Жизнь Ненси осложнилась прибавленіемъ новыхъ занятій: начались репетиціи любительскаго спектакля и сеансы у Серафимы Константиновны. Ненси рѣшительно не имѣла ни минуты свободной.
Серафима Константиновна писала ее лежащею на черной медвѣжьей шкурѣ, съ золотымъ обручемъ на головѣ и живописно распущенными по плечамъ волосами. Наверху искусно сгруппированныя, рѣдѣющія облака изображали голову Юпитера; немного ниже, сбоку, въ лучахъ розоваго разсвѣта, на колесницѣ спускалась Аврора, осыпая розами черный, пушистый мѣхъ, на которомъ лежала Ненси. Картина называлась: "Отдыхающая весна", и художница рѣшила послать ее на выставку въ Петербургъ.
Серафима Константиновна набросала эскизъ, чтобы показать его Марьѣ Львовнѣ. Та осталась очень довольна идеей, но нашла изображеніе "Весны" нѣсколько откровеннымъ и попросила закутать Ненси хотя бы въ бѣлый прозрачный газъ.
-- Все-же это будетъ скромнѣе. Я покупаю у васъ теперь же эту картину... заранѣе,-- прибавила она.
Отчасти по недостатку средствъ, а главное для большаго количества свѣта, супруги Крачъ забрались на самый верхъ большого, заново отстроеннаго, каменнаго дома. Квартира ихъ помѣщалась въ четвертомъ этажѣ. Лучшая комната была обращена въ мастерскую, гдѣ среди блеклыхъ кусковъ старинныхъ матерій висѣли эскизы и картины Серафимы Константиновны, изобилующія такими же блеклыми, точно потускнѣвшими красками. Она не любила ничего яркаго ни въ природѣ, ни на полотнѣ. Затѣмъ имѣлись: маленькая, небогато, но со вкусомъ убранная гостиная, столовая и спальня, гдѣ возлѣ украшенной балдахиномъ кровати Серафимы Константиновны пріютились: простая, скромная кроватка и письменный столъ бѣленькаго Крача, доводившаго до minimum'а свои личныя потребности, во имя удобствъ и прихотей талантливой супруги.
Ненси пріѣзжала часовъ въ одиннадцать каждый день, такъ какъ художница торопилась работой, боясь потерять "минуту настроенія".
Когда сеансъ, въ виду свѣтлаго дня, затягивался, Серафима Константиновна приказывала подать завтракъ въ мастерскую и въ своемъ оригинальномъ сѣромъ рабочемъ костюмѣ, похожемъ на греческій хитонъ или римскую тунику, сама прислуживала "Отдыхающей веснѣ". Изящными, бѣлыми ручками наливала она шоколадъ въ красивыя, ею самой расписанныя чашки, подкладывала сухарики, очищала грушу или апельсинъ, не пропуская случая нѣжно поцѣловать свою прелестную "натуру".
Сначала Ненси стѣснялась необычайностью всей обстановки, но вскорѣ она привыкла къ тому, находя все это забавнымъ и даже интереснымъ.
Репетиціи спектакля тоже не особенно ладились. М-me Ранкевичъ то капризничала, то вовсе не пріѣзжала, и зачастую, прождавъ ее напрасно, собравшіеся расходились.
-- Бѣдная!.. Я ее не обвиняю, разрывъ почти совершился,-- таинственно сообщала Ласточкина:-- ей, конечно, теперь ни до чего, она голову потеряла, обращалась даже въ отцу Никодиму, чтобы повліялъ,-- еще таинственнѣе присовокупляла директорша,-- ничего не помогло!.. Однако, что же намъ!..-- забывъ черезъ минуту свои сожалѣнія, возмущалась она:-- у меня тоже главная роль, а мы еще ни разу не репетировали изъ-за этой злосчастной кривляки!..
