Въ голубой гостиной неумолкаемо раздавались говоръ и смѣхъ. Любовь Гавриловна, по обыкновенію, полулежала на кушеткѣ и съ большимъ оживленіемъ бесѣдовала съ длиннымъ, худымъ господиномъ, который, заложивъ нога на ногу, сидѣлъ около нее на стулѣ. Мѣрно раскачивая ногой и глядя куда-то въ сторону, онъ съ неопредѣленной улыбкой слушалъ ее.
-- А, вотъ наконецъ и Надя!-- вскричала Любовь Гавриловна,-- когда портьера раздвинулась и Надя появилась въ дверяхъ.-- Пойди сюда, моя птичка! Вотъ, представляю вамъ мою маленькую баловницу,-- заговорила она, беря дочь за руку.-- Надочекъ, это Алексѣй Васильевичъ Вильдъ. Я много разсказывала тебѣ о немъ.
Надя утромъ въ первый разъ услышала это имя. Она съ серьезнымъ вниманіемъ посмотрѣла на него. Блѣдное, длинное исхудалое лицо, изрытое преждевременными морщинами, высокій, узкій лобъ, и сѣрые, впалые глаза, какъ-то странно глядѣвшіе исподлобья, поразили ее.
-- Неужели это Надежда Николаевна?-- съ радостнымъ изумленіемь произнесъ онъ, вставая и мигомъ оглядывая ее.-- Я васъ видалъ еще ребенкомъ. Помнится, не разъ даже привозилъ вамъ конфектъ, но никакъ не могъ тогда заслужить вашего вниманія. Надѣюсь, что теперь вы будете благосклоннѣе и не вспомните вашей антипатіи.
Эта шутливо-развязная рѣчь не понравилась Надѣ, а пристальный взглядъ, не скрывавшій лестнаго дня нея изумленія, смущалъ ее.
-- Я васъ не помню,-- отвѣчала она, краснѣя.
-- Забвеніе обиднѣе антипатіи,-- съ неестественнымъ смѣхомъ возразилъ Вильдъ.-- Во всякомъ случаѣ надѣюсь, что пока не успѣлъ еще ничѣмъ возбудить вашего нерасположенія, и вы не откажетесь подать мнѣ руку, какъ старинному пріятелю вашихъ родителей.
Надя неохотно подала ему руку и поспѣшила высвободить ее изъ влажныхъ, костлявыхъ пальцевъ.
-- Въ нѣкоторомъ отношеніи, Надежда Николаевна не измѣнилась,-- замѣтилъ съ улыбкой Вильдъ, обращаясь къ Любови Гавриловнѣ.
-- Она была, есть и будетъ неисправимой дикаркой!-- шутливо заигрывая, заговорила Любовь Гавриловна, стараясь притянуть къ себѣ Надю за руку.
-- Пусти меня, maman,-- замѣтила дѣвушка, тихо уклоняясь отъ ея ласки,-- я еще ни съ кѣмъ не поздоровалась.
Она спокойно направилась къ карточному столу, за которымъ предсѣдательствовала маленькая, толстенькая барынька.
Барынька эта по прозванію Варвара Михайловна Вавилова, была извѣстна въ городѣ подъ названіемъ "кубышки". Любовь Гавриловна вообще не расточала свою благосклонность, но ее приглашала охотно. Пустенькая, добренькая Вавилова могла служить пріятнымъ аксессуаромъ для ея гостиной. Мужчинъ забавляла ея неумолкаемая болтовня; они подсмѣивались надъ "кубышкой", но подъ-часъ не прочь были слегка пріударить за ней; она же, съ своей стороны, не прочь была пококетничать и при случаѣ посплетничать не со зла, а такъ -- отъ нечего дѣлать.
-- А, пожалуйте, пожалуйте сюда,-- весело закричала Вавилова, громко цѣлуя Надю.-- Садитесь здѣсь, возлѣ меня; поближе, поближе! вотъ такъ!-- продолжала она, придвигая къ себѣ стулъ Нади. Наконецъ-то вы появились! Ужъ я собиралась идти постучаться къ вамъ и вытащить васъ изъ кельи. Монашенка вы этакая, право, монашенка! А мы вотъ въ невинную игру играемъ: въ дурачки! и эти господа надуваютъ меня такъ, что срамъ!
-- Это все клевета, Варвара Михайловна, нельзя честнѣе играть!-- возразилъ, сдавая карты, маленькій, черненькій штатскій съ козьей бородкой.-- Прикажете, Надежда Николаевна?-- обратился онъ съ вѣжливой улыбкой въ дѣвушкѣ. Надя отрицательно покачала головой.
-- Вотъ вы,-- продолжалъ онъ,-- немножко того -- плутуете.
-- Скажите, пожалуйста, я плутую! Прекрасно! вотъ они -- всегда такъ!-- обратилась она въ Надѣ.-- А что, душка, поѣдете вы на балъ въ собраніе? Любовь Гавриловна, повезете вы ее на балъ?
Любовь Гавриловна нѣжно взглянула на дочь.
-- Если она хочетъ... Когда же будетъ этотъ балъ?
-- На Рождество. Поѣзжайте, душка, прелесть какъ будетъ весело; вотъ увидите! Любовь Гавриловна, непремѣнно надо, чтобы она ѣхала, не такъ ли?... А это что такое?-- закричала она, хватая Ревкова за руку.-- Кто это короля валетомъ кроетъ?
-- Это козырный валетъ,-- загоготалъ Ревковъ, поспѣшно смѣшивая карты.
-- Покажите, покажите!
-- Что съ возу упало, то пропало!-- замѣтилъ черненькій господинъ.
-- Ну, такъ я съ вами совсѣмъ не хочу играть!-- вскричала Варвара Михайловна, надувъ губки и бросая карты.-- Это ни на что не похоже! Неправда-ли, это несносно? обратилась она снова къ Надѣ.
Надя отвѣчала разсѣянной улыбкой. Она машинально слѣдила за играющими, не обращая вниманія на ихъ болтовню. Всѣ мысли ея вращались вокругъ послѣдняго разговора, и сердце ея болѣзненно сжималось, когда она вспоминала Ирину Петровну.
"Бѣдная тётя!" думала она: "и я должна была уйти, не успѣвъ хоть нѣсколько утѣшить, успокоить ее".
-- Надежда Николаевна, позвольте прервать ваши мысли на одно мгновеніе,-- произнесъ вдругъ Лысухинъ.
Онъ до сихъ поръ сидѣлъ одиноко за разсматриваніемъ альбомовъ, не принимая участія ни въ игрѣ въ карты, ни въ разговорѣ Любови Гавриловны сь Вильдомъ, хотя Любовь Гавриловна и взглядомъ, и словами не разъ приглашала его подойти въ ней.
Надя вздрогнула и оглянулась вокругъ себя. Вавилова и ея товарищи, послѣ довольно продолжительнаго спора, снова приняясь за карты. Любовь Гавриловна продолжала живо разспрашивать Вильда; онъ полусерьёзно, полушутливо отвѣчалъ ей, съ снисходительной улыбкой взглядывая по временамъ на играющихъ.
-- Надежда Николаевна, вы такъ углубились въ себя, что невозможно привлечь ваше вниманіе,-- раздражительно замѣтилъ Лисухинъ.
-- Развѣ вамъ теперь только бросается въ глаза разсѣянность Нади?-- добродушно спросила Вавилова,-- Она всегда такая съ нами: она просто скучаетъ!
Надя покраснѣла.
-- Извините, я не разслышала, что вы сказали,-- обратилась она къ Лысухину.
-- Я ничего особеннаго не говорилъ. Я только хотѣлъ, чтобы ни хоть на одну минуту вышли изъ заоблачнаго міра и взглянули на насъ, грѣшныхъ,
-- Что, что такое? кто это въ заоблачномъ мірѣ?-- спросила Любовь Гавриловна.
-- Это мы говоримъ про Надю,-- весело вскричала Вавилова.-- Я утверждаю, что она скучаетъ съ нами. Вѣдь согласитесь, душка, мы для васъ скучный народъ?
Съ этими словами "кубышка" быстро обняла и звонко поцѣловала Надю.
-- Не соглашайтесь, Надежда Николаевна,-- задребезжалъ черненькій господинъ,-- это для насъ ужъ слишкомъ обидно.
-- Ну, вы!-- презрительно замѣтила Варвара Михайловна, полуоборачиваясь къ нему.-- Ахъ, да!-- продолжала она, по обыкновенію быстро мѣняя тэму разговора.-- Слышала я, какъ вы вчера вели себя въ собраніи.
-- Какъ? Скажите!-- вызывающимъ тономъ спросилъ черненькій господинъ.
-- Вы сами знаете какъ! Любовь Гавриловна, смотрите, онъ боится, что я вамъ разскажу!
