Въ одинъ изъ жаркихъ августовскихъ дней,-- такихъ, когда солнце печетъ, какъ будто предупреждая, что это его послѣдніе грѣющіе землю лучи, передъ долгой разлукой его горячіе прощальные поцѣлуи,-- бабушка была занята разсчетами и хозяйственными соображеніями, а Ненси, захвативъ книгу, которую никакъ не могла одолѣть, отправилась въ лѣсъ искать красиваго тѣнистаго уголка, гдѣ можно было бы, усѣвшись подъ деревомъ, почитать и помечтать. Бродя въ раздумьѣ, она увидѣла небольшой песчаный обрывъ, усѣянный кустарникомъ и молодымъ ивнякомъ; на днѣ обрыва лежали большіе сѣрые камни, а возлѣ нихъ протекалъ ручей.
-- Вотъ здѣсь усядусь,-- подумала Ненси, намѣтивъ самый большой камень у ручья, и стала уже спускаться, какъ вдругъ остановилась. На одномъ изъ уступовъ обрыва, совершенно закрытомъ зеленью, лежалъ онъ -- блѣдный, худощавый юноша-музыкантъ -- и что-то торопливо писалъ на небольшихъ длинныхъ листкахъ нотной бумаги.
Ненси овладѣло дѣтское, шаловливое чувство: она тихо, безшумно подкралась къ пишущему.
-- Что вы тутъ дѣлаете?-- окликнула она его съ звонкимъ смѣхомъ:-- забрались въ чащу, и думаете, что васъ никто не видитъ... А вотъ я и увидѣла!
Юноша вздрогнулъ, инстинктивнымъ движеніемъ рукъ прикрылъ листки бумаги и, увидѣвъ передъ собою озаренную солнцемъ прелестную фигурку хорошенькой дѣвушки, съ длинными, ниспадавшими по плечамъ золотистыми волосами -- покраснѣлъ и растерялся. Ненси стало отъ этого еще смѣшнѣе: ее забавлялъ растерянный, сконфуженный видъ знакомаго незнакомца.
-- Позвольте представиться -- я ваша поклонница. Вѣдь вы артистъ, а я... ваша поклонница.
Юноша всталъ, хотѣлъ поклониться, но въ это время листки нотъ отъ его движенія разсыпались и полетѣли, одинъ догоняя другого, внизъ, къ ручью. Юноша что-то пробормоталъ и бросился за ними въ догонку; но Ненси опередила его и, покраснѣвшая, слегка запыхавшаяся, передала ему листки, когда онъ достигъ ручья.
-- Благодарю васъ... благодарю...-- лепеталъ онъ, неловко кланяясь.
Высокаго роста и худой, онъ былъ угловатъ въ движеніяхъ.
-- Сядемте вонъ на тотъ камень,-- пригласила его Ненси.-- Я къ нему и подбиралась.
Когда они усѣлись, Ненси съ любопытствомъ окинула взглядомъ все еще сконфуженнаго, не знавшаго куда, дѣвать свои руки молодого человѣка, и лицо его ей очень понравилось. Оно было правильной овальной формы, съ тонко-очерченными носомъ и ртомъ, съ близорукими большими темно-сѣрыми выразительными глазами и высокимъ, необыкновенной бѣлизны, прекраснымъ лбомъ, съ сильно развитыми на немъ выпуклостями поверхъ густо-соболиныхъ бровей. Руки его были нѣсколько велики и некрасивы, но Ненси вспомнила, что это руки музыканта, и простила имъ ихъ некрасивость.
-- Какъ ваша фамилія?-- спросила она юношу.
-- Мирволинъ.
-- А моя -- Войновская; видите, какъ смѣшно: война и миръ. А какъ васъ зовутъ?
-- Юрій.
-- А меня Ненси... т.-е. не Ненси -- Елена, но я такъ ужъ привыкла, и Ненси красивѣе... А какъ ваше отчество?
-- Николаичъ.
-- А мое -- Сократовна. Видите, какъ уморительно: Ненси Сократовна... Но вы меня зовите просто -- Ненси... такъ всѣ меня зовутъ. Вамъ сколько лѣтъ?
