Низкая сырая комната со сводчатым потолком тонула в полумраке.

В этой тьме скрывались очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровен, колодок. Чем-то бесконечно унылым, страшным веяло от всей обстановки этого непонятного помещения.

Колеблющийся свет длинных толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой сбегали капли воды и падали со стуком на плиты комнаты.

За длинным столом, на котором горели эти странные свечи, сидело семь человек, все с характерными лицами католических служителей церкви -- иезуитов, в обычных рясах-сутанах.

-- Итак, -- начал сидящий посередине за столом высокий худощавый человек в фиолетовой сутане, с резко очерченным лицом, к которому особенно почтительно относились все иные присутствующие, -- нам предстоит, св. отцы, сегодня поставить окончательный приговор по делу молодого безумца.

-- Так, ваша эминенция {Титул католических епископов или кардиналов.}, -- послышался почтительный ответ заседающих.

-- Вы, конечно, все осведомлены о причине нашего конклава {Конклав -- совет кардиналов, собирающихся для избрания папы римского.} в этом печальном, но необходимом для пользы св. церкви месте? Вам известно со слов тайного донесения достопочтенного духовника графов Ржевусских о преступлении молодого графа? Да? Теперь, стало быть, мы можем перейти ad consultationem... на совещание. Я ставлю два вопроса: виновен ли безумец в преступлении ad ferendam, то есть в таком, которое он собирается совершить, и, если виновен, то к какому наказанию он за это должен быть присужден. Ваши аргументы, св. отцы?

-- Виновен... виновен... виновен... -- раздались голоса.

-- Более мотивированно? -- отдал приказ его эминенция.

-- Переход в лоно проклятой православной церкви... Поношение святой католической; издевательства и насмешки над нами, скромными ее служителями. Это -- maxima culpa {Величайшая вина (лат.)}, это -- измена Христу.

-- И, взвесив все это, какое наказание?...

Минуту в комнате со сводчатым потолком царило молчание.

-- Mors... Смерть! -- погребальным эхом пронеслось по помещению, где заседал, тайный трибунал "святых" отцов.

-- Sis. Так. Но все это было contra... "против" обвиняемого. Не найдется ли голос и pro, "за" него?

-- Прошу благословения св. отцов во главе с вами, ваша эминенция, но я думал бы, это наказание не соответствует преступлению, которое юноша собирается совершить.

-- Как?! -- в один голос воскликнули заседающие.

-- Виноват, я не так сформулировал мою мысль... -- смутился престарелый служитель католического Христа. -- Я хотел сказать, что тут -- juventas... молодость... Любовь... легкомыслие... кроме того, ради высокочтимого графа Сигизмунда Ржевусского нам бы следовало пощадить жизнь его единственного сына... Он оказывал столько услуг нашей св. церкви...

-- Ваши ответы? -- обратился к св. отцам его эминенция.

-- Отдавая должное любвеобильному сердцу моего сослужителя во Христе, я считаю, однако, необходимым резко разойтись с ним во мнениях, и вот по каким причинам, -- послышался елейно-сладкий голос доносчика-предателя, исповедника N-ского костела. -- Во-первых, primo: в это политически-смутное время, которое мы переживаем, нам нужны верные католики, а не перебежчики-ренегаты. Если сегодня ради прекрасных глаз "москальки" обвиняемый готов переменить религиозную веру, то... поручитесь ли вы, св. отцы, что на завтра, ради еще более прекрасной наружности новой еретички, он не променяет и свою политическую веру, свое народное credo? Где же наш политический патриотизм?

-- Верно... верно... -- прокатилось под мрачными сводами.

-- Я продолжаю, secundo, во-вторых: допустим, юноша раскается... Ужас объял его душу... Он будет просить о помиловании. Но... Откуда мы его выпустим? Это вы приняли в соображение? Разве это наше тайное прибежище под рекой Вислой, где мы укрепляем веру и тайно собираемся для важнейших решений, уже не должно составлять величайшего секрета для наших врагов? А если выпущенный безумец-граф предаст нас?... В таком случае для чего же было изобретать название "Unum ets hoc іter ad mortem" {" Это единственный путь к смерти" (лат.) }.

-- Верно... верно! Смерть, смерть! -- послышались теперь уже возбужденные голоса.

-- Но какая?

-- Я полагал бы... мы думали бы... Поцелуй Бронзовой Девы!

Тот, кто заступился за обвиняемого, в ужасе закрыл лицо руками.

-- Это чересчур жестоко... -- еле слышно вылетело из-под капюшона.

-- Приведите сюда обвиняемого! -- бесстрастно отдал приказ старший из судей -- духовных лиц.

Прошло несколько минут. Где-то послышался резкий скрип двери, раздались гулкие шаги по каменным плитам коридора, дверь в судилище распахнулась, и на пороге вырисовалась высокая стройная фигура молодого человека.

-- Потрудитесь приблизиться к столу, граф Болеслав Ржевусский! -- сурово проговорил иезуит в фиолетовой рясе.

Голова молодого человека гордо откинулась назад. В глазах засверкало бешенство. Он сделал несколько шагов по направлению к своим неведомым судьям и резко спросил:

-- Кто вы? На каком основании и по какому праву вы смеете мне приказывать? Честное слово, я начинаю думать, что имею дело с бандой каких-то негодяев.

-- Вы слышите? -- прошептал настоятель N-ского костела.

-- Меня обманным образом -- по подложной записке -- залучают в пустынное место, хватают, везут и, точно преступника, заключают в каземат какого-то проклятого подземелья. Что вам надо от меня? Что должна означать вся эта подлая комедия? Если вам угодно денег, выкупа, извольте. Я вам их дам, подавитесь проклятым золотом, но потрудитесь немедленно выпустить меня на свободу.

-- Вы спрашиваете, кто мы. Мы -- тайный трибунал, блюдущий высшие интересы св. церкви... -- еще более сурово проговорил его эминенция.

-- Это... что же такое: нечто вроде Совета десяти великой святой Инквизиции? -- насмешливо спросил молодой граф.

Но помимо воли смертельная бледность покрыла его лицо.

-- Вы можете богохульствовать: перед смертью у вас еще хватит времени раскаяться в ваших страшных грехах.

-- Перед... смертью? -- вздрогнул Ржевусский. -- Вы шутите, св. отец?

-- Увы, бедный безумец, мои уста еще никогда не произносили шуток. Мы обсудили ваше преступление. Оно ужасно: вы изрекли ужасную хулу на церковь. Нашим совместным решением вы приговариваетесь к смертной казни через поцелуй Бронзовой Девы. Вы обручитесь с ней на вечную жизнь.

-- Что?! -- воскликнул молодой человек и пошатнулся.