Я проснулся от холода и в первый момент решительно ничего не понимал. Где я и почему так продрог? Но, оглянувшись кругом, я все понял.
Было совершенно светло. На прозрачном, безоблачном небе, купаясь в солнечных лучах, рисовался грозный вчера, а сегодня только огромный утес. Лес весело шумел густою листвою, звонко чирикала какая-то птичка. Костер чуть-чуть дымился, и сизая струйка дыма, причудливо извиваясь, стлалась по холодному граниту.
Крокодил, свернувшись калачиком, спал возле меня; немного подальше, скорчившись от холода, лежал Змеиный Зуб; Кубырь куда-то исчез.
Я дрожал от холода и не решался вставать, но в конце концов не вытерпел.
Выбивая дробь зубами, я кое-как раздул костер и вышел из пещеры; здесь, хотя и лежала тень, но было значительно теплее.
-- Васюк!
Я поднял голову и увидал Кубыря, сидящего на скале над пещерой.
-- Иди сюда, здесь тепло.
Я вскарабкался на скалу, залитую солнечным светом, подошел к Кубырю. Он рисовал.
-- Что это ты?
-- А рисую вон того дедушку, -- и он указал на страшивший нас утес, -- как его зовут?
-- Второй Столб.
-- Это нехорошо как-то. Лучше Дедушкой звать, -- говорил Кубырь, не отрываясь от своей тетрадки.
-- Ты давно встал?
-- Небось, встанешь в такой холодище... я уже много нарисовал.
-- Покажи.
-- Постой маленько, вот Дедушку кончу; а ты, знаешь ли, попляши, теплее будет. Я уже поплясал и согрелся.
-- Нет, я лучше столкну вниз вот тот камень.
-- Попробуй.
Я принялся толкать лежавший на краю утеса камень; но это оказалось не под силу; глыба неподвижно лежала на своем месте.
-- Вишь, урод какой, не своротишь.
Я налег плечом.
-- Смотри, улетишь вместе с камнем, -- заметил Кубырь.
-- А ну его к шуту, согрелся.
-- Наши спят? |
-- Боюсь, что совсем окоченели.
Кубырь закончил рисунок и теперь любовался им, сравнивая с натурой.
-- Небо у меня никогда не выходит: вместо тучек всегда оладьи какие-то получаются. Смотри-ка. -- И Кубырь протянул мне свой альбом, сшитый из серой бумаги в восьмую листа.
Я всегда восторгался рисунками Кубыря, но на этот pаз, как мне казалось, он превзошел самого себя.
-- Вишь ты, -- завистливо говорил я, перелистывая тетрадку.
-- Вот дерево недурно вышло, -- указал Кубырь на рисунок с подписью: "Дерево".
-- Это какое дерево?
-- А вон оно стоит, вон правее пня.
-- Нет, я не про то. Какое это дерево -- береза, черемуха?
-- И не береза, и не черемуха, а что-то вроде пихты, вишь с колючками.
-- Не совсем будто на пихту смахивает: та кверху тоньше, а это раскидистое. Должно быть, это сосна?
-- Тоже нет. Сосна вот стоит, с рыжим стволом; она походит, только ветки у нее не такие. Вот тут я нарисовал и ветку.
Кубырь перевернул страничку и указал на рисунок с подписью: "Ветка с того дерева".
Далее на нескольких страничках шли цветы и травы.
-- Ту я ни одной по имени не знаю, -- сказал Кубырь, -- и подписывал от своего ума. Этот цветок около самой пещеры стоит. Видел?
На черном фоне был изображен белый цветок с подписью: "Большой, белый, выше меня ростом, пахнет медом".
Рядом другой: "Такой же, только листья широкие, как лопаты".
И дальше: "Красивый, маленько красный". "Высокий, листья снизу покрыты пухом, не пахнет". "А этот пахнет черемухой". "Красивый, да скверно воняет".
-- Это кто? -- спросил Кубырь.
Я, конечно, сразу узнал портрет Змеиного Зуба, облаченного в доспехи, и пришел в восторг.
-- Погоди, -- говорил Кубырь, -- карандашом еще что, а вот придем домой, я пером перерисую.
-- Подари мне.
-- Ладно, и тебе нарисую, а теперь пора, однако, чай пить.
-- Идем.
Мы быстро сбежали вниз и первым делом принялись за костер.