-- Девятнадцать.
-- А мнѣ чуть-чуть что не шестнадцать... Вотъ будетъ черезъ двѣ недѣли... Тогда я буду ужъ Сократовна, а не просто Ненси... А вы что дѣлали сейчасъ?..
Юрій вспыхнулъ и ничего не отвѣтилъ.
-- Нѣтъ, вы признайтесь мнѣ, не бойтесь... Я никому, никому не скажу.
-- Я... я писалъ... сочинялъ,-- отвѣтилъ онъ, запнувшись.
-- Ахъ, вы и сочиняете... Вотъ вы какой талантъ!.. И у васъ больше къ чему влеченіе: къ грустному или къ веселому?
-- Т.-е., какъ это?
-- Ну, что вы больше любите?.. Вотъ я -- я больше люблю грустное, и даже когда вокругъ весело -- мнѣ дѣлается часто грустно... А вы -- вы любите веселое?
-- Нѣтъ, тоже больше, пожалуй, грустное... въ поэзіи; а въ музыкѣ я люблю все.
-- Вотъ, когда вы играли... Ахъ, какъ вы играли!.. Я никогда не забуду... Мы ѣхали мимо -- я остановила кабріолётъ, и мы все время стояли, пока вы играли...
Юрій зардѣлся.
-- О, Боже мой, зачѣмъ? Если бы я зналъ, я ни за что не сталъ бы играть.
-- И очень глупо!-- наставительно произнесла Ненси.-- А если бы у меня былъ талантъ, я поставила бы рояль на площади самаго большого города и стала бы играть... Со всего міра приходили бы толпы народа, чтобы слушать меня и наслаждаться.
-- Но я еще не музыкантъ!-- глубоко вздохнулъ Юрій:-- и чтобы играть, по настоящему, я долженъ еще много, много учиться.
-- Послушайте... знаете что? Пойдемте сейчасъ къ намъ. Вы будете мнѣ играть... все... какъ тогда... Шопена и Бетховена, и "Warum"... Ахъ, этотъ чудный "Warum"!
-- А вы любите и знаете музыку?-- оживился Юрій.
-- Да, я училась и знаю, но я сама играю плохо,-- небрежно отвѣтила Неиси.-- Но не въ этомъ дѣло... Пойдемте сейчасъ къ намъ!
-- Нѣтъ, какъ же это... вдругъ... Не знаю, право...
-- О, да какой же вы трусъ!.. Пойдемте!.. Вѣдь мы живемъ только вдвоемъ -- бабушка и я... Меня вы, вѣрно, не боитесь,-- лукаво усмѣхнулась она,-- а бабушка...
-- Вотъ ваша бабушка... Она скажетъ... Неловко... я не знакомъ.
-- Бабушка моя предобрая. Я очень люблю мою бабушку. Что я хочу -- то и она хочетъ; что я люблю -- то и она любитъ... У насъ есть старуха, скотница... Она мнѣ попробовала-было разсказывать, что бабушка прежде была злая, но я велѣла ей сейчасъ же замолчать... И не повѣрю никогда!.. Кто любитъ музыку, картины и цвѣты, какъ бабушка -- не можетъ быть злымъ... Это неправда!
Юрій слушалъ съ восторгомъ ея мелодическій, юный голосокъ. Эта дѣвочка съ золотистыми волосами, говорящая такъ горячо, такъ просто, смѣлая, наивная и прелестная, казалась его восторженной душѣ какимъ-то чуднымъ видѣніемъ, лѣсной, явившейся ему въ солнечныхъ лучахъ, феей.
Не прошло минуты, и онъ уже слѣдовалъ за ней по направленію въ усадьбѣ.
Бабушка покончила со счетами и ожидала Ненси къ завтраку, въ большой прохладной столовой. Несмотря на то, что ихъ было всего двѣ -- столъ сервировался очень парадно и имъ прислуживали два лакея въ бѣлыхъ перчаткахъ. Одинъ изъ нихъ старикъ -- еще изъ бывшихъ дворовыхъ, другой -- молодой, выписанный, по случаю пріѣзда барыни, изъ города.
