При первыхъ слухахъ о войнѣ, и въ особенности при началѣ военныхъ дѣйствій, народъ начинаетъ тревожно доискиваться, причинъ, вызвавшихъ войну.
Обыкновенно, народная мысль прежде всего останавливается на мотивахъ правового характера: Бѣлый Царь былъ вынужденъ начать войну противъ другой державы {Существуетъ очень распространенная легенда, что Бѣлый Царь не имѣетъ права объявлять войну первымъ. Это мотивируется тѣмъ, что еслибъ царь имѣлъ это право, онъ быстро завоевалъ бы весь міръ.}, потому что она перестала подчиняться какимъ-то законамъ, короче -- "взбунтовалась", и ее необходимо усмирить, "замирить". Эти мотивы юридическаго характера обыкновенно облечены въ крайне смутную, неопредѣленную форму. Въ чемъ заключаются беззаконные поступки взбунтовавшейся державы -- на этомъ легенда совершенно не останавливается.
Въ гораздо болѣе опредѣленной формѣ представляются народной массѣ мотивы религіознаго характера. Царь выступилъ войной противъ нехристей, которые собираются унизить или даже уничтожить православную вѣру. Легенды такого рода создавались почти при всѣхъ войнахъ минувшаго столѣтія. Война 12-го года объяснялась тѣмъ, что нечестивый царь Аполіонъ выступилъ противъ "Александра царя православнаго" и хотѣлъ
"Изничтожить церкви Божіи,
А крещеный народъ избить-перебить,
А которые живы останутся,
Совратитъ ихъ въ идольство" 1).
1) Сказитель-гусляръ.
Этими же мотивами объяснялась и Крымская кампанія, которая началась изъ-за того, что "императоръ Николай I истребовалъ ключи отъ Ерусалима; ключей-то ему черномордые дураки и не отдали, такъ онъ тогда и зачалъ ихъ, подлецовъ, лупить по башкѣ" {Гл. Успенскій, "Перестала!".}.
По поводу войны въ Сербіи въ народѣ говорили:-- "Градъ Кистянкина, Софію Премудрую, вишь ты, турка забрать ладитъ. Ишь, нехристь!.. Христіанскую вѣру подъ мечеть подвести норовитъ. Крестъ луной прикрыть, значитъ, желательно. Вотъ что!.." {"Въ глуб. Россіи".}.
Еще больше легендъ этого характера было по поводу русско-турецкой войны.
Наконецъ, и русско-японская война не обошлась безъ аналогичныхъ объясненій. Ходила легенда, что японскій царь послалъ нашему насмѣшливое письмо, въ которомъ просилъ извѣстить его, сколько въ Россіи церквей. Ему-де надо это знать потому, что онъ собирается, по завоеваніи Россіи, обратить всѣ православныя церкви въ конюшни. На это царь отвѣтилъ японцу, что тому нечего безпокоиться; въ Россіи много конюшенъ, и ихъ хватить не только для японскихъ лошадей, но и для всей японской арміи, которую русскій царь заберетъ въ плѣнъ.
Рядомъ съ мотивами религіозными народная масса ищетъ для войны и экономическіе, при чемъ всѣ они сводятся къ одному только земельному вопросу. Война, конечно, большое зло, противное Богу, по что же дѣлать, если другіе народы захватили всю землю, держать ее безъ пользы, а русскому человѣку край пришелъ, податься некуда? Волей-неволей приходится воевать. На воину смотрятъ какъ на "равненіе" или "черный передѣлъ" международнаго характера.
Любопытна слѣдующая легенда: "Когда Богъ давалъ землю, китаецъ пришелъ раньше всѣхъ и получилъ больше всѣхъ земли. Нашъ русскій пришелъ позднѣе всѣхъ, ему и меньше досталось. Тогда Богъ сказалъ ему, чтобы онъ отбивалъ землю у другихъ; поэтому мы теперь воюемъ завсегда со всѣми народами" {"Что чит. нар.", т. II, стр. 804.}.
Русско-турецкую войну крестьяне во многихъ мѣстахъ понимали, какъ борьбу за землю. "Причины войны -- пишешь г. Соколовъ -- придумывались, одна другой фантастичнѣе, нелѣпѣе; но наибольшій успѣхъ имѣла одна, пущенная какимъ-то догадливымъ прохожимъ. "Вшнь ты, разсказывали мужики, въ Рассеѣ земли стало въ умаленьи, народу больно умножилось, такъ царь-батюшка хочетъ турецкую землю отъ англичанъ отобрать и подѣлить мужичкамъ.
