Веселая глава; въ ней является человѣкъ, который изъ за личной неудачи въ любви приходитъ въ величайшій экстазъ и проклинаетъ весь свѣтъ, что на сочувствующихъ ему ближнихъ всегда дѣйствуетъ болѣе или менѣе смѣхотворно.-- Густавъ ищетъ утѣшенія въ томъ, что старается увѣровать въ существованіи чужаго счастья и рѣшается собственными глазами убѣдиться въ немъ.-- Возвращеніе домой.
Густавъ прибылъ на станцію желѣзной дороги почти въ моментъ отхода поѣзда и вскочилъ въ послѣдній вагонъ. Въ немъ сидѣла маленькая, худенькая, уже немолодая дамочка; впрочемъ она была такъ блѣдна и измучена на видъ, что, можетъ быть, отъ этаго казалась на видъ старше своихъ лѣтъ.
Она внимательно взглянула на вошедшаго своими большими, томными глазами, затѣмъ быстро подняла руку къ лицу, какъ будто желая что-то стереть съ него. "Это вагонъ для некурящихъ" произнесла она. Густавъ бросилъ окурокъ сигары, который держалъ въ зубахъ. "Я и не буду курить" возразилъ онъ, послѣ чего опустился на мягкія подушки вагона и захлопнулъ за собою дверцы.
Кто бы могъ ожидать этого отъ молодой дѣвушки? Кому бы это могло только прійти въ голову? Эта мысль неотступно вертѣлась въ его головѣ, осаждала мозгъ его; онъ ее не столько сознавалъ, сколько чувствовалъ. Онъ нѣсколько разъ громко вздохнулъ и всякій разъ послѣ этого разражался короткимъ, глухимъ смѣхомъ.
При этихъ звукахъ дама также аккуратно всякій разъ сильно вздрагивала.
-- Но, Боже мой! въ полголоса проговорила она наконецъ.
-- Осмѣлюсь замѣтить вамъ,-- обратился молодой человѣкъ къ путешественницѣ, которая безпокойно оглядывалась, какъ бы желая призвать себѣ кого нибудь на помощь,-- что въ вывѣшенномъ здѣсь объявленіи отъ правленія желѣзной дороги, никому не воспрещено громко выражать свои чувства.-- И онъ снова испустилъ глубокій вздохъ, за которымъ неизмѣнно послѣдовалъ и злобный смѣхъ.
-- Но вѣдь это ужасно! произнесла дама.
Долго выдерживала она, но на третьей станціи подозвала кондуктора, велѣла ему перенести ея вещи въ другой вагонъ и объявила, что здѣсь оставаться нѣтъ никакой возможности. Выйдя на площадку, она еще разъ оглянулась и бросила недовольный взглядъ на продолжавшаго спокойно сидѣть на своемъ мѣстѣ Фишера.
Густавъ былъ очень радъ, что остался одинъ. Поѣздъ помчался дальше; стоялъ чудный день, и мѣстность была до крайности живописна; но молодой человѣкъ ничего этого не замѣчалъ. Изъ окна перваго купэ сосѣдняго вагона высунулъ голову юный туристъ и съ неподдѣльнымъ восторгомъ любовался разнообразными и богатыми картинами, мелькавшими передъ его глазами.
Густавъ продолжалъ вздыхать теперь еще громче прежняго, такъ какъ не считалъ нужнымъ хоть сколько нибудь стѣснять себя.
-- Кто бы могъ это подумать? Эта дѣвушка, которая умѣетъ притвориться такою сердечною, откровенною, честною и добросовѣстною! И все таки -- все таки -- ...фи, что за гадость! Если бы еще можно было явиться въ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ свѣта въ ореолѣ трагическаго отчаянія вслѣдствіе несчастной страсти,-- какъ благородный олень убѣжать въ чащу лѣса со стрѣлой въ груди!... Но играть роль глупо попавшейся на приманку рыбы, биться въ водѣ и наконецъ сорваться съ крючка съ разорванными жабрами -- это уже просто смѣшно, и даже унизительно!... Бѣднякъ упускалъ при этомъ изъ виду, какъ мало виновата была приманка, особенно въ томъ, что рыба на нее польстилась. Отступить передъ толстоногимъ парнемъ съ потными руками и безсмысленно выпученными глазами; пойти по его слѣдамъ, обожать тамъ, гдѣ онъ... Что за срамъ! Тьфу!