Любовь Гавриловна улыбнулась.
-- Въ чемъ же это вы провинились?
-- Да ни въ чемъ, Любовь Гавриловна. Вчера, какъ вы знаете, въ собраніи былъ семейный вечеръ, затѣмъ нѣкоторые члены остались ужимать... Ну, и покутили, какъ водится.
-- Да, именно какъ водится! подхватила Вавилова:-- то-есть, нѣкоторыхъ знакомыхъ нашихъ вывели подъ-ручки изъ залы.
-- Это ужъ нѣсколько преувеличено. Никого не выводили изъ залы.
-- Какъ! Вы сами могли дотащиться до пролетокъ?
-- То-есть, я принялъ помощь товарищей,-- возразилъ черненькій господинъ, раскачиваясь на стулѣ.
Любовь Гавриловна разсмѣялась и погрозила ему пальчикомъ.
-- А товарищи ваши на кого опирались?-- продолжала приставать Вавилова.
-- Другъ на друга. Это въ порядкѣ вещей, такъ сказать, фундаментъ товарищескихъ отношеній. Жаль, Варвара Михайловна, что вы не были въ собраніи! Право, вчера было очень весело, не такъ ли, Лысухинъ?
Лысухинь нетерпѣливо пожалъ плечами: разговоръ этотъ раздражалъ его.
-- Очень вамъ благодарна!-- вскричала Варвара Михайловна:-- куда какъ весело быть въ пьяной компаніи!
-- Какъ же можно такъ выражаться, Варвара Михайловна,-- смѣясь, возразилъ черненькій господинъ.-- Компанія была самая комильфотная. Всѣ были только чуть-чуть на веселѣ, вотъ и все!
-- И дамы ваши тоже были на веселѣ? Извольте говорить правду! я вѣдь ужъ все знаю.
-- Помилуйте, Варвара Михайловна, смѣю ли я утаивать истину передъ вами?-- съ паѳосомъ возразилъ черненькій господинъ.-- Наши дамы были очень веселы и любезны!
-- Постойте, я сейчасъ, догадаюсь, кто былъ съ вами?.. Одна изъ дамъ навѣрное была Климская?
-- Какъ вы проницательны, Варвара Михайловна!
-- Не трудно быть проницательной! Всѣ знаютъ, какое общество нравится Климской!
-- Бѣдная женщина!-- съ соболѣзнованіемъ замѣтила Любовь Гавриловна.
-- Отчего бѣдная?-- вскричалъ черненькій господинъ.-- Она ведетъ веселую жизнь, я навѣрное многія изъ нашихъ строгихъ дамъ завидуютъ ей.
-- Кто эта Климская?-- спросилъ вдругъ Вельдъ.-- Мнѣ кажется, а видалъ одну Климскую въ Петербургѣ... Очень хорошенькая женщина...
-- Должно быть, это та же самая. Здѣсь всѣ эти господа по ней съ ума сходятъ.
-- Ну, Любовь Гавриловна, кто же съ ума сходитъ?-- протестовалъ черненькій господинъ.
-- Да первый вы.-- Она жена инженернаго полковника. Мужъ ея страшный мямля и рѣшительно не обращаетъ вниманія на жену. Она еще молода, немного взбалмошна, немного кокетка... Мужчины кружатъ ей голову и потому часто она держитъ себя не такъ, какъ слѣдуетъ... Трудно ее осуждать,-- съ легкимъ вздохомъ прибавила Любовь Гавриловна,-- еслибъ она попала въ хорошія руки, изъ нея вышло бы что-нибудь хорошее. ,
-- Она бываетъ у васъ?-- спросилъ Вильдъ.
-- Н-н-нѣтъ,-- протяжно отвѣчала Любовь Гавриловна, и, бросивъ быстрый взглядъ на Надю, прибавила вполголоса:-- У меня взрослая дочь, понимаете?
Вильдъ кивнулъ утвердительно головой, всталъ и подошелъ къ столу съ альбомами.
-- Любовь Гавриловна правду говоритъ,-- вскричалъ вдругъ Ревковъ, понявъ по-своему ея слова. До сихъ поръ онъ молчалъ, пытаясь съ напряженнымъ вниманіемъ строить карточные домики.-- Климская хорошая, а вотъ напрасно за ней ухаживаютъ.
-- Да это превесело!-- задребезжалъ мелкимъ смѣхомъ черненькій господинъ.
-- Продолжайте, продолжайте Ревковъ. Климская и не подозрѣваеть, что вы ея рыцарь.
-- Нѣтъ, что-жъ, господа, вы, пожалуй, смѣйтесь! Только право же, не хорошо такъ обращаться съ Климской. Что-жъ, я не скрываю, я тоже былъ пьянъ вчера, но ужъ и тогда думалъ, что не хорошо, какъ вы, да вотъ Лысухинъ, да еще тамъ другіе, ухаживали за Климской! Вчера вы же ей все подливали шампанское, а сегодня про нее снова Богъ знаетъ что по городу говорятъ.
-- Болванъ!-- промычалъ Лысухинъ.-- Знаете-ли что, Ревковъ,-- насмѣшливо произнесъ онъ,-- вы бы лучше спѣли намъ что-нибудь вмѣсто того, чтобы проповѣди читать. Пѣвцамъ это не приходится!
Ревковъ обидѣлся.
-- Каждый можетъ высказывать свое мнѣніе!-- задорно возразилъ онъ.
-- Поэтому-то я и высказываю вамъ свое мнѣніе,-- рѣзко замѣтилъ Лысухинъ.
-- Дѣйствительно; спойте намъ что-нибудь,-- подхватила Вавилова, вскакивая со стула.-- Я буду вамъ аккомпанировать.
Ревковъ никогда не отказывался отъ пѣнія. Онъ вопросительно взглянулъ на Надю.
-- Какъ же, Надежда Николаевна, вѣдь вы хотѣли аккомпанировать?-- нерѣшительно спросилъ онъ.,
-- Очень любезно, нечего сказать!-- закричала Вавилова.-- Я ему предлагаю аккомпанировать, а онъ обращается къ другой! Ахъ, вы, кавалеръ! Ну, идемте, что тутъ разговаривать!
Вавилова, переваливаясь, какъ уточка, направилась къ пьянино. Ревковъ и черненькій господинъ послѣдовали за ней. Лысухинъ придвинулъ-было стулъ свой въ Надѣ.
-- Петръ Семеновичъ!-- позвала его громко Любовь Гавриловна.
-- Что прикажете?-- спросилъ онъ, полуоборачиваясь съ любезной улыбкой.
-- Подите сюда. Мнѣ надо съ вами поговорить.
Это было сказано такимъ настойчивымъ голосомъ, что Лысухинъ, хотя и не совсѣмъ охотно, повиновался и направился къ голубой кушеткѣ.-- Надя встала и подошла въ двери.
-- Куда же ты, моя птичка?-- спросила Любовь Гавриловна.
-- Здѣсь душно... Я останусь въ залѣ.
-- Такъ раздвинь портьеру, чтобы мы тебя видѣли, моя душка, а то мы подумаемъ, что ты снова, какъ мышенокъ, спряталась въ норку свою.
-- Тише, господа, тише!-- крикнула Вавилова: -- мы начинаемъ.
Раздался громкій аккордъ. Ревковъ откашлялся, провелъ пальцемъ по горлу.-- Кажется, охрипъ немножко,-- замѣтилъ онъ, выпятилъ грудь впередъ и гаркнулъ арію изъ "Эрнани".
-- Вы, вѣроятно, совсѣмъ не помните Петербурга, Надежда Николаевна?-- замѣтилъ Вильдъ, подходя къ дѣвушкѣ съ альбомомъ видовъ въ рукахъ.
-- Нѣтъ, напротивъ, помню,-- возразила Надя просто, спокойно взглядывая на него.-- Я была уже довольно большая, когда пріѣхала сюда.
-- Во всякомъ случаѣ, вы были еще ребенкомъ и не могли вполнѣ оцѣнить всю разницу между столичной и провинціальной жизнью.
-- Петербургскую жизнь я вообще совсѣмъ не знала.
-- Ребенку ничего не стоить переходить изъ одной обстановки въ другую; онъ ко всему примѣняется,-- продолжалъ Вильдъ, садясь около Нади.-- Взрослому же человѣку нелегко мѣнять живую, горячую жизнь на будничную, сѣренькую.
Надя съ любопытствомъ взглянула на него.
-- Вы всегда жили въ Петербургѣ?-- спросила она.
-- Нѣтъ, не всегда, и потому по собственному опыту могу оцѣнить все превосходство столичной жизни надъ провинціальной. Здѣсь болѣе праздныхъ людей; а потому болѣе злыхъ языковъ.
Онъ на минуту остановился.
