Галактион на ходу так и остановился, будто вкопан.
-- Как с Дросидой? Почему с Дросидой? Откуда -- с Дросидой?
Прикусила себе язык, да -- поздно. А он смотрит.
-- Что значит? Разве Дросиде известно? Нечего делать! Пришлось сознаться:
-- Да, известно. Не хотела говорить тебе, а известно.
-- И давно?
Рассказала ему. Слушал, хмурый, головою качал.
-- Не ожидал я, Лили, что между нами в круге наших отношений могут быть тайны!
-- Ах!-- шучу. -- Как это важно и трагично! Тайны! Подумаешь, великое преступление я скрыла от тебя! Да и не скрывала, собственно говоря: сколько раз собиралась сказать, но -- к слову не приходилось. А -- что Дросиде известно, то теперь, когда дело наше идет к брачной развязке, я даже рада.
-- Помнится, было время, когда ты, наоборот, боялась больше всего именно, как бы Дросида не узнала...
-- Другие были обстоятельства... Да, может быть, и тогда -- напрасно. От того, что теперь она знает, я не испытываю никакого неудобства. Напротив: я с каждым днем все больше убеждаюсь, что действительно она очень мне предана. А ты, я вижу, все-таки недоволен? Почему?
-- Недоволен-то я тем, что открыл в тебе неожиданную для меня способность к скрытности...
-- Ну да! Еще лгуньей назови!
-- Нет, зачем же? Но... Однако скажи: это ведь она тебя учила -- скрыть от меня?
-- Д-да... пожалуй... она советовала... Галактион кивнул головой, как на давно знакомое.
-- Так-так... Узнаю тетеньку... А сказать тебе: зачем ей понадобился этот секрет?
-- Н-ну?
-- Затем, чтобы я не мешал ей хорошенько забрать тебя в руки... Что? Уже много она успела в этом?
-- Ничего подобного,-- обиделась я. -- Она, может быть, стала несколько фамильярнее, чем раньше, но, безусловно, услужлива и послушна... Я не знаю, что тебе кажется, почему ты вдруг так против нее...
-- Я не против,-- задумчиво возразил он, глядя в даль просеки,-- я тетку Дросиду люблю... Мне никак нельзя быть против нее, потому что и она меня любит... Может быть, только меня одного настояще и любит на всем свете... Но дело-то в том, что... ей-Богу, не знаю, как тебе это лучше сказать, чтобы ты не приняла за глупость... Ты вот говоришь: умная, практичная... Да-да... А тебе никогда не казалось, что она -- того... немножко помешана в уме?
-- Бог знает, что ты говоришь!-- изумилась, почти возмутилась я. -- Никогда! Ни малейшего признака!
-- Да... признаков, пожалуй, и нет... Может быть, я и ошибаюсь... Но, если бы ты знала... Право, Лили, она иной раз говорит такие вещи и... и, может быть, способна их делать... что... ну, знаешь ли, можно подумать, не сидит ли в ней черт...
-- Послушай,-- перебила я, удивленная чрезвычайно,-- я видела Дросиду в то объяснение наше страшно разозленною: на нее действительно неприятно было смотреть -- до того она вся налилась злостью... Но чтобы она в этом состоянии производила впечатление демоническое...
-- Ах,-- теперь перебил меня Галактион,-- откуда ей быть демоническою? Демоническими бывают господа... Вот, барон М., говорят, демонический мужчина, твоя приятельница Элла Левенстьерн -- демоническая женщина...
-- Ну уж!-- рассмеялась я.
-- Разве нет? -- простодушно удивился он. -- Я ведь по слухом... не знаю... А Дросида, как ты ее ни определяй, все-таки только горничная. С горничной довольно, если она -- порченая, беса в себе имеет...
-- Никогда никакой бесноватости я в ней не замечала. Она, по-моему, преспокойная, хладнокровная, уравновешенная женщина. Даже не истеричка...
Мы дошли до конца просеки. Взглянули на пыльные облака шоссе под экипажами, катящимися к Богородскому, и повернули обратно. Вечерело уже заметно.
