Верстахъ въ пятнадцати отъ города Калита, расположеннаго на западѣ Царства Польскаго, близъ германской границы, находился небольшой "фольваркъ", то есть усадьба, принадлежавшій старушкѣ Натальѣ Остаповнѣ Мацкевичъ.
Наталья Остаповна жила въ этомъ фольваркѣ зиму и лѣто. Жизнь ея протекала тамъ тихо, спокойно... Всѣ дни походили одинъ на другой. Вчера, можно было навѣрное сказать, что будетъ сегодня, а завтра можно было угадать безъ всякой ошибки, чего ждать на слѣдующій день.
Но вотъ нежданно-негаданно наступила война съ нѣмцами, которые вторглись въ предѣлы русскихъ владѣній и начали жечь и грабить все, что попадалось имъ по дорогѣ. Они убивали беззащитныхъ жителей, не щадили ни стараго, ни малаго... Жители пограничныхъ, но еще не занятыхъ врагами городовъ и селъ, прослышавъ про вторженіе нѣмцевъ, встрепенулись, и многіе изъ нихъ заблаговременно стали собирать свои пожитки, чтобы при малѣйшей опасности бѣжать. Встрепенулась и Наталья Остаповна: она начала укладывать свои вещи и собираться въ путь, такъ какъ рѣшила покинуть свой домикъ, окруженный съ одной стороны высокими пирамидальными тополями, а съ другой -- большимъ фруктовымъ садомъ. И вотъ, когда она занята была этими сборами, однажды подъѣхала къ ея крыльцу запряженная лохматой лошаденкой -- бричка. Изъ окна она увидѣла, что въ бричкѣ сидѣли знакомая намъ сестра милосердія Анна Дмитріевна и маленькій Степа.
-- Анюта, Аннушка! радостно встрѣтила ихъ Наталья Остаповна, вышедши на крыльцо. Вотъ счастье-то мнѣ какое выпало!.. Удалось на старости лѣтъ еще разъ повидать тебя, моя ненаглядная... А это кто же? добавила она, указывая на Степу.
Анна Дмитріевна была родная племянница старушки Мацкевичъ, которая съ годъ тому назадъ проводила ее на Бестужевскіе курсы въ Петроградъ и страшно по ней тосковала. Она пришла чуть не въ отчаяніе, когда узнала, что ея Аннушка, тотчасъ послѣ объявленія войны, покинула курсы и поступила въ сестры милосердія.
-- Да выходи же изъ брички-то, продолжала она, видя, что Анна Дмитріевна сидитъ на мѣстѣ.
-- Некогда, тетя...
Старушка съ безпокойствомъ взглянула на нее вопросительно.
-- Почему некогда? замѣтила она съ удивленіемъ.
Анна Дмитріевна, не отвѣчая прямо на вопросъ, въ короткихъ словахъ разсказала о своемъ знакомствѣ со Степой въ вагонѣ и о томъ, какъ онъ, очутившись съ санитарнымъ отрядомъ на полѣ сраженія, .до того испугался пальбы и, вообще, всей окружающей остановки, что даже заболѣлъ.
-- Держать его дольше при отрядѣ никакъ было нельзя, продолжала она. Но, по счастью, я вспомнила, родная, про тебя. Вспомнивши, что мы расположились недалеко отъ твоего фольварка, я тотчасъ же договорила "фурмана" -- еврея, и махъ сюда! Возьми мальчика... пусть поживетъ у тебя, пусть оправится....
Съ этими словами она высадила Степу изъ брички и передала его Натальѣ Остаповнѣ. Степа съ трудомъ стоялъ на ногахъ; по его пылавшимъ щекамъ видно было, что онъ въ жару.
-- Давай, давай, возьму... Да зашла бы ты хоть на минуточку чего-нибудь перекусить.
-- Не могу, дорогая, работа ждетъ.
-- Сестрица, вы меня оставляете?.. А какъ же я попаду къ Игнатію... и передамъ ему колечко?.. несвязно пробормоталъ Степа, хватаясь рукою за висѣвшій на шеѣ шнурокъ, на которомъ, вмѣстѣ съ крестомъ, висѣло и святое колечко.