-- А что земля-то хорошая ли?-- любопытствовали наиболѣе завидующіе -- стоитъ ли кровь лить?
-- Земля, одно слово: турецкая!,
-- Оно, знамо, турецкая земля сдобная, низовая, можно сказать... табакъ и всякую прочую фрукту производитъ,-- рапортовалъ бывалый человѣкъ.
-- Господи Боже, нехристь, а экую землю занимаетъ!.. Фрукта всякая"...
Но возвращеніи солдатъ съ войны "крестьяне начали настойчиво пытать героевъ: зачѣмъ они ходили подъ турку, что тамъ видѣли и чего теперь мужичкамъ ожидать слѣдоваетъ", и главное: "будетъ ли надѣленіе землей?" -- "Слышь, землей Рассею надѣлять станутъ, такъ отъ братушекъ отберутъ али только отъ турка?"
Солдатъ на это отвѣчаетъ сомнѣніемъ, чтобы у братушекъ землю, отбирали, и прибавляетъ:
-- А турецкая земля намъ ни къ чему. Да и далеко больно.
-- Далеко?
-- Страсть Господня. Думали, и конца тутъ не будетъ. Да и туркѣ жить надо, братцы.
-- Али не всѣхъ перебили?
-- Куда-те всѣхъ! Ихъ, братъ, видимо-невидимо {"Въ глуб. Россіи".}.
Такое же отношеніе крестьянства къ русско-турецкой войнѣ отмѣчаетъ и А. Энгельгардтъ.
"Когда получилось извѣстіе о мирѣ, первый вопросъ крестьянъ былъ:
-- А Костониль (взяли наши?
-- Нѣтъ.
Недоумѣніе на лицѣ.
-- А много наши турецкой земли забрали?
-- Много.
-- Третью часть забрали?
-- Больше.-- Ну, слава, тебѣ Господи!"
И сейчасъ же "разнесся слухъ, что безземельныхъ будутъ на турецкую землю переселять" {"Изъ деревни", стр. 312.}.
Представленія народа о войнѣ, какъ о средствѣ "международнаго равненія" не только земли, но и вообще міровыхъ богатствъ, ярко выступаютъ въ одной, приводимой Гл. Ив. Успенскимъ, народной легендѣ, въ которой высказывается, хотя и смутно, глубокое сознаніе народной массы, что другія державы успѣли захватить, и присвоить себѣ большую частъ земныхъ благъ, мірового богатства, а Россія осталась ни при чемъ, бѣдная и обиженная.
Солдатъ философствуетъ о войнѣ (русско-турецкой).
"-- Нѣтъ, братъ, теперь извини. Былъ у него хвостъ котъ какой, пуще павлиньяго. Ну, будетъ! Довольно! Погуляй-ка такъ; порядочно мы ему хвостъ-то отхватили...
-- Пей хвостъ?
-- Чей! Всѣхъ вообще ихнихъ народовъ... Иностранныхъ подлецовъ... Теперь-хочъ и много крови пролито, а золотыя мѣста взяли... Да-а! По газетамъ пишутъ, сказываютъ, ужъ бо-альшой раскопъ идетъ въ Араратской горѣ... Первобытнаго быка отыскали... Самое то мѣсто нашли, куда онъ въ допотопныя времена воткнулся!.. Первобытныхъ вѣковъ быкъ!.. Вотъ что!..
-- Это чтожъ такое?-- очевидно съ явнымъ замираніемъ сердца, почти шепотомъ спросилъ одинъ изъ слушателей.
