Прошло нѣсколько дней послѣ похоронъ Мойши. Сора сидѣла "шиво" {Въ теченіе семи дней близкіе родственники покойника сидятъ на полу, безъ обуви.}. Бѣдная крошечная комната выглядѣла мрачнѣе и бѣднѣе, чѣмъ раньше. Все въ ней говорило о сиротствѣ и безнадежности. Чувствовалось съ перваго взгляда, что здѣсь нѣтъ хозяина, нѣтъ надежды, нѣтъ будущаго.
Въ комнатѣ была гнетущая тишина. Дѣти спали. Сора, въ чулкахъ, сидѣла на низенькомъ обрубкѣ у скамейки, которая служила ей столомъ и вяло доѣдала ужинъ, состоявшій изъ хлѣба съ кускомъ селедки. Сальный огарокъ тяжело и жалко освѣщалъ чахлымъ, болѣзненно-желтымъ свѣтомъ уголъ комнаты. За эти три-четыре дня Сора какъ-то притерпѣлась къ своему несчастью. Въ глубинѣ души не переставала ныть мучительная боль отъ сознанія, что нѣтъ самого дорогого, самого близкаго человѣка. Но эта боль все болѣе и болѣе покрывалась тяжелой думой о завтрашнемъ днѣ, о кускѣ хлѣба. Передъ Сорой выступалъ во всемъ своемъ ужасѣ призракъ голодной смерти, призракъ, оставлявшій одинъ только исходъ: надѣть суму и пойти по домамъ.
Въ комнату вошли Шмерлъ и двое рабочихъ, товарищи Мойши, Борухъ и Мендель. Они вошли, какъ и полагается входить въ "домъ траура", съ поникшими головами, молча, не сказавъ обычнаго привѣтствія: "Добрый вечеръ".
Послѣ минутнаго молчанія, Шмерлъ присѣлъ на край кровати, вздохнулъ и заговорилъ уныло:
-- Послушай, Сора, что я тебѣ скажу... Мы пришли... Понимаешь, мы всѣ, вѣдь, были друзьями твоего Мойши, чтобъ онъ тамъ имѣлъ свѣтлый рай. Мы всѣ... что и говорить... онъ намъ былъ дорогъ, какъ родной. Вѣдь такого набожнаго еврея, такого человѣка не скоро найдешь.
Сора слушала его съ застывшимъ выраженіемъ безнадежнаго отчаянья на лицѣ и ритмически покачивала головой.
-- Но,-- продолжалъ Шмерлъ вздохнувъ,-- у Бога вѣдь не спросишь: почему? Если Онъ такъ дѣлаетъ, значитъ такъ должно быть. Господь правъ и судъ Его праведный. И можешь быть увѣрена, что Мойшѣ теперь много, много лучше чѣмъ на этомъ свѣтѣ. Ничего, онъ запасся добрыми дѣлами, приготовилъ себѣ "тамъ" почетное мѣсто... Только вотъ ты и сироты, вамъ что дѣлать?
Сора, сохраняя на лицѣ прежнее выраженіе, тяжело вздохнула.
-- Ну, такъ намъ надо посовѣтоваться. Мы же евреи, нельзя же тебя оставить пасть среди улицы. Надо тебѣ помочь...
-- Чѣмъ помочь?..-- проговорила безнадежно Сора.
-- Если бъ ты открыла лавченку,-- заговорилъ въ свою очередь Борухъ.-- Достать немного денегъ...
-- Гдѣ вы достанете?..
-- Ну, скажемъ, Беркинъ,-- отозвался Шмерлъ.-- Это конечно, первое. Онъ же мнѣ сказалъ, чтобъ ты зашла къ нему. Что? Онъ тебя звалъ къ себѣ поздравить его съ праздникомъ, что ли? Если онъ велѣлъ зайти, значитъ онъ хочетъ тебѣ дать что нибудь. Кто знаетъ! Онъ и 100 рублей можетъ дать.
Сора горько усмѣхнулась.
-- Что вы говорите, ребъ Шмерлъ! Извините меня, вы говорите какъ ребенокъ.-- Беркинъ дастъ 100 рублей. Точно вы не знаете Беркина. Тотъ скорѣе съ душой разстанется, чѣмъ со ста рублями...
-- Ну не 100, такъ 50!-- уступилъ Шмерлъ.-- И на 50 рублей можно тоже что-нибудь сдѣлать, если не лавочку открыть, то шкафикъ на базарѣ поставить... Главное, надо о дѣтяхъ подумать. Сколько лѣтъ твоему старшенькому?