-- Первый почти вечеръ провожу я въ провинціальномъ обществѣ, и уже видѣлъ маленькій образчикъ его человѣколюбія. Вы были возмущены, Надежда Николаевна,-- продолжалъ онъ тише,-- тѣмъ, какъ относились къ Климской. Вы ее знаете?
Надя вспыхнула.
-- Очень мало. Мы встрѣчаемся только въ собраніи. Я нахожу возмутительнымъ такое отношеніе къ ней,-- проговорила она порывисто,-- тѣмъ болѣе возмутительнымъ; что такъ къ ней относятся за глаза, а въ глаза ей льстятъ.
Вильдъ одобрительно кивнулъ головой.
-- Совершенно справедливо. Видите, я не ошибся, когда сказалъ, что вы были возмущены. Этотъ легкій, шутливый разговоръ покоробилъ меня; я невольно взглянулъ на васъ, и съ удовольствіемъ замѣтилъ, что не меня одного онъ коробитъ. Вы были бы еще болѣе возмущены, если бы знали прошлое Климской.
Надя вопросительно взглянула на него.
-- Вы, кажется, сказали, что знали ее въ Петербургѣ?
-- Да, я познакомился съ ней случайно. Давно ужъ это было. Она тогда была почти ребенкомъ еще... Бѣдная дѣвочка!-- прибавилъ онъ -- и задумался.
Надя внимательно смотрѣла на него.
-- Нелегко, Надежда Николаевна,-- съ горечью заговорилъ онъ, быстро взглядывая на нее,-- нелегко въ нашемъ обществѣ молоденькой женщинѣ идти прямымъ путемъ, особенно, если природа, къ несчастью, одарила ее красотой и въ придачу дала ей корыстолюбивую маменьку! Вотъ эти господа,-- Вильдъ презрительно указалъ на дверь гостиной,-- напомнили мнѣ первую встрѣчу съ Климской. И тогда ее тоже окружала подкутившая компанія, и не стыдились они подливать шампанское ребенку, шестнадцатилѣтней дѣвочкѣ! Не знаете вы, Надежда Николаевна, какая шваль -- passez moi l'expression -- находится часто между нашей братьею,-- мужчинами!
Голосъ его задрожалъ отъ негодованія; онъ на минуту остановился.
-- И эти же господа,-- продолжалъ онъ сдержаннѣе,-- первые потираютъ руки отъ удовольствія, когда про дѣвушку, которую они сани же портили, какъ только могли, когда про нее идутъ разные двусмысленные слухи! первые подсмѣиваются они и самодовольно подмигиваютъ другъ другу, когда разговоръ коснется ея!... А у нея была цѣнная натура!-- прибавилъ онъ, задумчиво глядя себѣ подъ ноги. Казалось, онъ совсѣмъ забилъ присутствіе дѣвушки и весь перенесся въ воспоминаніе.
Надя съ живѣйшимъ вниманіемъ слушала его. Его отрывистая рѣчь, глухой, взволнованный голосъ захватывали и волновали ее.
-- Да, это была цѣнная натура!-- повторилъ Вильдь, подымая вдругъ голову и серьезно взглядывая на нее.-- Но мудрено уцѣлѣть въ такой обстановкѣ! Вы не можете себѣ представить, Надежда Николаевна, какое общество ее окружало!
-- Но вы были знакомы съ нею,-- произнесла Надя, краснѣя и запинаясь,-- отчего же вы не попытались освободить ее изъ обстановки... Она была еще такъ молода... Вамъ, вѣрно, удалось бы...
Видьдъ съ горькой улыбкой выслушалъ ее.
-- Ахъ, Надежда Николаевна, не знаете вы еще что такое сила обстоятельствъ! не знаете, не можете вы измѣрить безграничнаго вліянія обстановки на молодое, несложившееся существо!... Я подошелъ къ ней съ теплымъ, дружескимъ участьемъ... Мнѣ казалось, она жаждетъ выхода... Я попытался помочь ей найти его... Но обстановка уже произвела свое дѣйствіе... Я не моралистъ, Надежда Николаевна! Боже меня сохрани читать проповѣди юнымъ созданіямъ! Мнѣ самому слишкомъ много приходится бороться съ нравственными недугами, чтобы быть строгимъ относительно другихъ. Я требую только одного: сердечное желаніе бороться съ недостатками своими, разъ они сознаны... Вотъ, съ этимъ-то дружескимъ требованіемъ я и подошелъ къ ней, предлагая посредствомъ честной работы выдти изъ ея двусмысленнаго положенія... Она была впечатлительна и горячо ухватилась за эту мысль... Цѣлый годъ употреблялъ я всѣ усилія, чтобы поддержать ее въ этомъ благомъ намѣреніи, но, какъ и слѣдовало ожидать, обстановка была сильнѣе меня... Не только стала она охладѣвать въ труду, но и мои дружескія увѣщанія, моя невольная требовательность начинали надоѣдать ей... Я принужденъ былъ отойти...
-- И вы совсѣмъ оставили ее? совсѣмъ предоставили ее себѣ самой?-- спросила Надя порывисто.
Вильдъ серьёзно-задумчиво посмотрѣлъ на нее.
-- Я принужденъ былъ это сдѣлать, Надежда Николаевна, но, повѣрьте, не легко рѣшился на это... Нѣкоторые факты трудно передать... тутъ было многое такое... Главное, она привыкла къ лести, и моя серьёзная дружба казалась ей черезъ-чуръ строгой... Я не умѣлъ. льстить... Она сама отошла отъ меня, и отошла даже враждебно!... Меня не удивитъ, если она и теперь встрѣтитъ меня враждебно...
Наступило продолжительное молчаніе. Надя не прерывала его; она съ горячимъ любопытствомъ разсматривала его блѣдное, взволнованное лицо.
-- Есть люди, которые рождаются неудачными педагогами!-- началъ онъ снова съ насильственнымъ смѣхомъ.-- Сколько разъ приходилось мнѣ горько убѣждаться въ неудачѣ моихъ педагогическихъ попытокъ, и при первомъ удобномъ случаѣ я снова являюсь съ горячимъ желаніемъ помочь, спасти, вытащить изъ обстановки и т. д. Горбатаго, видно, могила исправитъ! Жизнь не особенно бережно обходилась со мной. На каждомъ шагу судьба, какъ-бы зло подсмѣиваясь, пыталась расшатать мою вѣру; на каждомъ шагу ожидало меня горькое разочарованіе... Несмотря на все, во мнѣ сохранилась глубокая, можно сказать, слѣпая вѣра въ мое чутье... Вотъ, напримѣръ: я вѣдь вижу васъ въ первый разъ, но инстинктивно, съ перваго рава я почуялъ, что вы изъ тѣхъ, которымъ понятно чужое страданіе, которые по одному намеку постигаютъ его... И я убѣжденъ, что не ошибаюсь...
Надя покраснѣла и на минуту замялась. Она еще сильнѣе покраснѣла, когда, поднявъ голову, встрѣтила пристальный взглядъ матери. Любовь Гавриловна стояла въ дверяхъ гостиной съ Лысухмнымъ и, продолжая разговаривать съ нимъ, пытливо взглядывала на дочь и Вильда.
-- Что это, Алексѣй Васильевичъ,-- замѣтила она, граціозно подходя къ Надѣ и кладя ей руку на плечо,-- вы, кажется, сказки разсказываете моей дочкѣ?
-- Я вѣдь старый болтунъ, Любовь Гавриловна,-- отвѣчалъ Вильдъ, вставая: -- попадись мнѣ благосклонный слушатель, я всегда готовъ злоупотребитъ его вниманіемъ. Сегодня нашелъ на меня стихъ болтовни, и бѣдная Надежда Николаевна принуждена была выслушать ее до конца.
-- Очень жаль, что этотъ стихъ не нашелъ на васъ, когда вы были со мной,-- кокетливо улыбаясь, говорила Любовь Гавриловна.-- Что же вы такое разсказывали моей дочкѣ? или это секретъ?
-- Я не успѣлъ еще заслужить довѣрія Надежды Николаевны настолько, чтобы могло быть что-либо похожее на секреть между мной и ею.
-- Предупреждаю заранѣе, что вы это довѣріе никогда не заслужите,-- смѣясь возразила Любовь Гавриловна, усаживаясь и жестомъ приглашая Вильда сѣсть.-- Вотъ эта барышня,-- она живо указала пальчикомъ на Надю,-- самый отчетливый образъ мимозы. Лишь только кто осмѣлится прикоснуться къ ней, она сейчасъ же свертываетъ листочки и -- цвѣтокъ исчезъ. Какъ подумаешь, какое сходство иногда бываетъ между натурами! Я помню, до замужства я была такая же, какъ моя дочка. А вѣдь у насъ совершенно различные характеры: я -- безпокойная, меня все тревожитъ, волнуетъ... Надя, напротивъ, разсудительная, во всему относится она равнодушно...
