Война съ Нѣмцами между тѣмъ, разгоралась. Русскіе успѣшно поражали всѣхъ враговъ, но и у насъ, конечно, не обходилось безъ того, чтобы не было раненыхъ и убитыхъ. Отъ Игнатія давно не получалось никакихъ извѣстій. Марина, Миша и бабушка, совершенно оправившаяся отъ болѣзни, очень объ немъ тревожились, въ особенности, когда до Михайловскаго дошелъ слухъ, что, для пополненія войска, будутъ отправлять на передовыя линіи вторую партію запасныхъ солдатъ. Слухъ этотъ скоро подтвердился, и Михайловское снова оживилось. Снова начались въ немъ сборы, проводы, слезы женъ и ребятъ... Въ числѣ прочихъ пришлось уйти и рыбаку Никитѣ. Объ немъ, конечно, сокрушаться было некому; изъ сосѣдей его никто не любилъ, и всѣ были довольны и вовсе не огорчались, что онъ. уходитъ. Когда же въ день ухода солдатъ изъ села рыбачья хижина Никиты вдругъ загорѣлась и скоро сгорѣла до тла, то сосѣди только свободно вздохнули и остались довольны, что теперь рыбаку въ село больше не зачѣмъ будетъ возвращаться. Разъ у него въ селѣ нѣтъ ничего и никого, -- нѣтъ даже и Степы, зачѣмъ же было Никитѣ возвращаться сюда въ село? Когда Степа пропалъ безъ вѣсти, тогда сразу всѣ подумали, что, вѣрно, онъ по своей глупости сдѣлался жертвою какой-нибудь несчастной случайности. Эта же мысль о гибели Степы сначала приходила въ голову и семьѣ Марины, пока въ ней не знали причины внезапнаго исчезновенія мальчика. Добрая старушка -- бабушка, тронутая до глубины души самоотверженіемъ убогаго, беззащитнаго ребенка, не разъ предъ тѣмъ принималась его оплакивать, а потомъ упрекала Мишу за то, что онъ до ухода Степы держалъ все въ секретѣ.
-- Не пустила бы я его, несчастнаго, на вѣрную гибель... Жалко мнѣ мальчишку... Охъ, какъ жалко!
Миша молча слушалъ укоры бабушки, молча слушала ихъ и Марина. Оба они согласны были съ тѣмъ, что бабушка права, и съ каждымъ днемъ все больше и больше теряли надежду на успѣхъ задуманнаго Степою предпріятія. Но они ошибались въ своихъ предположеніяхъ относительно гибели Степы. Выйдя изъ Михайловскаго на слѣдующее же утро послѣ того, какъ ему удалось найти колечко, Степа благополучно добрался до ближайшаго уѣзднаго города. Тамъ узналъ онъ отъ хозяина посудной лавки, въ которой раньше служилъ Игнатій, что В...скій полкъ нѣсколько дней тому назадъ выступилъ на войну, а что сегодня вечеромъ изъ города должна отправиться въ дѣйствующую армію партія санитаровъ и сестеръ милосердія, которые всѣ соберутся на вокзалъ ко времени отхода поѣзда.
Не вдаваясь ни въ какія размышленія, Степа рѣшилъ тоже бѣжать на вокзалъ и уѣхать вмѣстѣ съ санитарами. На вокзалѣ онъ засталъ очень много народа. Кромѣ отъѣзжавшихъ сестеръ и санитаровъ, тамъ толпились провожавшіе ихъ родные и знакомые, тамъ же былъ и фельдшеръ изъ села Михайловскаго. Степа зналъ его лично, такъ какъ часто забѣгалъ съ рыбой въ сельскую больницу, и пользовался его расположеніемъ. Степа всегда съ большимъ любопытствомъ смотрѣлъ, какъ фельдшеръ дѣлалъ перевязки приходящимъ больнымъ и даже иногда кое въ чемъ помогалъ ему при этомъ дѣлѣ.
Степа сначала подумалъ прямо подойти къ нему, разсказать правду и просить устроить отъѣздъ на войну, но внезапная мысль о томъ, что фельдшеръ можетъ отказать, а главное, пожалуй, еще передастъ обо всемъ дядѣ,-- остановила его.
