На слѣдующій день послѣ медвѣжьей травли въ Покровскомъ, поздней вечерней порой, когда на дворѣ уже совершенно стемнѣло, въ Москвѣ по Неглинной улицѣ торопливо шагалъ путникъ. Это былъ Ермолай, вожакъ того самаго ученаго медвѣдя, съ которымъ онъ расположился на постояломъ дворѣ, гдѣ жилъ и отецъ Васи.
Онъ безпрестанно оглядывался, словно чего-то остерегаясь, и, поровнявшись, наконецъ, съ домомъ боярина Ртищева, нерѣшительно взялся за желѣзную скобу калитки. На дворѣ раздался лай собаки, а затѣмъ послышались тяжелые шаги сторожа.
-- Кто. тутъ, чего по ночамъ шатаешься, добрымъ людямъ спать не даешь?-- грубо отозвался послѣдній.
-- Это я, Никита, отопри, отвѣтилъ вожакъ, стараясь говорить, какъ можно, тише.
-- А, Ермолай! въ темнотѣ-то не призналъ тебя. Зачѣмъ, на ночь глядя, пожаловалъ? продолжалъ сторожъ уже гораздо мягче и сейчасъ же поспѣшилъ открыть калитку.
-- Днемъ боязно было, боялся, какъ бы грѣхомъ на кого не наткнуться... Мнѣ, видишь ли, Пахомыча стараго повидать надо... по дѣлу...
-- Понимаю,-- глубокомысленно протянулъ сторожъ. Вы съ Пахомычемъ вмѣстѣ кашу заварили, такъ теперь вмѣстѣ и расхлебывайте...-- Иди, коли такъ, на нижнюю половину боярскихъ хоромъ, онъ теперь уже тамъ. Бояре давно отужинали и разошлись на покой.
Ермолай живо юркнулъ въ калитку и въ сопровожденіи сторожа пошелъ по направленію къ боярскимъ хоромамъ; собака перестала лаять, а Ермолай, остановившись около двери, поступалъ уже совершенно покойно.
-- Кто тутъ? послышался изнутри старческій голосъ. Затѣмъ дверь распахнулась, и на порогѣ показался самъ Пахомычъ. Что случилось? добавилъ онъ сейчасъ же, увидавъ предъ собою знакомую фигуру.
-- Бѣда стряслась, дѣдушка.
Пахомычъ поспѣшно накинулъ висѣвшій на стѣнѣ тулупъ, вышелъ во дворъ и, присѣвъ на завалинку предложилъ Ермолаю сѣсть съ нимъ рядомъ.
Нѣсколько минутъ они оба молчали, затѣмъ Пахомычъ заговорилъ первый:
-- Что же случилось?
-- Такая бѣда, что не приведи, Господи!
-- Да что такое? говори толкомъ.
-- Вчера, значитъ, во время царской потѣхи въ селѣ Покровскомъ, когда одинъ изъ охотниковъ, по имени Максимъ, окончилъ борьбу съ медвѣдемъ и ушелъ въ крытый переходецъ, по которому звѣрей выводятъ на травлю, вдругъ началъ къ Максиму рваться его сынишка. Онъ и давай вопить во все горло; "пустите, говоритъ, меня туда, гдѣ татка! Я пришелъ сказать ему, на кого надо боярину Никитину жаловаться царю. Я знаю, кто выкралъ у боярина сына. Батюшка-царь нашъ добрый, онъ заступится за моего боярина, а съ виновнаго взыщетъ". Какъ услыхалъ я такія рѣчи глупаго ребенка, такъ у меня даже душа въ пятки ушла. Ну, думаю, пропали наши съ тобой головушки! Хотѣлъ было прогнать мальчугана, да въ это самое время вдругъ пришелъ кто-то изъ царевой прислуги и принялся его успокаивать. Что онъ тутъ говорилъ, я не могъ разслышать,-- не могъ разслышать и того, что отвѣчалъ мальчикъ, а бесѣдовали они между собою долго. Пройдя затѣмъ къ Максиму, мальчикъ увидѣлъ, что отецъ его, весь въ крови, лежитъ безъ сознанія на соломѣ... Тогда онъ бросился къ нему, и давай вопить пуще прежняго. Но тутъ, по счастью, знахарь, котораго царь прислалъ лѣчить отца мальчугана, вытолкалъ его вонъ... Вытолкать-то онъ его вытолкалъ, а неразумныя рѣчи его, все равно, всѣ слышали.
