На дворѣ начало уже свѣтать, когда загулявшіеся гости Владиміра стали, наконецъ, расходиться.
Послѣднимъ вышелъ изъ потѣшнаго дворца дядя великокняжескій -- воевода Добрыня, вмѣстѣ съ однимъ молодымъ витяземъ.
-- Оставь,-- говоритъ,-- не спрашивай, очемъ я кручинюсь, и какая дума залегла у меня на сердцѣ... Придетъ время, самъ скажу.-- Вотъ что отвѣтилъ мнѣ князь-племянникъ, когда я сталъ допытываться,-- тихо говорилъ Добрыня витязю, очевидно, продолжая раньше начатый разговоръ.
Витязь покачалъ головой.
-- Больно много ужъ въ Кіевѣ расплодилось враждебныхъ намъ христіанъ,-- отозвался онъ также тихо.
-- Да и среди дружины нашей стали они. проявляться... Смущаютъ князя, совсѣмъ смущаютъ!
-- Ужъ и не говори! такъ онъ измѣнился, что узнать нельзя... Даже богамъ меньше усердствуетъ.
-- А пированье его съ нами на что похоже, развѣ раньше то такъ было? То, какъ будто, забудется, разойдется; потомъ точно обухомъ кто по головѣ его стукнетъ,-- сразу и пировать перестанетъ и задумается...
-- Вотъ хотя бы сегодня? Сначала какъ веселился, любо смотрѣть! И пѣніе, и гусли, все тѣшило... А потомъ, ни съ того ни съ сего, закручинился, затуманился... Мы всѣ не прочь были еще попировать, но какой ужъ тутъ пиръ, когда самъ хозяинъ чернѣе осенней ночи глядитъ.,
-- Ума не приложишь, какъ и чѣмъ горю пособить!
Нѣсколько минутъ оба собесѣдника шли молча; затѣмъ витязь Заговорилъ первый.
-- А вѣдь есть средство пособить горю...-- замѣтилъ онъ почти шепотомъ.
Воевода взглянулъ на него вопросительно.
-- Ты только меня не выдай, а я скажу тебѣ по дружбѣ,-- мы съ братомъ еще вчера рѣшили достать отъ знахарки-кудесницы (знаешь, которая живетъ въ лѣсу, недалеко отъ хижины лѣсного сторожа) такое зелье, что всякую бѣду отвращаетъ... Хотимъ испробовать его дѣйствіе...
-- Надъ кѣмъ?-- не безъ тревоги перебилъ воевода.
-- Надъ тѣмъ, кто не твердъ въ вѣрѣ и колебаться начинаетъ. Да ты не смущайся, это зелье безвредное... Оно только предохраняетъ человѣка отъ посторонняго вліянія.
-- Но кто возьмется примѣнить его къ дѣлу и какимъ способомъ?
-- Это все обдумано,-- надо только немедленно доставить зелье въ Кіевъ, сыну этой самой знахарки. Онъ прислужникъ Богомола, главнаго жреца Перунова, и берется все устроить.
Воевода ничего не отвѣтилъ, на лицѣ его выражалось что-то похожее на сомнѣніе.
-- Говорятъ тебѣ, не смущайся,-- продолжалъ уговаривать его витязь;-- зелье, какъ есть, совсѣмъ безвредное... Это простая вода изъ Днѣпра... Знахарка только прочтетъ надъ ней заклинаніе,-- вотъ и все!
Разсуждая о томъ же, собесѣдники вышли за ворота и скоро скрылись изъ виду.
-----
Въ потѣшномъ дворцѣ огни мало-по-малу потухали; только въ опочивальнѣ Владиміра виднѣлся еще слабый свѣтъ ночника. Не спалось князю -- "Красному Солнышку",-- думы разныя одолѣвали его... Витязь былъ правъ въ своемъ предположеніи: вліяніе христіанъ-дружинниковъ, дѣйствительно, не проходило для него безслѣдно. Отличаясь большимъ природнымъ умомъ, Владиміръ все чаще и чаще задумывался надъ тѣмъ, гдѣ истина: въ томъ ли язычествѣ, которому онъ служитъ, или въ христіанствѣ? И невольно начиналъ колебаться...