Въ послѣднихъ числахъ февраля, совершенно неожиданно, какъ снѣгъ на голову свалилась Сусанна. Не оповѣстивъ заранѣе о своемъ пріѣздѣ, она явилась въ утреннему кофе, бодрая и свѣжая, несмотря на три дня, проведенные въ вагонѣ.
Марья Львовна до того растерялась отъ неожиданности ея появленія, что сначала даже какъ будто обрадовалась непрошенной гостьѣ. Она сейчасъ же устроила дочь въ небольшой угловой комнатѣ, рядомъ съ комнатой Ненси. Пока переносили и ставили на мѣсто сундуки, Сусанна успѣла шопотомъ сообщать матери, что ея романъ съ итальянцемъ кончился очень печально; изъ ревности этотъ "brigand" чуть не застрѣлилъ ее, и теперь она -- "seule" и "abandonnée".
Она сразу вошла въ жизнь своей семьи, очаровала своей внѣшностью и особымъ складомъ заграничной дамы всѣхъ друзей и знакомыхъ Марьи Львовны.
-- У насъ теперь: bébé-charmeuse и maman-charmeuse!-- восклицалъ въ восхищеніи Эсперъ Михайловичъ.
-- А grand' maman?-- спросила его слащаво Сусанна, наивно поднимая свои, и безъ того круглыя, черныя брови.
-- La pins grande de toutes les charmeuses...-- нашелся изворотливый Эсперъ Михайловичъ.
-- Trop vieille déjà, mon cher,-- произнесла сухо Марья Львовна, недовольная и Сусанной, и этимъ разговоромъ.
Практическая мамаша предвидѣла все впередъ. Она знала, что Марьей Львовной составлено духовное завѣщаніе всецѣло въ пользу внучки, и была поэтому черезчуръ ласкова и предупредительна съ Ненси, видимо заискивая въ ней.
Однажды, послѣ обѣда, она нѣжно обняла дочь и, прогуливаясь съ нею по большой залѣ, стала участливо разспрашивать о Юріѣ, о ихъ отношеніяхъ, планахъ въ будущемъ... сожалѣла, въ то же время, о ихъ настоящей разлукѣ.
Ненси ножемъ рѣзали по сердцу всѣ эти вопросы. Она не могла на нихъ отвѣчать; она только все ближе и ближе прижималась къ матери, какъ бы ища защиты.
-- Ты точно боишься меня?-- удивлялась ея молчанію Сусанна.-- Но я понимаю и не виню!.. Grand' maman всегда меня отстраняла отъ моего единственнаго ребенка... Богъ ей судья!-- и, вздохнувъ, она даже вытерла тонкимъ, надушеннымъ платкомъ навернувшіяся на глазахъ слезы, вообразивъ, вѣроятно, что дѣйствительно страшно страдала отъ разлуки съ единственной дочерью.
-- Но теперь... теперь,-- продолжала она, увлекаясь рачью любящей матери:-- c'est autre chose; ты взрослая, une femme mariée, и мы съ тобой можемъ быть друзьями -- comme des amies, не правда ли?.. просто какъ товарищи... Теперь я тебѣ нужнѣе, какъ мать, какъ другъ... Мое присутствіе около тебя необходимо... Assez!-- рѣшила я, довольно!-- j'ai une fille, она зоветъ меня въ себѣ!
Слова эти задѣли самыя больныя струны одиноко страдающаго сердца бѣдной Ненси, взбудоражили все, что лежало на днѣ ея истерзанной души. Она не почувствовала ихъ фальши, и, припавъ къ плечу матери тихо, жалостно заплакала.
-- Mon enfant chérie, tu pleures?-- воскликнула Сусанна.-- Tu es malheureuse?
Ненси вздрогнула, закрыла лицо руками и, всхлипывая, убѣжала въ себѣ.
