Былъ ясный и жаркій день, и Ненси настаивала непремѣнно предпринять прогулку на Grand Salève, откуда открывается великолѣпный видъ на Монбланъ и ближайшія къ нему горы. Сусанна Андреевна хотя не особенно долюбливала подобныя экскурсіи, но на этотъ разъ, въ виду своего зависимаго и затруднительнаго положенія, выразила даже восторгъ отъ предполагаемой прогулки. Сначала Ненси пожелала-было идти пѣшкомъ, но тотчасъ одумалась и, пожалѣвъ бабушкины ноги, предложила поѣздку на ослахъ; а когда и это предложеніе оказалось несостоятельнымъ, остановилась на заключеніи, что самый удобный способъ восхожденія на гору -- электрическій трамвай, ежечасно доставляющій туристовъ на вершину Salève, въ мѣсту, неизвѣстно почему-то называемому "Treize arbres". Очевидность благоразумія послѣдняго предложенія была признана всѣми, и вотъ въ четыре часа, послѣ плотнаго завтрака, наши путешественницы направились въ станціи.
Ненси очень любила природу. Она даже пробовала рисовать, и обрадованная бабушка сейчасъ же поспѣшила пригласить ей въ учителя одну изъ парижскихъ знаменитостей; но уроки ни къ чему не привели,-- таланта у Ненси не было,-- были только любовь и чутье, отчасти природное, отчасти выработанное изученіемъ картинъ въ музеяхъ.
-- Бабушка, смотри, какое освѣщеніе въ долинѣ!-- восхищалась Ненси, когда они въ маленькомъ вагончикѣ медленно поднимались въ гору.-- Видишь эту тѣнь сбоку, бросаемую горой... а влѣво,-- посмотри,-- деревья купаются въ солнцѣ -- видишь? Да, бабушка?
-- Да вижу я... вижу! Чего ты кипятишься?
-- Монбланъ какъ великолѣпенъ!.. и всѣ горы!.. Я правду говорила, что надо сегодня ѣхать? Правду?.. Мама, да что же вы не восхищаетесь?!.
Сусанна, въ большой соломенной шляпѣ, украшенной полевыми цвѣтами, улыбаясь, небрежно кивнула головой.
-- Ахъ, очень, очень мило! C'est splendide!.. Я очень люблю горы...
Ей было невыносимо скучно. Когда же кончится эта несносная идиллія и она снова умчится въ Ниццу, гдѣ ждетъ ее черноглазый итальянецъ, гдѣ забудетъ она свои сорокъ лѣтъ и будетъ такъ весело, весело проводить время?!..
Въ маленькомъ красивомъ домикѣ, на вершинѣ горы, кипитъ жизнь: любители природы и живописныхъ пейзажей закусываютъ, пьютъ пиво, вино, молоко; англичанки, въ излюбленныхъ ими соломенныхъ канотьеркахъ съ прямыми круглыми полями, добросовѣстно изучаютъ въ бинокли подробности величественнаго горизонта; компанія веселыхъ, подвыпившихъ французовъ громко выражаетъ неизвѣстно по поводу чего неистовый, чуть не дѣтскій восторгъ; далѣе чье-то благочестивое, тихое семейство, мирно расположась на травѣ небольшого лужка, съ необычайнымъ аппетитомъ уничтожаетъ довольно основательный запасъ закусокъ, привезенныхъ изъ дому; какой-то мечтательный туристъ заноситъ въ записную книжку свои впечатлѣнія...
Ненси рѣзво побѣжала и бросилась на траву, прямо противъ горъ.-- Ахъ, какъ хорошо!
-- Ненси!..-- испуганно кричала Марья Львовна:-- ты простудишься, или сюда!.. Мы будемъ сидѣть здѣсь, любоваться, пить citronade или что ты хочешь...
-- Нѣтъ, бабушка, нѣтъ! оставь меня, не бойся,-- я не простужусь, вѣдь жарко.-- Не мѣшай, дай мнѣ мечтать...
Марья Львовна, скрѣпя сердце, уступила дѣвочкѣ и осталась съ Сусанной на террасѣ домика:-- "О, этотъ своевольный, прелестный ребенокъ!"
"Вотъ, кажется, удобная минута",-- подумала Сусанна.
-- Maman,-- начала она вкрадчиво:-- ваша любовь въ Ненси такъ... такъ трогательна, что я не знаю, какъ выразить мою благодарность!..
-- Ненси -- прелесть!..-- какъ бы про себя проговорила Марья Львовна.