Несмотря на поздній часъ и отуманенную винными парами голову, прежде чѣмъ уснуть, князь и теперь погрузился въ свои обычныя думы. Онъ всецѣло отдался имъ и занятъ былъ размышленіемъ до тѣхъ поръ, пока физическая усталость, въ концѣ концовъ, не взяла верхъ надъ его тревожнымъ нравственнымъ состояніемъ... Тогда онъ бросился на постель одѣтый и сразу заснулъ крѣпкимъ, богатырскимъ сномъ.
Не спалось также и княгинѣ; въ ея теремѣ тоже мерцалъ огонекъ... Сливаясь съ едва замѣтнымъ еще свѣтомъ ранней утренней зари, онъ падалъ на блѣдное лицо красавицы и придавалъ ему какой-то особенный оттѣнокъ; глаза ея горѣли лихорадочнымъ блескомъ; она судорожно сжимала въ рукѣ небольшой богато украшенный ножъ... Этотъ ножъ принадлежалъ раньше ея отцу... къ ней онъ попалъ случайно... Она не только никому его никогда не показывала, но и сама, словно, избѣгала разглядывать... А Теперь, вотъ ужъ вторую ночь, княгиня, наединѣ, дрожащими руками, неизвѣстно для чего, достаетъ ножъ изъ вдѣланнаго въ стѣну поставца, пристально устремляетъ на него глаза и начинаетъ вспоминать мельчайшія подробности того ужаснаго дня, когда Владиміръ убилъ ея отца и братьевъ... Въ ней клюнемъ кипитъ злоба... Она чувствуетъ, что ее всю охватываетъ жажда мести, что она не въ силахъ дольше владѣть собою... И, какъ безумная, Рогнѣда бѣжитъ къ тому мѣсту, гдѣ находится маленькая дверь, прикрытая роскошнымъ греческимъ ковромъ.
Дверь эта ведетъ изъ терема въ потѣшный дворецъ.
Вотъ приподняла княгиня коверъ, открыла дверь и тихо двинулась впередъ по длинному узкому переходу...
Едва касаясь пола, затаивъ дыханіе, какъ воръ, прокралась Рогнѣда въ опочивальню мужа, гдѣ, при мерцаніи ночного свѣтильника, скоро разглядѣла лежащаго на кровати князя. Онъ спалъ на спинѣ; дыханіе его было прерывистое, ротъ полуоткрытъ, выраженіе лица -- величественно и грозно...
Княгинѣ стало страшно; въ ней сказалась женщина... Она отступила назадъ и, въ первую минуту, почти готова была бѣжать обратно... Но тутъ какой-то невидимый голосъ, словно, прошепталъ надъ ухомъ: "кровь за кровь... смерть за смерть!" Этого было достаточно... Княгиня встрепенулась... Лѣвою рукою она мгновенно закрыла лицо, а правою высоко занесла ножъ надъ головою своей беззащитной жертвы...
Но, видно, жизнь князя-язычника, въ душѣ уже готоваго къ переходу въ христіанство, нужна была Господу, такъ какъ свыше ему было предназначено пролить источникъ свѣта на всю Русскую землю...
Владиміръ вдругъ пробудился. Ножъ выскользнулъ изъ дрожащей руки Рогнѣды, она встрѣтилась глазами со сверкающимъ взоромъ мужа, вскрикнула и... потеряла сознаніе...
-----
Вернемся къ нашимъ маленькимъ героямъ -- Петѣ и Стемиду. Первый, послѣ бесѣды съ юнымъ товарищемъ, направился по дорогѣ въ Кіевъ, домой; второй, придя, наконецъ, въ себя отъ охватившаго его ужаса при мысли о гнѣвѣ Перуна, тоже зашагалъ впередъ, прямо къ лѣсу. Скоро дошелъ онъ до хижины дѣдушки, гдѣ ему повстрѣчалась уродливая старуха, закутанная въ лохмотья; она опиралась на толстую сучковатую палку... То была, всѣмъ извѣстная въ околодкѣ, знахарка-колдунья, прозванная "Лупоглазихой" за свои необыкновенно большіе, выпуклые глаза.
Она, отъ времени до времени, приходила навѣщать больного старика и приносила ему собственноручно приготовленныя лѣкарства изъ сухихъ травъ и кореньевъ.