Но сестрица не успѣла ему ничего отвѣтить. Сидѣвшій на облучкѣ еврей стегнулъ кнутомъ свою мохнатую клячу, и та, подпрыгивая всѣмъ корпусомъ и выставляя выдающіяся бедра, быстро увезла бричку отъ домика старушки. Наталья Остаповна долго провожала племянницу глазами, долго смотрѣла ей вслѣдъ, смотрѣла до тѣхъ поръ, пока бричка, наконецъ, совершенно скрылась изъ виду.
-- Пойдемъ, голубчикъ, ласково обратилась она тогда къ громко плакавшему Степѣ, и силою увела его въ горницу. Тамъ она уложила мальчика въ кровать, покрыла теплымъ одѣяломъ и дала лекарства.. Степа сейчасъ же заснулъ, проспалъ весь день и къ вечеру всталъ почти здоровымъ. Только маленькая слабость еще оставалась у него, да истома какая-то, но дня черезъ два и это прошло. "Бабуся", какъ онъ называлъ Наталью Остаповну, обходилась съ нимъ такъ хорошо, такъ ласково, что Степа чувствовалъ себя у нея превосходно. Онъ былъ бы совершенно доволенъ настоящимъ, если бы его не удручала мысль о томъ, что, разставшись съ "сестрицей", ему, пожалуй, больше не придется быть на войнѣ и разыскать Игнатія.
Со дня водворенія его на "фольваркѣ" прошла недѣля. Вѣсти съ тѣхъ мѣстъ, гдѣ уже происходило сраженіе, съ каждымъ днемъ получались все болѣе и болѣе тревожныя... Почта перестала ходить.... Въ домѣ отъ времени до времени раздавался гулъ, похожій не то на шумъ колесъ громадной телѣги, не то на раскаты грома... Это отзывалась орудійная пальба.
-- Нѣмцы подходятъ, пронеслось однажды по фольварку.
-- Барыня дорогая, уѣдемъ скорѣе! вскричала вбѣжавшая въ горницу старая ключница.
Наталья Остаповна въ первую минуту немного растерялась, Степа поблѣднѣлъ и прижался къ ея колѣнямъ.
-- Надо узнать обстоятельно, такъ ли все, проговорила Наталья Остаповна, спустя нѣсколько секундъ. Позови сюда кучера Феликса.
Ключница поспѣшно вышла изъ горницы и сейчасъ же снова вернулась въ сопровожденіи высокаго парня, съ гладко выбритымъ лицомъ и, какъ щетина торчавшими усами.
-- Феликсъ, ты не слыхалъ о наступленіи непріятелей? Правда-ли, что нѣмцы идутъ сюда? спросила его старушка Мацкевичъ.
-- А кто ихъ знаетъ, отозвался Феликсъ, пожимая плечами и почесывая затылокъ. Одни говорятъ: идутъ, другіе говорятъ: нейдутъ,-- ничего не разберешь. Надо полагать, что если и идутъ, то не иначе, какъ насъ минуютъ... Что имъ до нашего фольварка? Они все норовятъ ближе къ линіи желѣзной дороги, а мы вѣдь въ сторонѣ...
-- Такъ ты полагаешь, что намъ опасаться нечего?
-- Полагаю такъ; а коли прикажете, съѣзжу верхомъ въ корчму, что на большой дорогѣ стоитъ, справлюсь. Еврей Абрамка, ея хозяинъ, про все знаетъ больше нашего... Кормна недалеко, живо смахаю...
-- Вотъ... вотъ, обрадовалась Наталья Остаповна, это будетъ самое лучшее.
Феликсъ удалился. Вслѣдъ за нимъ удалилась и ключница, которая однако рѣшила, на всякій случай, укладываться.
-- Не пугайся, никто насъ не тронетъ, обратилась тогда Наталья Оетаповна къ Степѣ. Пойдемъ на крыльцо, что въ садъ выходитъ, я тебѣ сказку разскажу,-- хочешь?
-- Хочу, бабуся, разскажи; только не говори ничего страшнаго.
-- Зачѣмъ страшное... страшнаго не надо! Я разскажу, какъ Кошка-бѣлянка жила въ хрустальномъ дворцѣ, какъ ей прислуживали мыши...