И Любовь Гавриловна, по обыкновенію, увлеклась самымъ интереснымъ для нея предметомъ, а именно самой собой.-- Надя встала и направилась въ гостиную. Приходъ матери, какъ всегда, окатилъ ее холодной водой. Въ гостиной все еще продолжались музыкальныя упражненія. Вавилова пыталась пѣть дуэтъ съ Ревковымъ; черненькій господинъ аккомпанировалъ имъ.
-- Надежда Николаевна,-- проговорилъ Лысухинъ, останавливая ее въ дверяхъ,-- я давно ждалъ случая поговорить съ вами наединѣ... Не подарите-ли вы мнѣ пять минутъ?
Надя вспыхнула.
-- Намъ, кажется, нечего переговаривать наединѣ,-- произнесла она нетвердымъ голосомъ.
-- Есть вещи, которыя нельзя говорить при другихъ,-- раздражительно замѣтилъ Лысухинъ.
-- Я однако ясно показывала, m-r Лысухинъ, что не желаю никакихъ разговоровъ,-- отвѣчала Надя, прямо взглядывая на него.
-- Вы очень рѣзки, Надежда Николаевна,-- произнесъ онъ по возможности сдержанно;-- но я принужденъ снести вашу рѣзкость, принужденъ настоять на этомъ разговорѣ... Когда дѣло идетъ о всей жизни, настойчивость необходима!... Любовь Гавриловна обѣщала мнѣ поговорить съ вами, Надежда Николаевна...
-- Развѣ maman не передала вамъ мой отвѣтъ?-- съ смущеніемъ спросила дѣвушка.
-- Я надѣюсь, что этотъ отвѣтъ не окончательный... Когда вы болѣе узнаете меня и поймете мое къ вамъ чувство...
-- Къ чему все это, m-r Лысухинъ? Меня вы не любите и знаете, что я также не люблю васъ...
-- Я неподозрѣвалъ, дорогая Надежда Николаевна,-- перебилъ ее Лысухинъ,-- что вы такъ романтичны... Я глубоко уважаю васъ и не требую отъ жены какой-то необыкновенной любви. Тихая, нѣжная дружба -- вотъ въ чемъ супружеское счастье...
-- Ни любви, ни дружбы не можетъ быть между нами...
Лысухинъ собирался возражать
-- Прошу васъ не настаивать!-- взволнованно продолжала Надя:-- мой отвѣтъ окончательный. Онъ ни въ какомъ случаѣ не будетъ измѣненъ.
Съ этими словами она быстро повернулась и вышла изъ залы.
-----
Черезъ часъ послѣ этой сцены, Вильдъ и Лысухинъ ужинали въ одномъ изъ нумеровъ гостинницы "Парижъ".
-- Ну-съ,-- началъ Лысухинъ, послѣ продолжительнаго молчанія, отталкивая отъ себя тарелку съ остатками холоднаго цыпленка и ниливая себѣ стаканъ вина:-- какъ же ты нашелъ Любовь Гавриловну? Давненько вы не видались.
-- Да, давненько,-- задумчиво повторилъ Вильдъ.-- Много воды утекло съ тѣхъ поръ. Вотъ и дочка у нея уже невѣста, а она все такая же, какъ и была...
-- Удивительная женщина!-- замѣтилъ Лысухинъ, отпивая вино:-- такъ сохранилась, какъ рѣдко кто! Право, подчасъ забываешь, что ей уже не двадцать, и...
-- А что -- между матерью и дочерью будто того... не ладно?-- перебилъ его Вильдъ.
-- Ты ужъ замѣтилъ? Не мудрено, впрочемъ. Дочка-то, братецъ ты мой,-- характерецъ, нечего сказать! Повѣришь ли, если бы не Любовь Гавриловна, никто бы у нихъ ногой не бывалъ! Смѣшно, право: въ другихъ домахъ дочка притягиваетъ нашу братью, молодежь, а здѣсь изъ-за маменьки ѣздятъ...
-- Странно! по-моему, дѣвушка не уступаетъ въ красотѣ матери...
-- Ну, нѣтъ! я съ этимъ не согласенъ! Куда ей до матери! Сравни только миловидное, оживленное лицо Любови Гавриловны съ ея каменными, неподвижными чертами; сравни грацію той съ ея угловатостью,-- и тебѣ въ голову не придетъ сказать, что онѣ не уступаютъ другъ другу въ красотѣ!
-- Лысухинъ, да ты, кажись, влюбленъ въ маменьку?-- со смѣхомъ вскрикнулъ Вильдъ,-- Ай да, Любовь Гавриловна! молодецъ, нечего сказать! Скажите пожалуйста,-- до сихъ поръ еще побѣждаетъ сердца!
-- Пустяки! я не влюбленъ въ нее! Она дѣйствительно очень мила со мной, и я люблю ее какъ...
-- Нѣжный сынъ любить мать свою? Разумѣется! Любовь Гавриловна платитъ тебѣ тоже материнскою любовью? Я ужъ имѣлъ случай видѣть, какъ она трогательно заботится о тебѣ.
-- Пожалуйста, безъ намековъ! Въ нашихъ отношеніяхъ ничего нѣтъ предосудительнаго!
-- Ну, конечно!-- все съ тѣмъ же смѣхомъ возразилъ Вильдъ, слегка раскачиваясь на стулѣ.-- Что можетъ быть предосудительнаго со стороны почтенной Любови Гавриловны! Ты напрасно оправдываешься... къ тому же -- qui s'excuse...
-- Съ чего ты взялъ, что я оправдываюсь?-- съ сдержанной улыбкой отвѣчалъ Лысухинъ, закуривая папироску и растягиваясь на диванѣ.
-- Дѣло въ томъ, что тебѣ страшно хочется, чтобы я поставилъ les points sur les!... но, дудки, братецъ; допытываться я не намѣренъ... изъ уваженія въ Любови Гавриловнѣ! Она вѣдь конфиденцій не долюбливаетъ... Въ сущности, меня гораздо болѣе интересуетъ дочка.
Лысухинъ съ неопредѣленной гримасой стряхнулъ ногтемъ мизинца пепелъ съ папироски. Вильдъ пытливо взглянулъ на него.
-- Она не имѣетъ чести тебѣ нравиться? Однако, ты весь вечеръ искалъ случая говорить съ ней наединѣ, и разговоръ en tête à tête повергъ тебя въ крайне дурное расположеніе духа.
-- Какъ ты проницателенъ! Съ чего это тебѣ вздумалось наблюдать за мной? Въ Петербургѣ этой замашки за тобой не водилось.
Вильдъ расхохотался.
-- Ну, Лысухинъ, провинція окончательно вскружила тебѣ голову. Видно, барыни такъ упорно наблюдаютъ за тобой, что ты вообразилъ, что и товарищи изберутъ тебя предметомъ наблюденій! Нѣтъ, дружище, мнѣ до тебя никакого дѣла нѣтъ, и наблюдалъ я не за тобой!
-- Вотъ какъ! Что-жъ, завтра же можно будетъ поздравить Надежду Николаевну съ неожиданной побѣдой.
-- Пожалуй, поздравляй. Я нисколько не скрываю, что дѣвочка эта меня интересуетъ.
Лысухинъ насмѣшливо усмѣхнулся.
-- Тебя, видно, подмываетъ и тутъ пустить въ ходъ твою психологію по части женщинъ? Очень мнѣ любопытно знать, что ты вынесешь изъ наблюденій надъ этимъ семинаристомъ въ юбкѣ?.. Это Дубковъ -- знаешь, тотъ штатскій, съ козьей бородой -- прозвалъ ее такъ. Онъ пустой, кутила-мученикъ, но въ обществѣ -- ничего, остроумный; многимъ надавалъ ужъ онъ кличекъ. Надежда Николаевна такъ теперь и прозывается у насъ "семинаристомъ". Любовь Гавриловна горюетъ, что она все книжки читаетъ и такая дикая. Она въ ней души не чаетъ, а дочка съ нею холоднѣе воды! На насъ, грѣшныхъ, смотритъ она съ высоты величія, въ разговоры не пускается! Вѣдь ей все нужно о высокихъ матеріяхъ трактовать!
Лысухинъ коротко разсмѣялся.
-- Ни малѣйшей женственности въ ней нѣтъ, ни на. грошъ кокетства! При этомъ, вѣчно блѣдная, апатичная,-- больная она, что ли? Держали, держали ее въ дѣтской, чуть ли не до 19-ти лѣтъ, и выпустили на свѣтъ, не давъ ей никакого развитія, ни малѣйшаго умѣнья держать себя...
Онъ замолчалъ.
