Гриша былъ сынъ одного небогатаго мужичка и помогалъ родителямъ въ различныхъ крестьянскихъ работахъ. То, бывало, подсобитъ сѣно нагребать, то лошадокъ напоитъ, то коровъ да овечекъ загонитъ на ночь,-- однимъ словомъ, дѣлалъ все, что заставятъ.
-- Поди-ка, братъ Гришутка,-- сказалъ ему однажды поздно вечеромъ отецъ,-- посмотри, я кажись забылъ овечкамъ принести кормъ.
Гришутка всталъ съ мѣста, направился къ выходной двери избушки, около которой сейчасъ же былъ расположенъ хлѣвъ, гдѣ находились овечки, и вдругъ почему-то почувствовалъ, что ему дѣлается страшно.
Ночь была совсѣмъ темная, непроглядная; онъ вспомнилъ разные нелѣпые разсказы про вѣдьмъ, домовыхъ, про бабу-ягу, и про прочія тому подобныя глупости, которыхъ на свѣтѣ никогда не было, нѣтъ, и быть не можетъ.
-- Что ты?-- спросилъ мальчика отецъ, замѣтивъ, что онъ остановился на порогѣ.
-- Папа, мнѣ страшно!-- отозвался Гриша.
-- Страшно?
-- Да.
-- Но чего же?
-- Ночь ужъ больно темная!
-- Что-жъ изъ этого, возьми фонарь.
Гриша снялъ со стѣны висѣвшій фонарь, зажегъ свѣчку и нерѣшительными шагами, озираясь на всѣ стороны, началъ уже спускаться съ лѣстницы, какъ вдругъ ему. показалось, что въ хлѣвушкѣ кто-то стонетъ.
"Не можетъ быть,-- сказалъ самъ себѣ мальчикъ,-- это мнѣ просто мерещится", и стараясь сдѣлать надъ собою усиліе, шелъ далѣе; но по прошествіи двухъ-трехъ минутъ стонъ раздался снова.
Тогда, не помня себя отъ ужаса, мальчуганъ повернулъ назадъ, уронилъ фонарь и съ громкимъ крикомъ: "домовой, домовой", ворвался обратно въ избу.
-- Гдѣ, домовой, какъ домовой?-- смѣясь спросилъ отецъ,-- домовые бываютъ только въ сказкахъ! Не стыдно-ли тебѣ, большой мальчикъ и боишься подобнаго вздора!
Но Гриша продолжалъ утверждать, что самъ собственными ушами слышалъ, какъ домовой стонетъ въ хлѣвушкѣ.
-- Пойдемъ, папа,-- упрашивалъ онъ отца,-- пойдемъ, постой нѣсколько минутъ на крыльцѣ и ты услышишь то же самое!
-- Ахъ, Гришутка, усталъ я, не хочется, или съ Богомъ одинъ, нѣтъ тамъ никакого домоваго.
Но Гришутка одинъ не соглашался идти ни за какія блага и до того убѣдительно просилъ отца выйти на крыльцо послушать какъ стонетъ домовой, что отецъ, несмотря на усталость, все-таки всталъ съ мѣста и пошелъ исполнить желаніе сынишки.
Они вышли на крыльцо, простояли нѣсколько минутъ,-- кругомъ все было тихо, покойно, нигдѣ не слышалось ни звука.
-- Ничего не слышу,-- сказалъ тогда отецъ,-- тебѣ просто показалось!-- и ужъ хотѣлъ идти обратно, какъ вдругъ мальчикъ схватилъ его за руку.
-- Слышишь, слышишь!-- сказалъ онъ испуганно.
Отецъ громко расхохотался.
-- Слышу!-- отвѣчалъ онъ,-- но развѣ ты не можешь сообразить что это такое?
-- Нѣтъ, а что же?
-- Да калитка. Вѣтеръ качаетъ ее и она скрипитъ на заржавленныхъ петляхъ.
Мальчикъ смотрѣлъ недовѣрчиво.
-- Стой здѣсь,-- сказалъ ему тогда отецъ,-- а я спущусь въ садъ и буду отворять и затворять калитку,-- ты сейчасъ же услышишь скрипъ, который показался тебѣ стономъ.
Съ этими словами крестьянинъ отправился въ садъ и, началъ отворять и запирать калитку, которая при этомъ дѣйствительно издавала скрипъ, похожій на стонъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ!-- сказалъ тогда Гриша,-- какой же я глупый, что испугался подобныхъ пустяковъ!-- Ступай, папа, домой, можешь спать спокойно, я пойду посмотрѣть есть-ли кормъ у овечекъ.
-- А домоваго не боишься?-- пошутилъ отецъ.
Гриша въ отвѣтъ ему громко разсмѣялся.