-- Восьмой годъ, до ста двадцати лѣтъ.
-- Восьмой годъ -- можно ужъ отдать его къ мастеру, къ сапожнику, къ переплетчику. Это я взялся бы устроить. А второго...
-- Второго беретъ къ себѣ мой отецъ,-- отозвалась Сора.
-- Ну, значить, остаешься съ однимъ груднымъ ребенкомъ.
-- А-а, что загадывать впередъ,-- отозвалась съ горечью Сора.-- Дастъ ли еще Беркинъ что-нибудь -- большой вопросъ. Я рѣшила другое. Я малютку своего отдамъ какой нибудь женщинѣ на воспитаніе, а сама поступлю въ кормилицы.
Шмерлъ взглянулъ на Сору, худую, измученную, со впалой грудью, и подумалъ, чдо ей не легко будетъ достать мѣсто кормилицы, но вслухъ онъ все-таки сказалъ:
-- Что же ты думаешь,-- это, можетъ быть, лучше всего.
-- Я хотѣлъ вотъ что сказать,-- отозвался молчавшій все время Мендель.-- Относительно Беркина... Вы знаете его! Онъ, пожалуй, захочетъ отдѣлаться нѣсколькими грошами, нѣсколькими рублями...
-- Можетъ быть, и безъ нѣсколькихъ рублей, а парой добрыхъ словъ -- отвѣтила горько усмѣхнувшись Сора.
-- И это возможно... Такъ вотъ послушайте мой совѣтъ: не давайте себя въ обиду!
-- Что значитъ: не дать себя въ обиду?-- удивилась Сора,
-- Очень просто!-- это значитъ вотъ что: несчастье случилось на работѣ у Беркина -- и онъ по закону обязанъ дать вамъ вознагражденье. Если онъ не захочетъ сдѣлать это добромъ, его можно заставить. Понимаете?-- можно достать адвоката и подать въ судъ. Очень просто...
-- Очень онъ боится суда.
-- Не безпокойтесь, побоится, если серьезно взяться за дѣло. Главное, говорите съ нимъ смѣло, а если онъ заартачится, то потребуйте. Понимаете: по-тре-буй-те! Это, увѣряю васъ, подѣйствуетъ лучше всякихъ просьбъ.
Шмерлъ скептически усмѣхнулся, покачалъ головой, но ничего не возразилъ. Затѣмъ, глубоко вздохнувъ, онъ поднялся. Поднялись и Борухъ и Мендель и, постоявъ минуту, молча вышли.
Прошла недѣля траура. Сора рѣшила на слѣдующій же день пойти къ Беркину и съ утра начала готовиться къ этому роковому визиту. Сердце ея учащенно билось, но въ душѣ жила большая надежда на помощь Беркина. Кто знаетъ! Беркинъ можетъ и 100 рублей дать. Что для него значитъ сто рублей? И если-бъ онъ не собирался оказать ей серьезную помощь, развѣ онъ велѣлъ бы ей придти къ нему на домъ? Затѣмъ она вспомнила слова Менделя, что Беркинъ обязанъ ей помочь и что на него можно подать въ судъ. Она думала объ адвокатѣ, обдумывала, что ей говорить съ Беркинымъ -- и въ то же время ея безкровныя губы беззвучно шептали: "Господи! Отецъ вдовъ и сиротъ! сжалься, смягчи его сердце, внуши ему жалость ко мнѣ и къ моимъ дѣтямъ!"
Сора знала, что къ Беркину надо идти вечеромъ, такъ какъ цѣлый день его дома нѣтъ, но она собиралась уйти изъ дому съ утра. Ей надо было подготовиться къ этому визиту. Прежде всего ей надо было сходить на кладбище. Ее въ теченіе всей недѣли сильно тянуло пойти на могилу Мойши "выплакать свое сердце", облегчить свою скорбь. Теперь ей еще необходимо было разсказать Мойшѣ, что она идетъ къ Беркину. Затѣмъ она собиралась зайти къ отцу, поговорить съ нимъ относительно младшаго мальчика, котораго онъ обѣщалъ взять къ себѣ.
Она дала дѣтямъ хлѣба на цѣлый день, а дѣвочку накормила грудью, уложила спать и попросила Яхну покормить ее жеванымъ хлѣбомъ, когда она проснется. Яхна, зная по какому важному дѣлу Сора идетъ, охотно согласилась присмотрѣть за ребенкомъ.
