Въ длинной канавѣ, аршина въ два ширины, болѣе сажени глубины, работало четверо человѣкъ. Шмерлъ "Хлёпъ", полуподрядчикъ, полудесятникъ, пожилой коренастый еврей съ туповатымъ лицомъ и краснымъ затылкомъ; высокій, молодой еврей съ суровымъ энергичнымъ лицомъ. Затѣмъ христіанинъ среднихъ лѣтъ, съ измученнымъ, озабоченнымъ лицомъ притерпѣвшагося къ страданіямъ человѣка. Четвертый былъ Мойша.
Канава находилась на большомъ огороженномъ дворѣ, на которомъ лежали кучи камней, клѣтки кирпича, бревна и доски. По обѣимъ сторонамъ канавы тянулись какъ бы земляные валы отъ выброшенной земли. Тутъ же у самыхъ валовъ стояло нѣсколько клѣтокъ кирпича.
Землекопы работали молча и каждый на свой манеръ. И въ манерѣ работать высказался характеръ и темпераментъ каждаго рабочаго. Мойша работалъ медленно, набиралъ половинки лопаты земли. Онъ еще былъ слабъ послѣ болѣзни. Но онъ работалъ ровно, методически, какъ заведенная машина. Молодой человѣкъ работалъ нервно, поспѣшно, сердито и неровно. То онъ выбрасывалъ одну за другой нѣсколько полныхъ лопатъ, то лопата у него "задирала", и онъ угощалъ ее руганью или проклятіями. Христіанинъ работалъ ровно, методически, набирая полныя лопаты земли. Самъ Шмерлъ дѣлалъ только видъ, что работаетъ. Онъ то заравнивалъ стѣнки, то схватывалъ на лопату и выбрасывалъ камушекъ, но больше глядѣлъ, какъ другіе работаютъ, что-то мурлыкалъ про себя и гладилъ широкую бороду.
Взглянувъ вверхъ, на небо, гдѣ солнце уже стояло высоко, Шмерлъ вдругъ плюнулъ и воскликнулъ съ раздраженіемъ.
-- Ахъ! сгорѣть ему, выкресту! Скоро полдень, а его нѣтъ!
-- Навѣрное въ кабакъ зашелъ -- отвѣтилъ молодой человѣкъ.
-- Провалиться ему сквозь землю...
Въ это время къ канавѣ подошелъ еврей рабочій лѣтъ 40, крѣпкій и спокойный. Онъ принесъ съ собою два новыхъ заступа. Осторожно опустивъ ихъ въ канаву, онъ затѣмъ и самъ быстро и ловко опустился туда.
-- За ангеломъ смерти тебя хорошо было бы посылать!-- накинулся на него Шмерлъ.-- Сходить къ Лейвику въ кузницу у тебя продолжается битыхъ три часа.
-- Будь ты проклятъ вмѣстѣ съ Лейвикомъ,-- отвѣтилъ хладнокровно пришедшій.-- Не знаешь ты Лейвика, что ли? вѣдь онъ же не работаетъ, а копается, какъ жукъ въ навозѣ. Только что сдѣлалъ заступы.
-- Ахъ, сгорѣть ему...-- выругался спокойно Шмерлъ и прибавилъ уже совсѣмъ мягко, даже нѣсколько заискивающе:
-- Ну, Борухъ, мы за то оставили тебѣ правый уголъ. Возьмись!
И онъ подалъ ему одинъ изъ заступовъ.
Борухъ, пришедшій рабочій, молча взялъ заступъ и принялся работать. Онъ работалъ легко и "чисто". Заступъ у него игралъ въ рукахъ. Легко, какъ въ масло, врѣзывается онъ въ землю, быстро выскакиваетъ оттуда съ правильной горкой земли, которая плавно летитъ вверхъ и заступъ уже снова скользитъ въ землю. Борухъ работалъ играючи, безъ малѣйшаго напряженія, граціозно, артистически. Не даромъ считался онъ лучшимъ рабочимъ. Онъ зналъ себѣ цѣну и держался съ подрядчиками независимо.