Ненси ввела Юрія за руку, почти силой. Онъ не ожидалъ, что попадетъ въ такія хоромы, и чувствовалъ себя крайне неловко.
-- Бабушка! я привела гостя,-- кричала Ненси.-- Прошу любить и жаловать... А это -- моя бабушка,-- обратилась она къ молодому человѣку.-- Тоже ваша поклонница, какъ и я...
-- Прошу садиться!-- проговорила Марья Львовна, желая ободрить сконфуженнаго юношу.-- Позавтракайте съ нами... Дмитрій,-- еще приборъ!
-- Я... очень благодаренъ... я... я завтракалъ.
-- Ничего. Въ деревнѣ можно, говорятъ, и завтракать, и обѣдать по два раза,-- любезно улыбнулась Марья Львовна.
Юрій сѣлъ, проклиная свою глупую уступчивость настояніямъ Ненси.
Лакеи подавали чопорно, чуть что не сердито. Юрій задѣлъ ложкой за соусникъ, и тотъ едва не полетѣлъ на полъ. Руки у Юрія дрожали, онъ готовъ былъ провалиться.
-- Ничего,-- успокоивала его Марья Львовна:-- это случается. Нужно ближе подавать,-- замѣтила она лакею, который, чувствуя себя вполнѣ правымъ, только презрительно повелъ плечомъ.
Ненси было и жалко бѣднаго музыканта, и она кусала себѣ губы, чтобы не расхохотаться надъ его смущеніемъ и неловкостью. "Что онъ дикій, что-ли, совсѣмъ?" -- думала она, наблюдая за нимъ.
Наконецъ, несносный для Юрія завтракъ окончился. Перешли въ большой валъ, съ старинной мебелью, украшенной бронзою и великолѣпнымъ новымъ роялемъ по серединѣ. Ненси приступила прямо къ цѣли.
-- Ну, конфузливый господинъ, садитесь и играйте, а мы съ бабушкой сядемъ вонъ тамъ и зажмуримъ глаза... Вы знаете: когда зажмуришь глаза и слушаешь музыку, уносишься далеко-далеко, въ заоблачные края...
Юрій чувствовалъ, что положительно не можетъ играть,-- до того ему, всегда свободно отдающемуся любимому занятію, было странно и непривычно положеніе, въ которое онъ попалъ. Онъ стоялъ въ нерѣшимости и имѣлъ самый жалкій и убитый видъ.
Ненси готова была разсердиться отъ досады, глядя на него.
-- Ну, что же, мы васъ ждемъ!..-- подошла она къ нему.-- Прикажете раскрыть рояль?..
Она направилась въ роялю, а онъ пошелъ за ней, точно подчиняясь тяжелой, неизбѣжной необходимости, и, сѣвъ въ роялю, поднялъ на нее чуть не съ мольбой свои большіе, ясные глаза:
-- Я... ничего не могу играть сегодня,-- проговорилъ онъ съ трудомъ.-- Сыграю, можетъ быть, романсъ Рубинштейна -- и больше ничего.
На этотъ разъ, несмотря на непреклонность своего, наконецъ, исполнившагося желанія, и Ненси почувствовала, что надо покориться.
-- Ну, хорошо,-- сказала она кротко, съ грустью, и пошла къ бабушкѣ, сидѣвшей на диванѣ.
Юрій заигралъ. Игралъ онъ бѣгло и съ оттѣнками, но то нѣчто, что заставляло его самого забывать весь міръ и воплощаться въ звукахъ, то нѣчто, что уносило его на небо и заставляло сладко замирать сердце -- отсутствовало. Лицо Юрія выражало крайнее напряженіе, вокругъ губъ легла глубокая скорбная складка.
"Такъ хорошо было тогда и такъ обыкновенно теперь!-- досадовала про себя Ненси.-- Какъ я глупо сдѣлала, что упросила его играть "!
Юрій всталъ.