-- Эту зиму, впрочемъ,-- началъ онъ снова,-- я видалъ ее разъ оживленной, на балу въ собраніи. Она вообще танцуетъ неохотно, къ великому отчаянью Любови Гавриловны, но здѣсь -- не знаю, что съ ней сдѣлалось! Она танцовала до упаду и съ такимъ оживленіемъ, что всѣ обратили на нее вниманіе. Вотъ, тогда она была дѣйствительно хороша!
-- Что же сказала при этомъ Любовь Гавриловна?
-- Надя была одна съ одной старой барыней.
-- Г-мъ!-- промычалъ Вильдъ.
-- Да, вотъ тебѣ загадка! Я неохотникъ разгадывать такія натуры. Для меня эта дѣвочка лишній элементъ въ гостиной Любови Гавриловны, гдѣ всѣмъ тепло и уютно, и гдѣ она на всѣхъ наводитъ скуку.
-- И вся остальная молодежь относится къ ней такъ же, какъ и ты?
-- О, нѣтъ!-- притворно зѣвая, возразилъ Лысухинъ.-- Есть дураки, которые въ нее влюблены. Впрочемъ, что-жъ тутъ мудренаго: за ней даютъ около 50,000 приданаго.
-- Вотъ какъ! Она богатая невѣста!
Теперь Лысухинъ пытливо взглянулъ на Вильда.
-- Посватайся!-- произнесъ онъ насмѣшливо.-- Только предупреждаю: она всѣмъ отказываетъ и намѣрена остаться старой дѣвой. Впрочемъ, попытайся. Можетъ, ты будешь счастливымъ избранникомъ!
-- Позволь тебя спросить, ты по личному опыту знаешь, что она всѣмъ отказываетъ?
-- Я за нее не сватался!-- и хоть бы за нею давали сто тысячъ -- не посватался бы!
"Вретъ!" подумалъ Вильдъ.
-- Я уже сказалъ,-- раздражительно продолжалъ Лысухинъ,-- что эта барышня не въ моемъ вкусѣ.
Вильдъ не возражалъ. Онъ досталъ изъ. кармана изящную серебряную сигарочницу, вынулъ сигару и закурилъ ее.
-- Ну, а что же у васъ тутъ подѣлываетъ m-me Климская?-- спросилъ онъ съ видимымъ наслажденіемъ затягиваясь дымомъ.-- Хочешь?
Вильдъ указалъ на сигары. Лысухинъ просіялъ.
-- М-me Климская?-- переспросилъ онъ, откусывая кончикъ сигары.-- Да то же, что и въ Петербургѣ! Чертовски хорошѣетъ, и съ ума сводитъ нашу братью.
-- Вотѣ какъ! Значитъ то же, что и прежде? А мужъ?
-- Мужъ? Колпакъ, тюлень! Онъ, кромѣ своихъ фортификацій, ничего не знаетъ! Женѣ онъ въ глаза смотритъ, а она его за носъ водитѣ. Если хочешь съ ней видѣться -- теперь самая удобная минута. Мужъ посланъ въ командировку.
-- Я не намѣренъ избѣгать ея мужа и даже не знаю, увижусь ли съ ней. Не люблю я возобновлять старыя знакомства.
-- Ну, этого ты не избѣгнешь. Въ провинціальномъ городѣ и друзья и недруги волей-неволей постоянно встрѣчаются. И почему не хочешь ты видѣться съ ней? Не потому ли, что въ былое время она была влюблена въ тебя?
-- Кто тебѣ сказалъ, что она была влюблена?-- спросилъ Вильдъ, съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдя за струйками дыма.
-- Да ты самъ мнѣ сказалъ.
-- Ну, этого не можетъ быть.
-- Не можетъ быть? Повѣрь, что это очень можетъ быть! Я какъ теперь помню нашъ разговоръ. Хочешь, я даже припомню тебѣ, гдѣ онъ происходилъ? Во французскомъ театрѣ. Я впервые увидалъ тогда Климскую. Она сидѣла въ бёль-этажѣ съ какой-то барыней. Помню я, какъ ты смутился, когда я указалъ тебѣ на нее. Въ антрактѣ ты отправился въ оркестру, и, по-моему, довольно-таки нахально началъ лорнировать ложу. Климская замѣтила тебя; я видѣлъ, что она вся вспыхнула, повернулась къ своей подругѣ и черезъ нѣсколько минутъ онѣ вышли изъ ложи. Ты схватилъ меня тогда подъ руку, потащилъ въ фойе и тамъ-то разсказалъ мнѣ кое-что о Климовой, объ ея любви жъ тебѣ... Я тогда еще удивлялся твоему донъ-кихотству. Не понималъ я, съ какой стати ты ее мучаешь, твердя, что не можешь любить и т. д... Ну, что-жъ, по-твоему, все это я выдумалъ?
Вильдъ всталъ и задумчиво прошелся взадъ и впередъ по комнатѣ.
-- Да, да! теперь я помню!-- произнесъ онъ, останавливаясь передъ Лисухинымъ и проводя рукой по узкому, высокому лбу,-- Я тогда былъ самъ не свой!.. У меня сорвалось это признаніе... Всѣ эти отношенія были тогда такъ запутаны...
Онъ замолчаль и принялся ходить по комнатѣ. Лысухинъ недружелюбно посмотрѣлъ ему вслѣдъ.
-- Ты, положительно, баловень судьбы!-- съ завистью замѣтилъ онъ.
Горькая усмѣшка промелькнула на губахъ Вильда.
-- Хорошъ баловень, нечего сказать!
-- Да, разумѣется, баловень! Съ самыхъ малыхъ лѣтъ тебя на рукахъ носили! Помнишь, въ правовѣдѣніи? Дѣло прошлое, признаюсь теперь, это общее поклоненіе бѣсило меня! А все-таки я не осмѣливался открыто возставать противъ него и, волей-неволей, тоже подчинялся общему настроенію. Чортъ тебя вѣдаетъ, что въ тебѣ такое было! Я, вѣдь, никогда не находился въ числѣ влюбленныхъ въ тебя и разбиралъ твою личность по-товарищески... Никакихъ особенныхъ добродѣтелей въ тебѣ не находилъ... Такой же ты человѣкъ, какъ и мы грѣшные! Эгоизмомъ природа щедро одаряла тебя, а общее поклоненіе еще усугубило его... Къ женщинамъ ты, въ сущности, не лучше всѣхъ насъ относился и относишься, хотя и рыцарствуешь на словахъ... И, несмотря на это отсутствіе добродѣтелей, ты имъ кружишь голову! Чортъ знаетъ, что такое! Сколько уже разъ ломалъ я голову надъ этой загадкой!
Вильдъ продолжалъ ходить. При послѣднихъ словахъ Лысухина онъ съ неопредѣленной усмѣшкой пожалъ плечами.
-- Меня, въ самомъ дѣлѣ, злитъ!-- вскричалъ Лысухинъ, быстро спуская ноги на полъ и облокачиваясь обоими локтями на столъ.-- Отчего тебѣ все удается, когда ты ничуть не лучше меня. Нахальства, что-ли, въ тебѣ больше? или лицемѣрія? Или то и другое вмѣстѣ, съ приправой краснорѣчія!
Вильдъ не возражалъ и, казалось, не слушалъ. Заложивъ руки на спину, онъ задумчиво продолжалъ шагать.
"Ну, что онъ теперь думаетъ?" подумалъ Лысухинъ, съ любопытствомъ взглядывая на него.
Ему вдругъ вспомнилась покойная Аграфена Семеновна, мать Вильда.
"Не знаю", говорила она часто, "выразительнѣе лица моего Алеши! Вѣдь, я не слѣпая мать; вижу я, что онъ далеко не красавецъ! Но посмотрите, что за мыслящее лицо!"
И она на цыпочкахъ проходила мимо сына, боясь прервать его думы. Лысухинъ раздражительно пожалъ плечами.
"И всегда такъ!" думалъ онъ. "Мы такъ же, какъ его маменька, ожидали какихъ-то необыкновенныхъ изліяній съ его стороны. А въ чемъ онъ излился? Чортъ знаетъ, что за ерунда! Я все еще, по старой привычкѣ, ожидаю отъ него чего-то!.. Чего-то? Что это такое?.. Даже опредѣлить не умѣю!..
-- Ты думаешь, она счастлива?-- спросилъ вдругъ Вильдъ.
-- Кто она?
-- Климская.
Лысухинъ пожалъ плечами.
-- Богъ ее вѣдаетъ! Вѣроятно, счастлива! Отчего ей быть несчастной? Кружитъ всѣмъ головы, чего-жъ ей еще?
-- Нѣтъ, ты ея не знаешь... Это не такая женщина!.. Она скрываетъ...-- замѣтилъ Вильдъ, озабоченно хмуря брови.
