Бабушка Марья Львовна провела тревожную ночь. Она ломала себѣ голову надъ рѣшеніемъ такъ внезапно возникшаго предъ нею вопроса о замужествѣ Ненси.
"Но какъ же быть?.. Съ одной стороны, это -- безуміе, чистѣйшее безуміе!.." Но въ ушахъ бабушки еще слышались отчаянные крики Ненси... "Qui sait?-- avec un coeur si passionné! все можетъ случиться -- не углядишь!.." Въ воображеніи вставалъ образъ погибшей Ненси и... бабушка -- ея убійца! Марья Львовна содрогалась отъ ужаса... "Elle est si maladive, pauvre enfant,-- ее надо беречь". Марья Львовна старалась найти примиреніе въ новомъ "невѣроятномъ положеніи вещей". Ея мысли останавливались на Юріѣ и его высокой, неуклюжей фигурѣ, робкихъ, неловкихъ движеніяхъ... "Peut-être, èa passera, il est trop jeune... Но онъ возмужаетъ... il deviendra plus fort... онъ сложенъ недурно -- trop maigre... voilà le défaut... Et puis: надо одѣть у хорошаго портного... Il est un peu sauvage... поѣздка за границу... Парижъ... un bon entourage -- онъ развернется".
Неразрѣшимое, такимъ образомъ, становилось разрѣшимымъ. По мѣрѣ приближенія утра, Марья Львовна все находила новыя и новыя достоинства на оборотной сторонѣ медали. "II est pauvre -- тѣмъ лучше: онъ будетъ чувствовать себя обязаннымъ -- il sera comme esclave auprès de за femme belle et riche... Быть можетъ, она встрѣтитъ въ жизни... Qui sait?.. un homme"!.. Въ виду этихъ высшихъ соображеній, Юрій представлялся Марьѣ Львовнѣ почти идеальнымъ мужемъ... Покорный, довѣрчивый, недальновидный -- les qualités bien désirées pour un mari!.. А что онъ будетъ именно такимъ -- она не сомнѣвалась... Да, наконецъ, теперь... l'amour des enfants pures -- что можетъ быть прелестнѣе? Марья Львовна находила невозможнымъ лишать Ненси такого счастія: "И даже справедливо, чтобы первый обладатель прекрасной невинной дѣвушки -- былъ чистый, невинный мальчикъ... c'est fait!.."
Утромъ вопросъ былъ рѣшенъ окончательно, и бабушка съ достоинствомъ объявила свое рѣшеніе Ненси:
-- Ненси, mon enfant, все это очень... очень печально! Я не о томъ мечтала для тебя... Mais, que faire?-- пусть будетъ такъ, какъ ты того желаешь.
Ненси бросилась къ ней на шею, осыпая поцѣлуями, и ураганомъ понеслась, съ радостной вѣстью, въ обрыву.
Юрій уже ждалъ ее. Онъ забрался чуть не съ самаго утра и сгоралъ отъ нетерпѣнія.
-- Все рѣшено -- я выхожу за васъ замужъ! -- крикнула ему Ненси, сіяющая, запыхавшаяся...
Что-то невѣроятное произошло въ сердцѣ юноши. Онъ самъ не отдавалъ себѣ отчета въ своемъ чувствѣ. Онъ благоговѣлъ, онъ преклонялся передъ Ненси, обожалъ ее, готовъ былъ сложить за нее голову, но такой простой исходъ и на мысль ему не приходилъ. А теперь, вдругъ, все стало ясно для него. Ну да! она -- его жена! Иначе не могло быть, и не можетъ!
Весь трепетный, стыдливо и несмѣло, онъ протянулъ къ ней руки, а она прижалась крѣпко къ его молодой груди.
Въ травѣ стрекоталъ кузнечикъ, ручей тихо журчалъ, шумѣли деревья... И вся природа,-- свидѣтельница ихъ поцѣлуя,-- казалось, ликовала вмѣстѣ съ ними и пѣла имъ радостный гимнъ любви.
Они усѣлись на свой камень; они болтали, болтали что-то безсвязное, смѣялись, безпрестанно цѣлуясь,-- опять болтали, опять цѣловались, опять смѣялись...
-- Прощай!..-- сказала, наконецъ, раскраснѣвшаяся Ненси, цѣлуя его "въ послѣдній изъ послѣднихъ" разъ.-- Сегодня вечеромъ ты къ намъ придешь.
