Содержанию соответствует и форма. Стихотворный текст точно так же весьма часто выдает Некрасова. Кто-то, в похвалу Некрасову, высказал, что достоинство его произведений состоит именно в том, что, будучи переложены в прозу, они, в виду своей содержательности, ничего бы не потеряли. Предательская похвала! Ведь в таком случае возникает неизбежный вопрос: зачем же они были написаны стихами? Стихотворная форма есть законный вид искусства, имеющий свою особенную область. Вне этой формы предметы поэзии делаются неузнаваемыми. Одна лишь музыкальная речь способна передать и запечатлеть некоторые неуловимые настроения; с разрушением мелодии все исчезает. А у Некрасова действительно добрых две трети его произведений могут быть превращены в прозу и не только ничуть от этого не пострадают, но даже выиграют в ясности и полноте. Есть целые страницы, которые стоит только напечатать без абзацев, с самой незначительной перестановкой слов, с прибавкой двух-трех союзов, и никто не узнает, что это были стихи. Вот пример (из "Русских женщин").
"Старик говорит:
-- Ты о нас-то подумай! Ведь мы тебе не чужие люди: и отца, и мать, и дитя, наконец, ты всех нас безрассудно бросаешь. За что же?
-- Отец! Я исполняю долг.
-- Но за что же ты обрекаешь себя на муку?
-- Я там не буду мучиться. Здесь ждет меня более страшная мука. Да ведь если я, послушная вам, останусь, меня разлука истерзает. Не зная покоя ни днем, ни ночью, рыдая над бедным сироткой, я все буду думать о моем муже, да слышать его кроткий упрек..."
Как видите, здесь нет ни малейшего следа мелодии, а между тем это почти буквальное перепечатывание нижеследующих сомнительно-музыкальных строк:
Старик говорил: "Ты подумай о нас,
Мы люди тебе не чужие:
И мать, и отца, и дитя, наконец,
Ты всех безрассудно бросаешь,
За что же?" -- "Я долг исполняю, отец!"
-- За что ты себя обрекаешь
На муку? -- Не буду я мучиться там!
Здесь ждет меня страшная мука.
Да если останусь, послушная вам,
Меня истерзает разлука.
Не зная покоя ни ночью, ни днем,
Рыдая над бедным сироткой,
Все буду я думать о муже моем,
Да слышать упрек его кроткий..."
К чему же, спрашивается, здесь стихотворная форма, когда она ровно ничего не прибавляет к рассказу ни в красоте, ни в силе впечатлений?
И таких опытов с некрасовсими стихами можно сделать множество. Что же это доказывает? Это доказывает, что стихотворная форма, по природе своей, не необходима для большинства сюжетов, изображаемых автором, и не существенна для передачи его настроения, что она мало пригодна для того материала, которым автор так часто наполняет свой текст. "Язык богов" не сливается с этим материалом в одно целое, он не преобразовывает его в нечто лучшее и легко спадает с него, как бренная шелуха. А попробуйте проделать то же самое с фетовским "Шепот, робкое дыханье...": в прозе эта вещица совсем погибнет, как алмаз, перегоревший в уголь. Или вздумайте, например, перекладывать в прозу "Демона" или "Онегина", -- да в этих стихах столько музыки, что вы не совладаете с ними; рифмы будут петь в прозе, вам будет больно делать эту ломку, -- вы почувствуете, что вы терзаете, губите нечто живое и волшебное... А если бы вам и удалось разрушить метр, например, в какой-нибудь строфе "Онегина", хотя бы имеющей, по-видимому, самое прозаическое содержание, -- то вы все-таки увидите, что нечто обаятельное исчезло, что известная мелодия была тут необходима: что рифмы позлащали какую-нибудь шутку, выдвигали острое слово, что складный тон создавал готовые афоризмы, незабываемые штрихи, -- что вообще к этим заколдованным словам нельзя прикасаться безнаказанно. А здесь, у Некрасова, все это дозволено и нисколько не вредит существу дела. Почему же Некрасов употреблял в этом случае стихи? Можно думать, что Некрасов добросовестно заблуждался и часто сам не подозревал, что пишет рифмованную прозу. Он не отличался особенною чуткостью к форме и сам сознавал "неуклюжесть" во многих случаях своего стиха. Он даже впадал иногда в смешные и крупные музыкальные ошибки, выбирая для целых больших пьес совсем неподходящий размер. Так, например, "Русских женщин" ("Княгиня Трубецкая") Некрасов написал таким же размером, каким Жуковский написал свою сказку "Громобой", а Пушкин -- балладу "Жених" (с тою лишь разницею, что Некрасов совсем отбросил женские рифмы). Ничего нельзя было неудачнее придумать. Что вполне годилось по своей эффектной и звонкой монотонности к сказочному сюжету, -- то вышло до прискорбия забавно в применении к такому вполне достоверному событию, как поездка княгини Трубецкой в Сибирь к сосланному мужу, ее бедствия в дороге, деловые разговоры с губернатором и т.д. Или, например, на пушкинский мотив: "Мчатся тучи, вьются тучи...", так совпадающий с кружением метели, Некрасов пишет следующее:
И откуда черт приводит
Эти мысли? Бороню,
Управляющий подходит;
Низко голову клоню,
Поглядеть в глаза не смею,
Да и он-то не глядит --
Знай накладывает в шею.
