Псков, 27.10.1906
Се 27 octobre 1906
Pscow
Après une nuit très tourmentée, dans le désespoir d'une vilaine chambre d'hôtel quel bienfait, oh ma blanche consolatrice, que quelque pages de Vous en ces chers caractères romains si... effacés... si lointains...
Toute la journée à ma triste besogne je ne pensais qu'à Vous écrire. Il fait déjà sombre, mais mon premier moment libre Vous appartient.
Changeons de décor, voulez-vous? Abolissons le mien -- ces abominables lits d'auberge, le tas de pommes sous ma table... et la moisissure de ce mur qui me barre la vue et qui m'enlève les yeux enrhumés de ce vieil ivrogne que les grecs ont si délicatement surnommé Ouranos (Ciel). Abolissons même le Votre si élégant... Bast... je brise ce cadre, si charmeur pourtant. Il n'y a ni vous, ni moi... Il y a la mer... Noire pour être d'azur et légèrement duvetée d'écume... Il y a le soleil si définitivement, si grossièrement rond, fatigué, rougeâtre, presque bronzé tout près de l'horizon -- la journée a été tropicale... Voyez-vous encore se dessiner là-haut ce pâle substitut du souverain agonisant, cette lune si jaune et si vaguement ronde -- on dirait une tranche de melon sur une assiette devenue bleue pour être trop abondamment lavée... Et encore ce tas de bâtiments -- palais, masures, églises et prisons -- mais qui sont pour le moment tous -- cachots fraîchement blanchis à la chaux, mornes et aveugles et dardant leurs prunelles étrangement dilatées vers le ciel mourant -- spectre effrayé par un autre...
Au balcon il y a un malade et il se laisse doucement bercer par la fraîche harmonie du soir... Oh... Il la voudrait... oui... se laisser bercer... Mais il y a un regret et il y a un reproche qui ne veulent pas de repos... Et ils n'obéissent pas ces vilaines bêtes au rythme de tout ce qui meurt si splendidement et qui se tait en mourant... Mais ils font des grimaces et n'osant pas crier ils s'amusent à donner des piqûres au coeur du convalescent... et il dit lui-même pour ces vilaines bêtes... "Le rêve n'a rien à évoquer... rien à évoquer..."
I. A.
27 октября 1906
Псков
После ночи, очень беспокойной, среди безнадежности гадкой гостиничной комнаты какое благодеяние, о моя светлая утешительница, -- эти несколько страниц от Вас, с их милыми латинскими буквами, такими блеклыми... такими отдаленными1...
Весь день, занимаясь своим скучным делом, я думал только о том, чтобы Вам написать. Уже стемнело, но моя первая свободная минута принадлежит Вам.
Переменим обстановку, хотите? Упраздним мою -- эти отвратительные трактирные кровати, груду яблок под столом... и плесень стены, загораживающей мне вид, заслоняющей воспаленные глаза старого пьяницы, которого греки так деликатно назвали Ураном (Небо). Упраздним даже Вашу обстановку, столь элегантную... Довольно... Я ломаю эту раму, несмотря на всю ее прелесть. Нет ни Вас, ни меня... Только море... Черное в своей лазурности, в легком пуху пены.... Солнце совершенно, грубо круглое, утомленное, красноватое, почти бронзовое -- у самого горизонта; день был тропический... Все ли еще Вы видите, как вырисовывается в вышине бледный заменитель агонизирующего владыки, луна, такая желтая и расплывчато круглая -- будто ломоть дыни на тарелке, посиневшей от слишком усердного мытья... И еще эта груда строений -- дворцы, лачуги, церкви и тюрьмы,-- но сейчас это все темницы, свежевыбеленные известью, мрачные и слепые, вперившие свои странно расширенные зрачки в умирающее небо -- призраки, испуганные другим призраком...
На балконе больной, он убаюкан прохладной гармонией вечера... О... он хотел бы... да... дать себя убаюкать... Но есть упрек и есть сожаления, которые не ищут покоя... И эти мерзкие звери не покоряются ритму того, что так торжественно умирает и, умирая, безмолвствует... Они кривляются и, не смея кричать, забавляются уколами в сердце выздоравливающего... И эти мерзкие звери говорят его устами: "Нет в прошлом ничего, что могла бы вернуть мечта... Ничего, что могла бы вернуть..."
И. А.
Печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве И. Ф. Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 2. No 5. Л. 24-25об.).
Впервые опубликовано: КО. С. 469-470. Перевод с французского, впервые опубликованный там же, принадлежит перу Л. Я. Гинзбург.
Публикуемое письмо было написано Анненским во время его повторной поездки в Псков по поводу событий, разворачивавшихся вокруг ученика Псковского реального училища А. Клавана. Нужно заметить, что и здесь возникает вопрос по поводу датировки письма. Дело в том, что формально Анненский был направлен в командировку отношением, подписанным попечителем учебного округа, от 28 октября за No 17568 (печатается по отпуску: ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1. No 10250. Л. 85):
Г. Окружному Инспектору
И. Ф. Анненскому
Прошу Ваше Превосходительство отправиться в г. Псков для ревизии местных учебных заведений.
Остается предполагать, что этот документ был оформлен "задним числом" уже после отъезда Анненского: цитировавшийся в прим. 5 к тексту 129 его отчет датирован 30 октября, вероятно, как датой окончания командировки.
Во всяком случае, в псковской прессе вскоре появилась следующая заметка:
"Окружный инспектор д. с. с. Анненков снова приехал, вызванный положением учебных дел в Псковском реальном училище. В последнем волновались два класса по поводу временного удаления из училища одного из учеников" (Городская хроника: Из педагогического мира // Псковский городской листок. 1906. No 85. 1 ноября. С. 3. Без подписи).
1 Письмо в архиве Анненского не сохранилось.