-- Ну, я во всѣ эти тонкости не вхожу, а полагаю, что ты снова донъ-кихотствуешь. Климская просто-на-просто наслаждается жизнью и красотой своей! И прекрасно дѣлаетъ!-- съ увлеченіемъ вскричалъ Лысухинъ, вскакивая съ дивана и садясь верх о мъ на стулъ.-- Вотъ она, дѣйствительно, первый сортъ барыня! Если бы побольше такихъ, весело жилось бы на свѣтѣ! Она не чета разнымъ семинаристамъ въ юбкѣ и...
-- Если бы Климская была не замужемъ, женился бы ты на ней?-- перебилъ его Вильдъ, останавливаясь передъ нимъ.
-- Ну, это другое дѣло...
-- То-то и есть!-- съ усмѣшкой произнесъ Вильдъ, снова принимаясь шагать.-- Нечего, значитъ, и сравнивать ее съ Надеждой Николаевной или съ другими подобными женщинами. Она -- особая статья!
-- Позволь! позволь!-- загорячился Лысухинъ.
-- Да что -- позволь! Ты съ-разу своимъ: "это другое дѣло!" -- охарактеризовалъ Климскую. На Климскихъ женятся только колпаки, какъ ея мужъ... Мы же будемъ влюбляться, но и все тутъ!.. Однако, спать пора!-- прибавилъ онъ, зѣвая.-- Я усталъ, какъ собака!
Лысухинъ пытался еще продолжать начатый разговоръ, но Вильдъ не слушалъ, и, пожавъ ему руку, отправился въ свой нумеръ.
Далеко за полночь горѣла свѣча въ его комнатѣ. Сбросивъ безукоризненно сшитый сюртукъ и лакированные сапоги, онъ облачился въ изящный халатъ, надѣлъ туфли и, закуривъ папироску, съ наслажденіемъ растянулся на диванѣ. Возлѣ него, на столѣ, лежалъ неразрѣзанный французскій романъ, но онъ не принимался за него. Внимательно слѣдилъ онъ за струйками дыма, машинально стараясь выпускать ихъ изо рта правильными колечками. Легкая дремота мало-по-малу овладѣвала имъ; отрывочныя фразы, слова мелькали въ головѣ, сливаясь въ какой-то хаосъ неясной, сладкой истомы.
-- Чистая дѣвушка,-- прошепталъ онъ, вспоминая Надю.-- Что за свѣтлая улыбка!.. Какъ она слушаетъ! Какой глубокій, ясный взглядъ!.. Не въ обиду будь вамъ сказано, Любовь Гавриловна, далеко вамъ до вашей дочки! Одни только пошляки не распознаютъ всю истинную красоту этой дѣвочки! Какая прелесть въ этой порывистости, нервности!.. Непочатая натура!.. Можетъ быть... тебѣ первому суждено разбудить эту спящую царевну... Она еще не жила... Можетъ быть...
И ему представилось, что Надя тихо склоняется къ нему и шепчетъ страстныя рѣчи... Онъ притягиваетъ ее въ свои объятія... Непочатая, непочатая натура!.. мелькаетъ у него въ головѣ.
"Климская влюблена въ тебя!" припоминались ему слова Лысухина. Вильдъ улыбнулся. Передъ нимъ промелькнуло блѣдное, красивое личико, съ жгучими, черными глазами, и унесло его вдругъ въ далекое прошедшее.
Вотъ, они снова въ загроможденной разнокалиберной мебелью гостиной, съ претензіями на роскошь. Они сидятъ вдвоемъ на диванѣ. Она прижалась въ уголокъ и пытливо смотритъ на него. Ему неловко отъ этого взгляда; онъ пытается нѣжно взять ее за руку. Она тихо освобождаетъ ее.
-- Послушайте,-- слышится ему тихій, дрожащій голосъ.-- Я сумасшедшая, но не можетъ быть, чтобы вы насмѣялись надо мной!.. Не правда ли, это невозможно?.. Вы не такъ меня любите, какъ вотъ всѣ эти, что сюда приходятъ?.. Вѣдь вызнаете, что я никого никогда не любила; я одного васъ люблю... Вѣдь, я честная, несмотря на все... Не сердитесь на меня за мое недовѣріе... Вѣдь, вы любите меня не какъ... Вы любите меня, какъ невѣсту... вы женитесь?..
Крупными слезами наполнились прелестные глаза и боязливо впились они въ его лицо. Онъ почувствовалъ, что его вдругъ облили холодной водой.
-- Екатерина Дмитріевна,-- началъ онъ мягко, чрезвычайно мягко,-- я никогда не хотѣлъ обманывать васъ... Мы, вѣрно, не поняли другъ друга...
Что онъ сказалъ далѣе, онъ не помнилъ. Громкій, рѣзкій хохотъ раздался надъ его ухомъ, и слово "комедіантъ!" какъ огнемъ обожгло его. Онъ и теперь встрепенулся -- и недобрая улыбка мелькнула у него на губахъ.
-- Всякая чепуха лѣзетъ въ голову!-- прошепталъ онъ, удобнѣе растягиваясь на диванѣ и принимаясь за разрѣзаніе книги. Но напрасно пытался онъ читать; чтеніе не шло ему на умъ.
Онъ машинально перелистывалъ листы, а мысли упорно уносили его въ прошедшее...
И снова мелькаетъ передъ нимъ красивое, блѣдное личико, съ жгучими глазами, но не тамъ, въ загроможденной, гостиной, видитъ онъ, а въ саду у Излера, на минеральныхъ водахъ. Слышатся ему крики и смѣхъ подкутившей компаніи, слышится ему тупой хохотъ вдовы-генеральши, ея матери. Она тоже сначала все смѣялась. Жемчужные зубки такъ и сверкали, такъ и искрились темные, большіе глаза; алымъ заревомъ горѣли щеки отъ шампанскаго и восторженнаго поклоненія окружавшей ея молодежи. Онъ сидѣлъ въ сторонѣ и не могъ глазъ отъ нея оторвать. Но вдругъ, мало-по-малу, румянецъ отхлынулъ отъ ея щекъ, весельемъ сверкающее лицо приняло дѣтски-безпомощное выраженіе, тревожно озирались вокругъ расширенные глаза, какъ-бы моля о помощи. Компанія пьянѣла все болѣе и болѣе. Восторженные тосты и похвалы красотѣ дѣвушки оказывались неудовлетворительными; чувствовалась потребность перейти въ дѣйствіе. Маленькія ручки красавицы хватались на-лету и покрывались пылкими поцѣлуями, не взирая на ея сопротивленіе. Толстая генеральша хохотала, покачиваясь на стулѣ, и называла дочь трусливой дурочкой!.. Кто-то потребовалъ поцѣлуя; громкіе апплодисменты привѣтствовали это требованіе. Требовали, чтобы поцѣлуи раздавались поочередно. Испуганно жалась бѣдная дѣвочка на стулѣ; пьяныя рожи со смѣхомъ склонялись къ ней, разгорѣвшіяся отъ вина и ея близости глаза жадно впивались въ нее. Съ усиліемъ приподнялась она на стулѣ и со слезами озиралась вокругъ. Умоляющій взглядъ ея инстинктивно осгановися на Вильдѣ. Онъ повиновался этому нѣмому призыву, и сдѣлалъ два шага впередъ. Быстрымъ движеніемъ оттолкнула она лѣзшаго къ ней пьянаго офицера и мгновенно очутилась около Вильда.
-- Уведите меня! уведите!-- шептала она, хватая это за руку.
Все, чтовъ немъ было, рыцарскаго, пробудилось при этой мольбѣ. Онъ не побоялся скандала, твердо, выдержалъ пьяную брань и крики, и среди гама и шума вывелъ её изъ сада!.. А далѣе?.. Далѣе онъ почти ежедневно сталъ видаться съ ней. Непреодолимо притягивала его странность обстановки: смѣсь полусвѣта съ мѣщанствомъ въ дворянствѣ, притягивала его красота дѣвушки, а еще болѣе притягивала его ея безумная страсть къ нему. На высокій пьедесталъ вознесла его эта страсть! Онъ сталъ богомъ, идеаломъ всѣхъ совершенствъ, а она на колѣняхъ молилась ему, устремляя на него прелестные, полные безграничной вѣры глаза. Легко дышалось ему на этомъ пьедесталѣ; восторженныя мысли наполняли его! Онъ, дѣйствительно, мечталъ вырвать ее изъ того омута, въ которомъ она находилась, и повести ее за собой,-- ее, покорную, любящую... Куда?-- онъ себя не спрашивалъ, или, скорѣе, отклонялъ отъ себя этотъ вопросъ...
