Царское Село, 25.06.1906
25/VI 1906
Ц. С.
Любите ли Вы стальной колорит, но не холодный, сухой, заветренно-пыльный, -- а стальной -- только по совпаденью -- влажный, почти парный, когда зелень темней от сочности, когда солнце еще не вышло, но уже тучи не могут, не смеют плакать, а дымятся, бегут, становятся тонкими, просветленными, почти нежными? Сейчас я из сада. Как хороши эти большие гофрированные листья среди бритой лужайки, и еще эти пятна вдали, то оранжевые, то ярко-красные, то белые... Я шел по песку, песок хрустел, я шел и думал... Зачем не дано мне дара доказать другим и себе, до какой степени слита моя душа с тем, что не она, но что вечно творится и ею, как одним из атомов мирового духа, непрестанно создающего очаровательно пестрый сон бытия?1 Слово?.. Нет, слова мало для этого... Слово слишком грубый символ... слово опошлили, затрепали, слово на виду, на отчете... На слово налипли шлаки национальности, инстинктов, -- слово, к тому же, и лжет, п<отому> ч<то> лжет только слово. Поэзия, да: но она выше слова. И как это ни странно, но, может быть, до сих пор слово -- как евангельская Марфа2 -- менее всего могло служить целям именно поэзии. Мне кажется, что настоящая поэзия не в словах -- слова разве дополняют, объясняют ее: они, как горный гид, ничего не прибавят к красоте заката или глетчера, но без них вы не можете любоваться ни тем, ни другим. По-моему, поэзия это -- только непередаваемый золотой сон нашей души3, которая вошла в сочетание с красотой в природе -- считая природой равно: и запах бовардии, и игру лучей в дождевой пыли, и мраморный обломок на белом фоне версальских песков, и лихорадочный блеск голубых глаз, и все, что не я...
Объективируя сказанное, я нахожу, что в музыке, скульптуре и мимике -- поэзия как золотой сон высказывается гораздо скромнее, но часто интимнее и глубже, чем в словах. В "поэзии" слов слишком много литературы. Если бы Вы знали, как иногда мне тяжел этот наплыв мыслей, настроений, желаний -- эти минуты полного отождествления души с внешним миром, -- минуты, которым нет выхода и которые безрадостно падают в небытие, как сегодня утром упали на черную клумбу побледневшие лепестки еще вчера алой, еще вчера надменной розы. И странно, что они упали не от холодных стальных прутьев, которыми небо бичевало их на заре, -- от этих ударов они только поседели... Я видел днем розу, уже полную тяжелых слез, но еще махровую и обещающую... Но едва я коснулся до ее ветки, как вместе со слезами посыпались и лепестки... Так и с моей невысказанной поэзией, с моими все еще золотыми снами -- Альма Тадема4 не соберет их росистых лепестков на мраморе своего полотна -- их завтра выметет эбермановский дворник5...
Я наговорил все это... Зачем? Здесь, кажется, есть, немножко, но позы... Есть, есть, что же делать?.. Оставим меня... Здравствуйте, дорогая Анна Владимировна... Я не успел поздороваться с Вами и сразу стал читать Вам свой дневник. Недавно вспоминал Вас особенно ярко: играли в Павловске "Charfreitags Zauber"6 из "Парсифаля"7... Вот это музыка... И разве поэзия слов достигнет когда-нибудь этого покаянного экстаза со своими прилагательными в сравнительной степени и оковами силлогизмов -- в утешение! Напишите мне что-нибудь.
Ваш И. Ан<ненский>.
Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО РНБ. Ф. 24. Оп. 1. No 8. Л. 31-ЗЗоб.).
Впервые опубликовано: Подольская. С. 467-468. Перепеч.: КО. С. 466-467.
Адресовано письмо (так же, как письма 125 и 128), очевидно, за границу: в университетском деле сына А. В. Бородиной Александра Александровича Бородина (ЦГИ А СПб. Ф. 14. Оп. 3. No 42418) сохранился его заграничный паспорт, выданный 31 мая 1906 г. и содержащий визовую отметку австро-венгерского консульства, а также пограничные отметки о выезде за границу 5 июня 1906 г. и об обратном пересечении российской границы 28 августа 1906 г. (см.: Л. 21, 24об., 26). Паспорт содержит также датированный 5 сентября 1906 г. штамп полицейской прописки А. А. Бородина в Царском Селе: "из дома Белозеровой по ул. Захаржевской записан при матери" (Л. 27об.).
В том же архивном деле отложилось и прошение Бородина на имя ректора университета об увольнении в отпуск за границу с 7 июня по 20 августа 1905 г. (Л. 16), что также можно соотнести с письмами Анненского соответствующего периода (ср. текст 115 и прим. 27 к нему, а также тексты 116 и 117).