-- Иди, иди! Я присмотрю за нею, будь спокойна,-- говорила она.-- А на кладбищѣ поменьше плачь, и побольше разсказывай. Разскажи ему все, какъ есть. Пусть онъ поможетъ.
-- Охъ, охъ, охъ!-- вздохнула глубоко Сора.-- Кому же мнѣ и разсказывать мое "горькое сердце" какъ не ему
-- Ну, иди! И пусть Господь тебѣ поможетъ!
-- Спасибо!..
Вскорѣ послѣ ухода Соры, въ домъ зашла худенькая, маленькая, юркая женщина, съ птичьимъ носомъ и быстрыми глазками. Это была хорошая знакомая Яхны, Ривка-Гиндесъ. Ривка имѣла много профессій и пользовалась нѣкоторымъ почетомъ среди бѣднаго населенія города. Она состояла въ банѣ при "миквѣ". Она знала нѣсколько очень дѣйствительныхъ заговоровъ отъ сглаза и другихъ болѣзней, умѣла очень хорошо "отдавливать" у дѣтей "завалки" въ горлѣ. Она же выполняла роль плакальщицы по покойникамъ. А въ свободное время она занималась факторствомъ по найму прислуги.
-- Доброе утро тебѣ, Яхнутинка!-- проговорила она быстро, войдя въ комнату.
Яхна поднялась ей навстрѣчу и радостно проговорила:
-- А-а, какой гость! Доброе утро! Какіе добрые духи занесли тебя! Присядь!
-- Бѣгаешь, мечешься... Бѣжала мимо и забѣжала. Забѣжала посмотрѣть, какъ поживаешь.
-- Какъ поживаю!-- отвѣтила со вздохомъ Яхна.-- Какъ поживала, такъ и поживаю. Еще не разбогатѣла, повѣрь мнѣ!
-- Кто говоритъ о богатствѣ?-- воскликнула тономъ протеста Ривка.-- Я говорю о здоровьѣ. Надо благодарить Бога каждую минуту, каждую секунду, если Онъ оставляетъ жить, даетъ здоровье и, къ тому, еще хоть кой-какой кусочекъ хлѣба! А ты говорить о богатствѣ!
-- Я понимаю, Ривеле, я понимаю!-- согласилась со вздохомъ Яхна.-- Но что же дѣлать, когда человѣкъ грѣшенъ!
-- Грѣшенъ, Яхнутинка, грѣшенъ! Человѣкъ, когда онъ живъ, здоровъ и имѣетъ кусокъ хлѣба, думаетъ, что такъ и должно быть, что это въ порядкѣ вещей. Онъ думаетъ, что Богъ обязанъ ему это давать -- и грѣшитъ!
Яхна не знала, что отвѣтить на эти слова, которыя казались ей глубокой истиной. Покачавъ утвердительно головой, она только пробормотала:
-- Человѣкъ... Что такое человѣкъ? Ничего...
-- Человѣкъ не знаетъ, чего онъ хочетъ! Человѣкъ слѣпъ!-- проговорила,уже авторитетно Ривка.-- Человѣкъ бѣгаетъ, мечется, орудуетъ. Чего? Спроси его. Онъ ра-бо-та-етъ! Онъ за-бо-тит-ся о завтрашнемъ днѣ! А въ это самое время у него, можетъ быть, уже стоитъ за плечами смерть и смѣется надъ нимъ... Человѣкъ слѣпъ, Яхнинка!
-- Слѣпъ, Ривеле, слѣпъ!.. чего тебѣ больше -- оживилась вдругъ Яхна.-- Вотъ тебѣ Мойша -- пусть онъ будетъ добрымъ просителемъ за насъ!-- развѣ онъ двѣ недѣли тому назадъ ожидалъ, что онъ теперь будетъ лежать въ могилѣ? Этъ! гдѣ! онъ совсѣмъ думалъ о заработкѣ. "Человѣкъ думаетъ, а Богъ смѣется"!..
-- Да! кстати!-- перебила ее вдругъ Ривка.-- Совсѣмъ забыла спросить. Я слышала въ банѣ, что за два дня до несчастья, Мойша будто проговорился, что онъ хотѣлъ бы, чтобъ его засыпало землей. Правда это?