Вечеромъ бабушка ласково встрѣтила молодого человѣка и даже произнесла нѣчто въ родѣ маленькой рѣчи по поводу его будущихъ обязанностей относительно Ненси и серьезности предстоящаго шага. Она сняла со стѣны старинный образъ Скорбящей Божіей Матери,-- "que ma chère mère m'а bénite" -- и благословила, растроганная, со слезами на глазахъ, "les enfants terribles et bien aimés",-- какъ назвала она счастливую пару юнцовъ. А такъ какъ, по ея мнѣнію, вопросъ окончательно рѣшенъ,-- "то нечего дѣлать излишнихъ проволочекъ, безполезно мучить бѣдныхъ дѣтей" -- условлено было обвѣнчать ихъ какъ можно скорѣе, дать насладиться семейнымъ счастіемъ и затѣмъ ѣхать втроемъ въ Парижъ, на всю зиму.
Въ чаду, въ угарѣ, счастія Юрій позабылъ совсѣмъ, что въ сентябрѣ обязанъ будетъ явиться въ консерваторію. Онъ сразу растерялъ всѣ свои мысли, понятія о пространствѣ и времени; вѣра въ призваніе, жажда жизни -- все это страннымъ образомъ спуталось, переплелось и даже точно исчезло изъ памяти, заслоняемое однимъ безумнымъ, всевластнымъ чувствомъ. Ему казалось, что онъ на все долженъ смотрѣть глазами Ненси, думать ея мыслями и жить только для нея, для нея одной! Остального не существовало больше!.. А бабушка, эта чудная бабушка, устроивающая его счастіе, была для него теперь идеаломъ добра и великодушія!
Въ такомъ полу-опьяненномъ состояніи вернулся онъ домой.
-- Мама, знаешь, я женюсь!..-- сразу объявилъ онъ, распахнувъ настежь стеклянную дверь балкона.
Мать, сидѣвшая у лампы съ работой въ рукахъ, не вдругъ поняла его.
-- Ну да -- я женюсь!
Наталья Ѳедоровна продолжала глядѣть на него, по прежнему, съ полнымъ недоумѣніемъ:
-- Ты, кажется, съ ума сошелъ,-- медленно произнесла она.
Юрій вспыхнулъ и разсказалъ ей подробности своего романа.
Пока онъ говорилъ о тайныхъ встрѣчахъ у обрыва, о своихъ горячихъ чувствахъ въ дѣвочкѣ -- Наталья Ѳедоровна понимала все. Но когда вышла на сцену бабушка съ своимъ согласіемъ и благословеніемъ -- Наталья Ѳедоровна была просто возмущена: она прямо не могла постигнуть -- какъ эта важная старуха, опытная и, повидимому, разсудительная, рѣшается вѣнчать дѣтей, которымъ нужно еще учиться и готовить себя къ жизни?!
-- Это невозможно!-- воскликнула она съ негодованіемъ.
-- Я связанъ словомъ!.. Я жить безъ нея не могу!.. Мнѣ больно, что ты такъ странно отнеслась къ моему счастью...
Губы Юрія подергивались, онъ былъ блѣденъ, голосъ его звучалъ нервно.
Натальей Ѳедоровной овладѣло отчаяніе.
-- Пойми ты, пойми, мой бѣдный, неразумный мальчикъ,-- вѣдь это твоя гибель, гибель!.. Ты долженъ учиться, ты долженъ работать, ты долженъ быть свободенъ. Пойми!.. Вѣдь ты погибъ тогда для музыки, погибъ!.. Тебѣ надо окрѣпнуть, стать на ноги -- ты будешь человѣкъ, тогда женись... А это... Боже мой!.. Родной мой, ненаглядный мой, опомнись!.. Ну, ты меня... меня хоть пожалѣй!..
Юрій сидѣлъ мрачный, сдвинувъ упрямо брови и устремивъ глаза въ одну точку. Вдругъ лицо его все перекосилось, и онъ зарыдалъ глухо, беззвучно.
Мать обняла его, сама задыхаясь отъ слезъ.
-- Мой дорогой... мой любимый... Ну, послушай: я помогу тебѣ... я увезу тебя... Передъ тобой работа, передъ тобой жизнь, можетъ быть, полная славы и удачъ... Развѣ можно всѣмъ этимъ жертвовать ради дѣтской минутной прихоти... Она пройдетъ -- повѣрь мнѣ -- такъ же внезапно, какъ пришла... Но ты не долженъ больше видѣться, родной мой, умоляю!.. Ты дай мнѣ слово... Слышишь?.. Слышишь?..
