Все время, пока продолжались переговоры, становой сидѣлъ, углубившись въ чтеніе какой-то бумаги. Кончивъ, онъ отложилъ бумагу и обратился къ письмоводителю.
-- Ну, вызывайте! Кто первый?
-- Макаръ Увдовченко, староста.
-- Староста! твои овцы первыя идутъ,-- сказалъ становой.-- Сколько у тебя? Отбери ихъ!
Староста метнулся къ столу и устремилъ на станового взглядъ, одновременно и покорный, и страдальческій. Все лицо его плакало и въ то же время выражало трепетный испугъ.
-- Мои?.. къ продажѣ?.. Семь!-- воскликнулъ онъ, захлебываясь, съ рыданіемъ въ голосѣ.
-- Отбери и выведи ихъ въ другую загородъ.
Староста опять метнулся въ загородъ и сталъ ловить своихъ овецъ. Онѣ метались, и староста безжалостно хваталъ ихъ то за ноги, то за волну, то за головы и перебрасывалъ черезъ плетень въ другую загородъ. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ семь овецъ были перекинуты.
Купцы перескочили чрезъ изгородь, стали хватать овецъ, подымать ихъ за волну, ощупывать. Быстро кончивъ операцію, они вернулись на свое прежнее мѣсто
-- Продается 7 овецъ по оцѣнкѣ въ 21 рубль. Кто больше?
-- Пять копеекъ! вызвался первый Грудковъ.
-- Десять! отвѣтилъ Шарфманъ.
-- Пять! сказалъ опять Грудковъ.
-- Пятьдесятъ! произнесъ спокойно Шарфманъ.
-- Рубъ! крикнулъ Грудковъ.
-- Рубъ! повторилъ за нимъ эхомъ Шарфманъ.
-- Ну, и пусть за тобой! махнулъ рѣшительно рукой Грудковъ и отошелъ огорченный.
-- 23 рубля 70 копеекъ! Кто больше?
Никто не отозвался,-- и овцы остались за Шарфманомъ, который тутъ же выложилъ деньги.
Въ это время къ столу поспѣшно подошла молодая, видная крестьянка и заговорила довольно смѣло, хотя съ волненіемъ.
-- Ваше благородье! прикажите отдать мнѣ моихъ овечекъ: у меня батьковщина...
-- Что такое? спросилъ строго становой.
-- Батьковщина... Значитъ, на свадьбѣ батька и родные дарили. Еще года нѣтъ, какъ я сюда взята изъ Желтухина. Хоть кого спросите! За что же моихъ овечекъ продавать? промолвила она, оглядываясь кругомъ съ мольбой, какъ бы ища поддержки.
-- Сколько твоихъ овецъ?
-- Пять.
-- Староста! есть у нея свои овцы, батьковщина?
-- Есть, есть! воскликнулъ торопливо староста.
-- Ну, отбери ихъ -- и убирайся! рѣшилъ быстро становой.
Женщина мигомъ отобрала своихъ овецъ, поблагодарила станового и поспѣшно погнала ихъ домой, счастливая и радостная.
Молча, съ болѣзненной завистью провожали ее взгляды сосѣдокъ. Сколько мучительныхъ воспоминаній будутъ каждый день возбуждать эти "единственныя" овцы! Ужъ лучше бы ничего не осталось. Мужиковъ же, напротивъ, этотъ случай какъ-то оживилъ. Они въ немъ почувствовали искру той самой справедливости, въ торжество которой они такъ страстно вѣрили. Нѣкоторые развеселились даже до шутокъ, забывъ на минуту общій фонъ картины.
-- Бя-яги, Явдоха! Бяги, штобъ не гнали!-- кричали ей вслѣдъ.
-- И ловкая жъ какая баба: не сробѣла!
-- Куды! Такая ловкая, что прямо страсть! "До самаго царя, говоритъ, за батьковщину дойду!" Правила знаетъ!
А купцы досадовали.
-- Ишь, какихъ отобрала, самыхъ лучшихъ, ворчалъ Шпетный.
-- Нарочно! Вотъ, ей-Богу, нарочно выбрала. Это и не ея овцы!-- возмущался Тимченко.