-- Да, дѣло не ладное! отозвался Пахомычъ. Хорошо, что ты догадался придти. Надо пораздумать, какъ и что намъ отвѣчать, коли пойдутъ разспросы.
-- Что думать, думать нечего!.. Я приведу къ тебѣ мальчика, дѣлай съ нимъ, что хочешь...
-- Боже тебя упаси! испугался Пахомычъ, какъ можно вести сюда? ты меня погубишь!.. Лучше убирайся скорѣе въ деревню, да и мальченка веди съ собою!
-- Уйти-то изъ Москвы я раньше недѣли не могу. Насъ здѣсь десять человѣкъ -- земляковъ, вмѣстѣ пришли, вмѣстѣ и уходить надо. Такъ всегда дѣлалось, а коли я раньше уйду одинъ, да мальченка начнутъ разыскивать, такъ на меня подозрѣніе падетъ. Допрашивать станутъ -- все равно, самъ погибну и тебя погублю. Нѣтъ ужъ, чего тутъ мудрить: бери назадъ мальченка!
-- Да нельзя этого сдѣлать, понимаешь ли, нельзя!...
-- Почему нельзя то? Вѣдь жилъ же онъ у тебя раньше?
-- Не хотѣлъ было я передъ тобою открывать правду, но дѣлать нечего! Вѣдь сойди у насъ все благополучно,-- такъ этого бы и открывать не надо было! Дѣло-то вотъ какое, значитъ, приключилось: у нашего боярина Ртищева есть сынъ маленькій, Петей прозывается. Бояринъ и боярыня въ немъ души не чаютъ -- что Петруша захочетъ, то всѣ въ домѣ и дѣлаютъ. А Петруша такой злой, что отъ него никому житья нѣтъ! Коли разсердится на кого изъ домашнихъ, сейчасъ пожалуется отцу, и нѣтъ тому человѣку на бѣломъ свѣтѣ пощады. "Хочу, говоритъ, чтобы ко мнѣ приставили мальчика вмѣстѣ играть, только такого, чтобы онъ мнѣ ни въ чемъ не перечилъ",-- сталъ онъ просить боярина. Тогда бояринъ меня призвалъ и отдалъ наказъ выписать изъ жениной вотчины моего внука. А ни бояринъ самъ, ни барченокъ никогда его въ глаза не видывали, а только слышали отъ меня, что мальчикъ этотъ добръ да кротокъ, словно ангелъ съ неба.-- Отъ такого боярскаго приказанія у меня даже сердце заныло; ослушаться не смѣлъ, а вызвать внука, на горе да на мученье, жаль стало. Вотъ и рѣшилъ я пойти къ знахарю, просить, чтобы онъ научилъ меня, какъ бы изъ этого дѣла ловчѣе вывернуться.-- "Знаю твоего боярина, крутой онъ нравомъ, шутки съ нимъ плохія", отвѣчалъ мнѣ знахарь. "Коли провѣдаетъ, что я вмѣшался въ это дѣло, со свѣта сживетъ... Ну, да ужъ для знакомства выручу". "Мирошка!" крикнулъ онъ такимъ громкимъ голосомъ, что я даже вздрогнулъ,-- На зовъ его въ горенку вошелъ горбатый старикъ, страшный такой, лохматый, "Раздобудь намъ какого ни на есть мальчика, лѣтъ семи-восьми,-- мы тебя за это поблагодаримъ; не правда ли?" добавилъ знахарь, подмигнувъ въ мою сторону. Я сообразилъ, въ чемъ дѣло, вынулъ изъ-за пазухи кошелекъ съ деньгами, да все изъ него на столъ и высыпалъ. У старика то, словно каленые уголья, глаза на деньги разгорѣлись, а знахарь, нѣсколько дней спустя, дѣйствительно привелъ ко мнѣ какого-то мальчика, худенькаго такого, блѣднаго, запуганнаго... Откуда знахарь его взялъ, ни за что не хотѣлъ сказать, да я и не допытывался... Отвелъ я его къ боярину и выдалъ за внука, а приведенному мальчику велѣлъ называть меня дѣдушкой и говорить, что онъ пріѣхалъ изъ деревни.