Туристъ въ сосѣднемъ вагонѣ испустилъ тихое проклятіе.
-- Всего разумнѣе,-- продолжалъ разсуждать Густавъ -- не довѣряться ни одной женщинѣ въ мірѣ. Матерей нашихъ мы считаемъ созданіями, стоящими выше всѣхъ другихъ, и смотримъ на нихъ такимъ образомъ большей частью потому, что съ юныхъ лѣтъ привыкаемъ считать себя въ сравненіи съ ними маленькими, низменными существами. Изъ-за матерей нашихъ мы научаемся относиться съ уваженіемъ и ко всему ихъ полу. А женщины это отлично понимаютъ и тотчасъ начинаютъ разъигрывать изъ себя неприступныхъ весталокъ; комедіантки всѣ онѣ, вотъ и все. То, чего никто изъ насъ, застѣнчивыхъ молодыхъ людей, не съумѣлъ бы сдѣлать, т. е. разыгрывать роль перваго любовника въ домашнемъ спектаклѣ, потому что слова роли не соотвѣтствовали нашимъ чувствамъ -- все это наши барышни тотчасъ же справляютъ какъ нельзя лучше: имъ ни почемъ затараторить о любви, нѣжной печали, горячей страсти и такъ далѣе; для нихъ это все равно, что выпить стаканъ воды... Обманщицы! Обманщицы отъ рожденія! Правъ всякій, кто отвѣчаетъ имъ тою же монетою... Самыя дурныя изъ нихъ еще пожалуй честнѣе другихъ: Мессалины сравнительно еще дѣйствуютъ честно, другія же только прикидываются честными, потому что для нихъ это выгоднѣе; онѣ видятъ въ этомъ преимущество передъ глупцами, относящимися къ нимъ честно; онѣ такихъ-то, и ищутъ -- дуракъ будетъ содержать ихъ, а отдаваться онѣ будутъ другимъ... Срамъ! Срамъ! Тьфу!
-- Милостивый государь -- окликнулъ его туристъ въ сосѣднемъ вагонѣ -- не плюйте, сдѣлайте милость, постоянно изъ вашего окошка! Это вѣдь наконецъ становится нёсносно!
Густавъ откинулся на спинку сидѣнья, сложилъ руки на колѣни и устремилъ глаза въ одну точку прямо передъ собой; выраженіе лица его при этомъ было не изъ умнѣйшихъ.
Черезъ нѣсколько минутъ онъ снова продолжалъ:-- Впрочемъ, если кто выпутался изъ такой бѣды еще довольно благополучно, такъ это я. Вѣдь я узналъ во время все то, что впослѣдствіи было бы до крайности тяжело узнать. На что же я теперь жалуюсь? Счастье уже разъ въ жизни улыбнулось мнѣ; въ Августѣ я не разочаровался: это было время счастливыхъ мечтаній, это былъ сладкій сонъ, въ полномъ смыслѣ этого слова, хотя онъ происходилъ на яву. Во второй разъ счастье отвернулось отъ меня; но вѣдь и у человѣка мѣняется расположеніе духа. Но если грустный опытъ грубо пробудилъ меня теперь отъ сна, то сколько существуетъ на свѣтѣ другихъ людей, которые, можетъ быть, въ эту минуту предаются такому же неразумному счастью, какимъ упивался и я!.. Когда бишь женился другъ мой Керблеръ? Кажется, не прошло еще и года. Что если бы... И кому какое дѣло, когда я вернусь домой -- раньше или позже? Рѣшительно никому. Если я выйду на слѣдующей станціи -- (онъ вынулъ изъ кармана росписаніе поѣздовъ и принялся разсчитывать) -- та могу быть у него еще сегодня вечеромъ и насладиться зрѣлищемъ его семейнаго счастья. Это облегчитъ мою душу.
Онъ осуществилъ свое намѣреніе и прибылъ къ вечеру въ привѣтливый городокъ. Магазинъ Керблера не трудно было отъискать, и онъ скоро очутился передъ своимъ другомъ, который въ послѣднее время сильно пополнѣлъ и принялъ видъ зажиточнаго человѣка.
