, молчаливая, среди подругъ, которыя ненавидѣли меня за богатство и звали золотою телкою...
Алябьевъ. А мои товарищи обожали меня и считали... необыкновеннымъ человѣкомъ!
Княгиня Настя. Ты -- рыцарь изъ сказки о золотой горѣ. Чары жизни заключили царевну въ золотую гору, и стала она холодна и сурова, какъ золото, и всякій, кто коснется ко мнѣ, становится бездушнымъ золотомъ. Но пришелъ рыцарь, и гора разступилась. Поцѣловалъ царевну... вотъ такъ! вотъ такъ!... Иди ко мнѣ!.. Я люблю тебя!.. Я хочу тебя!.. Ты -- мой другъ, мой любовникъ, мой мужъ, мой богъ... единый! единый!...
(Стучатъ)
Алябьевъ. Кто тамъ?
Голосъ Лаврентьева. Узнай!
Алябьевъ. Лаврентьевъ...
Княгиня Настя. Ой, я не такъ одѣта!
Алябьевъ. Нельзя не принять! Онъ -- съ прощальнымъ визитомъ.
Княгиня Настя. Пусть зайдетъ потомъ и ко мнѣ. Я хочу слышать отъ него самого что-нибудь объ этой вашей поѣздкѣ... Милый! Поцѣлуй меня еще разъ... Когда-нибудь я умру въ твоемъ поцѣлуѣ...
(Алябьевъ, проводивъ ее, схватился за голову и долго стоитъ съ лицомъ, полнымъ ужаса и отчаянія. Потомъ открываетъ дверь).
Алябьевъ. Извини, пожалуйста, заставилъ ждать...
Лаврентьевъ. Пахнетъ женщиной. Должно быть, я дьявольски помѣшалъ?
Алябьевъ. Ты всегда падаешь, какъ съ облаковъ.
Лаврентьевъ. Для тѣхъ, кто забываетъ сроки. Я же, напротивъ, аккуратенъ, какъ чортъ, приходящій за душою грѣшника.
Алябьевъ. Что-жъ? Пожалуй, подѣлимъ эти милыя амплуа.
Лаврентьевъ. Мѣсяцъ прошелъ, Алеша.
Алябьевъ. Я -- твой.
Лаврентьевъ. Брависсимо! Ну, не даромъ же я прискакалъ -- угадай, откуда!
Алябьевъ. Съ луны?
Лаврентьевъ. Почти; отъ македонскихъ комитажей.
Алябьевъ. Для Анастасіи Романовны -- ты понимаешь -- мы просто совершаемъ нѣсколько эксцентрическое путешествіе...
Лаврентьевъ. Не учи вербовщика лгать женщинѣ. Нашего брата въ этомъ отношеніи превосходятъ развѣ лишь агенты по страхованію жизни. Кстати: ты застрахованъ?
Алябьевъ. Нѣтъ.
Лаврентьевъ. Неосторожно, мой другъ. Непремѣнно застрахуйся.
Алябьевъ. Не для кого. Да и теперь это было-бы воровствомъ.
Лаврентьевъ. Э! Будь одинъ разъ въ жизни добрымъ буржуа: позаботься о роднѣ!
Алябьевъ. У меня нѣтъ родныхъ.
Лаврентьевъ. Бѣгаютъ же гдѣ-нибудь какой-нибудь мальчишка или дѣвчонка, пущенные тобою на свѣтъ?
Алябьевъ. Нѣтъ... У меня никогда не было дѣтей!.. Какъ это странно, въ самомъ дѣлѣ!.. Я никогда раньше не задумывался надъ этимъ... Странно, что въ эту минуту... Да! У меня не было дѣтей... Мною кончается родъ... Это -- она: обреченность!..
Лаврентьевъ. Собственно говоря, намъ слѣдовало-бы оформить нашу сдѣлку нотаріальнымъ актомъ.
Алябьевъ. Пожалуй.
Лаврентьевъ. Впрочемъ, если ты желаешь сохранить тайну отъ княгини, то -- лучше за границей. Въ Москвѣ -- твоя княгиня слишкомъ всевѣдущій оракулъ.
Алябьевъ. Развѣ не довольно моего слова?
Лаврентьевъ. Форма! Хотя мы и чернокожіе, но, все же, въ нѣкоторомъ родѣ государство. Не бойся, условія будутъ не сложныя.
Алябьевъ. Съ моей стороны -- только одна строка.
Лаврентьевъ. Не злоупотребляй лаконизмомъ!
Алябьевъ. "Въ смерти моей прошу никого не винить."
Лаврентьевъ. Э! Брось! Я поведу тебя къ источникамъ живой воды!