Но положеніе на высотѣ влечетъ за собой такія обязательства, съ которыми не легко справиться, когда кровь кипитъ въ жилахъ, а близость красивой, влюбленной дѣвушки туманитъ голову. Какъ ни старался онъ парить въ той сферѣ идеальныхъ стремленій и чувствъ, куда увлекла его ея восторженная любовь и его собственная мечта стать спасителемъ прелестнаго созданія, но роль эта понемногу становилась ему не подъ силу. Онъ стремился къ развязкѣ, а развязка не наступала. Какъ вихрь налетѣвшая любовь пробудила въ дѣвушкѣ сознаніе всего, что ее окружало, открыла ей глаза на то, что скрывалось подъ всѣмъ этимъ гамомъ и весельемъ, которымъ ее оглушали. Она поняла, что среди всѣхъ этилъ пылкихъ поклонниковъ, подчующихъ ихъ ужинами и пикниками, мать зорко высматриваетъ выгоднаго покупщика. Глубокое отвращеніе проникло впервые въ ея душу, горькое чувство стыда передъ любимымъ человѣкомъ овладѣло ею. Съ болѣзненною пытливостью старалась она проникнуть въ его душу, и холодѣла отъ ужаса при мысли объ его презрѣніи. Изъ страха къ этому-то презрѣнію она такъ ревниво и оберегала себя, и какъ рыбка ускользала отъ него при каждой попыткѣ сломать ея сопротивленіе. Она жаждала обновленія, и обновленіе могла дать только его любовь къ ней, какъ къ женѣ, какъ равной себѣ... Они, какъ водится, не понимали другъ друга, и это непониманіе привело къ тому разговору, воспоминаніе о которомъ такъ непріятно задѣло Вильда. Цѣлой вереницей потянулись передъ нимъ картины прошлаго и неотступно носилось въ его воображеніи красивое, блѣдное личико.
-- Баловень судьбы! эгоистъ!-- вспомнились ему опять слова Лысухина.
-- Эгоистъ! эгоистъ!-- злобно повторилъ другой женскій голосъ -- и передъ нимъ мелькнуло болѣзненное, исхудалое лицо покойной жены.
-- Этого еще недоставало!-- проворчалъ Вильдь, нетерпѣливо встряхивая головой.-- Что со мной сдѣлалось сегодня!
Онъ всталъ и нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ.
-- Хорошо расходились нервы!-- прошепталъ онъ, внимательно разсматривая себя въэеркало.-- Галлюцинаціи уже начинаютъ преслѣдовать!-- Баловень судьбы!-- мысленно повторилъ онъ, ложась въ постель и снова берясь за романъ.-- Какъ эти господа любятъ давать клички!-- Онъ презрительно усмѣхнулся.-- И какъ подумаешь, что главную роль тутъ играетъ просто-на-просто мелкая зависть! Стараго воробья на мякинѣ не обманешь! Знаемъ васъ, г-нъ Лысухинъ, вы боитесь, что я встану вамъ поперекъ дороги!
Граціозный образъ Нади снова промелькнулъ вередъ нимъ, но на этотъ разъ не удалось ему разгладить морщинки на узкомъ, высокомъ лбѣ. Воспоминаніе о Климской, мысль о предстоящей встрѣчѣ раздражала его. Онъ бросилъ книгу и, подперевъ рукой голову, крѣпко задумался. Въ постелѣ, въ этой непринужденной позѣ, онъ казался гораздо старше своихъ 33 лѣтъ. Въ нижней части лица было что-то дряблое, капризное, раздраженіе придало холодно-оловянный оттѣнокъ сѣрымъ главамъ, и все худое, блѣдное лицо выражало истощеніе и пресыщеніе.
"Посидѣли бы подобные господа нѣкоторое время въ моей шкурѣ", думалъ онъ, вспоминая Лысухина, "не то бы они заговорили! Баловень! хорошъ баловень! Для нихъ всякія подобныя отношенія имѣютъ только значеніе интрижное, и болѣе ничего! а я и нѣсколько лѣтъ спустя не могу равнодушно вспомнить прошлое, и нѣсколько лѣтъ спустя снова испытываю то чувство горечи и разочарованія, которое я испыталъ послѣ разрыва съ Климской!.. Виноватъ ли я, что она не поняла меня?.. Въ сущности, я никогда даже не намекалъ на женитьбу... Не могъ же я такъ жестоко оскорбить мать свою! а безъ сомнѣнія, женитьба на дѣвушкѣ, о которой шли -- и не безъ основанія -- такіе двусмысленные слухи, была бы для нея просто ударомъ!.. Все это было мнѣ ясно и тогда... Но не могъ же я отойти отъ нея внезапно, когда она такъ безумно любила меня, и этимъ силой втолкнуть ее въ омутъ!.. къ чему повело все это? къ чему повело, что я не поступилъ съ ней такъ же, какъ вся окружавшая ее шваль?!. Дурацкій идеализмъ!..
Вильдъ нервно повернулся въ постелѣ -- и, придвинувъ къ себѣ папиросницу, вынулъ изъ нея папироску.
-- Вспомни мои слова, Алёша,-- припомнилъ онъ нѣжный голосъ Аграфены Семеновны,-- твои идеальныя стремленія приведутъ тебя только къ разочарованію. Тебя не поймутъ. Одна мать твоя понимаетъ и умѣетъ цѣнить тебя!
"Это правда! она одна умѣла понять меня!" съ грустной усмѣшкой подумалъ Вильдъ, закуривая папироску. Двѣ-три другія женскія головки мелькнули, въ свою очередь, въ табачномъ дымѣ и вызвали легкую полуулыбку на озабоченномъ лицѣ.
...Да, если онъ баловень судьбы въ томъ отношеніи, что его можно назвать "l'homme à bonne fortune", то пожалуй!.. Но развѣ даже и эти мелкія интрижки такъ даромъ проходили для него, какъ для господъ Лысухиныхъ et С°?.. Всегда и во всѣхъ подобныхъ случаяхъ онъ слишкомъ глубоко относился въ женщинѣ и вездѣ оставлялъ частичку своего внутренняго я... "Эгоистъ!" съ горечью повторилъ онъ мысленно, вспоминая покойную жену... Могъ ли онъ предположить, что въ этомъ маленькомъ, хиломъ существѣ, загнанномъ богатой тёткой, встрѣтитъ такое злое упрямство, послѣ того какъ онъ изъ жалости женился на ней, думая найти въ ней, по крайней мѣрѣ, преданную, самоотверженную жену! И чего онъ достигъ?.. Правда, женитьба эта высоко поставила его во мнѣніи друзей, но дома въ продолженіе цѣлаго года онъ принужденъ былъ выносить адскую жизнь!
-- Неисправимый идеалистъ!-- прошепталъ онъ, бросая папироску и закидывая руки за голову.-- И вправду: горбатаго, видно, могила исправитъ!
Онъ снова задумался, и брови его сумрачно сдвинулись. Образъ Климской неотвязчиво преслѣдовалъ его.
-- Пустяки!-- почти громко проговорилъ онъ, сильно встряхивая головой.-- Климская замужемъ... Врядъ ли ей вздумается напомнить о прошломъ... Да и что мнѣ до этого! Всего нѣсколько недѣль пробуду я здѣсь!.. А къ Берновичамъ буду часто ходать! ужъ это непремѣнно!.. Кто знаетъ?... Можетъ быть, судьба...
Вильдъ былъ фаталистъ въ душѣ. Мало-по малу мысли и образы стали путаться и какъ-бы въ туманѣ носился передъ немъ. Сладкая дремота снова овладѣла имъ, и на этотъ разъ перешла въ дѣйствительный сонъ. Онъ въ полуснѣ загасилъ свѣчу, завернулся крѣпче въ одѣяло и заснулъ сномъ праведника.
-----
Въ домѣ Берновича тоже долго не погасали свѣчи. Любовь Гавриловна, въ юбкѣ и бѣлоснѣжной ночной кофточкѣ, сидѣла передъ туалетомъ и тщательно завивала локончики на лбу. Безмятежное спокойствіе выражало ея бѣлое гладкое лицо. Заспанная горничная, съ кружевнымъ чепцомъ въ рукахъ, стояла около нея и, молча, подавала ей шпильки и папильотки. Николай Петровичъ въ халатѣ и туфляхъ расхаживалъ по комнатѣ, заложивъ руки на спину. Супруги молчали. Изрѣдка перекидывалась Любовь Гавриловна съ горничной двумя-тремя словами относительно кое-какихъ туалетныхъ подробностей. По временамъ она наклонялась въ зеркалу и озабоченно разглядывала крошечныя морщинки на лбу. Николай Петровичъ нѣсколько разъ нетерпѣливо взглядывалъ на супругу.
-- Скоро-ли ты кончишь, Люба?-- говорилъ! онъ, останавливаясь передъ туалетомъ.
Любовь Гавриловна въ отвѣтъ только пожимала плечами. Наконецъ, всѣ завитушки и локончики были тщательно запрятаны подъ чепецъ, бѣлое, нѣжное лицо густо осыпано пудрой; и горничная отпущена.
