Когда изъ темной дали показались три огненныхъ фонаря локомотива, Ненси, ходившая по дебаркадеру съ Эсперомъ Михайловичемъ, едва сдержала готовый вырваться изъ стѣсненной груди крикъ. Она судорожно схватила своего спутника за руку.
Гремя цѣпями, поѣздъ медленно подползалъ къ платформѣ. Замелькали въ окошкахъ лица пассажировъ, забѣгали носильщики, засуетились пришедшіе встрѣчать.
Съ площадки вагона второго класса соскочилъ высокій, блѣдный молодой человѣкъ, съ русой бородкой. Ненси едва узнала въ немъ Юрія -- такъ онъ перемѣнился за эти четыре мѣсяца. Онъ похудѣлъ и сильно возмужалъ.
-- Ненси!.. Ненси!.. Нен-си!..-- крикнулъ онъ прерывающимся отъ волненія голосомъ, бросаясь въ ней, а его сѣрые, лучистые глаза подернулись влагою.-- Голубушка, родная!
-- Позвольте познакомиться, въ качествѣ близкаго друга вашей семьи,-- поспѣшилъ отрекомендоваться Эсперъ Михайловичъ.
-- Ахъ, очень, очень радъ,-- потрясалъ его руку Юрій, не отрывая глазъ отъ Ненси и смѣясь безотчетнымъ, ребячьимъ смѣхомъ.
-- Голубушка... родная... родная!-- повторялъ онъ все тѣ же слова, не зная, чѣмъ и какъ проявить свою радость.
Улыбаясь привѣтливо и грустно, Ненси едва держалась на ногахъ.
-- Какая ты стала красавица!..-- съ восторгомъ воскликнулъ Юрій:-- еще лучше, чѣмъ прежде!
-- Однако, гдѣ же ваши вещи?.. надо вещи... багажъ...-- суетился Эсперъ Михайловичъ.
-- Да... да... да...
Но Юрій вдругъ весело неудержимо засмѣялся.
-- Да что же я? Вѣдь у меня вотъ только что въ рукахъ -- я весь багажъ.
-- Такъ ѣдемъ, ѣдемъ поскорѣе!
-- Привезъ!-- съ торжественностью доложилъ Эсперъ Михайловичъ ожидавшимъ въ столовой Марьѣ Львовнѣ и Войновскому.
Дверь настежь распахнулась.
-- Здравствуйте, бабушка!-- и Юрій, съ свѣтлымъ, радостнымъ лицомъ, поцѣловалъ у старухи руку.
-- Здравствуй, здравствуй,-- нѣсколько сухо, хотя любезно отвѣтила Марья Львовна.
-- А вотъ,-- она округленнымъ жестомъ показала на Войновскаго,-- вотъ познакомься: нашъ родственникъ и другъ -- Борисъ Сергѣевичъ...
-- Прошу любить и жаловать,-- откликнулся Войновскій.
Юрій, съ благодушнымъ видомъ, потянулся поцѣловаться съ нимъ.
"Да это совсѣмъ щенокъ, не ст о ящій вниманія!" -- подумалъ Войновскій, не безъ нѣкотораго ревниваго чувства разглядывая лицо и угловатую фигуру молодого человѣка.
Юрій безпокойными глазами искалъ Ненси. Она вошла немного неувѣренной походкой и, потупивъ взоръ, сѣла за столъ.
-- Ну, присаживайтесь къ вашей молодой супругѣ,-- развязно проговорилъ Войновскій, стараясь придать какъ можно больше добродушія своему тону.
-- Какъ же твои музыкальныя дѣла?-- спросила Марья Львовна, подавая Юрію стаканъ горячаго чаю.
Молодой человѣкъ сталъ съ увлеченіемъ разсказывать о своихъ занятіяхъ, о профессорахъ, о личныхъ впечатлѣніяхъ, и радостныхъ, и непріятныхъ. Онъ быстро перескакивалъ съ одного предмета на другой, то снова возвращался въ старымъ, то забѣгалъ впередъ.
-- Вашъ чай,-- предупредительно напомнилъ ему Эсперъ Михайловичъ.
-- Ахъ, да!-- прищуривъ свои близорукіе глаза, Юрій отхлебнулъ изъ стакана и съ тѣмъ же жаромъ принялся опять разсказывать.
Ненси слушала его жадно, любовалась его дѣтски-откровенной улыбкой, и прежняя, маленькая Ненси, у обрыва, точно снова воскресла въ ней; но... черные глаза сидящаго противъ нея человѣка слишкомъ краснорѣчиво напоминали ей о дѣйствительности. Ненси чувствовала на себѣ ихъ властный, пристальный взглядъ, и ея юное бѣдное сердце замирало передъ ужасомъ роковой правды.
На другой день пріѣхала Наталья Ѳедоровна изъ деревни. Марья Львовна, скрѣпя сердце, предоставила въ распоряженіе гостьи свой кабинетъ, которымъ, впрочемъ, сама никогда не пользовалась.
-- Не могу сказать, чтобы присутствіе этой прелестной родни меня особенно радовало,-- откровенно признавалась она Войновскому.
