-- Так вы, стало быть, ближний друг Поликарпа Силыча? Оченно приятно. -- Рыхлая, словно водой налитая, еще не очень старая, но рано состарившая, купчиха безразлично глядела на Путилина своими круглыми, на выкате глазами.
-- А это вот сиротка-девушка, Глаша. Глашка, да что это ты, мать моя, словно чурбан, стоишь, гостя не приветствуешь? Необразованность, уж не взыщите! -- извиняюще заколыхалась в широком кресле "сама".
-- Простите, Феона Степановна... Здравствуйте, -- раздался неприятный, скрипучий голос.
Путилин впился глазами в произнесшую эти слова. Перед ним стояла некрасивая, угловатая девушка, со впалой грудью, с угреватым лицом. Волосы неопределенного, какого-то пегого цвета, были гладко прилизаны на пробор. Скромненькая ситцевая кофточка, темная...
Но разительный контраст со всей той убогой, некрасивой внешностью составляли ее глаза: большие, черные, в которых светились ум, хитрость, огоньки какой-то непоколебимо твердой воли.
-- Мое почтение, Аглая... Аглая... А вот как по батюшке? -- ласково улыбаясь, проговорил Путилин.
-- И-и, батюшка, ни к чему вам это знать: чести ей много будет. Глаша она -- и все тут!
Путилин увидел, как из-под опущенных ресниц вырвался неуловимо быстрый взгляд, полный злобы, ненависти.
"Ого! Девица умеет, кажется, кусаться", -- пронеслось у него в голове.
А девица поспешно села за столик и принялась за вышивание.
-- Да-с, ну и чудеса творятся у вас, достоуважаемая Феона Степановна, в Белокаменной! -- вступил он в разговор с "самой", быстро охватывая глазами эту комнату с киотами образов, перед которыми горело чуть не двадцать лампад.
-- А что такое? -- заколыхалась купчиха.
-- Да как же: икону-то высокочтимую ограбили. Шутка сказать, эдакое злодеяние.
-- Ах, уж и правда! И кто это изверг такой отыскался? А знаете ли вы, что мы как раз в тот самый вечер Царицу Небесную принимали?
-- Да неужто?
-- А ей-Богу? Правда, Глаша?
-- Правда, -- послышался глухой, еле внятный ответ.
-- Прикладывались? -- круто повернулся к некрасивой девушке Путилин.
Послышался звук упавших на пол ножниц.
-- Да-с...
-- А позвольте полюбопытствовать, что это вы рукодельничаете?
И с этими словами Путилин подошел и низко склонился к работе Глаши.
-- Хорошо-с! Искусная вы мастерица, барышня! Ишь как ровно вышиваете. А вот некоторые небрежно к сему относятся...
-- Бывает-с.
-- Видел я вот на чудотворной иконе Иверской полотенце одно. Шелковое, цветным шелком расшитое... Поглядел на него, аж диву дался: начато хорошо, а окончено плохо. Крестики эти самые равно как танцуют, хе-хе-хе, вкривь, да вкось идут... Видно, торопилась рукодельница дар иконе принести. Что это, барышня, ручки у вас дрожат? А? Ишь, как прыгают, хе-хе-хе.
-- Заторопилась! -- недовольно окрикнула "сама".
-- Рука... устала, -- еле слышно слетело с бескровных губ девушки. -- А вы... вы нечто видели это полотенце? -- вдруг сразу сорвалось у нее.
-- Какое? -- удивился Путилин.
-- Да... вот... вы говорили... плохо вышито полотенце...
-- А ежели бы не видел, так как бы про то знал? -- тихо рассмеялся Путилин. -- А оно что же вас так заинтересовало?
Путилин увидел на себе взгляд девушки, полный ужаса, страха.
-- Я... я так спросила, -- пролепетала она.
-- Глаша, а ты бы позвала Васю киот от образа исправить. Вы не обессудите, гостюшка, коли при вас явится молодец? Такое дело вышло: плинтус от божницы отвалился... Приклеить надо.
-- Что вы, матушка, Феона Степановна, пожалуйста, пожалуйста...
И когда Глаша скрылась, Путилин быстро спросил купчиху.
-- А кто таков этот Вася?
-- Молодец у нас. Ловкий паренек, на все руки. И столярит, и слесарничает... Золотые руки, да только ветрогон сам.
-- А чем же? В чем именно?
-- Головы девчонкам кружит... Жалились уж на него многие... А я этого не люблю... известно дело, молод. Жениться бы пора ему... Прогнать жалко, пропадет парень... Дошлый, красивый.
И когда в этой комнате, пропахшей ханжеством, росным ладаном и хворью водянистой купчихи, появилась фигура Васи, Путилин должен был сознаться, что он действительно, и дошлый, а главное, изумительно красивый парень. Невысокого роста, стройный, с могучей грудью, с красивой посадкой головы на широких плечах. Темные вьющиеся волосы. Иссиня черные глаза, плутовские, "вороватые", такие глаза, по которым с ума сходят девушки и женщины. Хищный оскал грубо чувственного, красного рта со сверкающими белизной зубами. Небольшие усы и вьющаяся бородка обрамляла это дерзкое, вызывающе красивое лицо.
-- Здравствуйте, Феона Степановна! -- низко поклонился он каким-то фамильярно-плутоватым поклоном.
-- Ну, ты... ветрогон... лясы все точишь, -- как-то всхлипнула старая купчиха. -- Гостя что же не приветствуешь?
Странное дело: в ее голосе вместо желаемой строгости послышались как бы ласковость, приторно-противная нежность опасного периода заката бабьей второй молодости.
"Ого, однако, этому молодчику живется здесь, очевидно, тепло... " -- усмехнулся про себя Путилин.
Вася вежливо низко поклонился Путилину, скользнув по его фигуре подозрительным взглядом своих "воровских" глаз.
-- Киот-с поправить-с, Феона Степановна? Можно-с! Сей минутой... Это мы можем, это мы живо устроим-с.
И, вынув из принесенного мешка целый ряд инструментов, он ловко и решительно приступил к работе.
Путилин не спускал глаз ни с него, ни с угреватой, некрасивой Глаши. Несколько раз он подмечал взгляды девушки, устремленные на красавца-парня, взгляды, в котором светились восторг и немое рабье обожание, преклонение.
-- Ну ты, матушка, зенки-то не пяль, а работу делай! -- сердито окрикнула Глашу "сирая" купеческая жена.
Путилин подошел к Васе.
-- Однако, паренек, работаешь ты ловко! Ишь, в руках у тебя так все и кипит.
-- Ничего-с, ваше степенство, по малости справляемся, -- усмехнулся тот.
-- Ловко! Прямо первому мастеру за тобой не угнаться. Где это ты так, паренек, навострился?
-- Помаленечку, слету, ваше степенство, набил руку.
-- Доходчив же ты! А ко мне на окончательную выучку поступить не хочешь?
-- А куда это к вам? -- в упор посмотрел на Путилина красавец-парень.
-- Дело у меня большое есть, слесарное... Стекла давить... Золото перепиливать, щипцами открывать...
-- Нет, батюшка, вы его от нас не переманивайте: он в дому нам нужен, -- недовольно проговорила сама.
-- Чудное ваше дело, ваше степенство! -- сверкнул глазами Вася. -- Не слыхивал я о таком слесарном ремесле...