Вопросы войны и мира подлежатъ, по представленію народа, вѣдѣнію однѣхъ только коронованныхъ -особъ. Цари ведутъ между собою переговоры,-- объявляютъ войну и принимаютъ вызовъ на войну, просятъ лира и заключаютъ -его. Но этимъ и ограничивается участіе коронованныхъ -особъ въ военномъ дѣлѣ. Они, за нѣкоторыми исключеніями (Иванъ Грозный, Петръ Великій, Наполеонъ,-- отчасти, Александръ I), не принимаютъ участія ни въ выработкѣ плана войны, ни въ сраженіяхъ. Едва только война переходитъ изъ области дипломатическихъ переговоровъ на поле битвы, главными и совершенно самостоятельными руководителями ея выступаютъ полководцы, которые и несутъ отвѣтственность за всѣ ея послѣдствія.
Объявленіе войны происходитъ, по представленію народа, слѣдующимъ образомъ: даръ посылаетъ другому дарю посла съ письмомъ или устнымъ заявленіемъ, въ которомъ предъявляются какія-нибудь требованія (большею частью -- уступка какихъ-нибудь городовъ) и высказывается угроза въ случаѣ отказа. Царь или король, получившій такое письмо, отвѣчаетъ на него, обыкновенно, вызывающей насмѣшкой, требуетъ къ себѣ генераловъ и приказываетъ имъ начать войну.
Въ историческихъ народныхъ пѣсняхъ о войнахъ со шведами и съ Пруссіей объявленіе войны изображается именно такимъ образомъ:
Пишетъ, пишетъ король шведскій государынѣ письмо.
Русская государыня, замирися ты со мной!
Не замиришься -- не прогнѣвайся на меня;
Ты отдай, государыня, свои славны города,
Не отдашь, не отдашь, государыня, не прогнѣвайся на меня,
Ужъ я въ силушкой сберуся, сквозь земелюшку пройду и т. д. 1).
1) "Пѣсни", собранныя П. В. Кирѣевскимъ (изд. 1872 г.). Вып. IX. стр. 81, 88.
Или:
Пишетъ, пишетъ король прусскій государынѣ самой:
Охъ, ты, гой еси, Россейская государыня сама!
Ты раздѣлайся, государыня, на честности со мной,--
Не раздѣлаешься, государыня, но чинности со мной,--
Ужъ я съ силушкой сберуся, сквозь земелюшку пройду и т. д. 1)
1) "Пѣсни", собранныя П. В. Кирѣевскимъ (изд. 1872 г.). Вып. IX. стр. 81, 88.
Обыкновенно, по полученіи такового "грознаго письма", государыня, а иногда и царь, въ первый моментъ датъ неожиданности теряется, даже плачетъ.
По полученіи письма отъ шведскаго короля
Тутъ-то наша государыня
Призадумалась,
Призадумалась государыня,
Порасплакалась.
Или:
Милосерда государыня
Испужалася весьма.
Рѣзвы ноженьки королевскія
Подгибались на ходу,
Рѣзвы рученьки королевскія
Опускались на маху.
Тоже и Александръ-царь, при объявленіи ему войны Наполеономъ, призываетъ совѣтниковъ, а
Самъ рѣкой плачетъ -- разливается.
Этотъ испугъ и слезы объясняются тѣмъ, что государыня или царь ничего про свою "силу-армію" не знаетъ. Такое незнаніе приписывается и другимъ (королямъ:
Разбезсчастненькій, безталанненькій
Нашъ-отъ король прусскій...
Ничего-то король про свою армеіошку,
Ничего не знаетъ!.. 1)
1) Тамъ же, стр. 110.
Оправившись отъ перваго испуга, государыня, или царь, обращается къ полководцамъ.
Ходила наша государыня на красный на крылецъ,
Говорила государыня такія словеса:
Есть ли у меня крупны люди кругъ меня?
И на этотъ клинъ является передъ нею "генералушка большой, Краснощековъ господинъ", и успокаиваетъ ее:
Ты не бойся, наша матушка, Прускова короля;
Не бывать ему, собакѣ, во Питерѣ городѣ.