-- Ты не примечаешь беса в Дросиде,-- говорил Галактион,-- потому что не там его ищешь. Злоба -- что! Зла-то она зла, да не это в ней главное... Конечно, этой, например, сцены, что, ты мне рассказала, между вами произошла, Дросида тебе никогда не простит, и когда-нибудь она тебе еще откликнется какою-нибудь большою гадостью. Но коренной бес легиона, в ней сидящего,-- не злец, а пакостник, глумливый ненавистник. Так, вообще среди людей она -- девка ничего себе, много муштры и дисциплины приняла, умеет быть приличною и приятною,-- прислуга хоть в самый лучший и строжайший дом. Но душа ее, когда обнажается, грязная, и добро бы, только сама грязна была, а то страсть в ней неистовая, неутолимая -- грязнить и другие души. И вот когда Дросидушка попадает на эту зарубку, тут-то она откалывает штучки, по которым судя, впадаешь в сомнение, не помешана ли она да не вселился ли в нее черт...
Я, слушая, только брови поднимала да плечами пожимала.
-- Ничего подобного не замечала я никогда за Дросидою! Мне просто дико слышать... Ничего подобного!..
-- Однако вот убедила же она тебя завести тайну от меня...
-- Э! Пристал ты с этой тайной! Велика важность, в самом деле!
-- Может быть, не велика, но черт душу лапой тронул, на душе осталось пятнышко.
-- Благодарю за любезность, но и пятнышка никакого на своей душе не ощущаю. Много шума из пустяков. А вот ты, Галя, меня удивляешь. Говоришь, что любишь Дросиду и она тебя любит, а рассказываешь про нее всякие неподобные страсти...
-- Да, я ее люблю, но тебя люблю гораздо больше, а потому если встретятся ваши интересы, то я, конечно, пожертвую не ей тобою, но ею тебе. А если хочешь знать характер моей любви к ней, то -- вот: из любви к ней я употребляю, когда и где успеваю, свое влияние на нее, чтобы ее бесовский характер не прорывался в пакости. С четырнадцати лет моих я ее на узду взял и держу, чтобы если уж не в силах она преодолеть своего беса, то избывала бы его где хочет, на стороне, но не при моих глазах и с моего ведома. Когда она нацелилась определиться к вам в дом, я ей строго-настрого приказал: "Тетка Дросида! Здесь -- ни-ни-ни! Назмеишь чего, то злейшим врагом тебе стану!.." Н-ну... ничего, подействовало.... Жила, как будто не закидывалась... Я почему тогда, помнишь, вышел из себя по случаю гармониста, который Павлу Венедиктовичу не уважил? Добродетели ее мне, что ли, жаль? Бесчинство, конечно, но за бесчинство обругал, да и квиты. Нет, я тут учуял неповиновение. Сказано было змее: свернись кольцом, лежи под колодой, не шипи, жалом не шевели. Нет, не вытерпела, подняла головку, попробовала переползти через запрет. Я тогда диву дался, как это она, с чего дерзнула. Теперь понимаю: наш секрет, как нож за спиной, держала... Ох, уж как это мне не нравится, что она к тебе тихомолком подползла и тебя поставила предо мною в скрытницах! Вся эта сцена ваша, ты мне поверь, это только так, проба змеиного жала. Ну да, погоди, я сегодня увижусь с нею, поговорю на прощанье по-своему...
-- Боже тебя сохрани!-- испугалась я. -- Она поймет так, будто я жаловалась тебе, и тогда...
-- Не беспокойся. Останешься в стороне. Сам откроюсь, будто по поводу отъезда, и ее наведу на полное объяснение, что знает. Поставлю вас в лучшие отношения, чем были... Но, Лили, я надеюсь, ты не обещала взять ее с собою туда... в отлучку, тебе предстоящую?..
-- Нет, да и она не просилась... У нас были совсем другие планы...
Рассказала, как рассчитываем поступить с квартирой. Одобрил.
-- Только,-- заметил,-- обветшала квартирка немножко, особливо для молодоженов,-- ремонта требует.
-- Так вот пусть Дросида и займется этим, чтобы была готова к осени...
Галактион ухмыльнулся.
-- Влетит нам ремонт в копеечку, если Дросида будет заведовать, погреет она тут свои ручки... Да уж Бог с ней, ничего, пусть лучше здесь, вокруг ремонта, чем там, вокруг тебя...
-- Когда ты вернешься из Сибири,-- продолжала я,-- ты можешь въехать прямо на нашу квартиру...
Он поблагодарил меня ласковыми глазами.