Таня (изъ за маленькой двери). Алексѣй Никитичъ! (Входитъ) Боже, на какое счастливое слово я вхожу! Тьфу-тьфу, сухо дерево, завтра пятница!
Лаврентьевъ. Я. Татьяна Романовна,-- кладъ въ этомъ отношеніи. Когда меня ни прислушайте, я всегда говорю только счастливыя слова.
Таня. Полный контрастъ со мною. У меня совсѣмъ нѣтъ счастливыхъ словъ.
Лаврентьевъ. Да, вѣдь это -- стоитъ лишь парочку ихъ завести, а потомъ они плодятся, какъ кролики... Могу я видѣть княгиню?
Таня. Да, она проситъ васъ къ себѣ... Вы, конечно, останетесь къ завтраку?
Лаврентьевъ. Если пригласятъ. (Алябьеву) Мы увидимся еще сегодня?
Алябьевъ. Да, я сойду.
Лаврентьевъ. Въ такомъ случаѣ -- sans adieux!
(Уходитъ)
Таня. Настя -- очень умная женщина, Алексѣй Никитичъ. Трудно вамъ будетъ обмануть ее.
Алябьевъ. Въ чемъ, Таня?
Таня. Развѣ я не понимаю, что вы уѣзжаете навсегда?
Алябьевъ. Что даетъ вамъ поводъ думать...
Таня. Скажите, что неправда.
Алябьевъ. Я не умѣю лгать.
Таня. Жаль. Надо выучиться. А то, вѣдь, убьете.
Алябьевъ. Я самого себя убиваю.
Таня. Надъ собою -- ваша воля. А Настю-то -- за что же? Она -- не вы и не я. Она любитъ жизнь и хочетъ жить. Какое право вы имѣете лишать ее жизни?
Алябьевъ. Какимъ образомъ вы догадались? Чѣмъ я выдалъ себя?
Таня. Этого только слѣпая любовь не замѣтитъ. Достаточно видѣть васъ вмѣстѣ съ этимъ господиномъ. Ваше рѣшеніе безповоротно?
Алябьевъ. Не вамъ меня удерживать, Таня!
Таня. Я не удерживаю васъ, Алеша. Васъ нельзя удержать, не сдѣлавъ васъ безумно несчастнымъ. Съ вами -- будь, что будетъ. Вы кончены. Теперь Настю надо спасать.
Алябьевъ. Она слѣпа -- и пусть останется слѣпа.
Таня. Да, ужъ хоть объ этомъ-то постарайтесь! Не обрывайте грубо! Покиньте ее въ миражѣ!
Алябьевъ. Руку на прощанье, Таня! Мы друзьями были.
Таня. Да, друзьями... Ахъ, Алеша, говорила я вамъ: слишкомъ много тренія объ острые углы!... И -- какой острый уголъ вы теперь въ нашу жизнь вводите!... Вы Настѣ о Митѣ не говорили?
Алябьевъ. Я не зналъ, въ правѣ-ли я. Она не начинала...
Таня. И не говорите. Только лишнее волненіе... Много ихъ будетъ у нея... черезчуръ!... Ой, какъ мнѣ жаль моего оренбургскаго платка! Ой, какъ мнѣ жаль моего милаго, сѣраго, мягкаго платья!
Алябьевъ. Это -- притчи?
Таня. Да -- приходится разставаться съ пріютами моего безмятежнаго сна. Что же вы думали -- я такъ вотъ и дамъ вамъ Настю убить? Нѣтъ, голубчикъ, десять лѣтъ спала, а для сестры надо проснуться.
Алябьевъ. Я счастливъ, что вы остаетесь съ нею.
Таня. Всякій человѣкъ счастливъ переложить свою ношу на чужія плечи. Э! Не спорьте! Все равно... Беру эту вашу ношу. Уѣзжайте, умирайте, но -- помните: миражъ!... Оставьте намъ миражъ!...
(Уходитъ)
Алябьевъ (въ говорную трубу). Ало!.. Марья Григорьевна -- вы?... Передайте княгинѣ... Ахъ, это ты, Настя!... Пожалуйста, поднимись ко мнѣ на одну минуту... (Отходитъ) Миражъ, такъ миражъ!
Княгиня Настя (вбѣгаетъ {Туалетъ второго дѣйствія.}).
Алябьевъ. Настя, я рѣшилъ нѣчто важное для насъ обоихъ...
Княгиня Настя. Важное? Ты такъ серьезенъ...
Алябьевъ. Скажи, Настя, ты увѣрена, что князь дастъ тебѣ разводъ?