1 Об анаксагорианских и евангельских "компонентах" представлений Анненского о "мировом духе" и его "атомах" см.: Аникин А. Е. Философия Анаксагора в "зеркале" творчества Иннокентия Анненского // История, филология и философия. Новосибирск, 1992. Вып. I. С. 14-19.
2 В христианской традиции с именами Марии и Марфы (следуя Лук. 10,38-42) принято связывать, одно другому противопоставляя, представления о созерцательном и деятельном типе соответственно, о молитвенном служении духу и о чрезмерном попечении о материальном устройстве земного бытия.
"Словесная" составляющая поэзии, соотношение "слова" и "поэзии" и ранее были предметом размышлений Анненского. См., в частности, текст его тезисов "Будущее поэзии", сохранившийся в "Записной книжке 1898 г." (ИФА. I. С. 34-35).
Ср. также с суждениями А. А. Бурнакина, которые в значительной степени восходят к самопризнаниям Анненского: "Привыкший смотреть на искусство sub specie aeternitatis, он боялся быть литературной Марфой, ибо превыше всего ценил независимость и честность ищущей мысли" (Бурнакин Анатолий. Мученик красоты (Памяти Иннокентия Федоровича Анненского) // Искра. 1909. No 3.14 дек. С. 8).
3 Возможно, формула о "золотом сне" навеяна строками из стихотворения Беранже "Безумцы" в переводе В. С. Курочкина:
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Строки эти цитируются в пьесе Горького "На дне" Актером, одним из персонажей вошедшей в состав "Книги отражений" статьи "Драма на дне". Отмечу при этом, что образ Актера так или иначе связывался Анненским с обсуждаемой в публикуемом письме проблематикой: "Примирение взбунтовавшейся души с судьбой скрепляется и своеобразной тризной: погибает в петле самый слабый, самый доверчивый и самый бестолковый из бывших людей -- Актер. Над гладкой зыбью успокоившейся заводи остается только поэзия, эта живучая тварь, которая не разбирает ни стойла, ни пойла, ни старых, ни малых, ни крестин, ни похорон. Формы ее бесконечно разнообразны. Теперь она повисла над мертвой зыбью желтым туманом острожной песни. Чем не занавес для финала современной пьесы?" (КО. С. 76).
4 Альма-Тадема (Alma-Tadema) Лоуренс (1836-1912) -- голландский художник, по словам Анненского, "удивительный "артист кисти"", "один из самых интересных художников второй половины 19-го века <...> не только благодаря профессиональному совершенству, но и как отличный знаток античного мира и древнего востока" (ИФА. II. С. 247-248).
Его имя упоминалось среди ряда имен других художников (прерафаэлиты, А. Бёклин), "напряженное внимание к живописи" которых было одним из стимулов поездок Анненского в Западную Европу (Тименчик Р. Д., Черный К.М. Анненский Иннокентий Федорович // РП. Т. 1.С. 85).
Здесь речь идет о полотне Альма-Тадемы "Розы Гелиогабала" (1888). Ср. вариант первых двух строк "Мелодии для арфы" (цит. по: Анненский И. Посмертные стихи. Пб., 1923. С. 156):
Мечта моей тоскующей любви,
Соперница волшебных роз Тадема.
5 Фамилия дворника, служившего на участке Эбермана,-- Васильев (см.: Груздева А. Г., Чурилова Е. Б. Историческая застройка Московского шоссе в Отдельном парке Царского Села. СПб.: Серебряный век, 2005. С. 50. (Прогулки по городу Пушкину)).
6 Чудо Страстной пятницы (нем.).
7 Опера-мистерия Рихарда Вагнера "Парсифаль" ("Parsifal"), либретто к которой написал сам композитор, впервые была исполнена в Байройте 26 июля 1882 г.
Рассказ Гурнеманца о смерти Титуреля и мучениях Амфортаса, который "во тьме отчаянья дерзко смерть зовет" (заключительная часть 3-го акта, так называемый "Karfreitagzauber"), нашел отражение в стихотворении Анненского "О нет, не стан", помеченном в одном из автографов 19 мая 1906 г. (СТ. С. 103):
Зову мечтой я звуки Парсифаля,
И Тень, и Смерть под маской короля...
О музыкальных сезонах конца XIX -- начала XX вв. в стенах Павловского вокзала см. подробнее: Павловский музыкальный вокзал: Исторический очерк (к 75-му музыкальному сезону): 1838-1912 гг. / Сост. Н. Ф. Финдейзен. СПб.: Издание Управления Петербургской сети М.-В. Р. Ж. д., 1912; Розанов А. С. Музыкальный Павловск. Л.: Музыка, 1978. С. 96-118.