И, взявъ мальчика за руку, старушка пошла вмѣстѣ съ нимъ на низенькое крылечко, съ котораго виденъ былъ рядъ сливныхъ и грушевыхъ деревьевъ, въ такомъ изобиліи покрытыхъ плодами, что подъ тяжестью ихъ сучья деревьевъ клонились къ землѣ.
-- Неужели все это придется отдать нѣмцамъ? мелькнуло въ головѣ бабушки... Ни за что не отдамъ, отвѣтила она себѣ мысленно, и уже начала разсказывать сказку, какъ вдругъ въ противоположной сторонѣ за домомъ раздался конскій топотъ. Степа вздрогнулъ.
-- Чего пугаешься, малышъ? Это Феликсъ поскакалъ въ корчму. Ну, слушай же: "идетъ Киска-бѣлянка обѣдать, садится за столъ. "Эй, вы, мышки бѣленькія, сѣренькія, несите скорѣе первое блюдо, я очень голодна, замѣшкаетесь, такъ всѣхъ васъ переглотаю, говоритъ она"...
Тутъ голосъ бабушки опять оборвался... Конскій топотъ раздавался ближе, и по стуку лошадиныхъ копытъ о дорогу можно было догадаться, что топотъ слышался не отъ одной лошади, а сразу отъ нѣсколькихъ.
-- Нѣмцы, нѣмцы!.. закричали жившіе на фольваркѣ служащіе. Въ ту же минуту во дворѣ фольварка поднялась кутерьма и суматоха.
-- Нѣмцы! громче всѣхъ кричалъ Феликсъ. Барыня, пани дорогая, гдѣ вы?
-- Наталья Остаповна онѣмѣла отъ ужаса.
-- Бабуся здѣсь... и я здѣсь, отвѣтилъ за нееСтепа.
Феликсъ вбѣжалъ на крыльцо, схватилъ свою старую барыню на руки, какъ малаго ребенка, и потащилъ во дворъ. Тамъ уже стояла коляска, запряженная парой рослыхъ лошадей въ англійской упряжи, и Феликсъ мигомъ усадилъ въ экипажъ сначала ее, а затѣмъ стоявшую тутъ же старуху-ключницу.. Потомъ, прыгнувъ на козлы, онъ щелкнулъ бичемъ, и коляска скрылась изъ виду... Что касается Степы, то о немъ въ эти минуты всѣ позабыли... Не успѣла коляска выѣхать за селеніе, какъ дворъ фольварка наполнился всадниками, одѣтыми въ мундиры и каски... На лицахъ ихъ выражалась злоба... Степа задрожалъ отъ ужаса и хотѣлъ спрятаться подъ крыльцо. Но одинъ изъ всадниковъ, только что спѣшившійся, грубо схватилъ его за шиворотъ, со смѣхомъ приподнялъ отъ земли, потрясъ и, отбросивъ въ сторону, пошелъ дальше. Степа ударился головою объ стѣну и потерялъ сознаніе. Однако, скоро мальчикъ опомнился, открылъ глаза и приподнялся... Мысли его путались, онъ не могъ сообразить ничего... Видѣлъ онъ только какую-то суматоху, слышалъ шумъ, крики, трескъ ружейныхъ выстрѣловъ, бряцаніе сабель и глухіе выстрѣлы изъ орудій...
Собравшись кое-какъ съ силами, Степа ползкомъ выбрался въ садъ, надѣясь оттуда выйти на дорогу, чтобы бѣжать изъ селенія. Но садъ оказался тоже наполненнымъ нѣмецкими солдатами. Они, подъ градомъ летавшихъ пуль, безжалостно ломали сучья деревьевъ и срывали съ нихъ плоды... Въ саду стоялъ такой же хаосъ, какъ на дворѣ фольварка и во всемъ селеніи. Не сознавая опасности быть подстрѣленнымъ, Степа все-таки рѣшилъ перелѣзть черезъ низенькій заборъ и бѣжать по направленію къ ближайшей деревнѣ. Но каковъ былъ его ужасъ, когда онъ вдругъ увидѣлъ, что вся эта деревня объята пламенемъ....