5-го Августа, какъ разъ наканунѣ праздника Преображенія Господня, Наполеонъ подступилъ къ Смоленску, куда къ этому же времени прибыло немало и нашего русскаго войска, расположившагося не только поблизости города, но даже на всѣхъ почти его улицахъ.
Пальба съ обѣихъ сторонъ началась съ самаго ранняго утра; отъ множества брошенныхъ непріятелями въ городъ бомбъ и ядеръ, городъ загорался по разнымъ направленіямъ. Дома, сады, церкви -- все дѣлалось жертвою пламени. Густой пороховой дымъ застилалъ дневной свѣтъ, жители въ ужасѣ прятались по подваламъ или убѣгали спасаться въ сосѣдніе лѣса. Крики, вопли и стоны раненыхъ надрывали душу. Около Благовѣщенской церкви, гдѣ хранилась чудотворная икона Смоленской Божіей Матери, стоялъ Гусарскій полкъ, тотъ самый, въ которомъ теперь уже находился князь Иванъ Иларіоновичъ Холмскій, и при немъ его маленькій казачекъ, Степа.
Гусары съ нетерпѣніемъ ожидали своей очереди вступить въ битву съ французами.
-- А не отстоять намъ, кажется, Смоленска, печально проговорилъ одинъ изъ гусарскихъ офицеровъ, подъѣзжая верхомъ на лошади къ князю.
-- Почему вы такъ думаете? спросилъ послѣдній.
-- Потому, что перевѣсъ на сторонѣ французовъ.
-- Это ничего не значитъ; на войнѣ счастье часто бываетъ измѣнчиво.
-- Положимъ, такъ... Но все таки, самъ не знаю почему, чуетъ мое сердце, что намъ не устоять, продолжалъ молодой офицеръ, но пока что.... Тутъ рѣчь его оборвалась, рядомъ съ нимъ упала непріятельская. бомба, зашипѣла, зарыла землю, и въ мигъ разорвалась съ страшнымъ трескомъ на нѣсколько частей.
-- Вы ранены? тревожно обратился князь къ товарищу, замѣтивъ, что по рукаву его струится кровь.
Шаховской, (такъ была фамилія молодого офицера,) уже не могъ отвѣтить; блѣднѣя и кусая губы отъ боли, онъ едва держался на сѣдлѣ.
Князь, съ помощью Степы, снялъ его съ лошади, уложилъ на случайно проѣзжавшую мимо телѣгу и повезъ къ одному знакомому священнику, жившему на окраинѣ города. Степа, конечно, тоже послѣдовалъ за нимъ. Едва успѣли они тронуться съ мѣста, какъ услыхали по близости церковное пѣніе и увидѣли, что изъ Благовѣщенской церкви вынесли чудотворную икону Смоленской Божіей Матери, которую, въ сопровожденіи крестнаго хода, понесли по направленію къ арміи; народъ, остававшійся еще въ Смоленскѣ, слѣдовалъ за святою иконою, провожая свою заступницу {Съ этого дня, икона Смоленской Божіей матери, до окончанія войны, находилась постоянно въ дѣйствующей арміи.} съ громкими рыданіями.
Священникъ кропилъ святою водой стоявшихъ по улицамъ солдатъ; на городской площади процессія остановилась,-- начался молебенъ... Непріятельскія пушки грохотали попрежнему, всѣ присутствующіе пали ницъ. Князь принужденъ былъ тоже остановиться... Но вотъ молебенъ кончился; чудотворная икона, поддерживаемая на носилкахъ, плавно покачиваясь въ воздухѣ, двинулись вмѣстѣ съ толпою впередъ; за нею двинулся и князь; съ большимъ трудомъ пробираясь по заставленнымъ войсками улицамъ, онъ, наконецъ, довезъ своего раненаго товарища до скромнаго домика знакомаго священника, отца Павла,-- жившаго, какъ уже сказано, почти совсѣмъ на окраинѣ.
-- Батюшка, вы не покинете Смоленскъ? спросилъ князь священника, когда послѣдній, увидавъ изъ окна подъѣхавшую къ его дому телѣгу въ сопровожденіи князя верхомъ на лошади, вышелъ къ нему навстрѣчу.
-- Нѣтъ, я не боюсь враговъ, имъ у меня взять нечего, да и церковь моя не богата, поживы они нигдѣ у насъ не найдутъ; а вы почему меня объ этомъ спрашиваете? отозвался священникъ, съ участіемъ взглянувъ на лежавшаго въ телѣгѣ раненаго офицера.