-- Вотъ видите,-- сказалъ онъ мрачно, нервно-звенящимъ голосомъ:-- я говорилъ -- не могу... Ну, просто,-- не могу... Когда свободно, когда спускается вечеръ, когда особенное что-то повѣетъ въ воздухѣ -- душа требуетъ звуковъ сама, тогда -- я могу... Ну, а теперь... Нѣтъ, зачѣмъ вы заставили меня?!..-- съ нескрываемымъ горькимъ упрекомъ вырвалось у него...
-- О, что вы!..-- вступилась Марья Львовна.-- Вы очень, очень мило играли... Но вы правы: нужно настроеніе... Однако ничего,-- прибавила она ободряющимъ тономъ: -- когда-нибудь мы васъ послушаемъ "въ ударѣ".
-- Прощайте!-- неожиданно и печально произнесъ Юрій.
-- Передайте мой привѣтъ вашей maman и попросите ее, безъ церемоній, по-деревенски, къ намъ. Вѣдь мы сосѣди...
Марья Львовна любезно протянула руку Юрію. Ненси молча кивнула ему головой, и когда онъ ушелъ, побѣжала въ себѣ въ комнату и, отчего, сама не зная,-- горько заплакала. Она не хотѣла, чтобы бабушка видѣла ея слезы, и потому вышла черезъ балконъ въ садъ, оттуда въ небольшую рощу и вернулась только къ обѣду, уже безъ малѣйшихъ слѣдовъ волненія.
-- Онъ очень милый мальчикъ,-- замѣтила бабушка.-- Немножко мало воспитанъ, не умѣетъ держаться... manque d'éducation... Но онъ красивъ... въ немъ что-то есть...
-- О, нѣтъ!.. Я на него зла!..-- какъ-то особенно горячо заговорила Ненси.-- Зачѣмъ онъ такъ обманулъ меня... зачѣмъ?..
Бабушка посмотрѣла на нее съ изумленіемъ:
-- Какъ обманулъ?
-- Да, обманулъ!.. Я думала -- онъ геній... музыкантъ... а онъ, а онъ просто -- длинный, скверный, некрасивый мальчишка... верзила!
Ненси не выдержала и разразилась дѣтскими, неудержимыми слезами.
Марья Львовна захохотала.
-- Ну, поди сюда, глупенькая!..-- она притянула въ себѣ Ненси и посадила на колѣни.-- Ну, успокойся!-- продолжала она, смѣясь.-- Мы его снова сдѣлаемъ геніемъ -- вотъ увидишь!
Ненси вдругъ самой стало смѣшно своихъ слезъ, и она засмѣялась вмѣстѣ съ бабушкой.
-- А вотъ нервы твои меня безпокоятъ. Il faut partir absolument,-- дай только мнѣ справиться съ дѣлами.
Въ этомъ имѣніи сосредоточивалось главное богатство Марьи Львовны, и потому она, лишь отъ времени до времени, наѣзжая въ другія, неизбѣжно посѣщала его каждый годъ, хотя ненадолго. Сюда же ей присылались и всѣ отчеты по остальнымъ имѣніямъ, и Марья Львовна то разбиралась сама въ толстыхъ приходо-расходныхъ книгахъ, то уходила, для важныхъ совѣщаній, въ кабинетъ съ своимъ управляющимъ, ученымъ агрономомъ Адольфомъ Карловичемъ. Совѣщанія часто получали довольно бурный характеръ: путешествуя постоянно по Европѣ, Марья Львовна стремилась въ новаторству; Адольфъ же Карловичъ, будучи ярымъ консерваторомъ, отвергалъ въ хозяйствѣ всякія пробы и нововведенія. Впрочемъ, послѣ горячихъ преній, побѣда оставалась всегда на сторонѣ осторожнаго нѣмца, вручавшаго владѣлицѣ ежегодно очень крупныя денежныя суммы.
Это было единственное время въ жизни Марьи Львовны, когда голову ея занимали иные мысли и планы, кромѣ Ненси.
На слѣдующее утро, послѣ описаннаго дня, совершивъ обычныя церемоніи по туалету Ненси, бабушка тотчасъ же послала за управляющимъ.
"Надо скорѣе уѣзжать. Здоровье здоровьемъ, но бѣдная дѣвочка уже жаждетъ общества... Elle а seize ans... почти... Требованіе молодости и жизни"...