Съ полчаса всѣ работали молча, усердно.
На дворъ въѣхала тяжелая подвода. Рыхлыя стѣнки едва замѣтно задрожали. Черезъ нѣсколько минутъ ко рву подошелъ старенькій сгорбленный еврей съ острой бородкой и, нагнувшись надо рвомъ, воскликнулъ оживленно дребезжащимъ голосомъ.
-- Шмерлъ! пойдемъ, выпьемъ! Взялъ таки перевозку кирпича.
-- Идемъ!-- отвѣтилъ поспѣшно Шмерлъ.
-- Лейзеръ! Не будь подлецомъ!-- крикнулъ возмущенно Борухъ.-- Ты обѣщалъ поставить кварту для всей компаніи, если получишь подрядъ.
-- Правильно!-- поддержалъ его христіанинъ.
-- Ша! не будь нахаломъ!-- отвѣтилъ, смѣясь, Лейверъ.-- Сказалъ, такъ сказалъ. Ставлю кварту -- нечего толковать! Вылѣзайте всѣ. И обѣдать скоро пора.
Шмерлъ, собираясь вылѣзть изъ рва, обратился къ Мойшѣ:
-- Мойша! вѣдь, ты не пьешь. Останься, пока жена принесетъ тебѣ обѣдать, закончишь эту сторонку...
-- Ладно...-- отозвался покорно Мойша.
Когда рабочіе ушли, Мойша нѣсколько минутъ стоялъ неподвижно, опираясь на лопату. Онъ хотѣлъ было начать работать, но вдругъ почувствовалъ сильную усталость и прислонился къ стѣнѣ.
Въ канавѣ было мрачно, сыро, тяжело, какъ въ могилѣ.
Мойша задумался. Мысли унесли его далеко изъ этой канавы. Ему представилась его каморка-квартира, Сора съ ея измученнымъ лицомъ, дѣти босыя, голодныя. Онъ вспомнилъ, какъ они приходили въ больницу провѣдывать его, какъ у него болѣзненно сжималось сердце, когда онъ глядѣлъ на нихъ: блѣдныя, тихія, грустныя, какъ пташки съ перешибленными крыльями.
Онъ вспомнилъ дальше, какъ два года тому назадъ у него умеръ старшій мальчикъ. Была суровая зима, мальчикъ простудился и въ три дня сгорѣлъ... Какой это былъ замѣчательный ребенокъ! какая умница!
-- Можетъ-быть, если-бъ тогда во время нашлось 80 копѣекъ, чтобъ позвать доктора сейчасъ же -- мальчика можно было бы спасти...-- пронеслось въ мысляхъ Мойши.
Ему сдѣлалось ужасно грустно.
Вдругъ Мойша какъ-бы очнулся. Ему показалось, что кто-то толкнулъ его въ спину, ему показалось, что стѣнки рва дрогнули.
Мойша поспѣшно отеръ глаза и принялся усердно работать какъ бы желая отогнать тяжелыя мысли.
-- Сора сейчасъ принесетъ обѣдъ,-- подумалъ онъ.
Вдругъ Мойша услыхалъ надъ собою страшный шумъ, какой-то скрипъ и грохотъ, точно на дворъ въѣхало нѣсколько тяжело нагруженныхъ возовъ. Онъ поднялъ голову и увидѣлъ, что верхняя часть стѣны канавы осѣла, выпучилась и всей своей тяжестью сползаетъ въ канаву, влача за собою нѣсколько клѣтокъ кирпича, которые со стономъ и скрипомъ расползаются во всѣ стороны. Все это продолжалось мгновеніе.
-- Ай-ай!! спасите!-- вырвалось у Мойши стономъ ужаса. Онъ хотѣлъ броситься бѣжать, но въ этотъ моментъ глыба земли съ клѣтками кирпича съ громомъ и трескомъ рухнули въ канаву, похоронивъ подъ собою Мойшу.