-- Зная вашу добрую душу, я хочу просить васъ пріютить у себя моего раненаго товарища; онъ раненъ въ плечо, положеніе его не опасно, но требуетъ ухода... Его негдѣ оставить, на улицахъ Смоленска, Богъ знаетъ, что творится!
-- Будьте покойны, Иванъ Иларіоновичъ, я употреблю всѣ мѣры, чтобы помочь вашему товарищу и скорѣе поставить его на ноги; я кое-что маракую въ лѣченьѣ, а мой маленькій убогій домикъ, какъ я уже сказалъ вамъ, для Французовъ не приманка, если они даже и займутъ Смоленскъ. Оставляйте совершенно спокойно вашего раненаго у меня, только скажите мнѣ, какъ его имя и отчество.
-- Николай Николаевичъ Шаховской, поспѣшилъ отвѣтить князь.
-- А это кто? добавилъ отецъ Павелъ, указывая на Степу.
-- Это мой казачекъ, Степа; я его тоже оставлю у васъ, пока не разыщу денщика раненаго моего товарища; когда денщикъ придетъ, казачка отпустите; вѣдь ты знаешь мѣсто, гдѣ стоитъ нашъ гусарскій полкъ, найдешь меня? добавилъ князь, обратившись къ Степѣ.
-- Да, конечно, найду, отвѣтилъ Степа и, вмѣстѣ съ батюшкой и княземъ, внесъ въ комнату потерявшаго сознаніе Шаховского.
-- Прощайте, батюшка, благословите меня, я долженъ спѣшить въ бой, сказалъ князь, опускаясь на колѣни передъ отцомъ Павломъ.
-- Да хранитъ васъ Господь! отвѣчалъ священникъ и, перекрестивъ князя, принялся съ помощью Степы раздѣвать раненаго, чтобы немедленно сдѣлать перевязку.
Князь вышелъ во дворъ, гдѣ у воротъ была привязана его лошадь, расплатился съ мужичкомъ, на телѣгѣ котораго привезъ товарища, вскочилъ на сѣдло, и вихремъ помчался обратно по направленію къ Благовѣщенскому собору.
Шаховской въ это время очнулся.
-- Гдѣ я, кто со мною? спросилъ онъ слабымъ голосомъ, оглядывая незнакомую комнату.
Отецъ Павелъ въ короткихъ словахъ пояснилъ ему все.
-- И Степа здѣсь? добавилъ раненый, съ улыбкой взглянувъ на княжескаго казачка.
-- Пока не придетъ вашъ денщикъ, мы со Степой будемъ ухаживать за вами, сказалъ отецъ Павелъ, а вы, пожалуйста, лежите спокойно и старайтесь меньше говорить.
Добрый священникъ въ продолженіе цѣлаго дня, по очереди со Степой, дежурилъ у постели Шаховского, который въ общемъ чувствовалъ себя лучше.
Оглушительные выстрѣлы Французской арміи продолжали по прежнему громить городъ до глубокой ночи; пожаръ усиливался, Смоленскъ пылалъ со всѣхъ сторонъ, и обезумѣвшіе отъ ужаса жители, не рѣшавшіеся раньше бѣжать и предпочитавшіе лучше спрятаться въ подвалахъ, теперь бѣжали уже почти всѣ, поголовно.
Денщикъ Шаховского пришелъ только послѣ-полуночи; онъ принесъ грустную новость, что счастье все на сторонѣ Французовъ, и что наши русскія войска получили приказаніе отступать на Московскую дорогу.
-- Значитъ, и гусары уйдутъ изъ Смоленска? встревожился Степа.
-- Конечно, отвѣчалъ денщикъ, можетъ быть, даже и ушли.
-- Какъ же я-то? вскричалъ Степа почти со слезами, и принялся просить Шаховского сейчасъ же отпустить его на розыски гусаръ.-- Можетъ быть, они еще не выступили, или, во всякомъ случаѣ, не успѣли отойти далеко,-- я ихъ догоню.
-- Иди съ Богомъ, ты мнѣ больше не нуженъ, отвѣчалъ Шаховской, но только, смотри, самъ не потеряйся въ этой сутолокѣ ночью, не лучше ли подождать до разсвѣта?
Священникъ тоже старался доказать Степѣ, что ему будетъ очень трудно путаться ночью среди пожарища, но Степа не слушалъ никого.
