"МЕЩАНЕ"
Из всех произведений Максима Горького,-- моим читателям известно, как высоко я ставлю и как много я люблю этого вдохновенного человека! -- единственно к "Мещанам" я всегда оставался глубоко равнодушен. C'est une oeuvre manquée {Это неудавшееся произведение (фр.). }. Горькому нужно было пройти драматический искус, написав для театра вещь скучную, тяжелую действием, малооригинальную, чтобы, научившись недостатками своего первого письма, явиться потом громадным и почти безукоризненным поэтом-публицистом сцены, творцом несравненного "На дне". В "Мещанах" все нескладно и тягуче, все полно утомительным умничанием богато одаренного самоучки, который, открывая отсебятиною Америку за Америкою, с наивным великодушием дарит их публике, воображая, что и для всех они -- Новый Свет. Когда вы вдоволь налюбуетесь стихийною силою таланта, который сам собою доходит до великих истин, вами усвоенных по традиции образования,-- а, чтобы налюбоваться, времени надо очень мало! -- то становится сперва скучно, потом зевотно, наконец, досадно: охота же парню с этакою огромною головою тратить жизнь, ломясь в открытые двери и повторяя во всеуслышание старые, избитые зады, о них же никто из здравомыслящих культурных людей и спора уже не подъемлет! В "Мещанах" Максим Горький рубил мечом по гордиевым узлам жизни совсем как Александр Великий -- только по узлам-то все развязанным. Созданные упорно оригинальным процессом труда, "Мещане", однако, оказались совсем неоригинальны как художественный результат. Родовые понятия мещан и мещанства нашли уже сорок лет назад в литературе русской замечательно яркое и полное воплощение в "Молотове" и "Мещанском счастье" Помяловского, и пьеса Максима Горького не стала выше уровня этих произведений,-- особенно первого романа. Типы "Мещан" и героев Помяловского пограничны до такой степени, что даже пресловутый Тетерев -- не более как перепев Михаила Михайловича Череванина, пьянствующего художника из "кутейников", с философией "темного кладбищенства", красноносого Мефистофеля, самооплевателя и страдальца под циническою маскою. Отношения Тетерева к Поле (к слову сказать, подчеркиваемые итальянскою постановкою гораздо резче, чем русскою) в "Мещанах" совершенно подобны отношениям Череванина к Наде в "Молотове". Оба -- аналогичные афористы и декламаторы. Тетерев резче и эффектнее, пожалуй, а Череванин умнее, острее, богаче чувством и в качестве питомца семинарской логики искуснее фехтует силлогизмами. Вообще Тетерев -- не только из "типов Помяловского", но, если бы Помяловский остался жить дольше, то мы уже имели бы Тетерева, им написанного и возведенного в перл создания, так как подобный Тетерев уже намечен был Помяловским к исполнению в романе "Брат и сестра" в лице того певчего,-- как певчий и Тетерев Горького,-- что "пил на четыре желудка..." Да и сам-то Помяловский лично был вместе -- и певчий этот, и Череванин, и Тетерев!
Созданные книжно и схематически, самовнушенные по ходовым теориям десятилетия, а не художественно-наблюденные положительные фигуры "Мещан",-- новые люди, творцы будущего,-- "сильный" Нил с компанией,-- не понравились в России как "ницшеанские" продукты слишком сухой, головной прямолинейности. Узость и грубость Нила сам Горький, кажется, сознавал, противопоставляя ему хотя слабый, но все же не лишенный сердечности и пьяной поэзии протест Тетерева: "Прощай, разбойник!" и т.д. Я видел "Мещан" на итальянской сцене, в Сицилии. Когда на сцене палермского театра Беллини показался Нил, я испугался было, не поняли ли итальянцы "разбойника" буквально: таким атаманом и чертом из оврага, таким Стенькою Разиным они его одели. А роль страшно вымарали, хотя актер ее играл недурной, энергичный, с темпераментом. Почему же? Да просто потому, что уж слишком много общих мест и великих истин из социальной азбуки изрекает этот Нил: наивно оно, отстало от времени и не нужно здесь. Что в России,-- где рабочий вопрос еще едва проснулся,-- звучит со сцены полуновостью, то в Европе заставляет зевать, как цитата из прописи, как заезженная банальность, как сказка про белого бычка, как попытка к доказательству аксиомы.