Подивилась я все-таки на эти хитрости. Совсем ненужными казались мне они. Но я уже успела разглядеть в моем любовнике комическую черту пристрастия к некоторой таинственности. Деловик-деловик, узкая практическая голова, а вдруг, глядь, удерет что-нибудь, словно вычитал из французского романа.
Пришла мне -- вы слышали -- охота прокатиться на Пасху в Петербург. Он, конечно:
-- И я тоже.
-- Хорошо, поедем.
Ну, что же дальше? Кажется, просто бы: в курьерский поезд, я -- в один вагон, он -- в другой. В пути, проверив, что в поезде нет знакомых пассажиров, сошлись бы в общем купе. А есть знакомые -- дотерпишь разлуку и до Петербурга, не велик срок!
Так нет: Галактион уезжает скорым поездом вперед, перехватывает меня на курьерском в Твери, убеждает меня остаться здесь до завтра по каким-то будто бы совершенно необходимым для него делам, везет меня в гостиницу, говорит "лучшая в городе". Может быть, она и впрямь "лучшая", но, чуть мы в подъезд, обдало меня кухонным чадом, аж я попятилась. Спрашиваю швейцара:
-- Что это у вас?! Говорит:
-- Ничего, сударыня, не извольте беспокоиться. Это повар котлеты подфитюривает.
-- Что-о-о?!
-- На котлетах фитюр обжаривает -- оно и того... несет...
И так меня эта лучшая в городе Твери гостиница в единый миг "подфитюрила", что я и назавтра даже в Петербург увезла этот милый дух и насилу-то, насилу вытравила его из носа и из платья.
В гостинице -- новый сюрприз. Галактион уже с подъезда начал звать меня "Кипи". А в номере объяснил, что на время нашей поездки он -- не он, а Владимир Сергеевич Бенаресов, я не я, а супруга его Катерина Григорьевна Бенаресова и что такой супружеский паспорт он сдал в контору для приписки.
-- Так, смотри, Китти, не ошибись при прислуге.
-- Да ты с ума сошел?! Ехать в Петербург по чужому паспорту, называть друг друга чужими именами?! Что же, по-твоему, Петербург -- Ташкент или Семипалатинск какой-нибудь, где я могу ручаться, что не встречу знакомых?
Нет, вот влетело ему в голову -- прожить в Петербурге три дня парочкой maritalement {Как супруги (фр.). }, и ничем не отворотить его от этой блестящей идеи.
Ну что же мне было делать? Раз паспорт сдан в прописку, не делать же скандал, требуя обратно: этот-де документ господин дал вам по ошибке, а вот мой. Ему как угодно, а я не Катерина Григорьевна Бенаресова, а Елена Венедиктовна Сайдакова.
-- И где только ты этот паспорт достал?
-- У меня он давно хранится -- от товарища. Он пьет очень, Бенаресов, так опасается, что у него в пьяном виде украдут или потеряет. Всегда, как почувствует близко загул, сдает мне на хранение деньги и документы...
-- Миленькая, должно быть, фигурка. И фамилия тоже!
-- Из поповичей. Ученый человек. В семинарии профессором должен был быть, да обошли вакансией за пьяную репутацию...
-- Не завидую же я этой Катерине Григорьевне! Что бедненькая должна терпеть от подобного сокровища!
-- Ну, не очень-то бедненькая. Чрез нее и пьет. Адов характер и старше Володьки значительно. У них однажды нехорошо кончится. Либо он ей надоест своим пьяным буйством -- и она его окормит крысьим ядом, либо он ее спьяну, не стерпит ее зубчатого пиленья, утюгом пришибет.
-- Прелесть! А тебе не приходит в голову, что они могут заняться этими милыми упражнениями в то время, как мы разъезжаем по их паспорту? В каком положении мы с тобой тогда очутимся?
-- Нет, ничего... Я Володьку перед Страстною услал к моей маменьке в монастырь говеть: она их, запойных, хорошо пользует, отчитывает по Псалтырю... Раньше Фоминой не вернется... А там паспортов не спрашивают.
-- Но, когда вернется, надо же будет возвратить?
-- Надо.
-- Так увидит же он прописные отметки?
-- А что же? Ну и пусть.
-- Да что же ты ему скажешь?
-- Скажу, что мне так надо было.
-- И он успокоится?
-- А то нет? Смел бы он беспокоиться. Я, чай, ему благодетель.
-- Значит, с этой стороны мы обеспечены?
-- Совершенно.
-- Ну хорошо. Теперь скажи: для чего ты меня завез в эту дурацкую Тверь?
Улыбается виновато.
-- Это я... чтобы ты привыкла, Ли... Китти.
-- К чему это? К фритюрному духу или к благам здешним?
-- Нет... чтобы... То есть ты понимаешь: я же знал, что ты запротестуешь и будем спорить... Так -- чтобы не в поезде...
Понимаете, какой хитрый? Сообразил, что, если он откроет мне свою паспортную махинацию в пути, так я ни за что не соглашусь и не удастся ему завтра в Петербурге сантиментальная затея эта -- устроиться в отеле вместе на супружеском положении. А раз, дескать, Тверь пройдет, то и Петербург пройдет!
Ну тут, конечно, влетело ему от меня -- задала гонку! Никаких супружеских блаженств в Твери ему не очистилось, потому что треть ночи ругались, другая треть ушла на то, что я тверских блох истребляла, третья на то, что открытою форточкою проветривала номер, выгоняя фритюрный дух. Как же, выгонишь! Он там, поди, со времен Александра Невского в стенах завяз... или какой, бишь, другой князь -- не Александр Невский -- в Твери-то сидел? Еще все с Москвою ссорился и татар у себя в Твери перерезал?