-- Ахъ, я сама обожаю ее, но, несмотря на это, всегда уступаю вамъ первое мѣсто, зная, какъ вы ее любите.
Марья Львовна ничего не сказала и только холоднымъ, презрительнымъ взглядомъ окинула дочъ. Этотъ взглядъ взбѣсилъ Сусанну.
"Ну, постой же!" -- мысленно произнесла она съ ненавистью.
-- Ахъ, maman!-- вдругъ заговорила она мрачно, съ оттѣнкомъ глубокой грусти.-- Мнѣ очень, очень тяжело сказать вамъ... но вѣрьте...
-- Что такое?-- небрежно проронила Марья Львовна, любуясь красивымъ пейзажемъ, но болѣе всего Ненси въ травѣ. Дѣвочка лежала въ свободной, непринужденной позѣ, упершись локтями въ землю и поддерживая ладонями свою прелестную головку съ роскошными распущенными волосами.
-- Я, право, не знаю, какъ это предотвратить,-- продолжала Сусанна:-- но мой мужъ... Вы знаете его взбалмошный характеръ... Ему вздумалось... онъ захотѣлъ, чтобы я съ нимъ провела зиму... Ахъ, это ужасно!..
Марья Львовна оставалась безучастной.
-- И онъ рѣшился... онъ требуетъ... чтобы Ненси тоже...
Марья Львовна вздрогнула и насупилась.
-- Какой вздоръ!
-- Да, да, да... и я... я ничего не могу подѣлать... потому что... Ахъ, maman, мнѣ такъ тяжело сказать... Я не могу!
Сусанна вынула платокъ и приложила его въ сухимъ глазамъ.
-- Ну, говори скорѣй, не мучь!-- отрывисто произнесла Марья Львовна, чувствуя, какъ кровь отлила у нея отъ сердца.
-- Вотъ видите, maman... Я увлеклась и... вы сами знаете, какъ это заманчиво... я думала выиграть и... и... вы знаете -- въ Монако... и вмѣсто того...
-- Ты проиграла. Ну?
-- Ахъ, да, maman, все... всѣ шесть тысячъ, что вы мнѣ даете... Теперь, теперь, вы сами знаете, мнѣ ничего не остается, какъ ѣхать къ мужу, къ этому извергу, и я должна, должна, maman, и.. и Ненси...
-- Можешь писать своему болвану, что ты не пріѣдешь... Ненси онъ не увидитъ, какъ ушей своихъ. Шесть тысячъ я тебѣ дамъ,-- презрительно проговорила Марья Львовна и направилась къ Ненси.
"Ну, слава Богу!.." -- и Сусанна вздохнула свободно.
Ненси лежала и думала. О чемъ думала -- сама хорошенько не знала, но она не могла, не въ силахъ была оторваться отъ этихъ безсвязныхъ, крылатыхъ думъ, между тѣмъ какъ сердце ея билось и замирало такъ сладко, такъ мучительно-сладко... Она обводила глазами раскинувшуюся глубоко внизу широкую долину, всю усѣянную маленькими бѣлыми домиками, словно точками... Какъ хорошо!.. А вонъ тамъ дальше, въ котловинѣ, высится граціозная зеленая Môle; рѣчка вьется у ея подножья... а сзади и съ боковъ полукругомъ оцѣпили ее сѣрыя мглистыя скалы. Еще дальше на синевѣ неба,-- вонъ, вонъ, на самомъ краю горизонта -- рѣзво обозначилась линія спѣговыхъ горъ. Остроконечной пикой встала Aiguille verte... Вправо отъ нея потянулся длинный хребетъ самыхъ причудливыхъ формъ и очертаній... А вотъ, наконецъ, и онъ, своими четырьмя изгибами какъ бы подпирающій небо, царственный бѣлоснѣжный Монбланъ!