По другой версіи:
Закричала же государыня громкимъ голосомъ своимъ:
Охъ, вы, гой еси мои слуги, слуги вѣрные мои,
Вы подите, приведите Суворова графа ко мнѣ.
По другимъ пѣснямъ, передъ нею сами являются то сразу всѣ "генералы", то кто-нибудь газъ популярныхъ полководцевъ: Румянцевъ, Потемкинъ, Суворовъ и успокаиваетъ ее тѣмъ, что у него есть "чѣмъ принять, чѣмъ попотчивать" врага.
Совершенно въ иномъ видѣ изображается объявленіе войны Петромъ I. Онъ не плачетъ, не ждетъ вызова. Онъ самъ вызываетъ другихъ на "бой-драку", а роль плакальщиковъ (очевидно -- обязательная) выпадаетъ на долю сенаторовъ. Въ пѣснѣ разсказывается, какъ "свѣтъ нашъ батюшка, первый итераторъ" въ золотой каретѣ на вороныхъ лошадяхъ ѣдетъ въ Сенатъ. Когда онъ "во присудствіе заходитъ"
Сенаторы всѣ да испугались,
Изъ рукъ перья у нихъ да повалились,
Изъ очей слезы да покатились.
Императоръ, помолившись Богу, садился на ременчатый стулъ, беретъ листъ бумаги, "не плохую -- гербовую", лебединое перо и пишетъ доношеніе.
Отсылаетъ доношеніе да въ ину землю,
Желаетъ онъ себѣ бою да драки ]).
1) П. И. Якушкинъ. "Пѣсни историческія и солдатскія", No 15.
Также и съ Наполеономъ дѣда происходить иначе, чѣмъ съ другими. Онъ обращается съ своимъ вызовомъ не къ дарю, а прямо къ генераламъ.
"Французъ" съ арміей валитъ и "рѣчь выговариваетъ":
"Еще много генераловъ,
"Всѣхъ въ ногахъ стопчу,
"Всея матушку Россеюшку
"Въ полонъ себѣ возьму,
"Въ полонъ себѣ возьму --
"Въ каменну Москву зайду".
Генералы напугались,
Платкомъ слезы утирали,
Въ поворотъ слово сказали:
Не бывать тебѣ, злодѣю,
Въ нашей каменной Москвѣ" и т. д.
Съ момента появленія на сцену генерала, обыкновенно, начинается "настоящая война", вострую народное творчество, большей частью, облекаетъ мистической дымкой. "Генералы" пользуются въ глазахъ народа особой популярностью. Въ нихъ видятъ національныхъ героевъ, защитниковъ родины. Ихъ портреты считаются лучшимъ украшеніемъ въ домахъ и иногда почитаются чуть не наравнѣ съ иконами. Ихъ имена сохраняются въ памяти народа на цѣлые вѣка, воспѣваются въ сотняхъ пѣсенъ, окружаются фантастическими легендами.
По представленію народа, наиболѣе популярные генералы, помимо своей храбрости и "хитрости", обладаютъ еще таинственными силами: они знаютъ "слово", "счастливый часъ", умѣютъ налагать замятіе на пули и т. п. О Суворовѣ существуетъ легенда, что онъ могъ по звѣздамъ опредѣлять счастливое для битвы время: "Взглянетъ, бывало, на небо и скажетъ: "Вотъ въ этотъ часъ идите, и всю непріятельскую силу изничтожите. А въ такой вотъ часъ не ходите, истребятъ васъ до единаго".
Относительно многихъ генераловъ существовало повѣрье, что они заговорены отъ пуль. Особенно сильно распространено было это повѣрье относительно Скобелева, котораго даже турецкіе солдаты считали, застрахованнымъ отъ пуль. "По солдатской легендѣ,-- пишетъ В. И. Немировичъ-Данченко,-- "хивинецъ" девять дней и девять ночей возилъ Скобелева по "Хивѣ невѣрной" и заговаривалъ. Потомъ девять дней и девять ночей Скобелеву ѣсть и пить не давали, и все затоваривали, пока совсѣмъ не заговорили, такъ что пули проходятъ насквозь, не причиняя Скобелеву ни малѣйшаго вреда" {"Годъ войны" (1877--1878), т. I, стр. 330.}.