-- Вот спасибо! Буду поджидать тебя в твоих же хоромах. Но... может быть, ты это только так -- для любезности, а на самом деле тебе неприятно? Действительно -- ты не против, Лили?
-- Что же я могу иметь против, если вообще-то удерживаем и отделываем квартиру на брачный случай? Наоборот, радуюсь, что ты наконец выберешься из своей вонючей лисьей норы, которую я ненавижу...
Он возразил:
-- Ненавидеть свою лисью нору я не могу, потому что в ней нашел самое большое счастье, на какое мог надеяться в жизни. Но, конечно, что и говорить, нора конфузная и подлежит ликвидации. Послезавтра ей конец. Я -- на вокзал и на поезд, а в нору въедет мой друг-приятель Миша Фоколев. Я тебе о нем говорил. Это мой задушевный: как говорится, одна душа в двух телах. Все мои дела и отношения ему известны, и нет у меня от него никаких секретов, за исключением нашей с тобой любви. И вот -- на этот самый счет -- хотел я просить тебя: не разрешишь ли ты мне перед отъездом, посвятить Мишу в нашу тайну и познакомить вас?
Вот тебе раз! Прятались-прятались от самых близких и верных людей -- брату нельзя, Дросиде нельзя,-- вдруг какой-то неведомый Миша?!
Вопрос и недоумение:
-- А зачем бы это понадобилось?
-- Затем, что в мое отсутствие он будет моим заместителем.
Я расхохоталась:
-- Так не у меня же, надеюсь?
Галактион тоже улыбнулся, но довольно кисло.
-- Ну да, это я неловко, глупо сказал... А ты уж рада подхватить на зубок!.. Кредитные операции свои я ему поручаю. В том числе и по твоим трем тысячам.
-- Он кто же такой, твой Миша? Финансист?
-- Нет, откуда же финансист? Где ему! Такой же служащий, как я... малая сошка!.. Ихняя фирма -- бельевая...
И называет мне большой магазин на Петровке. А в нем, знаю, как раз Элла Левенстьерн -- постоянная заказчица, и ее толстуха домоправительница Матрена Матвеевна там свой человек. А уж где Матрена Матвеевна освоилась и завела печки-лавочки, можете быть спокойны: вся подноготная будет ей известна -- о своих, о чужих, о знакомых, об извозчике, который у подъезда, о лошади извозчика, все повыспросит и будет знать. Баба неумолимого любопытства и с нюхом тоньше самого тонкого сыщика. А Элла хотя изображает из себя большую барыню и будто презирает сплетни, однако самое это ее любимое занятие -- после обеда повалиться одетою на постель, рядом уложить Матрену Матвеевну, и та ворчит ей своим басом -- бу-бу-бу!-- все новости и слухи, какие ей в уши наплыли из городской ли молвы, из кухонной ли болтовни. А как я знаю, что обе давно уже заинтригованы, с чего бы это я поправилась в обстоятельствах и кто бы это меня взял на содержание, то -- благодарю покорно за этакого бельевого Мишу! Матрене Матвеевне только ниточку дай, а клубок уж она размотает.
-- Нет,-- объясняю Галактиону,-- подобное знакомство сделать -- все равно что послать Элле Левенстьерн пригласительный билет на свадьбу... Ни за что!
Он стал было доказывать, что я ошибаюсь: Миша не болтун, умный, деловой мальчик и верный друг...
-- Ну, и хвала Господу, что наградил его столькими хорошими качествами, но с меня довольно уже и того, что я через наш секрет попала в зависимость от Дросиды, за которую ты же меня сейчас журил... даже напугал!.. Прибавлять новую зависимость от Миши твоего мне нисколько не улыбается, будь он хоть ангел во плоти, хоть из сахара сделан... Да и почему ты настаиваешь? Разве так необходим?
-- Совершенной необходимости нет,-- отвечает, морща брови в раздумье,-- однако если в мое отсутствие тебе понадобятся деньги, то касса-то у него, у Миши...
-- На что мне может понадобиться больше, если ты дашь мне, сколько мы с Дросидой рассчитали?
-- Вы с Дросидой считали плохо, скупо. Я выпишу тебе чек на две тысячи. До сентября в обыкновенных условиях, если ничего особенного не произойдет, ты обойдешься...
-- Еще бы не обойтись!-- воскликнула я, сконфуженная. -- По-моему, слишком много... Ты шикаришь, Галя, чересчур широко шагаешь!