Онъ отрицательно покачалъ головою.
Отчаянье Натальи Ѳедоровны возросло. Теперь къ нему примѣшивалось еще безсильное, горькое негодованіе.
-- А, ты вотъ какъ!..-- сказала она съ горькимъ упрекомъ.-- Тебѣ все равно, что я тутъ унижаюсь передъ тобою, прошу и умоляю... Ты хочешь, чтобы я поступила съ тобою иначе?.. Ну, хорошо!.. Такъ слушай же: я запрещаю... Слышишь -- запрещаю!.. Я твоя мать... Я тебя пою, кормлю, воспитываю, и не позволю, чтобы какая-то выжившая изъ ума старуха и взбалмошная дѣвчонка распоряжались твоей судьбой. Я не позволю!.. И если ты посмѣешь идти противъ моей воли -- ты мнѣ не сынъ!
Юрій всталъ и, пошатываясь, вышелъ изъ комнаты.
-- Одумается... Онъ слишкомъ любитъ музыку... При томъ, онъ -- нѣжный сынъ... онъ -- умный мальчикъ...
Прошло двѣ недѣли. Молча сходились къ чаю, къ обѣду и ужину мать и сынъ, молча расходились, и каждому точно страшно было порвать это тяжелое, подневольное молчаніе. Подневольное потому, что, въ сущности, каждому хотѣлось говорить, но рабы своего самолюбія или, вѣрнѣе, ложнаго стыда -- они молчали и расходились еще болѣе угнетенными. Рѣшимость Юрія крѣпла съ каждымъ днемъ; всякія другія соображенія меркли передъ нею, хотя онъ старался быть безпристрастнымъ и разсудительнымъ. Забывая обидную сторону разговора съ матерью, онъ становился на ея точку зрѣнія и взвѣшивалъ все дурное, что могло произойти отъ его поступка. Но тутъ же, какъ сквозь пелену тумана, глядѣли на него живые, повелительные глаза, и охваченный молодой безумной страстью, онъ забывалъ все остальное, кромѣ нихъ.
-- Жизнь за тебя!..-- И онъ сгоралъ непреодолимымъ желаніемъ отдать за нее жизнь. Тогда и мать, и его личныя стремленія и вопросы будущности сводились въ такой ничтожной величинѣ, по сравненію съ этимъ отважнымъ порывомъ, что всякое колебаніе становилось невозможнымъ. Свиданія у обрыва не прекращались; юношеская робкая страсть дѣлала еще сильнѣе несознаваемую жажду любви.
Дома Ненси капризничала и злилась. Бабушка, свыкшаяся съ мыслью, что "сумасбродство" должно совершиться, разъ этого желаетъ ея Ненси, болѣе всего опасалась за ея нервы и готова была всячески способствовать даже ускоренію этого "сумасбродства", лишь бы Ненси была спокойна.
Однажды, шагая по отцовскому кабинету въ то время, когда мать сидѣла за работой въ гостиной, погруженная въ невеселую думу, Юрій былъ какъ-то особенно мраченъ. Онъ останавливался, точно желая что-то припомнить, нервно вздрагивалъ при малѣйшемъ шорохѣ, въ глазахъ его то-и-дѣло вспыхивалъ фосфорическій странный огонь; то вдругъ онъ складывалъ руки крестъ-на-крестъ на груди и прислонясь въ стѣнѣ закрывалъ глаза, какъ бы чѣмъ-то подавленный. Утромъ онъ пропалъ изъ дому, къ обѣду не явился. Долго дожидалась его, до поздней ночи, взволнованная, оскорбленная его выходкой мать.
Прошелъ второй день -- то же самое. Отгоняя отъ себя мысль о чемъ-нибудь дурномъ, Наталья Ѳедоровна еще тверже рѣшила не уступать.
-- Поблажитъ и успокоится.
Съ цѣлью унять сердечную тревогу, да, можетъ быть, и просто по женской слабости, желая найти для себя въ чемъ-нибудь опору, она отправилась въ кабинетъ покойнаго мужа, гдѣ въ письменномъ столѣ хранилась ея еще дѣвическая съ нимъ переписка. Часто, въ минуты тоски или жизненныхъ затрудненій, она искала въ этихъ письмахъ поддержки, сладкаго забвенія и, переносясь воспоминаніемъ въ лучшую пору своей жизни, почерпала силы и стойкость для борьбы. Дрожащей рукою, сгорая отъ нетерпѣнія, выдвинула она незапертый ящикъ стола. Быстрымъ движеніемъ вынула бумаги и... остолбенѣла: тутъ же хранились документы Юрія -- его метрика -- ихъ не было...