Но особенно характерно, что народная легенда считаетъ популярныхъ генераловъ застрахованными не только отъ пуль, но и, вообще отъ смерти, во крайней мѣрѣ, преждевременной, шва на смѣну имъ не появился другой популярный полководецъ. Въ этомъ отношеніи народъ переносить на генераловъ представленіе, которое съ древнѣйшихъ временъ установилось относительно коронованныхъ лицъ. Легенды о томъ, что "царь не умеръ, а скрылся и гдѣ-то тайно живетъ", циркулировали чуть ли не относительно всѣхъ русскихъ царей, съ Петра I и даже раньше.
Послѣ смерти Александра I, въ народѣ циркулировала, кромѣ извѣстной легенды о Ѳедорѣ Кузмичѣ, еще легенда, что въ гробу лежала кукла (или, что пробъ былъ пустой), а царь скрылся въ Америку. Подобную же легенду мнѣ привелось слышать и о Константинѣ Павловичѣ. По одной версіи, Константинъ Павловичъ былъ лишенъ царскаго сана "за то, что онъ женился на мужичкѣ". Его хотѣли извести, но часовой предупредилъ его объ опасности и посовѣтовалъ переодѣться нищимъ и бѣжать. Самъ же онъ досталъ для него отрепья нищаго, а корда Константинъ одѣлъ ихъ, сталъ его толкать со двора, съ крикомъ: "Ты какъ смѣлъ забраться сюда! Вонъ!". Убѣжавъ такимъ образомъ изъ дворца, Константинъ съ женой-мужичкой и дѣтьми уѣхалъ въ далекія страны и больше не пріѣзжалъ. Только, когда убили Алксандра II, онъ на одинъ часъ прилетѣлъ по воздуху и назадъ улетѣлъ. А во дворцѣ, за столомъ, ему до сихъ поръ ставятъ стулъ и подаютъ всѣ кушанья. Думаютъ, може, пріѣдетъ".
Другая версія слѣдующая:
"Послѣ смерти Александра I, назначили царемъ Константина, а потомъ Николая. За Константина стоялъ простой народъ, потому что онъ всегда за мужиковъ заступался. А Николай былъ за дворянъ: значить, и туда, и сюда. Вотъ и порѣшили выстроить солдатъ на площади, и спросить ихъ, за кого они: за Константина или Николая? Ну, выстроили солдатъ на площади въ два фланга, правый фланецъ и лѣвый фланецъ. Тутъ же выкатили и пушки столбовыя для усмиренія. А потомъ оба царя пошли промежду фланговъ, а съ ними и другіе короли и князья чужестранные. Стали спрашивать солдатъ,-- кого они хотятъ царемъ: Константина или Николая. Сперва спросили правый фланецъ. Тѣ сейчасъ въ одинъ голосъ отвѣтили: "Мы за Константина Павловича!". Ну, ихъ сейчасъ же изъ пушекъ всѣхъ и перестрѣляли. Стали потомъ спрашивать лѣвый фланецъ, а тѣ ужъ побоялись и показали на Николая Павловича, а въ душѣ всѣ были за Константина. Опосля того Константинъ и убѣжалъ въ самую Америку. А у насъ объявили, будто онъ умеръ, и стали по немъ панифиды служить, а онъ до сихъ поръ живъ" {Записано въ 1891 г. въ мѣст. Помелѣ, Черниг. губ., со словъ 70-лѣтней крестьянки...}.
Въ настоящее время въ народѣ циркулируютъ слухи, что Л. Н. Толстой не умеръ, а уединился, уѣхалъ за границу, а вмѣсто, него похоронили куклу, изъ воска "точь въ точь онъ".