Когда Густавъ назвалъ себя, Керблеръ крѣпко обнялъ его и плотно прижалъ къ своему объемистому жилету.
-- Я пріѣхалъ -- началъ Густавъ,-- чтобы воочію убѣдиться въ твоемъ полномъ благоденствіи.
-- И прекрасно сдѣлалъ!-- отвѣчалъ Керблеръ, вытянулъ свои короткія руки и ловко повернулся передъ нимъ на каблукѣ.-- Увѣряю тебя, что это дѣло -- золотое дно.
-- А ты по прежнему остался страстнымъ негоціантомъ? И такъ прежде всего дѣло, а потомъ уже удовольствіе. Поговоримъ лучше объ удовольствіи.
-- Удовольствіи?-- спросилъ толстякъ.-- О какомъ это удовольствіи ты говоришь?
-- Ну, объ удовольствіи, которое ты конечно находишь въ счастливой совмѣстной жизни съ любимой женой. Вы вѣдь счастливы?
-- Ахъ! да, да!.. Въ этомъ ты можешь быть вполнѣ увѣренъ.
-- Я и не сомнѣваюсь и только хотѣлъ услышать подтвержденіе отъ самаго тебя.
-- Конечно, конечно, это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Пойдемъ же ко мнѣ, я сейчасъ представлю тебя моей женѣ.
Керблеръ ввелъ его черезъ сѣни по лѣстницѣ въ первый этажъ и затѣмъ въ комнату, гдѣ у рабочаго столика, освѣщеннаго лампой, сидѣла маленькая, худенькая и уже немолодая дамочка; впрочемъ она была такъ блѣдна и измучена, что, можетъ быть, отъ этого казалась старше своихъ лѣтъ.
Густавъ тотчасъ же узналъ ее, и когда она поднялась, чтобы привѣтствовать его, онъ невольно смутился и не зналъ, что сказать.
-- Серафима!-- произнесъ Керблеръ -- представляю тебѣ моего друга и товарища по торговымъ дѣламъ, Густава Фишера младшаго.
Она злобно улыбнулась!-- Я уже имѣю удовольствіе знать этого господина.
-- Какимъ это образомъ?
-- Такъ точно,-- пояснилъ Густавъ -- я случайно помѣстился въ томъ же купэ, гдѣ сидѣла твоя супруга, и долженъ сказать, что къ величайшему моему сожалѣнію между нами вышло маленькое недоразумѣніе...
-- Ахъ, что вы говорите!-- перебила его дама;-- недоразумѣнія ниакаго не было; ваше любезное и поучительное замѣчаніе на счетъ объявленія отъ правленія желѣзной дороги тотчасъ же все разъяснило, и мнѣ оставалось только очистить вамъ мѣсто.
Густавъ обратился къ изумленно слушавшему эти легкія пререканія Керблеру:-- Я оказался невозможнымъ грубіяномъ и тѣмъ заставилъ твою супругу обратиться отъ меня въ бѣгство.
-- Что ты говоришь?-- засмѣялся Керблеръ.-- Ну, особенно страшнаго я тутъ ничего съ твоей стороны предположить не могу. Пусть это будетъ прощено и забыто! У Серафимы благороднѣйшее сердце. Не правда ли, душечка, ты позволишь Фишеру нѣсколько дней погостить у насъ?
-- Конечно, голубчикъ, пусть г. Фишеръ гоститъ у насъ, сколько ему будетъ угодно.
Густавъ поцѣловалъ протянутую къ нему руку.-- Право я не стою такой милой любезности, сударыня -- сказалъ онъ и окинулъ взглядомъ столь мало подходившихъ по наружности другъ къ другу супруговъ.-- Ахъ! если бы можно было найти второе такое счастье, какъ то, что я нахожу у васъ!
-- Развѣ вы несчастны? горячо спросила Серафима.
-- Когда-то и я былъ счастливъ, но теперь...
-- О! не растравляй его зажившихъ ранъ!-- остановилъ его Керблеръ.-- Фишеръ лишился своей жены и все не можетъ еще ее забыть. По крайней мѣрѣ, на сколько я его знаю, это непремѣнно должно быть такъ...