-- Эй, ребята, проснись!
Змеиный Зуб поднял голову и с недоумением уставился на нас.
-- Что, брат, не узнаешь? -- спросил Кубырь.
-- Бр-р... как здесь холодно.
-- Ползи к костру, Егорка!
-- Чайку горяченького бы! -- отозвался тот.
-- Да ты не спишь?
-- Нет. Я только примерз к дресве... почему мы на дресве спать легли?
И действительно, трава, приготовленная нами с вечера для постели, лежала в стороне, а мы все целую ночь провели на жесткой и холодной дресве, которою было покрыто все дно пещеры.
-- Это все со страху, -- говорил Кубырь, -- перетрусили вчера... ну, а все-таки вставайте, идем умываться и потом...
-- Что потом?
-- Да ведь мы на Столбах!
Это напоминание имело магическое действие. Оба заспавшиеся путешественника вышли из пещеры, и мы все пошли на ручей.
За чаем вспомнили вчерашние события.
-- Постой, ребята! Из-за чего вся эта история вышла? -- спросил Змеиный Зуб. -- Ты чего завизжал? -- обратился он к Крокодилу.
-- Да я увидал крокодила, -- отвечал тот.
Все опустили чашки.
-- Крокодила? -- удивился Змеиный Зуб.
-- Да, -- уверенно отвечал Егорушка, -- крокодила, и шибко испугался.
-- Почему же я его не видал? -- спросил Кубырь.
-- Да он был очень маленький, он у меня из-под ладони выскочил.
-- Крокодил из-под ладони выскочил? -- удивились все, -- да какой же это такой крокодил? Однако, ты врешь!
Крокодил в смущении покраснел и принялся клясться.
-- Ей-богу же, крокодил. Настоящий крокодил, такой же, как и на картинках: четыре ноги и хвост... только будто маленький; так , может быть, и маленькие крокодилы кусаются?
Змеиный Зуб задумался, а Кубырь давно уже лукаво улыбался, глядя на них.
-- А что, господа, -- серьезно заметил Змеиный Зуб, -- ведь возможно, что это был только что родившийся крокодиленок.
-- Конечно, конечно, -- улыбнулся Кубырь.
-- Что же ты смеешься?
-- Да я сейчас видел несколько таких крокодилов.
Змеиный Зуб тревожно приподнялся, а Крокодил испуганно оглянулся кругом.
-- Только этих крокодилов, -- продолжал Кубырь, -- у нас ящерицами зовут.
-- Гм... да... -- и вождь смущенно принялся за свою чашку.
-- Так они такие и бывают... эти самые ящерицы? -- Крокодил улыбнулся, -- а я страсть как перепугался. И они не кусаются?
-- Они боятся, как бы их кто не укусил, -- отвечал Кубырь.
-- Откуда ты это знаешь? -- полюбопытствовал я.
-- В книжке читал.
-- Слушай, -- обратился ко мне Крокодил, -- а кто это здесь дресвы насыпал?
И он указал на пол пещеры.
-- Не знаю.
Крокодил обвел глазами остальных членов Союза, но ответа не нашел и у них.
-- Еще и вчера по всей дорожке дресва была насыпана, словно на аллее в городском саду, -- продолжал, ни к кому уже не обращаясь, Крокодил.
-- Может быть, ее здесь и берут для города? -- обратился ко мне Змеиный Зуб.
Мне снова пришлось повторить: -- Не знаю.
-- Тогда это понятно, -- развивал спою мысль наш вождь: -- при перевозке дресва просыпается, а потому она и лежит по дорожке.
Никто не имел ничего сказать против, и догадка вождя была принята вполне объясняющею замеченное явление.
Разговор оборвался; все о чем-то paзмышляли.
-- Санька, -- проговорил Кубырь.
Вождь встряхнул головою, сделал руками знак молчания и сказал:
-- Я только что хотел сказать о том же.
-- О чем?
-- А вот относительно имен и постановлении Cоюза. Mы опять отступаем от наших правил. Я думаю, что об этом нужно поговорить как следует и затем весь наш устав написать. Почему Крокодила и Кубыря никто не зовет Егоркой и Николкой, а меня и Следопыта зовут Санькой и Васькой? Почему?
-- Потому что у вас имена неподходящие, -- сказал Кубырь, -- неподходящие и слишком длинные.