-- Был такой, Елена Венедиктовна, Александром Михайловичем звали... Как вы, однако, помните!
-- Я многое помню... А вы думали, все пропила?.. Нет, много помню. Только не всегда. А есть в мозгу какие-то задние клеточки. Молчат-молчат, а вдруг будто толкнет их что-то -- выскочат и высыпят, что застряло... Намедни -- верите ли? -- проснулась после нашей обычной песковской ночки уже за полдень, что во сне видела, ничего не помню, голова похмельная шумит, а подушка вся вымочена слезами, словно дождик прошел, а губами шепчу... что шепчу? Французские стихи! "La jeuneca ptive"! Как в гимназии зубрила, с того времени в мыслях у меня никогда больше их не бывало... А вот, оказывается, помню, выскочили ни с того ни с сего... Чу-у-удно...
День в Твери -- до поезда,-- конечно, после бессонной ночи проспала как мертвая. В поезде, хотя сердце с меня уже сошло, продолжала дуться: для выдержки характера. Ну, к Петербургу -- вижу, совсем мой Галактион скис... Жаль стало -- э, была не была, риск -- благородное дело! Уважила его! Остановились в "Hôtel d'Angleterre" как супруги Бенаресовы...
Ничего... Довольно не скучно провели трое суток. Только я остерегалась выходить вдвоем с Галактионом иначе, как в сумерки. И умно делала. Пошла перед отъездом в Гостиный двор за покупками. Только я с Морской на Невский -- пожалуйте, великолепная фигура: наш московский баритон, Богомир Богомирович Корсов во всей своей блистательности!..
Он тогда еще почти молодой был -- так, в поре, лет на сорок. И бороду свою живописную не брил, как после. Мужчина красоты победительной!
-- Ба-ба-ба! Кого я вижу? Прелестная москвичка! Какими судьбами?
И, узнав, что я в Петербурге одна и вольным казаком -- не посвящать же его мне было в комбинацию супругов Бенаресовых!-- приглашает меня завтракать в Милютины лавки...
Вот тут и представьте мое искушение. Пойти хочется: шутка ли? Корсов приглашает! Элла на моем месте с ума сошла бы от восторга. А страшно. Во-первых, знаю, что Галактион в отеле уже в треволнениях, почему я долго пропадаю, не отправился бы еще на поиски. Во-вторых: Корсову с места в карьер попалась -- пожалуй, и еще кому московскому попадусь. С ним-то еще пригляднее, потому что идем мы Невским, а встречные на нас так и глядят: кто же Корсова не знает?
Отговорилась, что не могу: завтракаю у подруги. Пожалел и -- такой неотвязчивый!-- делать ли ему было нечего, понравилась ли я ему очень, но он со мною и в Гостиный двор пошел, и по магазинам вместе ходили, и покупки выбирать он мне помогал -- человек-то, знаете, со вкусом!-- и даже торговался за меня. А приказчики -- ему что ни уступят:
-- Только для вас, Богомир Богомирович. Не скупитесь, дайте торговать, Богомир Богомирович! За свою цену вам отдаю, Богомир Богомирович!
Вот ты и изволь соблюдать таинственность в сопровождении этакой вывески, на весь свет популярной.
Увязался было и дальше провожать меня -- до "подруги"-то.
-- Нет,-- говорю,-- благодарю, я сейчас извозчика возьму и поеду: это далеко.
-- А как далеко? -- спрашивает, глядя на думские часы. Ах ты, Господи! А Петербурга-то я и не знаю! Боюсь: назову улицу, а она окажется под самым носом...
Вспомнила, что слыхала: есть какая-то Петербургская сторона. Думаю: если в Петербурге да еще как-то особенно Петербургская, то, должно быть, далеко... Сказала.
-- О! Действительно не близко.
Довел меня до извозчичьей биржи и пакеты мои донес. Усаживает в пролетку, строго приказывает извозчику:
-- Свезешь барышню... Вам куда именно на Петербургскую, Елена Венедиктовна?
Вот тебе раз! А я почем знаю?! Чувствую: покраснела, как рак вареный...
-- Представьте,-- лепечу,-- ужас какой: я забыла! Он смеется, извозчик смеется.
-- Ничего,-- говорит,-- бывает с барышнями. Припомните. Улица или проспект?
Соображаю: сказать "улица" -- опять какого-нибудь маху дам и поймаюся на том, а проспекты у них в Питере -- все равно, как у нас в Москве бульвары... Э! Валяй, Лилька!
-- Да, да... проспект!.. Как глупо забыла!..
И быстро думаю: зоологические сады всегда бывают далеко от городского центра, если Петербургская сторона, так, наверное, там и есть Зоологический сад... И храбро говорю:
-- Не помню... трудное такое название... Только это совсем близко от Зоологического сада...
-- Ага!-- хохочет Корсов. -- Вот мы и добрались: Кронкверский проспект?
-- Вот-вот!-- радуюсь. -- Именно Кронкверский! Он самый! И как, право, могла забыть?
А в первый раз слышу!
Откланялся мне Богомир Богомирович, как граф Невер в "Гугенотах"... Уф, поехала! И жалко, и досадно, и смешно...
"Ну,-- думаю,-- хорошо, что мы сегодня уезжаем в Москву. Надо мне побывать у Эллы раньше, чем Корсов ее увидит. А то порасскажет он, как я, этакою пошехонкою в улице, потеряла в Петербурге Кронкверский проспект. Язычок-то у него -- ой-ой-ой!-- острый. Насмешит, выставит дурой на целый год..."
Тем временем извозчик довез меня до Невы и поворачивает к мосту.
Остановила и велела везти в Английскую гостиницу.