Очень распространены въ народной массѣ легенды относительно популярныхъ генераловъ, давнымъ-давно умершихъ, что они "не умерли, а скрываются" и въ трудную минуту появятся. Такія легенды ходили въ народѣ и о Суворовѣ, и о Платовѣ, и о Черняевѣ, и о Скобелевѣ, и даже, за послѣднее время, о Макаровѣ, погибшемъ на "Петропавловскѣ".
При началѣ русско-турецкой войны народъ, уже хороню знавшій Черняева, предполагалъ, что онъ выступаетъ подъ именемъ Гурко. Въ народѣ ходилъ слухъ, что "въ дѣйствительности, никакого Гурко нѣтъ, что Гурко -- это переодѣтый Черняевъ, которому приказано называться Гуркой, потому что Черняева не любятъ,-- что какъ пріѣхалъ Черняевъ, такъ и пошли турокъ битъ. Слухъ, что Гурко -- переодѣтый Черняевъ, распространили раненые солдаты, отпущенные домой на поправку. Понятно, что раненому солдату вѣрятъ, какъ никому" {А. Н. Энгельгардтъ. "Изъ деревни", стр. 307.}.
Раньше мы уже привели, со словъ В. Г. Короленко, легенду, по которой "Скобелевъ не умеръ, а скрылся"... Подойдетъ война -- онъ тутъ!". И когда подошла японская война, онъ таки появился, по въ лицѣ Куропаткина. Сотрудникъ "Пет. Вѣд." приводитъ разговоръ свой съ крестьяниномъ о японской войнѣ. Крестьянинъ заявилъ съ увѣренностью:
"-- Теперь поѣхалъ на войну Скобелевъ и задастъ имъ страху. Собственными глазами видѣли его.
-- Куропаткина,-- поправилъ я его.
-- Куропаткинъ не есть Куропаткинъ, а поѣхалъ Скобелевъ. На станціяхъ видѣли его. Онъ назвался Куропаткинымъ, чтобы обмануть непріятеля.
-- Это зря болтаютъ,-- перебилъ появившійся Михей, любитель газетъ.-- Куропаткинъ -- здѣшній господинъ... потомственный... холмскій... А вотъ Василій Игнатьевъ изъ Березовца и газетину бережетъ о настоящемъ Скобелевѣ. Въ "Биржевыхъ" читано. Зачѣмъ же и писать о Скобелевѣ, если бы не было его въ живыхъ? -- Я сказалъ, что тамъ приведена легенда о Скобелевѣ, но Михей упорно настаивалъ на своемъ.
-- Царь спряталъ такого вояку, какъ Скобелевъ,-- сказалъ онъ.-- Нашъ генералъ заспорилъ съ англичанкой и обозвалъ ее дурьимъ словомъ. Та потребовала суда, и Скобелева приговорили къ смерти. У насъ и спрятали его, а англійской королевѣ оказали, что его разстрѣляли. Теперь пришло время выпустить его на войну. Англичанка умерла, и Скобелеву не страшно показаться...
-- Его давно похоронили,-- продолжалъ я.-- Народу много было на похоронахъ.
-- Можетъ быть, статую или человѣка подходящаго хоронили?
-- Подлинно Скобелева, а не подмѣненнаго...
-- Въ газетахъ,-- горячо перебилъ Михей,-- напечатано отмѣтисто, что послѣ суда надъ Скобелевымъ разстрѣляли куклу, а генерала нашего спрятали... Ясно же напечатано.
Прочіе крестьяне стали подтверждать ту же легенду о Скобелевѣ и воскликнули:
-- Куклу разстрѣляли вмѣсто него! Какъ же Скобелева можно было разстрѣлять, когда онъ отъ пуль заговоренъ? Да и солдатикъ узналъ его... Въ прежнихъ войнахъ бывалъ съ нимъ. Тогда Скобелевъ поздоровался съ нимъ и отвелъ въ сторону. Такъ и такъ, молчи, молъ, и подарилъ ему пятирублевую монету. Это ужъ вѣрно... На Куропаткина у насъ зря болтаютъ, что онъ настоящій Скобелевъ. А и послѣдній живехонекъ... У японца, сказываютъ, исполинъ проявился и хочетъ сразиться съ нашимъ воякой. Царь и послалъ Скобелева. А многіе видали его... И солдатикъ думалъ сначала, что Скобелевъ приснился ему во снѣ, но какъ взглянетъ на дареную монету, то такъ и сообразитъ, что, значить, дѣло было на яву" {Фаресовъ. "Война и народъ".}.