-- Я принуждена вамъ сказать непріятную новость, дружинька,-- улыбаясь себѣ самой въ зеркало, замѣтила Любовь Гавриловна,-- Обѣщайте мнѣ только, не пѣтушиться!
-- Что тамъ еще такое?-- сердито спросилъ Николай Петровичъ. Собираясь вовлечь на супружеское ложе, онъ снялъ уже халатъ.
-- Обѣщайте, что не разсердитесь!-- кокетничала съ собой Любовь Гавриловна, приглаживая щеточкой тонкія бровки.
-- Пожалуйста, матушка, безъ предисловій! что тамъ такое?
-- Надя отказала Лысухину,-- спокойно возразила она.
Николай Петровичъ побагровѣлъ.
-- Что? что такое? отказала! Да что-жъ ты смотришь, матушка моя? Что это, дѣвчонка думаетъ вѣкъ на моей шеѣ сидѣть, а?... Да сказала-ли ты ей, что я одобряю этотъ бракъ, что я нахожу его приличнымъ!... Слишкомъ много воли дали мы ей! Забрала она себѣ въ голову, что можетъ вертѣть мной, какъ пѣшкой! Дудки, Надежда Николаевна! Мы эту дурь изъ готовы вамъ выбьемъ!... Не позволю собой вертѣть, и теперь кончено: или пусть она подчинится и живетъ по-людски, или...
Николай Петровичъ, въ порывѣ гнѣва, забывъ, что онъ въ одномъ бѣльѣ, направился къ двери съ намѣреніемъ бѣжать къ Надѣ и разразиться надъ ней бурей. Любовь Гавриловна продолжала разсматривать себя въ зеркало. При послѣднихъ словахъ супруга она обернулась и окинула его взглядомъ..
-- Вы простудитесь!-- замѣтила она равнодушно.
Николай Петровичъ не отвѣчалъ и взялся за ручку двери.
Любовь Гавриловна пожала плечами.
-- Вы въ этомъ костюмѣ намѣрены отправиться къ Надѣ.
Николай Петровичъ фыркнулъ.
-- Эхъ, матушка, не до вашихъ тутъ церемоній!-- крикнулъ онъ, натягивая однако халатъ.
-- Къ чему это вы хотите идти браниться съ Надей къ эту пору и будить весь домъ?
-- Къ чему? Да ты рехнулась, матушка моя! Что-жъ, по-твоему, позволить ей на головѣ ходить?
Любовь Гавриловна поморщилась.
-- Я просила бы васъ нѣсколько выбирать ваши выраженія!... Мужицкое воспитаніе!--прошептала она.
-- Ну, ужъ не до того мнѣ теперь, матушка!-- съ досадой крикнулъ Берновичъ, разслышавъ презрительное замѣчаніе супруги, и онъ рѣшительно направился въ двери. Но уже первая вспышка простыла. Взявшись за ручку двери, онъ нерѣшительно обернулся.
-- По-твоему, я долженъ ей позволить на головѣ ходить?
-- Дѣлайте, что хотите!-- равнодушно замѣтила, Любовь Гавриловна, плавно подходя къ высокой постели и оправляя подушки.
Николай Петровичъ снова вспыхнулъ,
-- И безъ тебя знаю, что могу дѣлать, что хочу! Я спрашиваю, что по-твоему?-- крикнулъ онъ.
-- По-моему, вы должны говорить со мной потише, слышите?
Любовь Гавриловна нахмурила темныя брови и съ неудовольствіемъ взглянула на мужа.
Николай Петровичъ фыркнулъ и быстро зашагалъ по комнатѣ, не глядя на. супругу.
Послѣдовало продолжительное молчаніе. Николай Петровичъ шагалъ, подавая какія-то неопредѣленныя восклицанія, сопѣлъ, сморкался. Любовь Гавриловна не обращала на него ни малѣйшаго вниманія. Она медленно укладывалась на мягкую, пружинную постель, тщательно расправляя каждую складочку на простыняхъ и бѣлоснѣжныхъ подушкахъ.
-- Такъ какъ-же, Любонька?-- спросилъ наконецъ, по воеможности кротко, Николай Петровичъ, останавливаясь передъ постелью.
-- Ложись спать! вотъ тебѣ мое мнѣніе! ничего ты съ Надей крикомъ не подѣлаешь!
Николай Петровичъ снова приготовился вспылить.
-- Да успокойся, ради Христа!-- нетерпѣливо замѣтила Любовь Гавриловна.-- Что-жъ ты думаешь, что Надя такъ сейчасъ и выйдетъ замужъ, какъ только ты пойдешь кричать на нее? Точно эти крики для нея новость! Слава Богу, дня не проходить безъ сценъ между вами! И какъ ты до сихъ поръ ея не знаешь? Въ упрямствѣ она еще съ тобой поспорить, и ужъ разъ сказала -- нѣтъ...
-- Да какъ она смѣетъ!-- закричалъ, снова побагровѣвъ, Николай Петровичъ.-- Дѣвчонка! Дрянь! Еще молоко на губахъ не обсохло!... да я ее въ бараній рогъ согну!...
Любовь Гаврилова съ утомленіемъ опустила голову на подушку.
-- Ничуть ты ее не согнешь! Все это пустяки! Прошло время, когда дочерей насильно замужъ отдавали! Что-жъ ты хочешь съ ней сдѣлать? На хлѣбъ-на-воду посадить? Все это нелѣпо и ни къ чему не ведетъ!...
Любовь Гавриловна зѣвнула.
-- По-моему, нечего такъ пѣтушиться... Лысухинъ совсѣмъ ужъ не такая блестящая партія! да онъ и не съумѣлъ бы справиться съ ней!... Есть лучше!...
Николай Петровичъ слушалъ глубокомысленно, разставивъ ноги и прикусивъ нижнюю губу.
-- Лучше? Кто это лучше?
-- Вильдъ.
Николай Петровичъ крякнулъ и сдвинулъ ноги.
-- Да онъ только что пріѣхалъ!... И почемъ ты знаешь, что онъ хочетъ жениться?...
-- Ну, это предоставь мнѣ. Ужъ если я говорю, значить есть основаніе!
-- Да!-- началъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.-- Конечно, Вильдъ ничего... богатый... ну, и положеніе...
-- То-то и есть. Только ужъ теперь предоставь все дѣло мнѣ,-- слышишь, Николай Петровичъ? Иначе ты все испортишь. Оставь Надю въ покоѣ. Главное -- не заговаривай съ ней о Вильдѣ -- и о Лысухинѣ тоже молчи. Обѣщай, что ты будешь молчать?
Николай Петровичъ хоть и неохотно, но согласился молчать. Мысль о Вильдѣ утѣшила его.
-- А мнѣ вѣдь это и въ голову не пришло!-- говорилъ онъ, раздѣваясь и ложась въ постель.-- Экая вѣдь ты у меня умница, Любонька!
Любовь Гавриловна не отвѣчала.
-- Ты сердишься? Любонька, а Любонька! дай ручку!-- заговорилъ уже совсѣмъ нѣжно Берновичъ.
Отвѣта не послѣдовало.
Николай Петровичъ вздохнулъ я замолчалъ. Онъ зналъ по опыту, что хотя Любовь Гавриловна и спокойно заговорила съ нимъ послѣ его гнѣва, но въ душѣ не простила его. Нѣсколько дней придется ему теперь вертѣться около нея, какъ коту около мышёнка, угадывать по глазамъ всѣ желанія, пока, наконецъ, она улыбнется и назоветъ его "дружинькой"! Зналъ онъ, прекрасно зналъ, что послѣ каждой подобной сцены его акціи падаютъ, и въ своемъ собственномъ домѣ онъ, хозяинъ, глава, словно оплеванный мальчишка! А что-жъ прикажете дѣлать? Родился онъ пѣтухомъ, и ничего не могъ подѣлать съ пѣтушиными вспышками своими!
Долго онъ кряхтѣлъ и вздыхалъ, съ тревогой думая о гнѣвѣ супруги, а Любовь Гавриловна не обращала вниманія на его безпокойствіе; она и не думала о немъ. Въ ея хорошенькой изобрѣтательной головкѣ роились цѣлые планы относительно замужства Нади, и планы эти вызывали довольную улыбку на алыя губки. Наконецъ-то она надѣялась пристроить Надю! Обуза эта, положительно, приходилась ей не подъ силу... Она и не сомнѣвалась въ возможности этого брака! Тонкое чутье никогда ее не обманывало.
"Надя ужасная романистка!" -- думала она, засыпая,-- "а въ Вильдѣ есть что-то такое, что должно дѣйствовать на воображеніе!"...
Долго еще ворочался Николай Петровичъ, а супруга его давно уже спала сладкимъ сномъ, и ночникъ, слабо вспыхивая, озарялъ ея мягкое личико и полуоткрытыя кроткой улыбкой свѣжія губки.