-- Правда ли? Ты слышала!-- воскликнула тономъ протеста Яхна.-- Кто первая разсказала это, какъ не я? Я сама собственными ушами слышала отъ Мойши эти слова, чтобъ мнѣ такъ слышать трубу Мессіи! Дѣло вотъ какъ произошло. Поспорилъ онъ какъ-то съ Сорой, разсердился и крикнулъ:-- "Ужъ лучше было бы, если-бъ я умеръ въ больницѣ, или если-бъ меня засыпало землей, чѣмъ влачить эту жизнь! По крайней мѣрѣ сразу былъ бы конецъ!"
-- Ай-ай-ай! ай-ай!-- воскликнула Ривка -- Вотъ что значитъ въ недобрый часъ проговориться, сказать слово! Ужасъ! ужасъ! Человѣкъ самъ себя зарѣзалъ.
-- Безъ ножа зарѣзалъ!-- поддержала ее Яхна.
-- Скажи мнѣ, а гдѣ "она" теперь?-- спросила Ривка, махнувъ головой въ сторону комнаты Соры.
-- Она пошла на кладбище, а потомъ пойдетъ къ разбойнику, къ Беркину, можетъ быть онъ ей дастъ что нибудь.
-- Онъ ей дастъ... въ шею!-- отозвалась увѣренно Ривка.-- Нашла къ кому идти! а я ее хочу видѣть.
-- Какъ его земля носитъ!
-- Я имѣю для нея мѣсто кормилицы...
-- Ну?-- обрадовалась Яхна.-- У кого?
-- У кого? Конечно, не у богача. Богачъ не возьметъ такой кормилицы, какъ Сора. Богачу вѣдь нужно толстое мясо. Но мѣсто хорошее: у Генеха -- лавочника; онъ овдовѣлъ и остался грудной ребенокъ. Генехъ не богатъ, но Сора будетъ сыта и получитъ еще нѣсколько рублей въ мѣсяцъ.
-- Ой, родненькая!-- воскликнула горячо Яхна.-- Я тебя расцѣлую всю, если ты меня избавишь отъ нея! Во-первыхъ, сердце болитъ, когда глядишь на ея муки. Я не могу. Я слаба, я имѣю собственнаго горя довольно. Во-вторыхъ, она вѣдь мнѣ не платитъ за квартиру. Держать ее даромъ не могу, выгнать -- сердце не позволяетъ. А тутъ еще мой злодѣй изводитъ меня, что я ей сдала квартиру...
Ривка оглянулась.
-- Кстати, гдѣ "твой"?
-- Гдѣ ему быть?-- отвѣтила съ горечью Яхна. Онъ имѣетъ одно мѣсто, откуда не выходитъ...
-- Все еще пьетъ?-- догадалась Ривка.
-- Еще какъ пьетъ?-- Льетъ, какъ на раскаленный камень! Охъ-охъ-охъ! горе мое тяжкое!
Ривка оглянулась подозрительно, нагнулась къ Яхнѣ и заговорила полушепотомъ и таинственно.
-- Слушай, Яхнута, что я тебѣ скажу, я знаю средство отъ пьянства.
Яхна уставилась на нее широко раскрытыми глазами и вдругъ воскликнула горячо.
-- Ой! сжалься! Послѣднюю рубашку отдамъ, только спаси!
-- Ша! не кричи! Слушай меня съ головой. Когда я говорю, то знаю, что говорю. Средство самое вѣрное. На-дняхъ -- никому не разсказывай!-- одна женщина испробовала ее на своемъ мужѣ. Тотъ пилъ ужасно! Цѣлыми днями валялся пьяный. И какъ рукой сняло, бросилъ! Не можетъ теперь и запаха водки слышать.
-- Что же это за лѣкарство, скажи!
-- Лѣкарство дешевое,-- сказала печально усмѣхнувшись Ривка.-- Это не болѣе какъ "очистительная вода". Когда обмываютъ покойника, надо взять немного этой воды. Довольно одного стакана... Можно дать въ чаѣ или пищѣ. Но чтобъ никто не зналъ и особенно тотъ, кому даютъ.
-- "Очистительная вода"... съ покойника...-- пробормотала оробѣвъ Яхна.
-- Что же тамъ!-- воскликнула презрительно Ривка.-- Женщина ты! Чего ты испугалась "очистительной воды", покойника? Мертвецъ не скотина какая... Не бойся, не бойся, на мою отвѣтственность. Если-бъ была опасность -- я бы тебѣ не совѣтовала... Послушай меня: попробуй, увидишь. Я тебѣ принесу въ бутылкѣ этой воды. И если хочешь, я еще наговорю на ней. Я знаю очень хорошій наговоръ...
-- Дай Богъ тебѣ здоровья, Ривинка!