Не успѣла скрыться Явдоха, какъ къ становому подошла другая молодая женщина, высокая, худая, съ плоской грудью и съ желтымъ, безъ кровинки, лицомъ. Заостренный носъ, впалыя щеки и большіе съ чахоточнымъ огнемъ глаза ясно говорили, что несчастной осталось жить немного. Но она, очевидно, еще не понимала этого и тоже хлопотала о своемъ добрѣ.
Молча и какъ-то сразу, какъ снопъ, повалилась она въ ноги становому.
-- Будьте благодѣтели наши...-- промолвила она слабымъ голосомъ и беззвучно заплакала.
-- Ну, теперь пойдетъ потѣха!-- промолвилъ злобно Тимченко.
-- Прямо запрягай и домой поѣзжай: конца не дождешься, поддержалъ его Грудковъ.
Шпетный плюнулъ и отошелъ.
-- Что опять? спросилъ съ раздраженіемъ становой.
-- Батьковщина... простонала чуть слышно больнаяю
-- Чортъ васъ знаетъ!-- вспылилъ становой.-- Гдѣ вы были раньше? Отчего вы не заявляли? Стану съ вами тутъ до полночи возиться! Встань! Убирайся!
Больная съ трудомъ поднялась, взглянула на станового съ мучительной болью и испугомъ, и, горько заплакавъ, молча и покорно поплелась съ понурой головой обратно, къ толпѣ крестьянъ.
Былъ ли становой тронутъ ея болѣзненнымъ видомъ и покорностью, или онъ почувствовалъ несправедливость своего отказа,-- но онъ ее вернулъ.
-- Ступай сюда! Сколько твоихъ овецъ?
-- Парочка..
-- Ступай, отбери ихъ поскорѣй -- и маршъ! И больше чтобъ никто не смѣлъ просить! Никому ни одной овцы не выдамъ!
Больная нашла своихъ овецъ, такихъ же худыхъ и больныхъ, какъ и она сама, и медленно, какъ бы не радуясь своей удачѣ, поплелась за ними домой.
-- И на здоровье -- съ такимъ добромъ!-- смѣялся ей вслѣдъ Бугай.
Послѣ овецъ старосты къ продажѣ значились овцы сотскихъ. Послѣдніе покорно отобрали своихъ овецъ,-- и въ какія-нибудь четверть часа 40 овецъ были проданы за 131 руб. Купили ихъ Шпетный и Лещукъ.
-- Захаръ Митроненко!-- вызвалъ становой.
-- Здѣсь!-- послышался торопливый отвѣтъ, и къ столу подбѣжалъ низенькій старикъ съ слезящимися глазками.
-- Сколько у тебя овецъ?
-- Восемь...
-- Отбери ихъ въ другую загородь!
-- Не отбирай!!-- раздался вдругъ среди общей тишины изъ толпы крестьянъ повелительный и громкій окрикъ.
Становой вздрогнулъ, насторояшлся, взглянулъ пытливо на толпу, кивнулъ повелительно уряднику и обратился опять въ старику:
-- Ну-ну, чего сталъ? Отбирай, говорятъ -- тебѣ! повторилъ онъ громче, съ раздраженіемъ.
-- Не отбирай, Захаръ! Пропадутъ овцы!!..-- раздалось изъ толпы, при чемъ передніе остались невозмутимо спокойными.
Становой вскочилъ.
-- Кто кричалъ, а? Кто осмѣлился кричать? Урядникъ! отыщите-ка мнѣ этого крикуна!
Но отыскать крикуна не удалось. Крестьяне молча разступались передъ урядниками и на ихъ вопросы ничего не отвѣчали. Становой, тѣмъ временемъ, повторилъ старику приказъ отбирать овецъ.
Растерявшійся старикъ еще не рѣшилъ, кого слушать, какъ къ нему подскочила его жена, низенькая, тощая старушка, съ искаженнымъ отъ гнѣва лицомъ и схватила его за рукавъ.
-- Ку-уда тебя, разбойникъ, нечистая понесла?! Кто тебѣ, душегубъ, велѣлъ отбирать? Д-домой ступай!-- завопила она съ яростью, и среди всеобщаго хохота увлекла оторопѣвшаго старика домой.