-- Крошка, что ты будешь дѣлать, пока я займусь дѣлами?
-- Я буду читать, бабушка.
-- Ну, хорошо; а послѣ мы придумаемъ что-нибудь повеселѣе. У меня есть нѣсколько мыслей касательно будущихъ твоихъ туалетовъ -- это важный вопросъ,-- и мы займемся имъ теперь, на свободѣ.
Бабушка ушла. Ненси вдругъ почувствовала какое-то странное безпокойство. Она усѣлась на балконъ, взяла книгу. "Нѣтъ,-- не то"!.. Подумавъ, она прошла въ садъ и забралась въ свой любимый старинный бельведеръ, съ круглыми бѣлыми колоннами, построенный на искусственно, для этой цѣли, сооруженной горѣ. Она смотрѣла на подножія колоннъ, покрытыя зеленой застарѣлой плѣсенью, на капители ихъ, гдѣ прилѣпились гнѣзда юркихъ, непосѣдливыхъ ласточекъ; смотрѣла на извилистыя, запущенныя дорожки сада, на пруды съ зелеными островками и полуразрушенными отъ времени замысловатыми мостиками.
Нѣмецъ-управляющій, сосредоточивъ все свое вниманіе на существенныя стороны доходовъ, старался какъ можно больше выжимать изъ имѣнія на пользу помѣщицы (причемъ не забывалъ, конечно, и себя), а садъ, какъ излишняя роскошь, съ его загадочнымъ прошлымъ, съ его тайнами прежнихъ обитателей, глохъ съ каждымъ днемъ и умиралъ. Лишь по вечерамъ, когда темнота окутывала деревья и вѣтеръ шевелилъ ихъ макушками, вѣковыя липы, казалось, шептали другъ другу о давно прошедшихъ, забытыхъ временахъ... Чего-чего не видалъ, не подслушалъ старый садъ: робкія грезы юной дѣвушки, мечтательно глядящей на луну, пламенныя клятвы, сладость перваго поцѣлуя жены, измѣнившей мужу, циничный развратъ помѣщика, совершающаго грубое насиліе, въ какой-нибудь уединенной бесѣдкѣ, надъ крѣпостной дѣвушкой, ея слезы... проклятія... Все это видѣлъ и слышалъ старый садъ... И вѣковыя липы, колеблемыя вѣтромъ, таинственно, какъ съ сокрушеніемъ, покачивали своими зелеными головами...
Но Ненси была далека отъ такихъ мыслей. Когда она родилась, разсказы о прежней далекой старинѣ, о житьѣ ея дѣдовъ, стали забытыми сказками; а изъ того, что она слышала отъ бабушки, она могла вывести только одно заключеніе -- что это было очень-очень веселое и поэтическое житье, когда молодыя дѣвушки умѣли быть по истинѣ прелестными, а молодые люди умѣли жить и веселиться. И теперь, сидя здѣсь -- на вершинѣ искусственной горки, она живо представляла себѣ, какъ въ этомъ самомъ бельведерѣ съ позеленѣлыми отъ времени колоннами гремѣлъ когда-то оркестръ, а по иллюминованнымъ расчищеннымъ аллеямъ гуляли парами очаровательныя, прекрасныя бабушки, любезно улыбаясь не менѣе очаровательнымъ и элегантнымъ молодымъ людямъ. Но чувство непонятнаго, страннаго безпокойства овладѣло ею сегодня -- она не могла ни читать, ни думать. Она встала и пошла, не зная куда, зачѣмъ?-- Она шла машинально, какъ бы въ глубокой задумчивости, хотя въ сущности ни о чемъ рѣшительно не думая, подчиняясь точно какой-то внѣшней силѣ, толкающей ее впередъ. И каково же было ея удивленіе, когда она, незамѣтно дли себя самой, очутилась какъ разъ надъ тѣмъ самымъ обрывомъ, у ручья, гдѣ встрѣтилась вчера съ блѣднымъ молодымъ человѣкомъ, сосредоточенно записывавшимъ плоды своего юнаго творчества. Вдругъ удивленіе ея перешло чуть не въ испугъ, когда она увидѣла на томъ же самомъ мѣстѣ, какъ и вчера, его фигуру. Онъ не писалъ сегодня -- онъ полу-лежалъ, опершись на локоть и устремивъ пристальный, нетерпѣливый взглядъ какъ разъ туда, откуда появилась Ненси.
