Запечатавъ письмо, Ненси разбудила горничную, приказавъ ей тотчасъ же опустить его въ ящикъ. Затѣмъ она прошла въ дѣтскую.
Ребенокъ крѣпко спалъ въ своей бѣлой съ переплетомъ кроваткѣ. Ручки раскинулись поверхъ розоваго атласнаго одѣяла; вьющіеся бѣлокурые спутавшіеся волосы спустились на лобъ, щеки разгорѣлись.
Ненси сѣла возлѣ кроватки. Ребенокъ засмѣялся во снѣ.
Изъ противоположнаго угла доносился храпъ толстой няньки. Передъ большимъ образомъ Спасителя, мигая, теплилась лампада.
Ненси грустно смотрѣла на продолжавшаго улыбаться во снѣ ребенка.
-- Неужели и ты не избѣгнешь общаго проклятія?.. И тебя будутъ также искать и радоваться твоей погибели? И тебѣ это будетъ нравиться, и ты будешь сама добиваться и съ опаленными крыльями снова и снова летѣть на огонь?..
Она съ тоской смотрѣла на разгорѣвшееся пухлое личико. Ребенокъ все улыбался. Вдругъ маленькій лобикъ наморщился, вокругъ губъ образовались складки, и раздался громкій жалобный плачъ.
Нянька, кряхтя, встала съ постели, приподняла ребенка и перевернула его на бокъ.
Ненси нагнулась, чтобы поцѣловать ребенка, но онъ безпокойно замоталъ головой. Ненси ушла.
Она чувствовала страшную усталость. Съ блаженствомъ улеглась она въ постель и забылась. Но сонъ ея былъ тревоженъ.
Ненси то видѣла себя ѣдущей по желѣзной дорогѣ; внезапно вдругъ останавливался поѣздъ, она въ тревогѣ выскакивала изъ вагона, изломанные рельсы безпорядочно валялись по землѣ, но паровозъ поворачивалъ въ сторону; длинный поѣздъ, дымясь и гремя цѣпями, съ пронзительнымъ свистомъ, проносился дальше... А Ненси стояла одна, брошенная посреди пути въ ужасѣ и отчаяніи, не зная, что дѣлать... Она кричала, плакала, звала на помощь -- протяжный свистъ лишь былъ ей отвѣтомъ, да клубы разорваннаго дыма, какъ бы дразня, летали въ воздухѣ.
-- Ой, нѣтъ!.. Спасите!.. Не могу больше!.. не могу!..-- сквозь сонъ стонетъ Ненси и просыпается.
Комната съ закрытыми ставнями напоминала гробъ. Непроницаемая мгла -- и ничего больше. Ненси рѣшилась не спать, боясь новыхъ сновидѣній. Еще не оправясь отъ испуга, смотрѣла она, широко раскрывъ глаза, въ плотную, похожую ва черный покровъ, тьму...
И вдругъ изъ этой тьмы поплыли на нее неясныя, точно сотканныя изъ бѣлаго тумана, видѣнія... Сначала безформенныя, причудливыя, какъ клубы дыма, они принимали все болѣе и болѣе опредѣленныя очертанія: вотъ руки... головы... глаза... человѣческія лица...
Ненси, приподнявшись на локоть, смотрѣла съ ужасомъ и любопытствомъ.
Ихъ было много... безъ счета... Молодые... старые... безусые... бородатые... красивые... безобразные... Они плыли со всѣхъ сторонъ... Они всѣ были непохожи другъ на друга, лишь взглядъ былъ одинъ и тотъ же -- похотливый, жадный, торжествующій взглядъ... Черные томные глаза съ поволокой блеснули близко, у самаго лица Ненси... Она узнала ихъ... былъ тутъ, онъ протягивалъ къ ней руки, а за нимъ -- весь сонмъ бѣлыхъ видѣній...
-- Уйдите!!..-- внѣ себя вскрикнула Ненси, упадая на подушки.
Она боялась пошевельнуться. Она чувствовала, что еще здѣсь... все равно, котя убитый... Онъ, а за нимъ они... Убитъ одинъ... а ихъ... ихъ много...