Цѣлый день безпрестанно раздавались звонки. Близкіе знакомые спѣшили принести свои поздравленія, а еще незнакомые близко, но жаждущіе войти въ домъ -- пользовались удобнымъ случаемъ явиться въ первый разъ съ визитомъ.
Пока Ненси съ бабушкой принимали въ гостиной сановныхъ и несановныхъ посѣтителей, Юрій сидѣлъ, вмѣстѣ съ матерью, въ дѣтской у маленькой Муси.
Наталья Ѳедоровна нашла въ сынѣ перемѣну къ лучшему.
-- Это ничего, голубчикъ, что ты похудѣлъ: занимался сильно -- это естественно... Твой бодрый духъ меня радуетъ -- вотъ что! А тѣло мы съ тобой нагуляемъ лѣтомъ.
Несмотря на просьбы Ненси, Юрій не захотѣлъ выйти въ гостиную.
-- Оставь его сегодня, милая,-- говорила Наталья Ѳедоровна, нѣжно цѣлуя Ненси:-- вѣдь онъ усталъ съ дороги; времени еще много впереди.
А Юрій, съ перваго же дня, почувствовалъ себя точно чужимъ въ этомъ родномъ для него домѣ. Онъ такъ, за послѣдніе четыре мѣсяца, привыкъ въ своей крошечной, скромной, съ роялью, комнатѣ, къ одиночеству и тишинѣ, что гамъ и сутолока свѣтской жизни, въ какую онъ сразу попалъ, хотя не принимая участія, какъ бы оглушали его, и въ вечеру онъ почувствовалъ себя совсѣмъ точно разбитымъ. Послѣдующіе дни были тоже неутѣшительны. Въ домѣ вставали поздно, пили кофе, завтракали, затѣмъ начинались всевозможныя посѣщенія. Являлись нарядныя дамы и мужчины; знакомясь съ Юріемъ, они считали своей обязанностью надоѣдать ему разспросами о консерваторіи и восхищаться музыкой. Казалось, всѣмъ этимъ людямъ рѣшительно больше нечего было дѣлать, какъ только одѣваться нарядно и ѣздить съ визитами. Но больше всего возмущала Юрія личность Эспера Михайловича. Уже въ утреннему кофе раздавался его порывистый звонокъ, онъ влеталъ въ столовую, сообщалъ, захлебываясь, всѣ животрепещущія новости, выпивалъ чашку кофе и исчезалъ; иногда снова появлялся къ обѣду, иногда пропадалъ до самаго вечера и, видимо утомленный проведеннымъ днемъ, усаживался за безикъ съ Марьей Львовной.
Тоскливо слушалъ Юрій скучное пѣніе Лигуса и чувствительныя разглагольствованія о своихъ добродѣтеляхъ Нельмана, и восторги Ласточкиной по поводу удачно найденной, наконецъ, пьесы, и ея злыя, несносныя сплетни про всѣхъ и про вся; съ удивленіемъ и любопытствомъ смотрѣлъ онъ на странную полубогиню Серафиму Константиновну, какъ-то важно, нехотя, сквозь зубы, роняющую слова, и на полковника Ерастова.
Всѣ эти люди казались ему такими далекими отъ настоящей правды жизни, совсѣмъ ненужными и неизвѣстно зачѣмъ и для какой цѣли живущими за свѣтѣ!... Да и сама Ненси, его прелестная, милая Ненси, стала точно совсѣмъ другою. То возбужденно веселая, то капризно плаксивая,-- то будто избѣгала она его, то осыпала порывистыми ласками.
"И все это отъ безтолковой, праздной жизни",-- думалъ онъ съ болью въ сердцѣ.
Ему хотѣлось подѣлиться съ кѣмъ-нибудь своими тяжелыми, печальными думами, но какой-то внутренній инстинктъ останавливалъ его говорить объ этомъ съ матерью. Напротивъ, онъ старался казаться передъ нею веселымъ и беззаботнымъ.
Наталью Ѳедоровну изумляло въ немъ одно -- онъ почти не притрогивался въ инструменту.
-- Что же ты не играешь совсѣмъ?-- спрашивала его встревоженная этимъ обстоятельствомъ мать.
-- Я усталъ просто,-- успокоивалъ онъ ее.-- Праздники теперь, наиграюсь еще,-- вѣдь я не меньше шести часовъ играю ежедневно.
-- Ненси, когда я кончу курсъ въ консерваторіи, я бы хотѣлъ жить совсѣмъ иначе,-- сказалъ онъ разъ серьезно женѣ, когда они сидѣли вдвоемъ въ ея голубомъ, нарядномъ будуарѣ.-- Такая жизнь, по моему, безнравственна... Вѣдь ты со мной согласна, Ненси? да?-- допрашивалъ онъ ее, волнуясь.-- Вѣдь это все не нужно -- правда?... Всѣ эти экипажи, лошади, кареты, лакеи, повара?...
Ненси упорно молчала.
-- По моему, такъ жить не хорошо!.. Душа, ты понимаешь,-- душа тутъ погибаетъ...