И въ первый разъ въ жизни ей захотѣлось материнской близости. Теперь, когда она такъ одинока, когда она не въ силахъ ни разобраться въ сложныхъ, запутанныхъ обстоятельствахъ, ни уяснить себѣ, куда идти, что дѣлать -- теперь, когда душа ея изнемогала отъ тоски и горя -- какъ всепрощающій, какъ вѣрный другъ, теперь ей была нужна мать. Съ этой минуты установилась невидимая, но дорогая сердцу Ненси связь между нею и матерью. Ненси не замѣчала ни искусно подкрашенныхъ щекъ Сусанны, ни ея фальшиваго слащаваго тона -- она создала въ своей душѣ какой-то совсѣмъ иной обликъ и носилась съ нимъ, и лелѣяла его. Страстное желаніе высказаться съ каждымъ днемъ охватывало ее все сильнѣе и сильнѣе, точно она ждала для себя спасенія въ этой исповѣди.
И вотъ, наконецъ, минута наступила.
Какъ-то вечеромъ, ложась спать, Ненси, сгорая отъ стыда и муки, повѣрила матери тайну своего изболѣвшаго сердца.
Обѣ онѣ находились въ розовой спальнѣ Ненси. Сусанна, въ палевомъ пеньюарѣ, обильно отдѣланномъ кружевами, сидѣла на маленькомъ уютномъ диванѣ. Она задумчиво покуривала папироску и, съ наслажденіемъ выпуская колечки дыма изъ своего пухлаго рта, разсѣянно слушала взволнованную рѣчь сидящей возлѣ нея дочери.
-- Зачѣмъ это? Зачѣмъ?-- воскликнула, въ неудержимой тревогѣ, блѣдная, вся дрожащая Ненси:-- я хочу знать -- зачѣмъ?
-- Зачѣмъ? Oh, pauvre enfant, tu es trop jeune!
-- Точно надвинулось что-то... и нѣтъ силъ сдвинуть!..-- глухо сказала Ненси.-- Камень!.. камень!..
Она безпомощно упала головой на столъ.
-- О, Боже мой, какъ все это просто!..-- съ легкой улыбкой произнесла Сусанна, продолжая любоваться дымомъ своей папироски.
-- Просто?-- Ненси быстро подняла голову.-- Она устремила на мать внимательные, жаждущіе отвѣта, лихорадочные глаза.
-- Конечно! Ты только напрасно осложняешь жизнь!.. Ты можешь мнѣ довѣриться: я мать, я твой другъ! Все это очень, очень просто, повѣрь мнѣ!..
-- Просто!..-- съ горечью, убитымъ голосомъ проговорила Ненси:-- а мнѣ такъ больно!.. Зачѣмъ же, если просто?..
Сусанна улыбнулась.
-- Ты женщина -- une femme mariée, ты понимаешь... Темпераментъ!
-- Просто?-- соображала Ненси, какъ бы не слыша этихъ словъ:-- и бабушка... та тоже... просто...
-- Ну, grand' maman -- другое дѣло, та вѣчно была романтична, романы -- ея слабость... а я смотрю на жизнь какъ должно, трезво... Ты понимаешь...
Чувственные глаза Сусанны слегка подернулись влагой.
-- Ты понимаешь: un homme déjà âgé -- pour une jeune femme -- вѣдь это море наслажденія... Вотъ намъ -- другое дѣло,-- усмѣхнулась она загадочно,-- когда приходитъ бабье лѣто... Ты понимаешь? О, тогда il faut de la jeunesse!..
Съ ужасомъ отпрянула Ненси отъ этой откровенной въ своемъ цинизмѣ женщины... Точно сразу что-то оборвалось въ ея душѣ. Она стала сейчасъ же поспѣшно раздѣваться и бросилась въ постель.
-- Tu dors déjà?-- раздался надъ нею сладкій голосъ Сусанны, и Ненси почувствовала нѣжное прикосновеніе ея руки. А Ненси, оставшись одна, долго неудержимо рыдала...