Она замерла, застыла въ ужасѣ, но ея мозгъ, разгоряченный и больной, работалъ непрерывно.
"Все это страшно просто, enfant chérie",-- выплыло откуда-то, изъ глубокихъ нѣдръ сознанія. И Ненси поняла,-- поняла и содрогнулась.
-- Да, это просто... Просто и страшно!
Ненси вскочила. Сквозь щели ставень уже пробивался свѣтъ. Неодѣтая, съ распущенными, взбитыми волосами, съ воспаленными, широко раскрытыми глазами, бросилась она въ комнату бабушки.
Марья Львовна еще спала. Шумъ распахнувшейся двери разбудилъ ее. Она вся встрепенулась и съ испугомъ смотрѣла на Ненси.
Освѣщенная мигающимъ желтоватымъ пламенемъ лампадки и черезъ ставни пробивающимся разсвѣтомъ, блѣдная, съ безумнымъ, лихорадочнымъ взглядомъ, Ненси была страшна. Она шла прямо въ постели, какъ грозный ангелъ мести...
-- Бабушка... я... тебя проклинаю!..-- произнесла она злобнымъ шопотомъ, почти задыхаясь.
Марья Львовна вздрогнула и приподнялась въ недоумѣніи.
-- Я проклинаю тебя... слышишь?..
-- Ты съ ума сошла?
-- Я проклинаю тебя!..
-- Mais tu es folle...
-- Зачѣмъ ты отравила меня?.. Ты и всѣ вы?..
-- Enfant chérie... enfant chérie...-- могла только проговорить Марья Львовна.
Ненси опустилась на колѣни возлѣ кровати и, закинувъ за голову обнаженныя бѣлыя руки, смотрѣла злобно и такъ неотрывно, точно хотѣла сжечь своимъ взглядомъ несчастную, растерявшуюся старуху.
-- Ты радовалась... ты наслаждалась... вамъ всѣмъ было весело... А я... я ненавижу -- ты пойми -- я мучусь... я страдаю... слышишь?.. Зачѣмъ вы отравили меня?
Слова вылетали изъ ея тяжело дышущей груди, сопровождаемыя громкими придыханіями; голосъ былъ хриплый, будто чужой.
Вдругъ, въ глубинѣ расширенныхъ, горячечныхъ зрачковъ вспыхнулъ еще болѣе мрачный огонь, точно увидѣла она передъ собою что-то новое и ужасное.
-- Сумасшедшая!-- успѣла только крикнуть Марья Львовна, порываясь встать.
Ненси была уже вощлѣ туалетнаго стола. Въ ея рукахъ сверкнуло что-то блестящее, и прежде чѣмъ успѣла опомниться помертвѣвшая отъ ужаса бабушка,-- густыя пряди ея волосъ, скользнувъ по обнаженнымъ плечамъ, легли у ея ногъ, а сама она бросилась въ свою комнату.
Марья Львовна не понимала, сонъ это или дѣйствительность?
Она рѣшилась наказать равнодушіемъ непокорнаго, злого ребенка. Но гнѣвъ ея продолжался недолго. Она быстро одѣлась и побрела въ комнату Ненси.
Марья Львовна сама теперь была похожа на привидѣніе. Въ этотъ короткій часъ она, казалось, состарилась сразу на нѣсколько лѣтъ.
На полу, возлѣ постели, лежала Ненси въ глубокомъ обморокѣ. Испугъ Марьи Львовны былъ такъ великъ, что она не въ силахъ была позвать кого-нибудь на помощь.
Наконецъ, мало-по-малу, придя въ себя и убѣдись, что это только обморокъ, Марья Львовна нѣсколько успокоилась.
-- Никто... никого... я... я сама... одна,-- было первою ея мыслью.
Долго Марья Львовна не могла справиться съ волненіемъ, но когда вышла изъ комнаты Ненси, лицо ея уже было спокойно, и она твердымъ, ровнымъ голосомъ отдала приказаніе -- послать за докторомъ.