Видъ ея всегда приводилъ Стемида въ ужасъ,-- онъ и теперь хотѣлъ свернуть въ сторону и спрятаться, но старуха, увидѣвъмальчика, подозвала его къ себѣ.
-- Ты гдѣ шатаешься?-- заговорила она строго.-- Дѣдъ боленъ, а тебя и съ собаками не найдешь!
-- За мной изъ потѣшнаго дворца присылали... Въ княгининъ теремъ приказано было придти... Забавляться съ княжичемъ...-- растерянно отвѣчалъ Стемидъ.
-- Забавляйтесь, пока забавляется... Можетъ, забавамъ-то вашимъ князь "Красное Солнышко" скоро конецъ положитъ... Обошли его христіане... Не до забавъ ему теперь... Совсѣмъ пересталъ веселиться, какъ бывало раньше... Немила, вишь, ему стала вѣра прародителей... Новой захотѣлось... Къ матушкѣ княгинѣ Рогнѣдѣ и сыну родному совсѣмъ охладѣлъ... Охъ! не ладно... не ладно... Не быть тутъ добру.
Стемидъ стоялъ неподвижно; ему припомнилась недавняя бесѣда съ Петей христіаниномъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ воображеніи его снова выросъ грозный образъ Перуна.
-- Слушай-ка, мальчуга,-- продолжала шамкать беззубая знахарка.. -- у меня до тебя есть дѣльце...
Съ этими словами она вынула изъ кармана небольшой глиняный кувшинчикъ, заткнутый толстой тряпкой.
-- Этотъ кувшинчикъ надо завтра снести въ Кіевъ и передать моему сыну Руслану; его тамъ всякій знаетъ... Какъ придешь въ Кіевъ, спроси: гдѣ, молъ, тутъ теремный дворецъ великокняжескій, въ которомъ князь Владиміръ витязей своихъ чествуетъ. Мой сынъ живетъ отъ дворца недалеко... Онъ служитъ у верховнаго жреца Перунова... Понялъ? Смахай-ка туда, будь добренькій... ножки у тебя молодыя, силы тоже, а я побуду при дѣдушкѣ... Ему уже гораздо лучше послѣ моего послѣдняго лѣкарства... Ну что, смахаешь?
Представившійся случай отправиться въ Кіевъ показался Стемиду очень заманчивымъ; онъ давалъ возможность повидать Петю и снова послушать его умныя рѣчи, а потому Стемидъ сейчасъ же согласился, взялъ кувшинчикъ и уже намѣревался войти въ хижину, какъ Лупоглазиха снова его окликнула.
-- Только, чуръ, никому ни слова не сказывать про кувшинчикъ, слышишь?-- добавила она строгимъ голосомъ; коли проболтаешься,-- всѣ бѣды посыплются и на тебя, и на твоего дѣдушку...
-- А если дѣдушка меня спроситъ, куда я ухожу,-- какъ же ему сказать?
-- Скажи,-- въ Кіевъ,-- Лупоглазиха по дѣлу посылаетъ къ сыну,-- вотъ и весь твой сказъ.
Стемидъ кивнулъ головой и вошелъ въ хижину.
Дѣдушку онъ засталъ, по прежнему, лежащимъ въ кровати; но видомъ дѣдушка казался лучше и свѣжѣе противъ того, какъ мальчикъ покинулъ его утромъ; при видѣ внука больной даже улыбнулся, а когда Стемидъ подошелъ ближе, то дѣдъ сталъ разспрашивать про Богорисовну и про то, какъ внукъ провелъ день въ княжескомъ теремѣ.
Стемидъ, на всѣ его разспросы, отвѣчалъ подробно; но подробнѣе всего разсказалъ про встрѣчу и бесѣду съ маленькимъ христіаниномъ. Дѣдушка слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и по временамъ перебивалъ его, задавая вопросы касательно того, что ему казалось непонятно, но Стемидъ, къ сожалѣнію, не могъ удовлетворить его любопытство, такъ какъ самъ изъ словъ Пети не уяснилъ себѣ еще многаго.
-- Надо Петю спросить,-- отвѣчалъ онъ на разспросы дѣда о христіанахъ и между прочимъ добавилъ, что завтра, по порученію знахарки Лупоглазихи, идетъ онъ въ Кіевъ, гдѣ непремѣнно разыщетъ Петю.