-- Ну, ладно! Мнѣ вѣдь все равно, откуда его взялъ знахарь,-- перебилъ Ермолай,-- я знаю только, что, когда онъ вашему барченку не понравился, то ты отдалъ его мнѣ въ помощники за медвѣдемъ ходить, а боярину сказалъ, что назадъ въ вотчину отправилъ....
-- Отдалъ я его тебѣ съ тѣмъ, чтобы ты про то никому не сказывалъ...
-- Да я и не сказывалъ до тѣхъ поръ, пока Максимовъ сынишка намедни не завопилъ при всѣхъ, что этотъ мальчикъ -- сынъ боярина Никитина, прошлымъ лѣтомъ еще пропавшій безъ вѣсти.
-- Что ты говоришь! съ ужасомъ воскликнулъ тогда Пахомычъ, привскочивъ съ мѣста и схвативъ себя за голову.
-- Да, вотъ что ты надѣлалъ! теперь дѣло-то дойдетъ до царя, и что намъ тогда будетъ? Кабы я эту исторію-то зналъ раньше, ни за что бы не взялъ ребенка! Зачѣмъ ты отъ меня ее скрылъ? Я теперь, все равно, молчать не стану, всю правду покажу!
-- Истинно говорю, какъ передъ Богомъ, что, представивъ мальчика въ хоромы боярина Ртищева, я самъ ничего не зналъ... Никитиныхъ въ ту пору не было въ Москвѣ, да и раньше я ихъ никогда не видывалъ. Не зналъ я также, что мальчикъ этотъ ихъ сынъ, и тогда, когда отдавалъ его тебѣ. Теперь только все всплыло наружу!
Иванъ Пахомычъ говорилъ искренно, и въ голосѣ его звучало столько правды, столько истиннаго, непритворнаго отчаянія, что Ермолай не могъ ему не вѣрить. Онъ видѣлъ, что вся вина Ивана заключалась только въ томъ, что онъ, изъ любви къ своему внуку, обманулъ боярина. Между собесѣдниками начался дружескій разговоръ, и они стали сообща придумывать, какъ бы лучше вывернуться изъ бѣды и куда скрыть бѣднаго, ни въ чемъ неповиннаго ребенка.
Долго судили-рядили, долго спорили и наконецъ пришли къ заключенію, что мальчика, самое лучшее, слѣдуетъ отвести обратно къ знахарю, а имъ самимъ пока молчать и дѣлать видъ, что они ничего не знаютъ.
-- Слушай-ка, Ермолай, что я надумалъ, сказалъ Пахомычъ, когда пріятель его уже всталъ съ мѣста, чтобы уходить. Есть у меня въ царскихъ палатахъ дядя родной, Осипъ, старый -- престарый, сѣдой совсѣмъ, едва ходитъ. Онъ " верховный богомолецъ " { "Верховными богомольцами " называли стариковъ, которыхъ царь держалъ во дворцѣ. Онъ очень любилъ слушать ихъ разсказы про старину и про разныя событія, совершившіяся на ихъ памяти. Жили они подлѣ царскихъ хоромъ, въ особомъ отдѣленіи дворца, на полномъ содержаніи и пользовались обидимъ почетомъ.}. Не попросить ли его замолвить при случаѣ государю словечко, будто бояринъ Никитинъ противъ боярина Ртищева какое-то зло замышляетъ и даже слугъ его покарать хочетъ?.. Коли въ самомъ дѣлѣ, не дай Богъ, меня къ суду потянутъ, у царя все-таки сомнѣніе явится и, въ уваженіе просьбы старика, онъ, можетъ быть, меня помилуетъ?
-- Что же, испробовать можно, согласился Ермолай;-- только, коли идти, или скорѣе!
-- Да ужъ не замедлю, а ты тѣмъ временемъ забѣги къ знахарю и на случай предупреди его обо всемъ, да пообѣщай денегъ, а я охотно дамъ, сколько бы ни потребовалось.
Ермолай, въ знакъ согласія, кивнулъ головой и поспѣшилъ удалиться.