Прибывшій тотчасъ же докторъ ничего не сказалъ опредѣленнаго, найдя острое горячечное состояніе исключительно на нервной почвѣ.
Едва уѣхалъ докторъ, какъ доложили о пріѣздѣ Натальи Ѳедоровны.
Марья Львовна вся вспыхнула отъ негодованія и велѣла отказать. Ей казалось немыслимымъ видѣть кого бы то ни было изъ тѣхъ, которые были причиной несчастій ея Ненси.
Горничная пришла снова, объявивъ, что "очень, очень нужно", такъ какъ "барыня пріѣхали, вытребованныя по письму".
-- Я бы желала видѣть Ненси,-- сказала Наталья Ѳедоровна, идя на встрѣчу появившейся въ гостиной Марьѣ Львовнѣ.
-- Видѣть нельзя, и я попрошу васъ не безпокоить ее ни письмами, ни посѣщеніями,-- рѣзко проговорила старуха, не подавая руки гостьѣ и не приглашая ее сѣсть.
Наталья Ѳедоровна сконфузилась. Не зная, какъ поступить, что сказать, она поспѣшно вынула письмо изъ ручного саквояжа и протянула его Марьѣ Львовнѣ. Та сдѣлала движеніе рукой, чтобы отстранить сложенный листъ, но, увидавъ почеркъ Ненси, схватила съ живостью письмо и, присѣвъ на первый попавшійся стулъ, принялась читать.
Письмо поразило ее. Ужасная ночь стала понятной. Въ большихъ черныхъ глазахъ блеснули слезы.
-- Берите -- на то ея воля,-- проговорила она дрогнувшимъ голосомъ, возвращая письмо.
Лицо ея было печально и строго. Изъ спальни донесся легкій стонъ.
Марья Львовна поспѣшно встала и направилась къ дверямъ. Дойдя до нихъ, она вдругъ обернулась.
-- Вы берете ея дочь,-- сказала она медленно и протянула ей руку.
Наталья Ѳедоровна отвѣтила тѣмъ же... Было что-то торжественно-скорбное въ этомъ обоюдномъ пожатіи рукъ,-- точно обѣ эти женщины безмолвно заключили союзъ.
-- Не оставляйте меня безъ извѣстій,-- произнесла взволнованно Наталья Ѳедоровна.
Старуха наклоняла утвердительно голову, и онѣ разстались.
Въ спальнѣ былъ полусвѣтъ. Солнце пробивалось сквозь плотную матерію темныхъ сторъ и яркими бликами пестрило паркетъ. Ненси лежала въ полузабытьи, съ закрытыми глазами; губы ея шевелились, изъ нихъ изрѣдка вылетали безсвязныя, отрывистыя слова. Тонкія, блѣдныя руки лежали поверхъ одѣяла; кое-гдѣ, по краямъ длинныхъ розовыхъ царапинъ темными крупинками запеклась кровь. Марья Львовна старалась не смотрѣть, и противъ воли не могла оторвать глазъ отъ этихъ блѣдныхъ, такъ безжалостно, такъ кощунственно изуродованныхъ рукъ. Она чувствовала какую-то свою огромную вину, но не могла найти ее. Она вспоминала прошлое, разбиралась во всѣхъ мелочахъ, и все-таки не могла найти. Ей было только жалко, мучительно жалко и больно безъ конца.
-- Oh, quelle souffrance!-- и она мысленно давала клятву окружить еще большей любовью, заботами, лаской, вниманіемъ, роскошью свою милую, бѣдную Ненси.
Ненси раскрыла вѣки. Мутный взоръ ея упорно и безцѣльно устремился на Марью Львовну. Но она не узнала бабушки, она была безъ сознанія.
А въ это время изъ дверей дома, навсегда отрывая отъ матери, уносили хорошенькую, веселую, нарядно одѣтую дѣвочку. Она подпрыгивала на рукахъ у няньки и, громко чмокая маленькую, пухлую ладонь, посылала ручонкой воздушные поцѣлуи въ пространство...