Ночью Стемидъ спалъ плохо; все еще находясь подъ вліяніемъ недавно пережитаго волненія, онъ долго не могъ успокоиться и заснулъ только на разсвѣтѣ, а съ первыми лучами восходящаго солнца уже вскочилъ на ноги. Надо было кое-что приготовить дѣдушкѣ, прибрать избушку, наносить воды, дровъ и вообще, какъ говорится, "въ хаткѣ поприбраться".
-- Теперь пока прощай,-- обратился онъ къ больному, когда все было исполнено,-- я не замѣшкаюсь, а до моего прихода Лупоглазиха обѣщала побыть съ тобою,-- и, поцѣловавъ старика, Стемидъ поспѣшно вышелъ изъ хижины.
Прислужникъ верховнаго жреца Перунова, Русланъ,-- давно уже былъ предупрежденъ двумя своими братьями-витязями о томъ, что на дняхъ къ нему явится посланный отъ матери, съ волшебнымъ снадобьемъ, для извѣстной цѣли. Онъ съ нетерпѣніемъ поджидалъ этого посланнаго и, какъ только Стемидъ вошелъ къ нему, быстро двинулся къ нему навстрѣчу и бережно принялъ изъ его рукъ кувшинчикъ съ драгоцѣнной влагой.
Посвященный въ тайный заговоръ, имѣвшій цѣлью противодѣйствовать вліянію христіанъ на язычниковъ, Русланъ возлагалъ большія надежды на присланное матерью снадобье и твердо вѣрилъ въ его чудодѣйственную силу.
-- Я слыхалъ отъ матери, что у тебя здѣсь въ Кіевѣ есть дядя?-- обратился онъ къ Стемиду.
-- Есть,-- отвѣчалъ послѣдній.
-- Отдохни, пообогрѣйся, а потомъ, коли хочешь, сбѣгай навѣстить его, только не смѣй болтать лишняго про то, зачѣмъ пришелъ въ Кіевъ; моя мать, навѣрное, тебя тоже объ этомъ предупредила?
-- Да.
-- Ну такъ и держи языкъ за зубами; а къ дядѣ сходить можешь,-- сказалъ Русланъ въ заключеніе и, не дожидаясь отвѣта, самъ первый вышелъ на улицу, чтобы пойти по направленію къ жилищу верховнаго жреца.
Одновременно съ нимъ вышелъ и Стемидъ, но, вмѣсто того, чтобы идти къ дядѣ, поспѣшилъ отправиться на поиски Пети.
Русланъ шелъ торопливыми шагами. До терема, гдѣ жилъ верховный жрецъ, было недалеко, тѣмъ не менѣе онъ старался пробраться къ жрецу незамѣтно. Смѣло войдя въ теремъ, онъ толкнулъ ногою входную дверь и очутился въ небольшой свѣтлицѣ. Полки и поставцы въ ней заставлены были серебряными сосудами различныхъ видовъ и формъ, равно какъ и прочими вещами, составлявшими необходимую принадлежность жреца для совершенія жертвоприношеній. Всѣ эти предметы въ порядкѣ размѣщены были по мѣстамъ и освѣщались двумя лампадами, укрѣпленными на двухъ высокихъ подставкахъ. Въ переднемъ углу свѣтлицы стоялъ дубовый столъ, кругомъ него разставлены были скамьи, и на одной изъ нихъ, прикрытой звѣриной шкурой, сидѣлъ старикъ съ окладистой сѣдой бородою. Выраженіе лица его казалось задумчиво; онъ держалъ въ рукѣ пергаментный свитокъ, который, при появленіи Руслана, сейчасъ же отбросилъ въ сторону.
-- Ну что!-- обратился онъ къ Руслану вполголоса, словно боясь, чтобы кто не подслушалъ, хотя въ теремѣ, кромѣ ихъ двоихъ, никого не было.
-- Получилъ,-- такъ же тихо, съ почтеніемъ отвѣтилъ Русланъ, передавая ему кувшинчикъ.