-- Да, любезный другъ;-- мягко проговорилъ Фишеръ,-- ты хорошо меня знаешь.
Онъ обманывалъ этихъ чистосердечныхъ людей, а можетъ быть -- и самаго себя.
Вечеръ прошелъ подъ нѣсколько охлажденнымъ впечатлѣніемъ непріятной встрѣчи въ дорогѣ довольно церемонно и скучно, но на слѣдующее утро "душечка" и "голубчикъ" выказали столько привѣтливости, какъ въ отношеніи другъ къ другу, такъ и относительно своего гостя, что Фишеръ былъ глубоко тронутъ, и когда вечеромъ онъ протянулся на своемъ одинокомъ ложѣ, то не разъ громко вздохнулъ. Впрочемъ онъ тотчасъ же подавилъ въ себѣ эти желаніе вздыхать, считая его завистливой демонстраціей противъ счастья друга, и затѣмъ спокойно уснулъ.
На второй день продажа въ магазинѣ была поручена первому прикащику, при чемъ не обошлось безъ многочисленныхъ намековъ и внушеній на счетъ оказываемаго ему довѣрія и принятой имъ на себя громадной отвѣтственности. Послѣ этого всѣ отправились за городъ. Керблеръ нѣсколько разъ пытался уговорить Густава предложить руку его супругѣ, но гость не имѣлъ духа разстроить дивную картину мѣрно выступившихъ рядомъ супруговъ. "Идите лучше вмѣстѣ, вы составляете такую гармоническую парочку" утверждалъ онъ. Стоялъ веселый, свѣтлый осенній денекъ, который несомнѣнно долженъ вліять своей красотой и на людей; супруги и гость ихъ вернулись поэтому домой въ самомъ пріятномъ настроеніи духа; только молодая женщина казалась на видъ нѣсколько утомленною.
На третій день она исчезла тотчасъ же послѣ завтрака, Керблеръ просилъ за нее извиненія, поясняя, что ей необходимо присмотрѣть кое за чѣмъ въ домѣ, и что невозможно все предоставить на попеченіе людей. Затѣмъ онъ потащилъ Густава гулять по городу, показалъ всѣ его мало интересныя достопримѣчательности и въ разныхъ трактирахъ перезнакомилъ съ разнаго рода людьми, которые на другой же день несомнѣнно должны были позабыть о пріѣзжемъ, точно также, какъ и ему предстояло предать ихъ забвенію.
На четвертое утро Керблеръ самъ послѣдовалъ за своей, быстро удалившейся женой.-- Дѣло!-- заявилъ онъ -- пожалуйста извини, но вездѣ необходимъ зоркій хозяйскій глазъ.-- Онъ убѣдительно приглашалъ Густава совершить пѣшкомъ очень интересную, какъ онъ увѣрялъ, экскурсію по горамъ.
Густавъ цѣлый день лазилъ по горнымъ тропинкамъ и высокимъ скаламъ. Видъ незнакомой мѣстности развлекалъ его, и когда у него находилось время для думъ, то онъ стирался размышлять объ идеальномъ счастьѣ Керблеровъ. Только разъ, отдыхая на покрытой цвѣточками лужайкѣ, онъ вдругъ снова увидѣлъ передъ собой вызывающій взглядъ темныхъ, чистосердечныхъ глазъ. Но онъ энергично отогналъ отъ себя этотъ призракъ, быстро всталъ и отправился въ обратный путь.
Поздно вечеромъ вернулся онъ домой, неслышно прошелъ въ свою комнату и тихонько улегся спать. Его разбудили первые лучи солнца. Легкій иней затянулъ ночью окна и мѣстами уже началъ оттаивать; въ саду чирикали птицы, весело перекликаясь и перелетая съ вѣтки на вѣтку; въ сосѣдней комнатѣ очевидно тоже начали просыпаться. Къ сожалѣнію стѣна была такая тонкая, что всякое слово явственно долетало до слуха молодаго человѣка.
-- Надѣюсь, что сегодня наконецъ онъ заговоритъ объ отъѣздѣ? спросилъ рѣзкій голосъ, принадлежавшій тѣмъ не менѣе несомнѣнно кроткой Серафимѣ.