Ненси все смотрѣла, смотрѣла и смотрѣла. Наступалъ вечеръ. Подъ лучами заходящаго солнца снѣговыя вершины приняли ярко-рововый оттѣнокъ. Монбланъ сталъ походить на фантастическое огненное облако, упавшее на совершенно теперь темныя скалы; сѣро-лиловое небо еще ярче выдѣляло абрисъ огненныхъ вершивъ... Прошло двѣ-три минуты; откуда-то вабѣжали легкія, прозрачныя тѣни и... все измѣнилось: краски мгновенно поблѣднѣли, ихъ блескъ исчезъ, и только одинъ верхній край исполинскаго конуса Монблана оставался еще нѣкоторое время окрашеннымъ въ ярко-розовый цвѣтъ. Но вотъ потухъ и онъ. Зато на небѣ теперь цѣлая радуга самыхъ разнообразныхъ цвѣтовъ. Полосы всякихъ оттѣнковъ -- и голубая, и блѣднорозовая, и лиловатая, и свѣтло-желтая -- необъятнымъ, колоссальнымъ ковромъ раскинулись по синей безоблачной лазури. Солнце ушло за Юру. Небо, по прежнему, стало все синимъ и изъ-за потемнѣвшихъ горъ медленно, словно крадучись, выплывалъ блѣдный, меланхолическій дискъ луны. Въ воздухѣ начало замѣтно свѣжѣть. Въ ущельяхъ закурились туманы и поползли вверхъ по утесамъ скалъ...
Ненси вскочила. Она и не замѣтила, что возлѣ нея давно уже стоитъ Марья Львовна.
Вся дрожащая, прижалась она въ старухѣ.
-- Что съ тобой, крошка?-- въ тревогѣ спросила ее Марья Львовна.
-- Ахъ, бабушка, мнѣ хорошо... Мнѣ хочется умереть, броситься въ пропасть!..
Бабушка крѣпко, крѣпко прижала въ себѣ пылающую головку Ненси, а старое сердце ея встрепенулось отъ прилива какого-то страннаго чувства радости и тревоги.
"Она созрѣла, милая крошка,-- думала Марья Львовна.-- Это любовь! L'amour encore inconnu"...
И вспомнился ей темный, старинный садъ, и длинная липовая аллея, и пріѣхавшій на каникулы ея кузенъ, красивый мальчикъ-лицеистъ, и сладкій, сладкій поцѣлуй первой любви... Она забыла грустныя стороны этой исторіи: ихъ поймали, кузена выгнали, а ее больно-пребольно высѣкли... Но она все это забыла, и теперь, прижимая къ груди взволнованную, трепещущую дѣвочку, какъ бы переживала вмѣстѣ съ нею предчувствіе и ожиданіе этого перваго упоительно-сладкаго поцѣлуя любви.
Сусанна въ это время, отъ нечего дѣлать, разсматривала книгу, въ которую путешественники вносили свои имена. Тутъ были надписи на всѣхъ языкахъ, даже на японскомъ и сіамскомъ. Она остановилась передъ страницей, гдѣ какой-то энтузіастъ въ глупѣйшихъ стихахъ выражалъ свой восторгъ.
Сусанна улыбнулась и захлопнула книгу.
"Какой дуракъ!.. Ну, скоро ли кончится прогулка съ этой взбалмошной дѣвчонкой, и когда старуха дастъ мнѣ деньги, чтобы я могла, наконецъ, улетѣть отъ нихъ"?..
-- Maman!..-- раздался звонкій голосокъ Ненси: -- мы уѣзжаемъ!..
-- А!.. Я тутъ задумалась немного и не замѣтила, какъ прошло время... Mais... les pensées bien tristes, ma chère enfant..
Она неизвѣстно почему почувствовала приливъ грустной нѣжности и, притянувъ къ себѣ Ненси, поцѣловала ее въ лобъ.
Дома всѣ молчаливо усѣлись за столъ; въ такомъ же молчаніи прошелъ и обѣдъ, послѣ котораго всѣ вышли на террасу передъ château -- полюбоваться видомъ. Château стоялъ очень живописно надъ обрывомъ высокой скалы.
-- Ахъ, бабушка, какъ жизнь прекрасна!..-- воскликнула Ненси, глядя на долину, всю залитую луннымъ свѣтомъ, и на Женеву, лежащую въ самой головѣ озера, съ ея роскошной набережной, сверкающей длинной брилліантовой лентой электрическихъ огней...
-- Да, да, да, дитя мое!-- отвѣтила Марья Львовна.-- Но или спать,-- ты знаешь, какъ мы долго возимся.
Возбужденное состояніе Ненси нѣсколько безпокоило старуху. "Надо съ ней поговорить",-- думала она.
Ненси неохотно повиновалась. Въ спальнѣ началось снова тщательное и безконечное расчесыванье волосъ, потомъ смочили ихъ какимъ-то составомъ, потомъ заплели слабо въ одну косу; потомъ Ненси мылась; потомъ бабушка натирала ей душистой мазью все тѣло и руки, послѣ чего были надѣты перчатки, и когда все было окончено, Ненси оставалось только закрыть глаза и спать. Но она знала, что не заснетъ: волненіе, охватившее ее тамъ, на верху Salève, не утихало.
