Въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ изгороди, за которой стояли овцы, за большимъ столомъ, принесеннымъ изъ ближайшей крестьянской хаты, сидѣлъ становой, высокій, стройный мужчина, съ гладко выбритымъ, выхоленнымъ лицомъ. Противъ него сидѣлъ письмоводитель, долговязый молодой человѣкъ, съ безбородымъ, прыщеватымъ лицомъ и нахальной улыбкой. Онъ поминутно поправлялъ свою грязную манишку. За становымъ стояли старшина, толстый мужикъ съ бычачьими глазами, урядники и писарь. Нѣсколько поодаль отъ нихъ стояли купцы, изрѣдка перекидываясь замѣчаніями. Липкинъ стоялъ въ сторонѣ и, не обращая вниманія на своихъ обидчиковъ, спокойно курилъ, выпуская дымъ кольцами. По другую сторону загороди стояли плотной стѣной крестьяне и крестьянки...
Староста -- низенькій, тщедушный человѣчекъ съ измученнымъ лицомъ и заячьими глазами -- вмѣстѣ съ двумя сотскими дѣлалъ на скорую руку изъ кольевъ и веревокъ новую изгородь для перемѣщенія туда овецъ, по мѣрѣ того, какъ онѣ будутъ продаваться. Староста усердствовалъ больше другихъ, и по его измученному лицу потъ струился крупными каплями.
Со вчерашняго вечера, съ той самой минуты, какъ явились урядники арестовать скотину и потребовали отъ него "законнаго содѣйствія", онъ совершенно потерялъ голову. Его охватило какое-то странное чувство -- смѣсь ужаса и отчаянья,-- сразу вырвало у него почву подъ ногами, и онъ стремительно, съ какимъ-то самозабвеніемъ, ринулся прямо въ объятія нагрянувшей бѣдѣ -- и сталъ буквально разрываться на части. Онъ эти сутки не ѣлъ, почти не спалъ, бѣгалъ въ степь къ стаду, бѣгалъ, куда приказывали урядники. Когда пріѣхали купцы, онъ съ лихорадочной, торопливостью очистилъ для нихъ домъ, разогналъ, почти выбросилъ на улицу всю семью и долго извинялся, что не можетъ "убрать" больного отца. Теперь онъ съ тѣмъ же рвеніемъ, изъ послѣднихъ силъ дѣлалъ изгородь. Что-то глубоко-трагическое было во всей фигурѣ и во взглядѣ этого растерявшагося робкаго человѣчка, сразу отрекшагося и отъ себя и отъ міра...
Но міръ какъ-то чувствовалъ и понималъ состояніе души старосты. Ни словомъ, ни взглядомъ не упрекнулъ его никто за такое горячее пособничество раззоренію. На бѣгу, торопясь, обмѣнивался онъ съ встрѣчнымъ сосѣдомъ скорбнымъ взглядомъ, глубокимъ вздохомъ,-- и сосѣдъ улавливалъ въ этомъ взглядѣ, въ этомъ вздохѣ свою собственную мучительную скорбь.
Къ купцамъ подошелъ мѣстный кабатчикъ, Канаткинъ, высокій, здоровый мужчина, въ разстегнутомъ сюртукѣ, открывавшемъ жилетъ съ тонкой серебряной цѣпочкой черезъ шею. Поклонившись издали становому, онъ поздоровался съ купцами и остановился, заложивъ назадъ руки.
-- Торговаться будете?-- спросилъ онъ благодушно.-- Овца хорошая.
-- И тебѣ, Харитонъ Игнатьичъ, хотѣлось бы лапку запустить, да не подходитъ, а?-- замѣтилъ не громко, смѣясь, Грудковъ.
-- Не подходитъ, не подходитъ!-- согласился благодушно Канаткинъ.-- Съ своей деревней ссориться не статья.
Когда изгородь была готова, становой пригласилъ желающихъ принимать участіе въ торгахъ подойти записаться. Купцы многозначительно переглянулись и пошли записываться.
-- Больше никто?
-- Никто...