Когда изъ чащи показалась ея стройная фигурка и, увидавъ его, остановилась въ нерѣшительности и недоумѣніи, онъ стремительно вскочилъ съ мѣста и поспѣшно пошелъ къ ней на встрѣчу.
-- А я васъ ждалъ,-- произнесъ онъ торопливо.-- Мнѣ что-то говорило, что я васъ опять увижу здѣсь...
На этотъ разъ онъ казался гораздо смѣлѣе, тогда какъ Ненси, наоборотъ, чувствовала себя сконфуженной и точно связанной.
-- Пойдемте на нашъ камешекъ,-- сказалъ онъ ласково.
Глаза его свѣтились искренней, неподдѣльной радостью.
-- Пойдемте.
Пока они спускались къ ручью, на Ненси нѣсколько разъ находило желаніе убѣжать и скрыться тамъ, въ старомъ саду, въ любимомъ бельведерѣ.
Они усѣлись, по вчерашнему, на сѣрый плоскій камень. Въ травѣ неугомонно стрекотали кузнечики, заглушая своимъ трескомъ тихое журчанье ручья, стремительной змѣйкой сбѣгавшаго по камешкамъ. А Ненси чудилось, что всѣ звуки природы: и шелестъ листьевъ, и звонкое ликованіе насѣкомыхъ, и нѣжная пѣсня ручейка -- все это происходитъ въ ней самой, въ ея груди, чередуясь съ частыми біеніями сердца.
-- Ну, вотъ вы какая сегодня!..-- грустно сказалъ Юрій.-- Вчера были такая веселая, а сегодня молчите.
-- Я сердитая,-- отрывисто произнесла Ненси.
-- Вы не можете быть сердитая. Васъ, вѣрно, обидѣли, и вы грустная оттого.
Ненси вскинула на него глазами и точно что-то вспомнила.
-- Ахъ, да!..-- все тѣмъ же отрывистымъ, мрачнымъ тономъ проговорила она, насупившись.-- Правда! Это вы меня обидѣли, вы!
Юрій даже привскочилъ на мѣстѣ.
-- Я?.. О, Боже мой, какъ же я могъ обидѣть васъ?
-- Да, вы. Я даже изъ-за васъ плакала... А бабушка мнѣ говорила, что никогда не надо плакать изъ-за мужчинъ, а всегда они должны плакать изъ-за насъ... А я, вотъ, плакала.
Юрій сидѣлъ совершенно уничтоженный и пораженный. Какъ могъ онъ, какъ смѣлъ онъ обидѣть эту неземную, прелестную дѣвушку -- и чѣмъ? онъ ломалъ себѣ голову.
-- Да, вы меня обидѣли. Зачѣмъ вы такъ скверно играли вчера,-- зачѣмъ?
Юрій прошепталъ что-то въ родѣ извиненія и весь красный, поддаваясь непосредственному влеченію сердца, хотѣлъ взять ее за руку, но испугался самъ этого движенія и потупился.
Ненси тоже вспыхнула, зато прежняя смѣлость вернулась къ ней опять.
-- Послушайте, я вамъ прощаю... только на первый разъ! Больше вы не должны такъ играть. Слышите?!. И главное,-- въ послѣдній разъ, передъ моимъ отъѣздомъ въ Парижъ, вы должны сыграть мнѣ "Warum" точь-въ-точь какъ тогда играли, когда я слушала въ кабріолетѣ, а вы этого не знали, да и меня не знали... Хорошо?
Юрій вздрогнулъ.
-- Вы развѣ уѣзжаете?.. И скоро?
-- Да, въ Парижъ. А -- вы, вы любите Парижъ?
-- Я его не знаю.
-- А-а! Такъ вамъ никогда не было по настоящему весело!..-- съ сожалѣніемъ заключила Ненси.
-- Я все мечтаю когда-нибудь, когда окончу музыкальное образованіе... увидѣть...