Черезъ минуту на крыльцѣ раздавался ея энергичный, нервный голосъ, а черезъ полчаса плотныя, откормленныя лошади мчали ее въ Гудауровскую усадьбу.
Марья Львовна встрѣтила ее изысканно-любезно.
-- Скажите, вы не видѣли моего сына?-- вмѣсто всякихъ привѣтствій, спросила взволнованно Наталья Ѳедоровна.
-- Я ихъ отправила, милыхъ дѣтей... вы развѣ не знаете?
У Натальи Ѳедоровны похолодѣло сердце.
-- Куда?
-- Здѣсь не совсѣмъ удобно -- всѣ слишкомъ знаютъ... Предметъ ненужныхъ разговоровъ... А мнѣ устроилъ нашъ священникъ -- отецъ Иванъ... il а son fils pas loin d'ici, верстъ шестьдесятъ... Онъ далъ письмо... У нихъ прекрасный экипажъ... при нихъ старый лакей... Тамъ и свидѣтели, и все уже улажено.
-- Куда же они поѣхали?
Марья Львовна посмотрѣла съ удивленіемъ на обезумѣвшую и ничего не понимавшую Наталью Ѳедоровну.
-- Вѣнчаться.
Наталья Ѳедоровна отчаянно вскрикнула и схватилась за грудь.
-- Что вы сдѣлали!.. Боже мой, что вы сдѣлали!..
Она искала опоры я опустилась на первый попавшійся стулъ.
Марья Львовна нашла всю эту сцену неприличной въ высшей степени.
"Она, кажется, съ ума сошла -- cette pauvre femme: придти въ чужой домъ и устроивать исторіи"!..
-- Но что вы сдѣлали!.. Ахъ, что вы сдѣлали!..-- какъ въ бреду бормотала Наталья Ѳедоровна, качая головой изъ стороны въ сторону.-- Боже, Боже мой!.. Горе!.. непоправимое горе!..
Марья Львовна почувствовала себя наконецъ оскорбленной.
-- Вы очень взволнованы и не можете дать отчета въ своихъ словахъ,-- сдержанно обратилась она въ Натальѣ Ѳедоровнѣ.-- Но я васъ попрошу опомниться и говорить иначе.
Наталья Ѳедоровна посмотрѣла на нее помутившимися глазами: "Что говоритъ она, эта старуха, сгубившая такъ подло ея сына"?
Она разжала губы, и у нея вырвался хриплый вопль:
-- Вы... вы -- убійца!..
-- Позвольте...
-- Да, убійца!.. Вы погубили все -- талантъ и жизнь.
-- Я попрошу васъ говорить потише,-- остановила ее Марья Львовна, вся, въ свою очередь, дрожащая отъ негодованія.-- Поти-ше!.. Позвольте вамъ напомнить, что не вы, а скорѣе я должна была бы такъ кричать; но я иначе воспитана, и потому великодушно предоставляю это право вамъ. Вашъ сынъ получаетъ все -- молодость, красоту, богатство, родовитое имя... Шальное счастье!.. Право, онъ родился въ сорочкѣ, этотъ мальчишка!.. А я вовсе не для того ростила, холила, воспитывала внучку, чтобы устроить ей такую незавидную судьбу... Талантъ?.. да, это мило и... больше ничего... Ни племени, ни роду! Артистъ?.. Я очень рада послушать его въ своей гостиной, но... породниться? Нѣтъ, ma foi, это совсѣмъ нелѣпо!.. Да если бы самъ Рубинштейнъ... самъ Рубинштейнъ воскресъ и сталъ просить руки моей прелестной Ненси -- я бы сочла такой бракъ для нея унизительнымъ. Да!.. Но, впрочемъ... препирательства теперь излишни -- tout est fini. Они могутъ пріѣхать съ минуты на минуту и мы должны ихъ встрѣтить весело. Позвольте, ma cbère dame, я покажу вамъ все, что я могла устроить такъ на-скоро.
Она повела едва держащуюся на ногахъ Наталью Ѳедоровну въ комнату, предназначенную для молодыхъ.
