Историческая беллетристика. Д.С. Мережковский. М.А. Алданов. A.M. Ремизов. Л. Зуров. Юмористы
Отсюда -- устремление эмигрантской литературы в области исторической беллетристики. Наиболее веские труды в ней принадлежат старому корифею исторического романа, Дмитрию Сергеевичу Мережковскому, расширившему свою знаменитую трилогию "Христос и Антихрист" еще двумя томами: "Рождение богов" и "Мессия". Их, однако, надо поставить отдельно от общего движения новой исторической беллетристики, так как автор углубляется ими в древнейшие эпохи критской и египетской культур и преследует цели не только философские, но, пожалуй, даже теологические. Ряд романов из русской истории написаны Красновым, Лукашем, Минцловым, Первухиным, Наживиным и др.
Внимание авторов, переживших грозные годы Великой войны и русской революции, естественно, привлекают в прошлом по преимуществу аналогичные эпохи: бунты Стеньки Разина, Емельки Пугачева и русский патриотический подъем в Отечественную войну 1812 года. К области исторического романа надо отнести и последнюю работу Мережковского "Наполеон".
Наиболее замечательным явлением эмигрантской исторической беллетристики была тетралогия Марка Александровича Алданова "Мыслитель": "Девятое Термидора", "Чертов мост", "Заговор", "Святая Елена -- маленький остров". Она охватывает тридцатилетний период от падения Робеспьера -- через Итальянскую и Швейцарскую кампании Суворова -- через убиение императора Павла -- до смерти Наполеона, минуя, впрочем, весь срок Первой империи. Капитальный труд Алданова представляет собою высокую ценность, как историческую и литературную, так отчасти и публицистическую. В зеркале Французской революции читатель невольно ищет параллелей к событиям и лицам современных нам революций, и автор тоже невольно нам их выясняет.
Талантливый и блестяще образованный, Алданов -- типический западник, весь от корня скептической вольтерианской школы, от Эрнеста Ренана, Анатоля Франса. Глубокий пессимист, при всяком удобном случае ссылающийся на безотрадную философию Экклезиаста. Художественное достоинство его романов неровно, но очень часто поднимается на высоту первоклассного мастерства, особенно в сильных драматических сценах с возбужденным движением масс: падение Робеспьера, переход Суворовым Чертова моста, убийство Павла I, предсмертный бред Наполеона. Сцены и фигуры европейской истории обыкновенно удаются Алданову лучше, чем русские. Он превосходный мастер исторической характеристики, его портретная живопись в самом деле живет.
Это свое завидное качество Алданов обнаруживает и как наблюдатель современной нам политической истории в блестящей книге "Современники" рядом характеристик Ллойд Джорджа, Черчилля, Клемансо и др. Если мы отметим, что в современном политическом мире симпатии Алдано-ва влекутся к Клемансо, а в истории к Наполеону, то получим достаточно определенную характеристику и самого Ал-данова -- мыслителя-скептика, который слывет и, кажется, сам себя считает социалистом, хотя влюбляется исключительно в диктаториальные "сверхчеловеческие" фигуры. Группе исторических беллетристов естественно быть смежною с группою многочисленных сейчас старателей о сохранении в чистоте и правильности русского языка, сильно страдающего в эмиграции от подчинения местным идиомам. Юное поколение эмиграции под влиянием чужеземной школы, газеты, театра, товарищества очень дурно говорит по-русски и даже вовсе забывает родной язык. Предсказание не из благоприятных для поправки главного недостатка нашей зарубежной литературы, о котором я говорил вначале: малочисленности в ней молодых сил. Стражами русского языка выступают сейчас в эмиграции главным образом князья Александр и Сергей Михайловичи Волконские, а также обширная группа фольклористов и "стилизаторов".
Последних возглавляет Алексей Михайлович Ремизов. Чрезвычайно талантливый и часто захватывающе увлекательный беллетрист-мистик, превосходный знаток русского фольклора и старинного книжного краснослова и словоизвития, Ремизов, однако, для русского языка -- страж довольно двусмысленный, так как сам одержим капризною страстью к его переработке в ложно архаическую "стырь". Так что одною рукою он оберегает, а другою, пожалуй, портит. Но он талантлив, остроумен, и при отличном знании им языка изобретаемые им словечки и обороты иногда бывают забавны и интересны. Однако в общем утомляют внимание, как долгое праздное упражнение в словесном "обезьянстве" (определение самого A.M. Ремизова).
Когда Ремизов не кривляется "обезьяньим королем", он очень хорош и силен, способен растрогать и умилить, но редко балует он этим читателей. Выйдя из школы Лескова, он влюбился как раз в опаснейшую сторону таланта этого замечательного писателя, в предумышленно виртуозную игру словами, и довел ее до крайности, иногда до превращения в карикатуру на русский язык. Подражатели Ремизова, не обладая ни его талантом, ни его знанием языка, ни его архаическою начитанностью, портят русскую речь уже обеими руками.
Недавно на скудном поле "стилизации" поднялось новое растеньице -- в виде исключения очень привлекательное пока что, а как оно разовьется и зацветет и какой плод даст, поживем -- увидим. Это -- молодой Леонид Зуров с "Отчиной" и рядом исторических рассказов. Но он ученик не Ремизова, а Бунина, и бунинская печать на нем вклеймлена ярко и глубоко. И "стилизует" он в бунинской простоте, а не в ремизовском ухищрении. "Отчина" (повесть о древнем Пскове и осаде его Стефаном Баторием) -- превосходная эпопея в прозе, полная силы, чувства и вкуса в выборе словесных средств. Но все же истинная привлекательность Зурова не в неясной "стилизации", а в редкой свежести и искренности дарования, радостно чувствующего жизнь и отзывчиво откликающегося ей бодрым юношеским лиризмом и духа, и языка. Много нашумевший (по рекомендации Бунина) "Кадет" Л. Зурова (защита военноучащеюся молодежью Ярославля против большевиков в 1918 г.) действительно -- почти безусловно -- прекрасная вещь. Ее вместе с "Королем, дамою и валетом" В. Сирина эмиграция смело может выставить напоказ в ответ на попреки неимением литературной молодежи.
Преждевременная смерть Аркадия Тимофеевича Аверченко выбила самую значительную силу из рядов русской зарубежной юмористики, и без того не весьма многолюдных. Вечно юная, умно улыбливая Тэффи, яркие фельетонисты-сатирики Александр Александрович Яблоновский и Ренников, неистощимый и неутомимый юморист-стихотворец Lolo (Мунштейн) -- вот и кончен счет, потому что Саша Черный с годами отошел от юмористики, в которой по справедливости царил в последние годы перед войною, к литературе для детей и чистому лиризму.