Утромъ, когда Сора понесла мужу обѣдъ, едва только она вышла изъ дому, ея квартирная хозяйка -- Яхна воскликнула съ негодованіемъ:
-- Небойсь Лейзеръ-хлѣбопекъ у нея изъ головы не выходитъ! Почему? Потому что онъ требуетъ долгъ, потому что онъ покою не даетъ! А о квартирномъ долгѣ она думаетъ столько, сколько о прошлогоднемъ снѣгѣ. Ничего, она знаетъ, что я не сгоню съ квартиры. Вѣдь я же добрая, вѣдь я же дура!..
-- Кто заставляетъ тебя быть доброй и кто велитъ тебѣ быть дурой?-- отозвался хладнокровно Яковъ, вколачивая методически гвозди въ подметку. Требуй тоже, не давай тоже покою,-- она и о квартирномъ долгѣ не забудетъ...
-- "Требуй"! "Не давай покою"!-- передразнила его сердито Яхна.-- Отчего я должна это дѣлать? А ты -- баринъ? Языкъ у тебя отсохъ? Не можешь ты ей сказать, что если она не уплатитъ за эти три мѣсяца, ты ее выбросишь на двухъ щепкахъ съ ея бебехами и лохмотьями? Не можешь? Вѣдь ты-жъ мужчина, дубина!..
-- Вѣ-ѣдьма; ты уже начинаешь?-- проговорилъ со сдержаннымъ гнѣвомъ Яковъ.-- Кто сдалъ ей квартиру? Ты? Ну и грызись съ нею, какъ собака съ кошкой, а меня оставь въ покоѣ!
-- Выкрестъ! Вы-ыкрестъ, чтобъ тебя холера задушила!-- закричала Яхна -- Онъ еще говоритъ! "Грызись". Для своего удовольствія сдала, вѣдь, я ей квартиру... Знала я, что она не будетъ платить, что?
-- Не знала ты?-- такъ я опять не виноватъ. Будешь въ другой разъ знать!
-- Какое хладнокровіе! какая невозмутимость!-- кричала Яхна.-- Ма-амзеръ! Мамзеръ!.. {Незаконнорожденный.}. Думаешь, я тебя не понимаю? Я тебя хорошо-о понимаю! Хочешь меня извести, хочешь поскорѣе отъ меня избавиться, чтобы взять дѣвку! Но ты этого не дождешься. Тебѣ на зло буду жива и здорова! Ага!
-- Это тебѣ только кажется, что ты здорова,-- отвѣтилъ съ жестокой усмѣшкой Яковъ.-- Ты ужъ правой ногой въ могилѣ стоишь. Долго не протянешь -- вѣрь мнѣ! скоро издохнешь. И тогда я таки возьму дѣвку.
-- Безбожникъ! Выкрестъ! Еретикъ! Молчи! молчи -- иначе я тебѣ черепъ разможжу!
-- Попробуй,-- отвѣтилъ ей хладнокровно Яковъ.-- А я тебѣ опять повторяю: какъ только Господь Богъ избавитъ меня отъ тебя, я женюсь на молодой дѣвушкѣ...
-- Врешь, врешь старый дуракъ -- воскликнула Яхна.-- Ду-уракъ! Какая дѣвка за тебя пойдетъ? какая сумасшедшая? Вѣдь ты старый песъ! ни одного зуба у тебя во рту нѣтъ. Пьяница! ты вѣдь только и умѣешь, что бѣгать въ кабакъ!
-- Что же! вотъ окончу сапогъ -- и опять пойду въ кабакъ. Пріятнѣе, чѣмъ съ тобою сидѣть.
-- И иди! и сверни себѣ шею!.. Думаешь, я не знаю, что 3 рубля, которые тебѣ былъ долженъ кабатчикъ, ты пропилъ?-- Знаю! Да чертъ тебя возьми! будь проклятъ! Пропей хоть голову!..
Яковъ отложилъ сапогъ, поднялся, выпрямился и, устремивъ на Яхну пристальный взглядъ, заговорилъ со сдержаннымъ гнѣвомъ:
-- А вотъ, когда ты околѣешь и я женюсь на дѣвушкѣ -- я перестану пить. Понимаешь? Вѣдь я пью только потому, что у меня такая жена какъ ты, потому что отъ тебя не только въ кабакъ -- въ адъ убѣжалъ бы. Понимаешь? Это ты, ты меня гонишь въ кабакъ! Такъ молчи же, вѣдьма проклятая, не выводи меня изъ себя!