-- Бабушка, посиди со мной!
-- Охотно, моя крошка.
Марья Львовна и сама хотѣла поговоритъ съ Ненси о щекотливомъ и необходимомъ предметѣ.
-- Бабушка, знаешь, мнѣ очень всѣхъ жалко,-- сказала Ненси, улыбаясь печальной улыбкой.
Такой оборотъ разговора былъ неожиданъ для Мкрьи Львовны.
-- Какъ жалко?.. Кого?.. Зачѣмъ?..
-- Да всѣхъ, всѣхъ... и тебя, и маму... и всѣхъ. Я сама не знаю: мнѣ весело и жалко всѣхъ.
"Ну, это все тѣ же фантазіи,-- внутренно успокоилась Марья Львовна.-- Ея время пришло -- это ясно".-- Ненси, моя крошка...-- начала она нѣжно.
-- Ахъ, бабушка, знаешь что?..-- перебила ее Ненси:-- я часто думаю: отчего я не жила въ средніе вѣка, когда были трубадуры и рыцари, когда бились на турнирахъ и умирали за своихъ дамъ! Какъ это было чудно!.. А этотъ домъ, гдѣ мы живемъ теперь... знаешь, вѣдь онъ тринадцатаго вѣка; мнѣ разсказывала Люси,-- онъ былъ разрушенъ и его опять построили. Подумай: здѣсь жилъ какой-нибудь владѣтельный баронъ; онъ уѣзжалъ въ походы, его жена стояла на верху башни и ждала его возвращенія. А тамъ, внизу, стоялъ влюбленный трубадуръ и пѣлъ ей о любви...
Марья Львовна сама увлеклась нарисованной дѣвочкою картиной.
-- Повѣрь мнѣ, крошка, рыцари и дамы остались все тѣми же, какими они были въ средніе вѣка -- измѣнили только одежду; но пока міръ живетъ -- исторія любви одна и та же.
-- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Теперь никто не бьется, не умираетъ, не похищаетъ своихъ дамъ и никто не поетъ подъ балконами пѣсенъ. А потомъ одежда... Если бы я была царица, я всѣмъ бы приказала одѣваться опять рыцарями, а дамъ я всѣхъ одѣла бы въ костюмы временъ Людовика XV... А, знаешь, кѣмъ бы я хотѣла быть сама? Маріей-Антуанеттой... Ахъ, какъ я ее люблю! Такая тоненькая, тоненькая, такая изящная...
-- Ты будешь лучше, чѣмъ Марія-Антуанетта... Ненси, дитя, послушай, что я тебѣ скажу сейчасъ... Ты только молчи и слушай внимательно.
Беней пытливо и съ любопытствомъ смотрѣла на видимо взволнованную бабушку.
-- Вотъ видишь, Ненси, ты и сама не понимаешь; но во мнѣ говорятъ опытъ и любовь къ тебѣ. Ты уже становишься взрослой, ты созрѣваешь, моя родная, и скоро, быть можетъ, очень скоро узнаешь любовь; но помни, крошка: это -- царство женщины, и это же можетъ стать ея погибелью. Женщина всегда должна властвовать, хотя бы путемъ хитрости, но никогда не подчиняться. Она должна повелѣвать. И ты, ты дай мнѣ слово, если въ тебѣ, при видѣ какого-нибудь мужчины, проснется что-то новое, съ чѣмъ ты бороться будешь не въ силахъ,-- приди и скажи мнѣ все, не утаивая.
Ненси засмѣялась.
-- О, бабушка, я уже была влюблена...
-- Какъ?!..
-- Въ моего учителя, въ Парижѣ. Я даже хотѣла убѣжать съ нимъ,-- таинственно прибавила Ненси.-- А послѣ отчего-то страшно стало. Я и раздумала.
Марья Львовна улыбнулась.
-- Ну, это дѣтскія шалости... Можетъ, Ненси, придти другое. Ты не стыдись, дитя: въ этомъ -- назначеніе женщины... Но ты приди и разскажи мнѣ все. Это нужно не только для моего спокойствія, но и для твоего счастія... Слышишь?
-- Хорошо, бабушка,-- серьезно отвѣтила Ненси.
-- Ну, а теперь спи.
Марья Львовна перекрестила внучку и вышла, направляясь въ комнатѣ Сусанны.-- "Надо покончить, однако, съ этой дурой",-- подумала она.