Объ этихъ слухахъ разсказываетъ и бузулукскій корреспондентъ "Самарскаго Курьера". "Наши крестьяне очень интересуются войной: разговорамъ нѣтъ конца, фантазіи нѣтъ предѣловъ. Распространенію фантастическихъ слуховъ много способствовали приходящіе изъ города Бузулука какіе-то проходимцы... Въ настоящее время крестьяне вполнѣ убѣждены, что живъ Скобелевъ. Одни говорятъ, что Скобелевъ явился на войну, подъ видомъ Линевича, другіе -- подъ видомъ Алексѣева. Про погибшаго Макарова разсказываютъ, что на томъ мѣстѣ, гдѣ погибъ "Петропавловскъ", спускали водолаза, и онъ нашелъ броненосецъ цѣлымъ, а Макарова со своей командой въ каютѣ -- онъ молился Богу передъ паникадиломъ. Макаровъ объяснилъ водолазу, что какъ окончится война, онъ выйдетъ изъ-подъ воды" {Приведено въ "Пет. Вѣд." 1904 г., No 221.}.
Останавливаясь на легендахъ этого цикла о царяхъ и популярныхъ полководцахъ, одинъ изъ нашихъ этнографовъ высказываетъ мнѣніе, что въ этихъ легендахъ "проявился оптимизмъ народной фантазіи, которая не можетъ примириться съ мыслью о преждевременной кончинѣ героя" {А. Кирпичниковъ. "Очерки по миѳологіи XIX вѣка". "Этнограф. Обозр.", 1894 г., No 4.}. Намъ, напротивъ, кажется, что въ большей части легендъ этого рода высказывается не оптимизмъ, а пессимизмъ народа, его крайне подозрительное отношеніе къ лицамъ, окружающимъ популярнаго героя, которыхъ онъ подозрѣваетъ постоянно въ стремленіи "истребить" этого героя (царя или генерала). Подозрительность народа по отношенію къ представителямъ высшихъ сословій настолько сильна, что отъ нея не избавлены даже популярные генералы. Идеализація этихъ героевъ нисколько не мѣшаетъ тому же народу обвинять ихъ въ самомъ тяжкомъ изъ преступленій: въ предательствѣ.
Извѣстный собиратель народныхъ историческихъ пѣсенъ, П. В. Кирѣевскій, говоритъ, что обвиненіе полководцевъ со стороны народа въ измѣнѣ "у насъ пріемъ самый обычный: народъ нашъ вообще, а за нимъ и солдатъ {Не обратно ли?}, не имѣя возможности проникать въ истинныя причины неудачъ (гдѣ такую роль играетъ особенно наше неумѣнье и невѣжество), привыкъ все взваливать на извѣстную "измѣну", которая сдѣлалась не только житейскимъ, но даже и техническимъ словомъ". Эта измѣна непремѣнно олицетворяется то въ одномъ лицѣ, то въ другомъ {"Пѣсни", вып. IX. стр. 109.}.
Обвиненіе въ измѣнѣ высказывается, и въ очень рѣзкой формѣ, противъ Потемкина. Въ народной пѣснѣ по поводу битвы при Гроссъ-Егерсдорфѣ описывается, какъ
Лопухинъ лежитъ убитъ,
Таки рѣчи говоритъ:
Убитый, онъ "проситъ листъ бумаги и чернила съ перомъ", чтобы написать государынѣ самой,
Что Потемкинъ-генералъ 1)
Въ своемъ полку не бывалъ
Всее силу растерялъ.