-- А-а! онъ уже начинаетъ свои воровскія штуки. Воръ! Вѣдь ты былъ воромъ въ утробѣ матери! Слышали вы исторію: я гоню его въ кабакъ!..
-- Отойди! Слышишь -- отойди!-- закричалъ въ бѣшенствѣ Яковъ, схвативъ сапогъ, который онъ точилъ.-- Видишь сапогъ? Такъ вотъ, какъ я еврей, скажи еще слово -- и получишь имъ по головѣ!
-- А я расплющу тебѣ харю этой миской! Какъ я еврейская дочь! Думаешь вѣчно буду молчать? Довольно быть дурой! Пьянчужка! Развратникъ!
-- Такъ вотъ же тебѣ!..
И Яковъ со всего размаху пустилъ въ нее сапогомъ. Яхна отскочила въ сторону и, избѣжавъ удара, намѣревалась пустить въ мужа миской, но Яковъ уже прихлопнулъ за собою дверь -- и Яхна удовольствовалась тѣмъ, что прокричала ему вслѣдъ:
-- Чтобъ тебя вырвало съ корнемъ, развратникъ!
И съ силой поставила на столъ миску.
Еще нѣсколько минутъ продолжала она ругать мужа, сперва вслухъ, затѣмъ тихо. Успокоившись немного, она принялась готовить обѣдъ.
Когда подошло обѣденное время, она начала украдкой и съ безпокойствомъ поглядывать на дверь, опасаясь, что Яковъ не придетъ обѣдать. Но опасенія ея были напрасны. Черезъ часъ -- полтора пришелъ Яковъ, какъ ни въ чемъ не бывало, и, увидѣвъ, что столъ накрытъ, умылъ руки и сѣлъ обѣдать, но съ Яхной онъ не заговаривалъ.
Къ полдню прибѣжалъ младшій мальчикъ Соры, Довидка, игравшій у сосѣда. Зайдя въ комнату и, увидѣвъ, что матери нѣтъ дома, онъ мелькомъ взглянулъ на спящую въ колыбели сестренку и затѣмъ тихо, крадучись, подошелъ къ столу-шкафику, осторожно открылъ дверцы, досталъ оттуда хлѣбъ и, отломавъ кусокъ, принялся его жадно ѣсть, забившись въ уголъ.
Сестренка проснулась и заплакала. Довидка поспѣшно доѣлъ свой хлѣбъ, качнулъ нѣсколько разъ колыбель, вышелъ въ комнату сапожника и спросилъ Яхну:
-- Гдѣ мама?
-- Понесла отцу обѣдъ.
-- Ривинька плачетъ... Я ее качалъ, качалъ...
-- Покачай еще, будешь славнымъ мальчикомъ,-- проговорила Яхна, думая о другомъ.
-- Хорошо,-- отвѣтилъ покорно Довидка, вернулся въ комнату, но вмѣсто того, чтобы качать сестренку, снова отщипнулъ кусокъ хлѣба и приготовился его ѣсть. Но въ это время вошелъ его старшій братъ, вернувшійся изъ хедера. Довидка быстро заложилъ руку съ хлѣбомъ за спину и остался въ выжидательной позѣ, глядя съ замираніемъ сердца въ глаза брату.
-- Гдѣ мама?-- спросилъ тотъ, устремивъ испытующій строгій взглядъ на Довидку.
-- Понесла... татѣ обѣдъ...-- отвѣтилъ дрожащимъ голосомъ Довидка.
-- А что держишь въ рукѣ, за спиной?-- продолжалъ инквизиторски допрашивать старшій, замѣтившій маневръ брата.
Довидка выпустилъ на полъ хлѣбъ, протянулъ ручку, на которой были прилипшія крошки и проговорилъ испуганно съ плачущей ноткой:
-- Ни... ничего!..
-- А это что?-- крикнулъ уже грозно старшій, поднявъ съ пола хлѣбъ,-- Это что, а-а?
-- Хлѣбъ...-- отвѣтилъ растерянно Довидка и прибавилъ умоляюще:-- крошечку я взялъ...
-- Постой, холера тебя схвати! ужъ я разскажу мамѣ, что ты безъ спросу берешь хлѣбъ!
-- Кро-о-ошечку!-- протянулъ расплакавшись Довидка.
-- Провались сквозь землю!-- крикнулъ на него старшій и толкнулъ его. Затѣмъ съ видомъ полнаго хозяина, онъ досталъ хлѣбъ, отломилъ кусокъ и принялся ѣсть. Сестренка продолжала плакать -- и онъ повелительно крикнулъ братцу:
-- Качай ее!!