-- Ну, конечно!-- отвѣчалъ Керблеръ;-- но будь же такъ любезна принять въ соображеніе, что не могу я безъ всякихъ церемоній по просту выгнать его изъ дома.
-- Но онъ мнѣ страшно надоѣлъ.
-- Потому что не ухаживаетъ за тобою...
-- Что ему безъ сомнѣнія слѣдовало бы дѣлать, хотя бы изъ приличія...
-- Нѣтъ, вовсе не слѣдовало бы: это было бы крайне неприлично, и къ тому же онъ порядочный человѣкъ и мой большой пріятель.
-- Извѣстное дѣло, по этому одному я уже не могу выносить его.
-- Я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь.
-- Но все таки глупо съ нашей стороны постоянно разыгрывать передъ нимъ комедію двухъ нѣжно воркующихъ голубковъ.
-- Конечно, глупо. Но что же дѣлать? Онъ, чортъ знаетъ почему, твердо убѣжденъ въ нашемъ полномъ семейномъ счастьи. Зачѣмъ же намъ изъ каприза разочаровать его? Что же тутъ прикажешь дѣлать?
-- Намекнуть ему, что хотя мы и такъ счастливы, какъ только онъ можетъ того желать, но тѣмъ не менѣе такое необъятное счастье не терпитъ постороннихъ свидѣтелей, въ особенности на такой долгій срокъ.
-- Ага! какъ ты становишься остроумна!
-- Да, да, я дѣлаюсь остроумна, я всегда бываю остроумна, когда меня что нибудь сердитъ, а этотъ человѣкъ выводитъ меня изъ себя. Такой вдовецъ съ его незабвенной покойницей представляетъ до крайности непріятное явленіе! Если бы я умерла сегодня... О чемъ ты тамъ вздыхаешь, Керблеръ?
-- Я не вздыхалъ.
-- Неправда, вздохнулъ, я это отлично слышала. О! я понимаю тебя, я угадываю твои мысли: ты вздохнулъ, потому что подумалъ: какъ жаль, что это еще не случилось -- и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше!
-- Но, Серафима...
-- Молчи! Я знаю, что говорю. Если бы я сейчасъ умерла, ты завтра бы утѣшился. Ну, не правда ли? Что ты имѣешь на это сказать?
-- Ничего. Ты вѣдь знаешь, что говоришь.
-- Значитъ, ты признаешься въ этомъ?
-- Я во всемъ признаюсь и со всѣмъ соглашаюсь.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Ты этимъ только доказываешь, что ты самый безсердечный человѣкъ... Но ты женился на мнѣ только для того, чтобы имѣть возможность открыть свой магазинъ, и теперь, когда твоя торговля пошла въ ходъ, когда ты мнѣ всѣмъ обязанъ... Не перебивай меня -- да, рѣшительно всѣмъ обязанъ!
-- Да не кричи же такъ безбожно, а то Фишеръ черезъ стѣну услышитъ насъ и составитъ себѣ хорошее понятіе о нашемъ супружескомъ счастьѣ!
-- Какое мнѣ дѣло до его понятій! Мнѣ это рѣшительно все равно. Напротивъ, если онъ услышитъ насъ, то, можетъ быть, скорѣе надумается уѣхать. Наскучилъ онъ мнѣ до послѣдней степени, а еще болѣе опротивѣла мнѣ эта комедія, разыгранная въ честь его. Да ты вѣдь и самъ какъ то назвалъ его осломъ, который...
Послѣднія слова Серафимы трудно было разобрать, потому что Керблеръ неожиданно разразился страшнымъ кашлемъ.-- Да замолчишь ли ты!-- крикнулъ онъ на нее;-- злая змѣя! Болтливая сорока!
-- Продолжай, не стѣсняйся; для грубой брани твоихъ познаній въ естественныхъ наукахъ будетъ вполнѣ достаточно! Но только помни, Керблеръ, что это мой домъ, и что въ моемъ домѣ никто на свѣтѣ не можетъ заставить меня замолчать.
-- Такъ прійдется переписать его опять на твое имя; въ брачномъ контрактѣ значится, что онъ принадлежитъ мнѣ, а не тебѣ!