И онъ смотрѣлъ на нее полными ожиданія и муки глазами, не понималъ ея молчанія и мучился имъ.
А Ненси, хотя и наряжалась, и принимала гостей, и выѣзжала, и даже рѣшилась взять маленькую роль, для предстоящаго любительскаго спектакля,-- переживала адскія муки въ душѣ. Какъ ребенокъ, боящійся темноты, бѣжала она отъ себя самой, отъ того страшнаго, что неотступно давило ей грудь. Все была напрасно. Оно, это страшное, не повидало ни на минуту, упорна и зло точило сердце, моэгъ!..
Войновскій былъ съ нею почтителенъ и холодно любезенъ, ни разу не поцѣловалъ у нея даже руки, и Ненси была ему за это благодарна. Напротивъ, все свое вниманіе онъ обратилъ на Юрія, но его предупредительная доброта стѣсняла молодого человѣка, и тотъ какъ-то безотчетно сторонился отъ этого блестящаго, красиваго господина, находя его въ то же время интереснымъ.
Тяжелымъ кошмаромъ пролетѣли для Юрія двухнедѣльныя каникулы, и онъ уѣхалъ измученный, недоумѣвающій, твердо рѣшись работать, не покладая рукъ, чтобы скорѣе стать на ноги и вырвать Ненси изъ этой сокрушающей его обстановки.
"Ненси, Ненси!-- писалъ онъ ей изъ Петербурга, сейчасъ же по своемъ пріѣздѣ.-- За эти двѣ недѣли намъ не пришлось ни разу поговорить какъ слѣдуетъ. Ты отъ меня точно ушла куда-то; а еслибы ты знала, какъ много хотѣлось сказать, какъ многое теперь рветъ на части мнѣ грудь, не находя исхода. Я не хочу стѣснять твоей свободы, я не хочу навязывать своихъ симпатій, взглядовъ... я могу только просить, умолять. Я молодъ, я такъ же мало знаю жизнь, какъ ты, или немногимъ больше; я только чувствую душой, что тамъ, гдѣ ты живешь, что тѣ, среди которыхъ ты живешь -- забыли, потеряли правду. Я чувствую, что есть что-то въ насъ высшее, чѣмъ жалкая земная оболочка, и это высшее, во мнѣ, зоветъ тебя теперь, тоскуетъ о тебѣ... Ненси! вернись такою, какъ была,-- стань прежней"...
Ненси читала и перечитывала это письмо, обливая его слезами, не зная, что ей отвѣчать. Но, пересиливъ свое волненіе, она присѣла въ письменному столу и съ болью въ сердцѣ, съ отвращеніемъ къ самой себѣ, написала короткій, успокоительный отвѣтъ.
Она провела нѣсколько мучительныхъ ночей, и Войновскому стоило много труда, чтобы снова все вошло въ прежнюю волею.
-- Послушай,-- говорила ему Ненси, въ первое ихъ возобновленное свиданіе, въ охотничьемъ домикѣ, куда они пріѣхали, ловко исчезнувъ съ танцовальнаго вечера, гдѣ Ненси была, на этотъ разъ, безъ бабушки:-- вѣдь такъ продолжать нельзя... скажемъ все, и я уйду къ тебѣ!
-- Что же будетъ дальше?-- мрачно спросилъ Войновскій.
-- Я... я не знаю... Ну, берутъ разводъ... ну, женятся... Это все-же честнѣе...
-- Ты думаешь -- такъ это все легко?.. Да, наконецъ, я не считаю себя вправѣ... Да! не считаю себя вправѣ,-- подтвердилъ онъ горячо, видя полные недоумѣнія и испуга глаза Ненси.-- Это ли не эгоизмъ: старикъ, идущій къ склону жизни... Ну, пять-шесть лѣтъ, ну,-- десять... Что же дальше?.. И ради этого разбить семью, чужія молодыя жизни? Да я себя бы не уважалъ!.. Ну, наконецъ, хорошо! Представь себѣ: я былъ бы такъ слабъ духомъ, что допустилъ бы все это безуміе. Ты можешь поручиться за исходъ? Ты можешь поручиться,-- повторилъ онъ съ еще большею силой,-- что этотъ мальчикъ не выдержитъ удара и не пуститъ себѣ пулю въ лобъ?-- возвысилъ онъ чуть не до крика свой голосъ.
Ненси вся похолодѣла.
-- Тебѣ, конечно, подобная картина не приходила въ голову?-- продолжалъ онъ нервно и торопливо.-- Ну, такъ представь себѣ: какое же возможно счастье, когда между людьми стоитъ мертвецъ?!
Ненси слушала его, ощущая какую-то неуловимую фальшь, но слова были полны такого благородства, голосъ дрожалъ, въ глазахъ горѣлъ огонь... Да! Это былъ мученикъ, жертвующій своимъ счастьемъ во имя чужого благополучія.
-- Люби меня!-- прошептала она, задыхаясь отъ ужаса и смятенія: -- чѣмъ больше я преступна, тѣмъ больше ты люби меня!