И Довидка принялся послушно ее качать.
Когда старшій братъ съѣлъ свой хлѣбъ, онъ подошелъ къ колыбели.
-- Что тебѣ, Ривинька? что? Хочешь ѣсть? ѣстиньки?
Малютка протянула къ нему рученки и стала жалобно всхлипывать.
-- Ну, не плачь, дамъ, дамъ ѣстиньки!
Онъ сталъ на стулъ и досталъ съ полки корзинку, въ которой лежалъ кусокъ черстваго бѣлаго хлѣба, остатокъ субботняго хлѣба -- "халэ". Отломивъ половинку, онъ началъ разжевывать хлѣбъ и кормить имъ сестренку. Голодная малютка глотала жадно маленькія порціи, которыя ей клалъ въ ротъ братъ, и въ промежуткахъ нетерпѣливо кричала.
-- Больше нѣ-ѣтъ, Ривинька!-- протянулъ рѣшительно мальчикъ, не удержавшійся отъ соблазна проглотить послѣднюю порцію.
Но Ривинька не удовлетворилась этимъ аргументомъ и продолжала кричать.
-- Тише! тише, нищенская душа!-- прикрикнулъ на нее мальчикъ и замахнулся.-- Ишь, какъ разоралась! Молчи! Я тебѣ задамъ!
Испуганный ребенокъ пересталъ кричать и только всхлипывалъ отрывисто, затѣмъ замолкъ и скоро уснулъ.
Послѣ обѣда Яковъ сѣлъ работать. Яхна походила по дому, придумывая какъ бы начать примирительный разговоръ. Заглянувъ въ комнату Соры, она спросила мальчика!
-- Гдѣ это твоя мама? Чего она ушла на цѣлый день?
-- Можетъ быть къ дѣдушкѣ зашла, сдѣлалъ предположеніе мальчикъ.
-- Чего ей не заходить! Она, вѣдь, имѣетъ здѣсь даровыхъ нянекъ!-- отозвалась Яхна, вернувшись въ свою комнату и обращаясь больше къ Якову, чѣмъ къ мальчику. Но Яковъ продолжалъ упорно молчать.
Мальчикъ подождалъ еще немного и опять отправился въ "хедеръ".
Прошелъ часъ, другой и Яхна стала серьезно безпокоиться.
-- Чтобы это могло значить, что Соры нѣтъ? Боюсь, что случилось что-нибудь -- проговорила она, уже прямо обращаясь къ мужу.
-- Иди, поищи ее!-- отозвался иронически Яковъ. Яхна въ самомъ дѣлѣ собиралась это сдѣлать, но ироническій тонъ Якова остановилъ ее и она отвѣтила:
-- Еще что!-- Стану я ее искать!
Но когда стемнѣло и Сора все не явилась, началъ безпокоиться и Яковъ. Оглянувшись раза два на дверь, онъ вдругъ всталъ и рѣшительно проговорилъ, обращаясь къ Яхнѣ:
-- Бери платокъ и пойдемъ посмотримъ, гдѣ она!
Въ это время Яхна увидѣла въ окно возвращающуюся Сору и, бросивъ платокъ, проговорила сердито:
-- Вотъ она сама идетъ, барыня!
-----
Сора шла домой лихорадочно-торопливой походкой. Въ мозгу у нея носился вихрь отрывочныхъ мыслей и словъ и губы ея безсознательно повторяли все одну и ту же фразу: "Что будетъ? Господи, что будетъ?!" И какъ бы въ отвѣтъ на этотъ вопросъ въ мысляхъ проносились страшныя слова: "смерть", "сироты", "вдова".-- Сора вздрагивала и старалась всѣми силами души отогнать эти слова -- призраки, въ которыхъ она чувствовала какое то предсказаніе.
Едва Сора переступила порогъ, какъ Яхра по ея лицу поняла, что произошло какое то несчастье и воскликнула испуганно:
-- Сора! что съ тобою? что случилось?
Сора, ничего не отвѣчая, сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ съ протянутыми руками, какъ бы чего то ища и проговорила безучастно-спокойнымъ тономъ обезумѣвшаго человѣка.
-- Гдѣ они? гдѣ дѣти? гдѣ сироты?..
И вдругъ она рванулась въ свою комнату съ раздирающимъ воплемъ:
-- А-ай, громы меня убили! А-ай, мой мужъ!! мой Мойша!!