-- Испробовать можно,-- продолжалъ верховный жрецъ, медленно выталкивая изъ горлышка кувшина, скрученную въ видѣ пробки, тряпицу.-- Мы обязаны все пробовать для отвращенія бѣды... Обязаны вступиться за вѣру нашихъ предковъ, дѣдовъ и отцовъ... за вѣру, которой начинаютъ гнушаться князь и многіе изъ его приближенныхъ... Я тебя всегда Отличалъ и отличаю отъ остальныхъ моихъ служителей, съ тобою однимъ могу говорить откровенно...
Русланъ отвѣсилъ низкій поклонъ.
-- Ты долженъ устроить такъ, чтобы, на первомъ же пиру великаго князя съ витязями и дружинниками, они отвѣдали этой влаги... Не травить мы ихъ собираемся, а спасать отъ вины великой... За насъ Перунъ всемогущій, бояться нечего! Послѣднія слова жрецъ произнесъ торжественно, привставъ со скамьи и потрясая въ воздухѣ своими сильными, воздѣтыми къ небу, руками.
-- Развѣ я не служитель всемогущаго Перуна и не твой вѣрный рабъ, господинъ мой?-- выразительно и громко отвѣтилъ Русланъ,-- мнѣ некого бояться!-- Враги Перуновы со мною ничего не подѣлаютъ... Снадобье я цолучилъ отъ своей родной матери; мнѣ его принесъ внукъ мамушки княжича Изяслава.-- Между приближенными слугами князя Владиміра у меня много знакомыхъ, и одинъ изъ нихъ уже обѣщалъ все устроить по нашему наказу; онъ никогда не встанетъ на сторону христіанъ,-- мы можемъ быть совершенно покойны...
-- Я вполнѣ тебѣ довѣряюсь,-- прервалъ верховный жрецъ.-- Кто выполнитъ задуманное нами дѣло, мнѣ все равно,-- лишь бы только выполнилъ; а вотъ надъ тѣмъ, что мнѣ недавно высказалъ самъ князь, невольно станешь задумываться; да, дѣло это не шуточное!..
Русланъ смотрѣлъ на своего господина вопросительными глазами.
-- Въ откровенной бесѣдѣ со мною онъ высказалъ затаенную мысль, что крѣпко не люба ему старая наша вѣра,-- продолжалъ верховный жрецъ,-- и на мое предложеніе пожаловать на нашъ священный обрядъ жертвоприношенія всемощному Перуну -- отвѣтилъ такъ: "ваши жертвоприношенія, орошаемыя кровью безсловесныхъ животныхъ, я считаю бойней... Вы преклоняете колѣна предъ кумиромъ Перуномъ... вы молитесь ему... Раньше и я это дѣлалъ, а теперь меня, словно, что удерживаетъ... Мнѣ начинаетъ казаться, что мы покланяемся не тому, кому слѣдуетъ".
-- Какъ?! Неужели это могъ сказать тотъ самый набожный князь Владиміръ, который не жалѣлъ ни серебра, ни золота на украшеніе идола Перуна и еще такъ недавно поставилъ нѣсколько кумировъ въ Кіевѣ? Да чѣмъ же, наконецъ, все это кончится?-- вскричалъ Русланъ, съ отчаяніемъ всплеснувъ руками.
-- Дальше дѣло идти такъ не можетъ,-- снова заговорилъ верховный жрецъ, послѣ минутнаго молчанія; я сдѣлалъ распоряженіе о томъ, чтобы завтра же собрать на совѣтъ княжескихъ витязей и бояръ. Я скажу имъ, что мнѣ, какъ лицу близко стоящему къ богамъ,-- извѣстно, что боги сильно разгнѣвались на невѣріе нечестивыхъ кіевлянъ, и что, если всѣ они во время не опомнятся, то всесильный Перунъ пошлетъ на нихъ безконечныя бѣдствія. Мало того, я еще добавлю, что, для усмиренія гнѣва Перунова, необходимо принести ему человѣческую жертву, именно ту, которую намѣчу я,-- по ниспосланному мнѣ самимъ же Перуномъ -- вдохновенію. Жертва эта будетъ, конечно, христіанинъ.
Русланъ слушалъ своего господина съ восторгомъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, съ подобострастіемъ; онъ какъ бы упивался его рѣчами, какъ бы боялся проронить изъ нихъ даже одно слово... Жрецъ долго еще говорилъ на эту тему; порою, по губамъ его скользила отвратительная улыбка, порою же онъ начиналъ говорить шопотомъ.