-- А как же Крокодил, разве это коротко? Кро-ко-дил... Сле-до-пыт... -- одинаково.
Мне не особенно нравилось мое имя, и потому я поспешил вмешаться в разговор.
-- Его зовут Крокодилом, и все знают, почему его так зовут, потому что он боится крокодилов, а у меня имя из книжки
-- Но и у меня имя из книжки, -- сказал Змеиный Зуб.
-- И нехорошее оно у тебя.
-- Почему это? -- вызывающе обратился ко мне Змеиный Зуб.
Я затруднялся с ответом, но Крокодил выручил меня.
-- Конечно, нехорошее имя, -- сказал он, -- противное. Разве ты походишь на змею или на зуб?
-- Гм... -- прокашлялся вождь.
-- Из нас никто не видал змеиных зубов, -- продолжал Крокодил, -- но, вероятно, эти зубы ужасно противные. И не злой ты, а змеи кусаются своими зубами.
-- Да, -- говорил Змеиный Зуб, -- это пожалуй, это может быть. Хотя меня все-таки чаще зовут моим прозвищем, чем Следопыта
-- И Следопыта нехорошо зовут, походит на "копыто".
Крокодил, очевидно, припомнил мой стишок, которым я ознаменовал cвoe наречение:
Различал я очень скоро
Следы лапы и копыта,
И за это мне без спора
Дали имя Следопыта.
-- Ведь и я умею различать следы лапы и копыта, -- вполне резонно заметил Кубырь, -- и Крокодил, и ты.
Все, очевидно, забыли про мои обязанности узнавать по следам роды индейцев, а потому, когда Крокодил предложил переименовать меня, никто ничего не возразил.
-- Хорошо, -- согласился вождь, -- придумывайте имена, а когда мы взберемся на самую высокую скалу, там мы совершим новое наречение.
Крокодил радостно захлопал в ладоши, но вдруг стих, и лицо его стало серьезным.
-- Слушай, Санька, а что это было с тобою? -- спросил oн.
Все повернулись к вождю; тот почему-то густо покраснел и тихо проговорил:
-- Это болезнь у меня такая.
-- Болезнь? И ты всегда так хохочешь, когда захвораешь?
-- Всегда.
-- Отчего?
-- Я не знаю. Доктор дает мне пить какое-то соленое лекарство. Мама говорит, что это у меня, как и у нее, "нервы шалят".
-- Нервы шалят?
-- Да.
Никто из нас троих не понимал, что это значит.
-- Так ведь ты на самом деле плакал вчера и потом по-настоящему уснул, -- почему же твоя мама говорит, что ты шалишь? -- недоумевал Крокодил.
-- Да не я шалю, а нервы!
-- А это что такое?
-- Я и сам не знаю, -- внутри что-то. А дядя Петя дразнит меня за это "истеричной бабой". -- И в голосе Саньки послышались слезы обиды.
Мы окончательно ничего не понимали, но было так жалко нашего бедного вождя, у которого внутри что-то шалит, который от этого так страшно хохочет, и над которым так нехорошо смеется дядя Петя.
-- Бедный Санька, тебе, должно быть, очень нехорошо бывает?
И Крокодил любовно погладил вождя по колену.
Мне же представилось, что у Саньки внутри сидят какие-то маленькие-маленькие существа, вроде гномов, они порой шалят и щекочут Саньку, а он хохочет и плачет от этой щекотки. Впоследствии я сочинил об этих существах и их дурном поведении очень большое стихотворение, но теперь никому не сказал о своей догадке.
-- Ну ладно, -- тряхнул головой Змеиный Зуб, -- все это прошлое, а теперь что? Куда мы?
-- Полезем на скалы, -- предложил я.
Все встрепенулись.
-- На которую?
-- А вот сперва на Первый Столб, у подножия которого наша пещера.
Все посмотрели вверх на грозно нависшие, неприступные громады и сразу остыли.
-- Да нет, лезть не здесь. Есть удобное место, -- поспешил я успокоить струхнувших искателей приключений.
-- Ты был на самой вершине? -- недоверчиво спросил Змеиный Зуб.
-- Был! Говорил ведь уже об этом.
-- И помнишь путь?
-- Да ну вас, -- вмешался Кубырь, -- идемте, там видно будет.
Мы припрятали наши пожитки под камень в самом дальнем углу пещеры, вооружились по требованию вождя и пошли.