-- Это я оставляю тебе мои,-- подчеркнул он. -- Твоих не трогаю. Они останутся в обороте у Миши Фоколева. Если бы тебе моих не хватило...
-- Да как может не хватить? -- возмутилась, почти обиделась я. -- Ты решительно считаешь меня за какую-то транжирку -- дырявый карман. Ведь я же еду, кажется, не по балам прыгать, а -- на родильный срок -- в келейное заточение. Ну, пансион, ну, акушерка, ну, может быть, врач... Для приданого будущему у меня полон комод материала: и перкаль, и батист, и пике, а главное, полотняного старья, Дросида говорит, не то что на одного младенца, а чуть не на целый воспитательный дом...
-- А ты бы не позволяла ей нагличать-то!-- сердито проворчал Галактион -- и с внезапною гневною краскою в лице.
-- А что?!-- искренно не поняла, озадачилась я.
-- То: в твоих условиях, чтобы горничная своей барышне намекала о воспитательном доме,-- разве это не наглость? Этакая же змея! А ты еще повторяешь!
-- Признаюсь, совершенно не заметила...
-- Очень жаль, что не заметила. Нет, уж ты, пожалуйста, замечай. А то однажды не заметишь и того, как она тебя заставит говорить ее словами и думать ее мыслями.
-- Ну, Галактион, уж ты слишком на нее... В конце концов, простая обмолвка, я уверена, без всякого дурного намерения...
-- Не бывает у Дросиды обмолвок без намерения!
-- Не всякое же лыко в строку?!
-- С нею необходимо -- всякое. И, если ты хочешь, чтобы я за тебя спокоен был, должна мне обещать, что не позволишь ей забываться против тебя ни словечком, ни ухмылкой, ни взглядом -- ни вот столечко!.. -- щелкнул он ногтем. -- Ей дай волю! Как же! Только дай ей волю!
Так рассердился, что минуты две шли в молчании, и я уж нарочно не начинала.
-- Так ты говоришь, Лили,-- заговорил он,-- для маленького все готово?
-- Только пошить... Там на месте возьму мастерицу или двух поденно... Это маленький расход...
-- Там на месте... там на месте... -- раздумчиво ворчал он. -- Ты окончательно решилась на Одессу и эту тамошнюю мадам?
-- Да, мне ее хвалят -- что от добра добра не ищут. А Одесса удобна тем, что там я уже, уверена, не имею ни души знакомой...
-- Откуда ты прознала ее, эту мадам? -- прервал он меня, угрюмо глядя в землю.
Я подумала про себя: "Сказать тебе, что рекомендацией и хлопотами Дросиды, то ты опять взбеленишься и -- стен нет, так на сосну полезешь. Ишь, как курьезно, оказывается, вы любите-то друг дружку! Спаси, Господи, и помилуй всякого от этакой любви!"
И солгала, будто, когда ездила в Тулу проверяться в последний раз, получила адрес от тамошней акушерки с ручательством, что очень хороший приют, искусный уход и строгая тайна. Дорого, но мило. Удовлетворился. Но денежным расчетом продолжает волноваться:
-- Вдруг, не дай Бог, болезнь, Лили? Или деньги потеряешь? Или обокрадут тебя? Багаж пропадет в дороге?
-- Так вот уж непременно все беды должны на меня посыпаться?!
-- Береженого Бог бережет, Лили. Да, наконец, мимо всяких бед, просто, может быть, увидишь ты и какую-нибудь вещь хорошую, захочешь купить, ан купила-то и нету...
-- А говорят: на хотенье есть терпенье. А если терпенья не хватит, телеграфирую тебе. Ведь адрес твой иметь я буду?
-- А когда я получу твою телеграмму по этому адресу? Тут, знаешь, лотерея. Еду в Кузнецк, а может быть, в Красноярск, а может, в Томск, а может быть, в горы Алтайские и степи Абаканские на прииски... Какие там почты и телеграфы! Лови за фалдочки ветер в поле... Нет уж, в случае чего, пиши или телеграфируй не мне, а сюда, в нашу старую лисью нору, Михаилу Фоколеву...
-- Человеку, которого я совершенно не знаю? Дико, Галя!
-- Потому и хочу, чтобы вы познакомились.
-- А я тебе объяснила, почему не хочу знакомиться.