Благодаря своей маленькой фигурѣ, онъ незамѣтно смѣшался съ толпою, вышелъ на платформу и точно такъ же незамѣтно юркнулъ въ первый стоявшій по близости вагонъ, гдѣ сейчасъ же забрался на верхнее мѣсто, заваленное чемоданами. Онъ ловко между ними спрятался и, устремивши глаза внизъ, съ напряженіемъ заглядывалъ въ окно на снующую по платформѣ толпу отъѣзжавшихъ, провожавшихъ и торопливо бѣгавшихъ съ поклажей носильщиковъ... Вотъ раздался первый звонокъ... Вагонъ началъ наполняться пассажирами. Степа подобралъ подъ себя ноги, свернулся клубочкомъ и еле дышалъ отъ страха, чтобы его, грѣхомъ, не замѣтили. Вскорѣ раздался второй звонокъ и громкіе возгласы:
-- Прощайте! Христосъ съ вами, пишите!
-- Помилуй васъ, Господи, отъ всякихъ бѣдъ! На святое, вѣдь, дѣло ѣдете!
-- Прощайте, прощайте! слышалось въ отвѣтъ изъ-за опущенныхъ стеколъ вагоновъ.
Видя, что всѣ слишкомъ заняты личными дѣлами и вовсе не обращаютъ вниманія на сваленныя на полкахъ вещи, Степа снова высунулъ голову, чтобы посмотрѣть въ окно, но тутъ раздался третій звонокъ... Локомотивъ съ громкимъ пыхтѣньемъ потащилъ за собою вагоны, сначала тихо, медленно, потомъ скорѣе и скорѣе. Платформа, снующій по ней народъ, жандармы и желѣзно-дорожные служащіе въ форменныхъ шапкахъ пропали изъ виду... Мало по малу стали пропадать крыши домовъ, церкви, верхушки колоколенъ и все... все... остальное куда-то исчезло. Кромѣ открытаго поля, мѣстами кой-гдѣ поросшаго кустарниками, мѣстами окаймленнаго густымъ лѣсомъ, больше ничего не было видно... Степа находился точно въ чаду... Сердце его при мысли о томъ, что онъ везетъ Игнатію святое колечко, которое должно сберечь его отъ всего дурного, трепетало отъ радости... Мальчикъ уже рисовалъ себѣ въ воображеніи счастливую минуту, когда онъ надѣнетъ на палецъ Игнатія завѣтное кольцо и разскажетъ подробно, съ какимъ трудомъ нашелъ его... Догнать Игнатія и найти его Степѣ казалось такъ легко и просто... Если Игнатія, думалъ онъ, уже нѣтъ въ томъ городѣ, откуда онъ писалъ послѣднее письмо -- то стоитъ спросить любого солдата, хотя бы изъ другого полка, и тотъ, конечно, скажетъ, куда полкъ выступилъ; туда нужно пойти пѣшкомъ, если близко, а если далеко, то можно попросить подвезти себя туда... Потомъ Игнатій устроитъ такъ, что и самого Степу оставятъ на войнѣ... Домой къ злому дядѣ онъ ни за что не воротится....
Увлекаясь столь радостными надеждами, переходя отъ одной мысли къ другой, Степа незамѣтно для самого себя, сталъ забываться... А поѣздъ все мчался и мчался впередъ, катились колеса, грохотали вагоны... За неимѣніемъ подушки, голову пришлось Степѣ прислонять къ стѣнѣ.-- Это оказалось очень неудобно, такъ какъ голова скатывалась внизъ, и онъ сквозь сонъ приподнималъ ее и укладывалъ снова на прежнее мѣсто. Повторялъ онъ такой пріемъ до тѣхъ поръ, пока, въ концѣ концовъ, въ просонкахъ не ударился лбомъ объ жестью обитый уголъ чемодана.
-- Ай! вскрикнулъ онъ громко, но, вспомнивъ, что ему надо скрывать свое присутствіе, сейчасъ же замолчалъ. Поплотнѣе прижавшись къ стѣнѣ, Степа сталъ со слезами на глазахъ пальцемъ прижимать больное мѣсто, чтобы остановить сочившуюся изъ него кровь.