Становой сердито взялъ листъ и съ раздраженіемъ вызвалъ:
-- Игнатъ Подуглый!
Никто не отозвался.
-- Ты чего жъ не выходишь?-- крикнулъ старшина одному крестьянину, стоявшему въ авангардѣ.-- Не слышишь!
Игнатъ нехотя подошелъ къ столу.
-- Отбирай своихъ овецъ!
-- У меня, ваше благородіе, нѣтъ овецъ,-- отвѣтилъ спокойно Игнатъ.
-- Какъ нѣтъ?
-- Такъ. Продавайте, коли хотите, безхозяйскую скотину, а мы сами указывать не будемъ.
-- А-ахъ, ты, каналья! Ты смѣешь со мной такъ разговаривать! Урядникъ! отведи его въ холодную! Завтра доставишь мнѣ его въ станъ: я тамъ поговорю съ нимъ!
-- Слушайте! обратился онъ къ крестьянамъ.-- Совѣтую вамъ, для вашей собственной пользы, указывать овецъ. Тогда каждый будетъ отвѣчать за свой долгъ. Иначе мнѣ придется продать огульно всю отару -- и раскладка поровну будетъ. Слышите?
Отвѣта не было.
-- Кто согласенъ отбирать овецъ? подходите! попробовалъ становой на иной ладъ.
Крестьяне хранили мертвое молчаніе.
-- Вы чего жъ, хамье, ничего не отвѣчаете? стоите какъ истуканы? накинулся шепотомъ старшина на переднихъ крестьянъ.
-- А тебя кто спрашиваетъ? отвѣтилъ ему въ тонъ молодой парень.
-- Какъ ты смѣешь?! запѣтушился старшина.
-- А такъ и смѣю. Не лѣзь, куда не зовутъ...
-- Не смѣешь ты мнѣ такъ говорить: я -- старшина!
-- Ты старшина сегодня, а я -- завтра. Цаца не большая, огрызнулся парень и замѣшался въ толпѣ.
-- Ну, не хотите указывать овецъ -- вамъ же хуже! проговорилъ рѣшительно становой и велѣлъ урядникамъ сосчитать, сколько осталось овецъ.
Оказалось еще 208 овецъ, и становой объявилъ огульную ихъ продажу по 2 р. 50 к. Крестьяне приняли это спокойно. Даже какъ будто довольны были, точно чего-то добились.
-- Хай такъ продаютъ безъ хозяинывъ, безъ права! Хай! посмотримъ! повторялось въ рядахъ крестьянъ.
Становой въ душѣ былъ доволенъ оборотомъ дѣла. Было ужъ около 7 ч. вечера, и при огульной продажѣ торги сокращались на два три часа. Еще довольнѣе были купцы. Съ четверть часа топтались они въ загороди, ощупывая овецъ, и, наконецъ, принялись торговаться. Сперва они поочередно набавляли по пятачку.
-- Эхъ! разорюсь! Еще десять копеекъ!-- крикнулъ Грудковъ.
-- Пятнадцать -- объявилъ рѣшительно Шарфманъ.
-- И довольно!.. процѣдилъ сквозь зубы Щнетный,
Купцы переглянулись. Надо надбавлять съ оглядкой.
Грудковъ опять вскочилъ за ограду, схватилъ одну овцу, другую, выскочилъ назадъ и крикнулъ:
-- Э-эхъ, шло, не шло, еще 5 копеекъ!
-- Никто больше?-- спросилъ становой, видя, что больше не набавляютъ. Не получивъ отвѣта на свой вопросъ и во-второй и въ третій разъ,-- онъ объявилъ, что овцы проданы по 3 руб. 10 коп. Грудковъ подошелъ къ столу и отсчиталъ деньги.
Купцы рѣшили поставить на ночь овецъ у Грудкова, который жилъ на хуторѣ, въ трехъ верстахъ отъ Дашковки, и имѣлъ крѣпкія стойла. Дѣлежъ рѣшили произвести послѣ всѣхъ торговъ.
Черезъ полчаса отара, въ сопровожденіи урядниковъ и сотскихъ, была выгнана изъ деревни. Провожали ее крестьянки съ плачемъ и причитаньями.