-- Нѣтъ, поѣзжайте, поѣзжайте какъ можно поскорѣй!.. Тамъ такъ весело, такъ все красиво: и люди,-- и экипажи, и улицы!.. Чуть только наступитъ утро, а улицы ужъ полны народомъ и всѣ бѣгутъ, бѣгутъ, бѣгутъ... и васъ охватываетъ необыкновенное веселье, и вамъ хочется тоже вмѣстѣ со всѣми и за всѣми бѣжать, бѣжать... Экипажи снуютъ, хлопаютъ бичи, кричатъ разносчики... Невѣроятный шумъ, гамъ... Ахъ, какъ весело!
Глаза Юрія загорѣлись огнемъ любопытства.
-- А историческіе памятники?.. Вѣдь это городъ великихъ историческихъ переворотовъ...-- проговорилъ онъ съ тайнымъ трепетомъ въ груди.
-- О, еще бы!..-- подхватила Ненси, сдѣлавшись тоже серьезной.
Она почувствовала свое превосходство передъ нимъ, по части всякихъ свѣдѣній, и роль ментора пришлась ей видимо по вкусу.
-- Еще бы... Я все, все знаю!.. Іюльская колонна... Тамъ надпись... Знаете какая?..-- и она съ важностью проговорила:-- "А la gloire des citoyens Franèais qui s'armèrent et combattirent pour la défense des libertés publiqnes"...
-- Какъ? какъ?-- повторите, пожалуйста!-- взмолился Юрій.-- Я запишу -- это очень интересно.
Ненси охотно исполнила его просьбу, и Юрій аккуратно занесъ въ свою записную книжку наднись Іюльской колонны.,
-- А Place de la Concorde?..-- все болѣе и болѣе увлекалась Ненси.-- А Тюльери?.. Лувръ... Вы такъ и видите живыми всѣхъ этихъ Генриховъ, Людовиковъ... Потомъ картины: Мадонна Мурильо... этотъ ликъ дѣйствительно святой... я ангелы, и воздухъ!.. А Версаль? Всѣ эти залы... Прелестная Марія Антуанетта и... эти событія... Тамъ есть картина удивительная: "Dernier Арреl"... Что-то величественно страшное!..
Юрій смотрѣлъ на нее съ восторгомъ. Онъ былъ серьезный юноша -- много читалъ и много зналъ -- но тотъ блескъ, та свобода, съ какими его юная собесѣдница говорила о вещахъ, которыя ему представлялись только въ мечтахъ, какъ что-то далекое, недосягаемое -- совершенно подавляли его. Онъ чувствовалъ себя совсѣмъ ничтожествомъ передъ этою, по его мнѣнію, необыкновеннаго ума и образованія дѣвушкою. Онъ готовъ былъ расплакаться, стать ея вѣчнымъ рабомъ.
-- Ну, прощайте,-- прервала свою рѣчь Ненси, протягивая ему руку.-- Меня ужъ, вѣрно, ищетъ бабушка.
Онъ дрожащею рукою пожалъ ея маленькую, пухленькую ручку, а въ выраженіи его большихъ красивыхъ глазъ, за минуту передъ тѣмъ сіявшихъ такимъ невыразимымъ счастіемъ, вдругъ появилось что-то горькое, печальное. Ихъ свѣтъ потухъ -- они смотрѣли понуро.
Отъ Ненси не укрылась эта перемѣна, и самолюбивое, тщеславное чувство пріятно защекотало ея юное сердце.
-- Знаете что?..-- шопотомъ проговорила она.-- Будемъ каждый, каждый день встрѣчаться здѣсь, и чтобы никто не зналъ о нашихъ встрѣчахъ, а я вамъ буду очень много разсказывать обо всемъ, что знаю.
И она, оглядываясь, побѣжала вверхъ по обрыву; на самомъ краю остановилась на минуту, обернувшись, кивнула еще разъ Юрію головою и быстро скрылась въ чащѣ лѣса.
Онъ долго, долго стоялъ, не отрывая глазъ отъ того мѣста, гдѣ скрылась Ненси, точно ожидая ея возвращенія...