Это была высокая, немного темноватая комната окнами въ садъ, что придавало ей особый поэтическій колоритъ. По срединѣ красовалась изящная, старинная, краснаго дерева съ бронзой, широкая кровать, когда-то служившая брачнымъ ложемъ для самой бабушки, Марьи Львовны. Нѣжный батистъ наволочекъ на подушкахъ, тончайшія голландскія простыни и необыкновенной работы вышитое шолковое одѣяло, давно приготовленное въ приданое Ненси,-- все было осыпано почти сплошь живыми розами всѣхъ оттѣнковъ и цвѣтовъ. У изголовья колыхались двѣ исполинскія развѣсистыя пальмы. Въ вазахъ, кувшинахъ и просто на полу благоухали цвѣты, наполняя ароматомъ комнату. Чтобы достать цвѣты, еще наканунѣ, былъ посланъ въ губернскій городъ нарочный, опустошившій почти всѣ оранжереи и мѣстный ботаническій садъ. Въ имѣніи не было ни цвѣтовъ, ни оранжерей. Практичный Адольфъ Карловичъ давно ихъ уничтожилъ, находя излишнимъ занимать рабочія руки подобнымъ вздоромъ.
-- Не правда ли, какъ мило? Они будутъ покоиться среди розъ!-- восхищалась своей выдумкой старуха.
Наталья Ѳедоровна, боясь каждую минуту лишиться сознанія, печальными глазами смотрѣла на широкую кровать, на это ложе, усыпанное розами, и оно казалось ей эшафотомъ для ея бѣднаго, бѣднаго сына.
-- Позвольте мнѣ воды!-- пролепетали ея поблѣднѣвшія губы.
-- Ахъ, Боже мой, chère, вамъ дурно... Пойдемте въ мою спальню,-- вамъ необходимо придти въ себя.
Она увела совершенно ослабѣвшую Наталью Ѳедоровну, напоила ее каплями, причесала, даже слегка напудрила, увѣряя, что это необходимо, потому что у нея распухло отъ слезъ лицо.
Наталья Ѳедоровна безвольно подчинялась -- ей было все равно теперь. Словно огромный, страшный камень упалъ на нее неожиданно и придавилъ ее.
Послышались отдаленные звуки колокольчика.
-- Voilà nos enfants!.. Ради Бога, chère, soyez prudente! Вы знаете, первое впечатлѣніе, первыя минуты счастья... ихъ омрачать нельзя.
Наталья Ѳедоровна пріободрилась. Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, что кончено, того ужъ не вернешь. Она пошла съ Марьей Львовной въ залъ -- встрѣтить молодыхъ -- и даже улыбалась.
Бубенчики дрогнули у самаго крыльца. Въ комнату вбѣжала вся раскраснѣвшаяся Ненси. За нею шелъ Юрій, сіяющій и радостный. Увидѣвъ мать, онъ вздрогнулъ и подался назадъ; но она улыбнулась, и инстинктивно онъ ринулся къ ней, осыпая ея руки, шею, губы поцѣлуями..
Ненси подошла къ ней смущенная и торжествующая. Наталья Ѳедоровна отъ глубины своего раненнаго материнскаго сердца поцѣловала ее -- точно этимъ поцѣлуемъ внутренно передавала ту любовь, какою прелестная Ненси должна была осчастливить своего юнаго мужа.
Въ столовой выпили шампанское, и послѣ ужина молодую чету ввели въ приготовленную для нея спальню. Ненси, увидя странно декорированную комнату, всю утопающую въ цвѣтахъ, вскрикнула отъ неожиданнаго впечатлѣнія радости и страха, охватившихъ ея молодое сердце.
Бабушка перекрестила сконфуженную, трепещущую, готовую расплакаться Ненси.
Наталью Ѳедоровну она не отпустила домой, уговоривъ остаться ночевать,-- на что съ радостью согласилась бѣдная мать, чувствуя, какую страшную, мучительную пытку вынесла бы она возвратясь теперь въ свой осиротѣлый домъ.
Утромъ пришлось долго ожидать появленія новобрачныхъ изъ спальни. Бабушка мечтательно-слащаво улыбалась.
Они вышли свѣжіе и прекрасные. Юрій видимо конфузился своего новаго положенія. Онъ даже стѣснялся говорить Ненси "ты". А она имѣла самый побѣдоносный видъ и командовала мужемъ. Но все-таки обоимъ было какъ будто не по себѣ, даже въ присутствіи близкихъ, и, на-скоро выпивъ кофё, они убѣжали, какъ вырвавшіеся на волю звѣрки, къ своему возлюбленному обрыву.
-- Нѣтъ, ужъ какая теперь консерваторія!.. и думать нечего...-- печально сокрушалась Наталья Ѳедоровна, возвращаясь домой.