Вдругъ къ столу подошелъ Липкинъ и сказалъ не громко и учтиво:
-- Запишите, ваше благородіе: Левъ Моисеевичъ Липкинъ.
-- Ваше благородіе!-- воскликнулъ съ негодованіемъ Грудковъ.-- Мы не согласны торговаться, если онъ залога не положитъ. У него денегъ нѣтъ! Это смутьянъ!..
Липкинъ, не смутившись, даже не взглянулъ на своего обидчика, досталъ изъ кармана бумажникъ, вынулъ изъ него новенькую радужную бумажку и положилъ на столъ:
-- Вотъ, ваше благородіе, залогъ! Можетъ быть мало?
И онъ вынулъ изъ бумажника и положилъ на столъ одну за другой еще три сотни.
-- Примите деньги,-- залога не требуется,-- проговорилъ съ неудовольствіемъ становой.
Липкинъ такъ же спокойно принялъ деньги и отошелъ въ сторону, не удостоивъ своихъ конкуррентовъ даже взглядомъ.
Эффектъ получился полный. Черезъ минуту Шарфманъ позвалъ взглядомъ Липкина въ сторону.
-- Ты что же, торговаться будешь?-- спросилъ онъ его спокойно.
-- Нѣтъ, на васъ буду любоваться,-- отвѣтилъ ему въ тонъ Липкинъ.
-- Да вѣдь ты ни одной овцы не купишь.
-- Не куплю, а вамъ насолю!
-- Та-акъ!-- протянулъ Шарфманъ.-- Значитъ, ты только насолить намъ хочешь, больше ничего?-- спросилъ онъ серьезно.
-- Больше ничего! отвѣтилъ съ задоромъ Липкинъ.-- Я-а-а вамъ докажу, какъ конфузить, какъ гнать изъ компаніи!
-- Ну, если тебѣ только это и надо, значитъ, и говорить нечего,-- отозвался спокойно Шарфманъ и повернулся уходить. Но вдругъ онъ остановился, устремилъ на Липкина строгій взглядъ и заговорилъ повелительно:
-- Эй, Лейба, смотри, чтобъ не каяться потомъ! Шутки свои оставь! Помни, что ты птица не великая и раздавить тебя не трудно. Говори прямо: сколько хочешь отступного?
-- 40 рублей...-- пробормоталъ опѣшившій Липкинъ.
-- 25 руб.-- и ни гроша больше не получишь!-- отвѣтилъ рѣшительно Шарфманъ.
-- Ну, хорошо -- согласился поспѣшно Липкинъ.-- Только напередъ деньги, такимъ мошенникамъ, какъ вы, не повѣрю на слово!
-- Хорошо! согласился спокойно Шарфманъ.-- Только и тебѣ въ руки ихъ сейчасъ не дамъ, конечно.
-- Дай ихъ Канаткину: я ему довѣряю.
-- Можно.
Мигнули Канаткину и незамѣтно отошли съ нимъ за уголъ дома.
-- Вотъ вамъ 25 рублей,-- сказалъ, подавая ему деньги, Шарфманъ.-- Отдадите ихъ ему послѣ всѣхъ торговъ, если онъ намъ не будетъ мѣшать. Понимаете?
-- Понимаю, понимаю!-- отвѣтилъ поспѣшно Канаткинъ, принимая деньги.
Шарфманъ удалиля. Липкинъ оглянулся, торопливо вытащилъ бумажникъ и отдалъ Канаткину 4 сотни. Канаткинъ, также поспѣшно и оглядываясь, вернулъ ему вексель на 1000 руб.
-- Ну, спасибо!-- благодарилъ Липкинъ.-- Твои 5 руб. проценту возьмешь изъ этихъ 25, а 20 мнѣ потомъ отдашь. Спасибо! И заработалъ и проучилъ ихъ!
-- Ну, ну, ладно, ладно!-- остановилъ его Канаткинъ, оглядываясь и боясь, какъ бы не узнали про ихъ сдѣлку.
Черезъ нѣсколько минутъ Липкинъ стоялъ уже, какъ ни въ чемъ не бывало, между купцами и весело перешептывался съ Бугаемъ.