Яковъ и Яхна бросились къ ней -- и прошло добрыхъ полчаса, пока она успокоилась настолько, что могла имъ разсказать о своемъ несчастій. Сапожникъ съ женой начали ее утѣшать, увѣрять, что Мойша будетъ здоровъ, но Сора, которая только что всѣми силами старалась отгонять отъ себя "черныя мысли", теперь выкрикивала съ безнадежнымъ отчаяньемъ.
-- А-ай, не утѣшайте меня!! А-ай, убита я! Онъ умре-етъ! Я хорошо знаю, что онъ умретъ. О-ой, дѣти мои -- вы сироты! Учитесь читать "кадешъ"! {Молитва дѣтей и близкихъ родныхъ по покойникамъ.}.
И причитывая такимъ образомъ, она торопливо одѣвала дѣтей.
-- Пойдемте! Пойдемте скорѣе! Можетъ быть, мы его еще застанемъ въ живыхъ!
Когда Сора съ дѣтьми, въ сопровожденіи Якова и Яхны, пришли въ кабакъ, тамъ не слышно было ни криковъ, ни плача. Мойша лежалъ съ полуоткрытыми мутными и закатившимися глазами, храпѣлъ, какъ спящій, съ присвистомъ, и медленно ритмически подымалъ и опускалъ руку. Въ комнатѣ сидѣли молча съ поникшими головами мать Мойши и отецъ Соры, Шмуэль. Старикъ и старуха, бѣдные и жалкіе, перенесшіе въ своей жизни столько горя, лишеній и страданій, казалось уже начали приспособляться къ новому несчастью, подставили уже безропотно свои натруженныя спины...
Сора съ малюткой на рукахъ, въ сопровожденіи обоихъ мальчиковъ, за которыми шли Яковъ и Яхна, робко и боязливо зашла въ комнату и спросила полушепотомъ:
-- Ну, что?
-- Боже милосердный, да смилуется!..-- отвѣтила убитымъ голосомъ мать.
-- Кажется заснулъ немного...-- прибавилъ Шмуэль.
-- Онъ раньше бредилъ. Хорошій признакъ,-- прибавила, подойдя, кабатчица.
Мальчики стояли прижавшись къ Сорѣ и испуганно смотрѣли на отца. Младшій всхлипнулъ и проговорилъ протяжно: "Ta-ате!" Но старшій, серьезный и суровый, дернулъ его за рукавъ, чтобъ онъ молчалъ.
Сора подошла ближе къ Мойшѣ, заглянула ему въ лицо и, повернувшись къ Яхнѣ, проговорила:
-- Хорошо, Яхнинка?
И расплакалась.
-- Что же... надо...-- начало было Яхна и тоже расплакалась.
Въ эту минуту въ комнату поспѣшно вошло трое рабочихъ, веселые, возбужденные и проговорили громко и весело:
-- Мазлъ-товъ! Мазлъ-товъ! {Поздравляю.} Прибавили имя {Тяжело больнымъ прибавляютъ иногда имя, чаще всего: Хаимъ (жизнь), Хая (живая) Борухъ (благословенный) и т. п.}! Его уже зовутъ не Мойша, а Хаимъ-Мойша!
И подойдя къ больному, одинъ изъ рабочихъ нагнулся къ нему и. проговорилъ громко и торжественно:
-- Поздравляю тебя, Хаимъ-Мойша, съ новымъ именемъ! Теперь будешь здоровъ!!
Громкіе голоса, возбужденныя лица, слова надежды, такъ неожиданно ворвавшіяся въ тяжелую атмосферу безнадежнаго отчаянья, какъ-то оживили, ободрили всѣхъ, заронили лучъ надежды въ души Соры, Шмуэля, старухи-матери. Они тоже начали поздравлять другъ друга, высказывать "увѣренность", что теперь Мойша выздоровѣетъ.
Но эта пробудившаяся надежда длилась недолго. Черезъ часъ тѣ же рабочіе, которые такъ радостно поздравляли Мойшу съ новымъ именемъ, стояли вокругъ него молча, и напряженно, серьезно глядѣли на его лицо, которое послѣ двухъ-трехъ слабыхъ судорогъ, сдѣлалось совершенно спокойнымъ и неподвижнымъ. Кто-то торопливо зажегъ свѣчи. На мгновенье всѣ какъ бы замерли и въ этой тишинѣ торжественно прозвучали слова молитвы -- Благословенъ Ты, Аденой, Господь нашъ, Владыка міра, Судія Праведный!..