Та, облекшись снова въ свой розовый фуляръ съ кружевами, нетерпѣливо ходила по комнатѣ, поджидая мать.
Марья Львовна, войдя, опустилась въ кресло.
-- Итакъ, ты говоришь, что спустила всѣ шесть тысячъ.
-- Да, maman,-- робко отвѣтила Сусанна.
"Опять сначала!.." -- Она думала, что уже вопросъ исчерпанъ, и мать приступитъ прямо въ дѣлу.-- "Нѣтъ, опять вопросы"!
-- И какъ это тебя угораздило?
На языкѣ Сусанны вертѣлся желчный упрекъ:-- "А какъ же васъ, во время оно, угораздило спустить милліонъ?.." -- Но она сдержалась.
-- Что дѣлать, maman, увлеклась.
Мать сердито метнула въ ея сторону глазами.
-- Дѣлать нечего,-- придется раскошеливаться.
-- О, maman, вы были такъ добры -- вы обѣщали...
-- Отъ слова не отказываюсь, но прошу помнить, что больше въ этомъ году не дамъ ни копѣйки... pas un son!
"Ахъ, противная! ахъ, старая!..-- бѣсилась Сусанна.-- Каковъ тонъ! "
-- Maman, это большое несчастіе -- просить у васъ денегъ сверхъ положеннаго,-- но, увѣряю васъ, больше не повторится,-- произнесла она съ нѣкоторымъ достоинствомъ.-- Je suis bien malheureuse moi-même...
-- Ну, ладно. Такъ я тебѣ дамъ сейчасъ чекъ на три тысячи...
Глаза Сусанны стали совсѣмъ круглыми отъ испуга. Марья Львовна усмѣхнулась.
-- Не бойся -- это пока. Получишь въ Crédit Lyonnais здѣсь въ Женевѣ, а остальные, когда пріѣду въ Россію, переведу тебѣ въ Парижъ или туда, гдѣ ты будешь обрѣтаться, сейчасъ же... Или, впрочемъ, нѣтъ -- бери, на всѣ шесть тысячъ и отстань.
Марья Львовна подписала чекъ и передала дочери. У Сусанны отлегло отъ сердца, и захотѣлось ей, въ припадкѣ веселости, пооткровенничать, похвастаться, позлить maman. Она была увѣрена, что и по сей день вызывала въ матери былыя завистливыя чувства.
-- Merci, ma bonne maman!-- бросилась она въ матери на шею и сѣла рядомъ, взявъ старуху за руку.
-- Я васъ люблю, maman, и мнѣ такъ больно, больно, что вы... вы ненавидите меня...
-- Совсѣмъ нѣтъ,-- отвѣтила Марья Львовна, глядя въ сторону.-- Но какъ-то такъ сложилась жизнь...
-- А у меня всегда, всегда влеченіе къ вамъ и мнѣ всегда хочется поговорить, посовѣтоваться съ вами въ трудныя и радостныя минуты жизни, какъ теперь.
-- Что же, я не прочь помочь совѣтомъ -- говори.
-- Maman... ma bonne... J'aime!..
Марью Львовну покоробило отъ этого признанія. Сусанна вскочила и стала во весь ростъ передъ старухой, точно актриса, которой стоя удобнѣе говорить монологъ.
-- Вы знаете, maman, когда я вышла замужъ, j'étais trop jeune pour comprendre la vie... Мой мужъ,-- она презрительно повела плечами,-- pour une jeune fille совсѣмъ былъ неподходящая пара... même j'étais vierge longtemps, parole d'honneur!-- прибавила она таинственно,-- но онъ былъ рыцарь, это правда, онъ далъ мнѣ полную свободу: nous étions connue des amis и... появленіе Ненси на свѣтъ -- какой-то странный, слѣпой случай. Право!
-- Ты спрашиваешь моего совѣта и перебираешь какія-то старинныя исторіи,-- нетерпѣливо замѣтила Марья Львовна.-- Если ты хочешь сказать мнѣ что-нибудь о тайнѣ рожденія Ненси, то мнѣ все равно, кто былъ ея отцомъ; quand même -- она мнѣ внучка, и я ее люблю!..