Шея, веришь ли, трещит!
Только стану забываться,
Голос барина: -- Трофим!
Недоимку! -- Кувыркаться
Начинаю перед ним... и т.д.
"Ночлеги". III. У Трофима
Итак, Некрасов мог и сам не подозревать, что в указанных нами случаях он пишет рифмованную прозу. В его время в деле поэзии (вообще разжалованной) не придавали особенного значения соответствию между формой и содержанием. Главное было -- содержание. А стихотворная форма была все-таки пригоднее для распространения содержимого в публике; стихи короче, они не утомляют и, по своей складности, легче запоминаются; многие обрадовались, что могут читать стихи, как газету; читатели поощряли Некрасова, и он охотно верил, что его стихи "живее к сердцу принимаются", чем пушкинские ("Поэт и Гражданин"). Некрасов стал этому поддаваться и затем надолго приучил русскую публику требовать от стихов прозы. Он повлиял и на всех начинающих поэтов последующего периода: никто из них не избег журнального языка и деловой обстоятельности в самых лирических по замыслу пьесах. "Но в чем же тут беда? -- спросят нас. -- Поэт высказал все, что ему было нужно сказать; все его прекрасно поняли и полюбили. Чего же больше?.." Никакой беды, конечно, нет и победителей не судят. Но все должно быть поставлено на свое место, и мы только утверждаем, что во многих случаях высшая, музыкальная форма речи была обращена Некрасовым на дело, не свойственное ее природе, или была пущена в ход неумело, с непониманием внутренних законов этого искусства, и потому для этих вещей наступит расплата, как за всякое насилие природы: в поэзии они жить не будут, это была поэзия обиходная, удешевленная для всеобщего употребления, поэзия-аплике, мельхиоровая; политура с нее местами уже сходит и со временем сойдет совсем. Что делать! Поэзия так создана, что она живет только в формах, неразрывно слитых с ее содержанием; иначе неминуемо последует разложение.
Нам могут возразить: но ведь может быть поэзия и в произведениях, написанных прозою; сколько, например, поэзии в прозе Лермонтова, Тургенева, Гоголя, и если некоторые некрасовские пьесы, при обращении их в прозу, ничего не теряют, то признайте же за ними поэзию, по крайней мере в этой, не стихотворной форме. Но тут опять выступают свои непреложные законы каждого искусства. Несомненно, что и в прозаической форме может содержаться бездна поэзии. Такую прозу можно перелагать в стихи с условием, чтобы стихи внесли нечто новое, чего недостает прозе -- окрылили скрытый в ней напев, соответствовали бы по своей мелодии настроению подлинника, как музыка на слова романсами таким образом, хотя бы несколько расцветили, своеобразно украсили оригинал. Но если вы сделаете обратный прием, т.е. если первообраз, по замыслу автора, написан стихами, а вы эти стихи переложите в прозу и не только ничего не потеряете, но, напротив, иногда выиграете, то будьте уверены, что это стихи весьма неважные.
Конечно, помощью такого опыта переложения, реакцию на прозу даст только известная часть произведений Некрасова. Но зато этот опыт (давно, впрочем, известный) -- непогрешим, и если что потеряет в прозаическом переложении, то знайте, что там-то именно большею частью и есть поэзия. И такой поэзии останется у Некрасова еще очень много, -- поэзии сильной и самобытной.
Предлагаемая нами экспертиза, если вы к ней прибегнете, покажет вам, что Некрасов по преимуществу является истинным поэтом в тех случаях, когда он излагает народные темы народным говором ("В дороге", "Зеленый шум", "Коробейники", "Влас", "Кому на Руси жить хорошо", "Крестьянские дети" и т.д.) или когда он пишет литературным языком пьесы без тенденции ("Рыцарь на час", "Тишина", "Саша", "Буря", личные стихотворения и проч.).
Впрочем, обратимся к подробностям.