Кое пропилъ, промоталъ,
Кое въ карты проигралъ.
1) По другой версіи: "Веръ-Потемкинъ-генералъ".
По другому варіанту, Лопухинъ доноситъ не на Потемкина, а на Румянцева. Третій варіантъ обходится безъ Лопухина, и обвиненіе бросается Абросиму-генералу (Апраксину). Еще по одной версіи не Лопухинъ доносить на другихъ, а кто-то на вето доноситъ. До начала битвы, Лопухинъ куритъ трубку и успокаиваетъ армію, что у насъ
Свинца порожу довольно,
Сила во полѣ стоитъ.
А послѣ битвы оказались убитыми нѣсколько полковниковъ, нѣсколько генераловъ, а "мелкой солдатской силы" -- безъ счета:
Которые на горѣ,
По колѣнъ стоятъ въ рудѣ,
Которы подъ горой,
Тѣхъ завышало землей.
Одинъ только лежитъ,
Таку рѣчь говоритъ:
Вы подайте-ко, ребятушки,
Чернилицу съ перомъ.
Листъ бумаги со гербомъ;
Напишу я таку просьбу
Государю самому
Императору-царю.
Еще нашъ-отъ генералъ
Много силы издержалъ
Ужъ онъ пронялъ, промоталъ,
Досталь въ карты проигралъ,
Имъ удары раздавалъ 1).
1) Якушинъ. Тамъ же, No 16.
Въ другой пѣснѣ, въ которой говорится о начальникѣ, который "какъ пень стоитъ, ничего не говорить, насъ въ строй не становитъ", высказывается противъ какого-то безымяннаго генерала {Кирѣевскій полагаетъ, что подъ этимъ безымяннымъ генераломъ подразумѣвался Петръ III. } такого рода подозрѣніе:
Намъ сказалъ тута одинъ,
Что генералъ нашъ господинъ.
Онъ столуетъ ли, пируетъ
Со прусскимъ королемъ,
Проѣдаетъ-пропиваетъ
Онъ всю армію ему (стр. 106--7).
Еще въ одной пѣснѣ народная муза устами Голицына обращается къ генералу такъ:
У жъ ты, с... с... каналья, ты Прозоровъ-генералъ!
То не ваше, то пропало -- государево:
Золотой казны затратилъ, да; и смѣты нѣтъ (109).
Въ пѣснѣ "Донцы при Екатеринѣ" говорится:
"Каменцовъ (Каменецкій) сынъ всю ночь не спалъ,
Онъ съ москалями проигралъ
Не въ шашечки, не въ бирюлечки, а въ карточки:
Проигралъ онъ славный Тихій Донъ (261).
Подобныя обвиненія и подозрѣнія высказывались и по адресу Кутузова и другихъ генераловъ 12-го года, циркулировали въ народѣ и во время крымской кампаніи. П. Якушкинъ, бесѣдуя съ солдатомъ, участникомъ севастопольской обороны, допытывался у него, почему ихъ сила взяла?" Солдатъ сперва отвѣчалъ загадочно: "знамо отчего", а затѣмъ открыто заявилъ:
-- Измѣна!.. Вотъ отчего!
-- Какая же измѣна?..
-- Ну, самъ разсуди, какъ не измѣна? Сколько ни было подъ Севастополемъ нашей силы, всю собрали и пустили на него. Хорошо. Бросились мы на него, взяли одинъ порядокъ, взяли другой, кинулись на третій; а взяли бы третій -- лоскъ ему, совсѣмъ лоскъ, какъ есть!.. А тутъ тру-ту-гу! Тру-ту-ту!
-- Это что?
-- А это въ трубу заиграли... отступай, значитъ, назадъ!.. Ну, нѣтъ, думаемъ, ребята, постоимъ! Ступай впередъ!.. А нашъ дружинный кричитъ: "Назадъ, ребята, назадъ, худо будетъ!". Знамо дѣло, думаемъ, худо будетъ, коли начальникъ за измѣну взялся!.. Глядимъ назадъ, а наши-то всѣ назадъ побѣжали... Видимъ, однимъ намъ не справиться, ну, и мы за ними бѣжать! А онъ -то, какъ сталъ въ насъ палить, палить въ насъ!.. И сколько тутъ кровопролитія было, и Боже мой! А все измѣна.!.." {П. Якушкинъ. "Изъ разсказовъ о крымской войнѣ", стр. 165.}.