Княгиня Настя. Алеша... ну, конечно!... Алеша... зачѣмъ... Зачѣмъ тебѣ, Алеша?
Алябьевъ. Ты не потеряла еще желанія видѣть меня своимъ мужемъ?
Княгиня Настя. Алеша!
Алябьевъ. Начинай разводъ, Настя!
Княгиня Настя. Постой... ты шутишь?... подожди... постой...
Алябьевъ. Ты молчишь?
Княгиня Настя. У меня слова задохнулись въ груди.
Алябьевъ. Мы сыграемъ свадьбу, какъ только я возвращусь изъ этой поѣздки.
Княгиня Настя. Мужъ! Мой мужъ! Алеша -- мой мужъ! Милый ты мой!... Радость! Заря!... На колѣни передъ тобою стать можно?
Алябьевъ. Милая Настя, по росписанію, это -- моя роль.
Княгиня Настя. А если мнѣ на тебя молиться хочется?
Алябьевъ. Не надо, Настя. Время живыхъ боговъ прошло. Они стары и смѣшны.
Княгиня Настя. Анастасія Алябьева... Я -- жена! Твоя жена... Настоящая, настоящая, настоящая Алешина жена!... Алеша, а я -- не проснусь?
Алябьевъ. Если проснемся, то -- оба.
Княгиня Настя. И это -- такъ? Въ самомъ дѣлѣ -- такъ? И можно сказать это -- Танѣ?... Всѣмъ?...
Алябьевъ. Вотъ -- сойдемъ внизъ къ завтраку и объявимъ.
Княгиня Настя. Алеша, Алеша, у моего счастія нѣтъ словъ!... Впервые въ жизни мнѣ недостаетъ словъ... Я глупая стала, я не знаю, что сказать тебѣ, Алеша! Ты любишь меня!... Ты любишь, любишь, любишь меня!... Я буду тебѣ хорошею, вѣрною женою, Алеша!
Алябьевъ. Я знаю, Настя. И моя любовь будетъ съ тобою, покуда я живъ.
Княгиня Настя. А твоя жена уже виновата предъ тобою, Алеша!
Алябьевъ. Скоро!
Княгиня Настя. Ты сегодня такой добрый, такой чудный, что мнѣ какъ то не страшно признаться...
Алябьевъ. Кайся, преступница!
Княгиня Настя. Алеша, ты получилъ извѣщеніе о продажѣ Алябьева Кута?
Алябьевъ. Finita la comedia.. Прахъ моихъ предковъ, о которомъ ты столько безпокоилась, поступилъ подъ опеку какого то господина, не то -- Завихряева, не то Запыляева.
Княгиня Настя. Ты не вѣрь, Алеша. Это, извини, мой прикащикъ. Это я купила!...
Алябьевъ. Ты? Вѣрна себѣ, моя Настя! Ну,-- что же? Merci.
Княгиня Настя. Не разсердился? Голубчикъ ты мой! Я такъ боялась...
Алябьевъ. Теперь мнѣ все равно, Настя.
Княгиня Настя. Разумѣется, все равно. Все мое -- твое.
Алябьевъ. А все мое -- Настя купила.
Княгиня Настя. Злой!... Насмѣшникъ и злой!.. Солнце ты мое беззакатное!... Это я въ приданое себѣ. Чтобы не говорилъ потомъ, что взялъ безприданницу.
Алябьевъ. Настя, теперь ты кокетничаешь капиталомъ!
Княгиня Настя. А -- ты думаешь, я его не люблю?
Алябьевъ. Вотъ, у меня уже и соперникъ явился.
Княгиня Настя. Вѣдь я его, какъ дитя, выростила и воспитала, Алеша... Большой онъ у меня, сильный,-- воевода на всю Москву! Вотъ увидишь, какой онъ тебѣ слуга будетъ! Вознесетъ онъ тебя высоко, высоко...
Алябьевъ. Выстроимъ башню, возсядемъ превыше облаковъ и пребудемъ, какъ боги?
Княгиня Настя. Пребудемъ -- какъ боги!
Алябьевъ. Но вѣдь потомъ, по программѣ, слѣдуютъ смѣшеніе языковъ и потопъ?
Княгиня Настя. Послѣ насъ -- хоть потопъ!... А утонемъ вмѣстѣ.
Алябьевъ. Смѣло ты живешь... заразительна жизнь въ тебѣ!...
Княгиня Настя. Идемъ, милый... Скажемъ всѣмъ нашимъ... Таня то, Таня обрадуется!... Тамъ и Лаврентьевъ ждетъ...
Алябьевъ. Да, Лаврентьевъ ждетъ!..
Занавѣсъ.