-- А то, что это самое и есть корень золотымъ мѣстамъ во всемъ свѣтѣ... А они (такъ и такъ) туда-то насъ и не пущали... Ты теперича пойди съ нашей рублевкой въ ихнюю землю, онъ тебѣ рубля не дастъ ни во вѣки-вѣковъ... У нихъ все, братецъ ты мой, золото да серебро, а бумажекъ и въ заводѣ нѣтъ... потому завладѣли коренными мѣстами: все золото себѣ и забрали, а насъ не допускаютъ. Ну, только теперь -- шалишь!.. Онъ насъ въ Севастопольскую кампанію изъ-за чего мутилъ? Все изъ-за этого, изъ-за самаго, не пускалъ къ кореннымъ мѣстамъ. Нашъ царь объявилъ войну,-- небось, онъ не пошелъ на Питеръ-то... Ему бы путь, какъ по маслу-то въ Россію вломиться... Флотъ у него есть, матросовъ пятнадцать милліоновъ,-- отчего онъ, нѣмецкая шельма, сюда не шелъ?.. Ты думаешь, спроста? Не зналъ? Нѣтъ, онъ тонко понимаетъ! Онъ взялъ, да объявился -- эво гдѣ, въ Севастополѣ! Полѣзъ на Россію изъ-подъ кручи! изъ-подъ горы!.. Почему?.. Боялся! Потому тамъ самыя и начинаются коренныя мѣста -- вотъ онъ васъ и припретъ снизу, чтобы къ мѣстамъ-то этимъ не подпустить!.. Во!.. Охъ, братъ, гляди ему въ зубы-то... Онъ свое дѣло знаетъ тонко... А теперича мѣста-то наши! На-же вотъ съѣшь!.. ха-ха!.." {"Умерла за направленіе".}.
Народная масса ждетъ отъ войны рѣшенія самаго больнаго вопроса крестьянской жизни, земельнаго, не только въ томъ смыслѣ, что народу будетъ раздана завоеванная земля. Гораздо чаще съ войной (макъ со всякимъ изъ ряду вонъ выходящимъ явленіемъ политическаго характера) связывается чаяніе земли въ томъ смыслѣ, что она будетъ отобрана, у помѣщиковъ и отдана крестьянамъ. "До войны,-- пишетъ Энгельгардтъ -- слуховъ и толковъ (о землѣ) было меньше. Сильно толковать стали послѣ взятія Плевны, и какъ-то вдругъ сразу повсемѣстно: "кончится война, будетъ ревизія, и будутъ равнять землю"... Послѣ взятія Плевны о "милости" всюду говорили открыто, и на сельскихъ сходахъ, и на свадьбахъ, и на общихъ работахъ" {"Изъ деревни" стр. 353.}.
Обыкновенно, эти чаянія связываются съ царемъ. Послѣ войны должны быть перемѣны: царь наградитъ народъ за понесенные имъ труды землею. Однако эти чаянія связываются иногда и съ иноземцемъ. Ожидаются милости, какъ это ни странно, даже отъ -непріятеля. Во время войны 12-го года крестьяне ожидали, что Наполеонъ освободитъ ихъ отъ рабства. Въ 60-хъ годахъ въ народѣ ходили слухи, что вотъ "придетъ Галабурда (Гарибальди) и отберетъ землю у пановъ и отдаетъ мужикамъ". Мнѣ лично пришлось слышать отъ крестьянъ слѣдующую легенду. Однажды послѣ сходки староста, пожилой, умный крестьянинъ, вдругъ категорически заявляетъ: "Теперь землю безпремѣнно отберутъ у господъ".
-- Почему?-- опросилъ я.
-- Слыхалъ? Говорятъ, война будетъ.
-- Ну?
-- Ну, значитъ, какъ будетъ война, царь и дознается, что у мужиковъ земли нѣтъ.
-- Какъ же онъ при войнѣ дознается?
-- Какъ? А очень просто. Воина, примѣрно, какъ бываетъ? Дерутся, а потомъ на время замиреніе дѣлаютъ. Тогда наши солдатики съ ихними вмѣстѣ сходятся, разговариваютъ. Ну, извѣстно,-- наши солдатики ихнимъ и разскажутъ, все, какъ есть: притѣсненія въ землѣ, выгона нѣтъ, водопоя нѣтъ, помѣщики всю землю себѣ забрали. Ну, ладно. Ихній солдатикъ запомнитъ, да и разскажетъ это своему офицеру, а офицеръ разскажетъ выщему начальству, а выщее начальство еще выщему, пока дойдетъ до ихняго царя. А какъ съѣдутся вмѣстѣ всѣ цари, ихній царь и скажетъ нашему: "А знаете, ваше императорское величество, что въ вашей землѣ дѣлается? Мужики земли не имѣютъ, выгона нѣтъ, помѣщики притѣсняютъ. Вотъ царь и узнаетъ правду и дастъ землю" {Записано въ 1888 г. въ деревнѣ Павловкѣ, Екатериносл. губ.}.