Подобныя подозрѣнія (высказывались и при русско-турецкой войнѣ, повторялись они и при японской. (Вотъ что разсказываетъ г. Фаресовъ: "Близъ станціи Чихачево, московско-виндавской желѣзной дороги, меня поразило стараніе мужиковъ объяснитъ себѣ наши морскія неудачи случайными причинами... Нашлись остроумцы, обвинявшіе въ нихъ даже бывшаго морского министра: "Дочку свою выдалъ за "апонца" -- съ грустью говорить о немъ высохшій старикъ. "Мы слыхали,-- продолжалъ старикъ,-- что онъ породнился съ "Апоніей" и сказалъ, что нашъ флотъ не силенъ". Даже трагическая гибель Макарова на Петропавловскѣ породила дикую легенду въ томъ же родѣ. "А въ народѣ я слышалъ,-- говорилъ одинъ крестьянинъ,-- что Макаровъ очень хорошо знаетъ войну, и его переманили къ себѣ японцы". {Фаресовъ. "Война и народъ".}
Бываютъ, однако, и такіе генералы, которые не только не пропиваютъ, не проматываютъ армію, но готовы скорѣе принять лютую казнь, чѣмъ измѣнить родинѣ. Такихъ героевъ народная муза воспѣваетъ съ особенной любовью. "Прусскій король" обращается къ плѣнному "россійскому графу Захаръ Григорьевичу Чернышеву" къ предложеніемъ перейти къ нему на службу.
Ужъ ты будешь ли по мнѣ служить.
Коли будешь ты по мнѣ служить,
Прикажу тебя поить-кормить,
Приварку дать двойно жалованье.
Закричалъ тутъ россійскій графъ,
Чернышевъ Захаръ Григорьевичъ:
"Ахъ, ты, гой еси, прусскій король,
Королевское величество!
Кабы былъ я на своей волѣ,
Я бы радъ былъ тебѣ служить,
На твоей бы буйной головѣ,
На твоей бы шеѣ бѣлыя 1).
1) Кирѣевскій, вып. IX, стр. 127.
То же самое происходитъ съ Краснощековымъ, когда онъ попадаетъ въ плѣнъ къ хану крымскому. На предложеніе хана: "Послужи же намъ, Краснощековъ, вѣрой-правдой", онъ отвѣчаетъ:
Послужу я вамъ, друзья мои, саблей острою,
Что надъ вашими, надъ буйными ли головками.
Тогда татары, осердившись, стали ругаться надъ Краснощековымъ, стали ему ноги рѣзать.
Они равными муками его мучили;
А правды изъ него не вывѣдали;
Хоть съ него живого нижу содрали,
Но души изъ него не вынули (стр. 180).
Подобныя предложенія о переходѣ на службу дѣлаетъ и нашъ царь генераламъ непріятельской арміи. Въ большинствѣ случаевъ, тѣ переходятъ къ намъ на службу. Но иногда непріятельскій генералъ остается вѣренъ своей родинѣ. Послѣ турецкой войны солдаты разсказывали: "Нашъ царь "Остапу-пашѣ", ихъ главнокомандующему генералу, какъ забрали мы его подъ Плевною, саблю назадъ отдалъ и похвалилъ еще. Молодецъ, говоритъ, турка, хешъ ты и нехристь. Звалъ даже на россійскую службу, да не пошелъ.
-- Не пошелъ?-- дивились слушатели.
-- Отказался.
-- Почему бы, кажется, коли царь званъ?
-- Холодно, говорить, у васъ...
-- Холодно!.. Ха-ха-ха...
-- Клим а ту нашего не переноситъ {"Въ глубинѣ Россіи".}.