-- О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, maman! C'est sûr, она -- его дочь. Какъ разъ это совпало съ тѣмъ временемъ, quand j'étais toute seule... Но видите, къ чему я это все говорю: я хочу развить послѣдовательно... Вы знаете, maman,-- произнесла она съ хвастливо-циничной улыбкой,-- qu'on m'aimait beaucoup, beaucoup... и это ни для кого не секретъ, напротивъ, c'est mon orgueuil!.. "L'amore e vita"!.. О, это чудное итальянское изреченіе!.. Des romans tristes -- я ихъ не знала. Какъ только я видѣла, что дѣло идетъ къ концу -- я забастовывала первая, имѣя всегда въ резервѣ un nouveau... О, мужчины -- ce sont des canailles! Ихъ надо бить ихъ же оружіемъ, всегда наносить ударъ первой... Не правда ли, maman?
Она засмѣялась звонко и рѣзко, развеселившись сама не на шутку отъ этихъ воспоминаній.
-- Но сейчасъ, сейчасъ, maman!-- спохватилась она, замѣтивъ скучающее выраженіе на лицѣ старухи:-- то, что я хочу вамъ разсказать теперь, это -- совсѣмъ другое. Вы понимаете, maman: когда возлѣ глазъ собираются лапки и на головѣ нѣтъ-нѣтъ да промелькнетъ сѣдой волосъ... О, maman!..-- она вздохнула -- наступаетъ для женщины тяжелая, переходная пора. Что дѣлать, надо ее пережить. Но если здраво, безъ предразсудковъ смотрѣть на вещи,-- можно и эту пору прожить превесело!..-- Сусанна подмигнула какъ-то лукаво глазомъ и продолжала тѣмъ же цинично-откровеннымъ тономъ:-- Искали насъ, и мы должны искать; платили намъ -- и мы должны платить! И это даже справедливо: перемѣна декораціи, а сущность та же. Не правда ли?
На лицѣ Марьи Львовны выразилось глубокое презрѣніе. Это подзадорило еще больше Сусанну въ ея изліяніяхъ.
Она бросилась на мягкое кресло, откинувъ назадъ голову:
-- И вотъ, maman, теперь j'aime какъ никогда! Онъ юнъ,-- ему всего двадцать лѣтъ -- mais il comprend l'amour, какъ самый опытный старикъ... Онъ строенъ, гибокъ -- это Аполлонъ, и онъ... il m'aime!.. О, maman,-- потянулась она съ нескрываемымъ сладострастіемъ: à certain âge, c'est si agréable!
-- Развратница!..-- съ зловѣщимъ шипѣніемъ вырвалось изъ устъ Марьи Львовны.
Сусанна не смутилась. Она повернула въ матери насмѣшливое лицо и, усмѣхаясь, спросила:
-- А вы, maman?
Марья Львовна встала негодующая и злобная.
-- Ты... ты не смѣешь такъ говорить со мной!.. Развратница! Развратница!.. Ты была тамъ служанкой, гдѣ я царила!.. Ты въ сорокъ лѣтъ дошла до униженія платить ея ласки какому-то проходимцу,-- моихъ же добивались, а я въ сорокъ лѣтъ, какъ въ двадцать, была богиней!.. Меня искали, я снисходила, давая счастіе; а когда пришла пора -- ушла сама съ арены, гдѣ царила полновластно; а ты...
Марья Львовна махнула презрительно рукой и, не договоривъ фразы, вышла изъ комнаты. Проходя мимо Ненси, она остановилась въ раздумьѣ надъ разнѣжившейся въ постели дѣвочкой... А Ненси мнились рыцари, трубадуры, дамы въ пышныхъ нарядахъ, Марія-Антуанетта, какою она изображена на портретѣ въ Версалѣ, и, зачѣмъ-то, тутъ же затесался художникъ-французъ, дававшій Ненси уроки въ Парижѣ. Ненси, помня наставленія бабушки о преимуществѣ положенія женщины, что-то приказывала французу, а онъ не слушался; это огорчало Ненси, и сонъ ея былъ тревоженъ. Она сбросила одѣяло, разметавшись на постели. Бабушка, прежде чѣмъ прикрыть ее, остановилась въ раздумьѣ надъ изящной, тонкой фигуркой съ точно изваянными ножками.
-- Психея... совершенная Психея!.. О, что-то ждетъ ее въ жизни?..
Марьѣ Львовнѣ вдругъ пришло въ голову, что эта Психея также въ сорокъ лѣтъ станетъ "искать" и "покупать", какъ та презрѣнная, что говорила сейчасъ. Она вся вздрогнула отъ негодованія.
-- О, нѣтъ! Она будетъ царицей и только царицей! На чт о же я подлѣ нея?
Старуха бережно покрыла дѣвочку одѣяломъ и осѣнила крестомъ.
-- Спи, крошка, спи, Христосъ съ тобою!