-- Какъ? Принадлежитъ тебѣ? Тебѣ? Ну, вотъ этого-то я и хотѣла, чтобы ты самъ признался, что ты всю меня обобралъ и теперь начинаешь мучить и терзать меня всякими способами, пока не заставишь бѣжать отъ тебя, босою и нагою, вотъ какъ я теперь здѣсь лежу.
-- Ну, я бы въ такомъ случаѣ посовѣтовалъ тебѣ лучше прежде одѣться: въ такомъ неглиже, такая хорошенькая женщина, какъ ты, можетъ соблазнить весь свѣтъ!
-- О, ты извергъ! О, если бы я только никогда не встрѣтилась съ тобою! Ахъ, зачѣмъ я измѣнила моему Адолару, и промѣняла его на тебя!
-- Да, очаровательнѣйшаго кадета во всей арміи! съ адской насмѣшкой вторилъ ей Керблеръ.
-- А, тебѣ это не нравится? Такъ я еще разъ повторю тебѣ: да, онъ былъ красивъ, удивительно хорошъ! Ахъ, я была бы теперь счастлива съ нимъ!
-- Я бы самъ этого желалъ для тебя, а въ особенности для него!
Послышался шумъ передвинутой съ мѣста мебели, и затѣмъ несчастная супруга жалобно воскликнула:-- О, Адоларъ!
-- О, А-до-ларъ! съ комическимъ отчаяніемъ взвылъ послѣ нея супругъ.
Фишеръ съ громкимъ смѣхомъ приподнялся на постели и тутъ же страшно разсердился на самаго себя, что могъ находить такую вещь смѣшною. Въ ту же минуту онъ вздрогнулъ, такъ какъ за стѣной послышался рѣзкій стукъ; очевидно было, что въ нее пустили какимъ-то твердымъ предметомъ, который упалъ и вѣроятно разбился на полу.
-- Мою помаду!-- отчаянно воскликнулъ Керблеръ.-- Съ ума ты сошла? Бросать объ стѣну такую дорогую банку?
-- Я и не намѣревалась попасть въ стѣну!
-- Ты безъ сомнѣнія мѣтила въ мою голову -- не правда ли, душечка?
-- Да, ангелочекъ!
Обмѣнъ любезностей повидимому кончился, потому что все утихло.
-- Славно же они поздоровались другъ съ другомъ! сказалъ себѣ Густавъ, вставая съ постели и начиная одѣваться. За завтракомъ онъ между прочимъ заявилъ, что ему пора ѣхать домой. Оба принялись увѣрять его, что до крайности огорчены этимъ извѣстіемъ. Керблеръ проводилъ его часть дороги; оба они, правда, были довольно молчаливы, но все таки старались нѣсколько поддерживать разговоръ о постороннихъ предметахъ.
Выйдя въ поле и оставивъ позади себя городъ, Керблеръ остановился.
-- До сихъ поръ, и ни шагу больше!-- сказалъ онъ.-- Добраго пути! (Онъ крѣпко пожалъ другу руку).-- Если ты,-- (и тутъ сконфуженная улыбка промелькнула по широкому его лицу) -- сегодня утромъ, чего добраго, услышалъ... но ты человѣкъ благовоспитанный...
-- Ни слова больше!-- остановилъ его Густавъ,-- я человѣкъ благовоспитанный, ты тоже, и твоя супруга также. А между людьми благовоспитанными слышится и запоминается только то, что прямо было высказано -- да и то часто пропускается мимо ушей. Мнѣ было пріятно быть свидѣтелемъ вашего семейнаго счастья, и я могу только пожелать, чтобы оно вамъ никогда не измѣнило.
-- Это онъ мнѣ мститъ за осла!-- со вздохомъ подумалъ Керблеръ;-- ну, счастливо оставаться!
-- Прощай!-- И Густавъ, невольно поддавшись общечеловѣческой слабости, распростился съ болѣе облегченнымъ сердцемъ, чѣмъ разстался бы съ другомъ, если бы засталъ его въ счастливыхъ обстоятельствахъ.