Схвативъ висѣвшій на стѣнѣ казакинъ, онъ поспѣшно надѣлъ его на себя, простился съ отцомъ Павломъ и съ Шаховскимъ, кивнулъ головой денщику и, не теряя ни минуты, вышелъ на улицу.
Чѣмъ дальше отходилъ онъ отъ дома священника, тѣмъ больше охватывалъ его страхъ отъ всѣхъ тѣхъ криковъ и шума, которые раздавались кругомъ, отъ грома орудій, отъ вида пожарища... Онъ рѣшилъ. вернуться назадъ и не уходить изъ дома раньше разсвѣта, какъ ему совѣтовали отецъ Павелъ и Шаховской, но, находясь подъ вліяніемъ испуга и волненія, повернулъ по ошибкѣ не туда, куда слѣдовало, и, заворачивая изъ улицы въ улицу, окончательно сбился съ пути. Народа ему попадалось на встрѣчу очень много; но каждому было самому до себя, никто не обращалъ вниманія на его разспросы. Всѣ куда-то стремились, куда-то бѣжали.
-- Спасайтесь, православные, спасайтесь, кто можетъ! Спасайтесь отъ лютыхъ враговъ... Перебьютъ они, окаянные, всѣхъ насъ, христіанъ православныхъ! выкрикивалъ сѣдой старикъ-странникъ, съ котомкою за спиной и съ длиннымъ посохомъ въ рукѣ.
Степа узналъ въ немъ знакомаго всему Смоленску юродиваго Гришу, слова котораго всегда считались вѣщими, и, какъ бы невольно повинуясь его приказанію, ничего не думая, ничего не соображая, примкнулъ къ поровнявшейся съ нимъ въ эту минуту группѣ убѣгавшихъ изъ Смоленска жителей.
Что касается нашего войска, то, по приказанію главнокомандующаго, оно дѣйствительно уже выступило на Московскую дорогу, а Наполеонъ со своими полчищами, на слѣдующее утро, т. е. 6-го Августа, въ день праздника Спаса Преображенія,-- вступилъ въ Смоленскъ, представлявшій собою груду развалинъ и пепла. Онъ смотрѣлъ сумрачно на опустѣвшій и пылавшій городъ, гдѣ надѣялся найти и съѣстные припасы и удобное помѣщеніе; но надежда его не осуществилась. Изъ 2050 домовъ Смоленска, въ немъ не уцѣлѣло и половины, ни о какихъ запасахъ нечего было и думать, а изъ жителей осталось на мѣстѣ самое ничтожное количество... При видѣ всего этого, Французы разсвирѣпѣли и съ бѣшенствомъ стали разрушать огнемъ и мечомъ все, что подвертывалось подъ руку... Нося имя Христіанъ, они теперь, словно позабывъ объ этомъ, разбойнически врывались въ уцѣлѣвшія отъ пожара церкви, расхищали церковную утварь, а у священнослужителей и причетниковъ силою выпытывали, гдѣ спрятаны деньги и драгоцѣнности.
Такимъ образомъ продолжалось нѣсколько дней; наконецъ, 11 числа, Наполеонъ покинулъ Смоленскъ и двинулъ свою армію по направленію къ Москвѣ. Онъ полагалъ, что путь туда для него теперь открытъ, и, такъ сказать, освѣщалъ себѣ этотъ путь пожарами.
Города, мѣстечки, села, мимо которыхъ проходили французы, все гибло отъ пламени.
Время нашествія французовъ напоминало Россіи тяжелую эпоху нашествія Батыя и призывало русскій народъ ко всеобщему вооруженію. Какъ только французы вступили въ Смоленскую губернію, такъ жители ея возстали и вооружились, чѣмъ попало... Изъ крестьянъ и горожанъ составлялись пѣшіе и конные отряды, среди которыхъ можно было встрѣтить и сѣдого старика, и подростка -- мальчика, и даже бабу съ рогатиной или топоромъ. Такихъ отрядовъ было много, они большею частію укрывались въ лѣсахъ, и оттуда, подкарауливъ небольшой отъ арміи отставшій отрядъ непріятелей, накидывались на него неожиданно; въ одинъ изъ подобныхъ крестьянскихъ отрядовъ попалъ и Степа, который послѣ своего побѣга изъ Смоленска, не найдя гусарскаго полка, гдѣ служилъ его князь,-- очень радъ былъ возможности, хотя чѣмъ-либо, быть полезнымъ дорогой родинѣ.