Однако крикъ мальчика былъ услышанъ старшей сестрой милосердія, которая еще не успѣла уснуть. Она приподнялась съ сидѣнья и, вставъ на него ногами, осторожно подвинула чемоданъ, какъ разъ ей же и принадлежавшій. Каково же было ея удивленіе, смѣшанное отчасти съ испугомъ, когда за этимъ чемоданомъ оказался ребенокъ, по некрасивому личику котораго катились крупныя слезы.
-- Кто ты и какъ попалъ сюда? спросила она, дѣлая попытку стащить ребенка внизъ.
Степа не сопротивлялся. Вцѣпившись рученками въ плечи "сестрицы", онъ кое-какъ спрыгнулъ на полъ, пересталъ плакать и въ короткихъ словахъ разсказалъ ей о цѣли своего путешествія на войну. Онъ увѣрялъ сестру, что изъ всѣхъ возможныхъ способовъ добраться до Игнатья ему остался только тотъ, который онъ избралъ, и, въ заключеніе, сталъ умолять, чтобы его не выбрасывали гдѣ-нибудь на станціи, а взяли бы съ собою въ дѣйствующую армію.
-- Я буду помогать вамъ перевязывать раны. Вѣдь, я видѣлъ, какъ нашъ фельдшеръ разрѣзалъ палецъ сапожнику, чтобы вытащить занозу.... и послѣ обвязалъ палецъ марлей. А рана-то была большая, кровь такъ и лилась.... онъ занозу вытащилъ, я помогалъ ему на перевязкѣ. Говорятъ, такія же раны и на войнѣ бываютъ, только тамъ, вмѣсто занозы, въ тѣло впивается вражья пуля. А вынуть ее и перевязать рану легко...
Степа говорилъ умоляющимъ голосомъ, не выпуская изъ своей маленькой ручки руку сестры милосердія. Слушая мольбу мальчика, она смотрѣла на него такими добрыми, такими ласковыми глазами, что, видимо, внушала къ себѣ довѣріе.
-- Не выкинемъ тебя на станціи, отвѣтила она полушутя, полусерьезно,-- а теперь пока ложись и спи покойно до утра. Вмѣстѣ съ этимъ она обвязала марлей расшибленное на лбу мѣсто у мальчика, чтобы прекратить кровотеченіе изъ ранки.
Степа чувствовалъ сильную усталость и очень былъ радъ возможности заснуть, въ особенности, когда увидалъ, что добрая "сестрица" приготовила для него мѣсто на мягкомъ диванѣ и даже положила ему подъ голову подушку. Мигомъ разлегся онъ на сидѣньѣ, вытянулъ ножки и едва успѣлъ уложить голову на подушку, какъ глаза его сейчасъ же сомкнулись, и онъ погрузился въ глубокій сонъ.
"Сестрица", между тѣмъ, присѣвъ на кончикъ того же дивана, продолжала пристально всматриваться въ его уродливую головку и некрасивое лицо. Несмотря на нѣкоторую уродливость, лицо выражало добросердечіе и невольно внушало къ мальчику довѣріе, жалость и состраданіе...
-- Анна Дмитріевна, почему вы на ложитесь? Вѣдь, ужъ очень поздно, раздался съ сосѣдняго дивана голосъ второй сестры милосердія, только чтобъ эту пору проснувшейся.
-- Мѣста нѣтъ, улыбнувшись отвѣтила Анна. Дмитріевна.
-- Какъ мѣста нѣтъ? въ вашемъ распоряженіи цѣлый диванъ.
-- Подойдите ближе; сами увидите, что говорю правду.
Молодая, стройная дѣвушка, къ которой относились слова эти, быстро встала на ноги и протерла заспанные глаза. Она приблизилась къ дивану и, увидавъ на немъ спящаго ребенка, даже вскрикнула отъ удивленія.
-- Этотъ откуда же у васъ появился?
-- Тише! остановила ее Анна Дмитріевна и передала относительно Степы все то, что ей стало только что извѣстно.
Разговоръ ихъ услышали доктора и остальныя лица, дремавшія въ вагонѣ. Вокругъ спящаго Степы образовалась цѣлая толпа. Всѣ его разглядывали, всѣ говорили о немъ вполголоса, кто съ усмѣшкой, кто съ сожалѣніемъ, а Степа спалъ себѣ крѣпкимъ, богатырскимъ сномъ и ничего этого не слышалъ.