Онъ отправился прямо въ помѣстье тетки. Надо вынести еще одну встрѣчу! Онъ не хочетъ лишить себя удовольствія, именно теперь -- когда эта дѣвушка принадлежитъ другому и поступки ея разоблачены,-- явиться передъ нею и взглянуть, съ какимъ лицемъ она встрѣтитъ его, что выразится въ ея наивныхъ чертахъ: безстыдное ли нахальство, или жалкій страхъ пойманнаго на мѣстѣ преступленія шулера.
Тотчасъ по прибытіи, онъ уже въ сѣняхъ встрѣтилъ тетку.
-- Наконецъ то!-- воскликнула она.-- Молодая дѣвушка уже начала безпокоиться. Счастье улыбается тебѣ, племянникъ. Это какое-то особенно чистосердечное существо. Вѣроятно ты мысленно окружилъ многими золотыми мечтами твое будущее счастье; но оно не будетъ нуждаться въ прикрасахъ, оно будетъ истинно глубоко, такъ какъ дѣвушка эта олицетвореніе самой правды. Я за ней постоянно наблюдала; она желаетъ только того, что справедливо и хорошо... Но Господи, Боже мой! Да что это съ тобой? Ты, кажется, плачешь? Стыдись!
-- Гдѣ она?
-- Въ саду подъ липой.
-- Пожалуйста останьтесь здѣсь. Я пойду одинъ.
Старушка проводила его внимательнымъ взоромъ, слегка покачивая головой.
Густавъ быстро прошелъ садъ и уже издали увидалъ свѣтлое платье, мелькавшее подъ густою листвою большаго дерева. Когда онъ подошелъ ближе, Густхенъ съ громкимъ крикомъ радости бросилась ему на шею.
Онъ обнялъ и поцѣловалъ ребенка и сказалъ -- Густхенъ, бѣги къ тетѣ. Тетя имѣетъ что-то сказать тебѣ, она подаритъ тебѣ кое-что -- бѣги же скорѣе! Такъ, такъ!
Когда дѣвочка исчезла за кустами, молодой человѣкъ ближе подошелъ къ Бригиттѣ, которая сидѣла молча и не поднимая глазъ, опустивъ на колѣни свое шитье.
-- Вотъ и я!-- Онъ опустился на другой конецъ скамейки.-- Здравствуйте, Бригитта! продолжалъ онъ нѣсколько высокомѣрно.
Она не отвѣчала.
-- Былъ у васъ кто нибудь здѣсь во время моего отсутствія?
На этотъ разъ она тихо проговорила:-- Да, былъ!
-- Ну, и что же?
-- Я отправила его назадъ -- туда, откуда онъ пришелъ.
-- Отправили назадъ? Но послѣ того, что произошло, какъ мнѣ передавали въ Зебенсдорфѣ!..
Онъ невольно замялся, почувствовавъ на себѣ упорный взглядъ. И дѣйствительно, широко открытые честные глаза прямо смотрѣли ему въ лице съ выраженіемъ тревоги и тоски, какъ будто говорили:-- И ты могъ этому повѣрить? Ты?-- Когда же онъ отвернулся отъ нея, они наполнились жгучими слезами.
Между тѣмъ молодой человѣкъ ясно ощущалъ, что чѣмъ болѣе накопилось у него на сердцѣ горя, тѣмъ труднѣе ему было высказаться. Онъ искалъ словъ, чтобы излить свою душу, и если бы ему удалось найти ихъ, если бы онъ рѣшился выгоВорить то, что намѣревался сказать, то таинственная связь, соединявшая его съ этимъ существомъ, порвалась бы навсегда, и если бы даже потомъ онъ на колѣняхъ просилъ у нея прощенія, то и это не спасло бы его, такъ какъ позоръ можно смыть съ человѣка, но ѣдкое, злое слово навѣки западаетъ въ душу, какъ черное клеймо, какъ ядовитая капля.
Благо тебѣ, что ты нерѣшительно умолкъ, что не посмѣлъ говорить, инстинктивно опасаясь осквернить свои чувства, хотя и считалъ ихъ достойными презрѣнія! Вѣстникъ, принесшій съ собою слово избавленія, уже находился въ дорогѣ; онъ уже былъ такъ близко, что песокъ дорожки заскрипѣлъ подъ его торопливыми шагами: это была старушка, на шею которой съ отчаяннымъ крикомъ "маменька"! бросилась Бригитта.