Дашичао.
Неудачи подъ Тюренченомъ и Вафангоу, отвѣтственность за которыя общественное мнѣніе въ арміи возлагало на генераловъ Засулича и Штакельберга, сильно поколебали необходимое для успѣха на войнѣ довѣріе войскъ къ своимъ вождямъ. Особенно сильно возбуждены были страсти противъ барона Штакельберга. Ясно всѣми сознавалось, что пока войсками 1-го сибир. корпуса будетъ непосредственно руководить этотъ генералъ, на нихъ нельзя возложить никакой отвѣтственной боевой задачи. Но генералъ Куропаткинъ упорствовалъ и не желалъ отнимать командованіе у ген. Штакельберга, котораго съ началомъ войны самъ вызвалъ въ армію.
И вотъ, чтобы заполнить пропасть, раздѣлившую войска отъ ихъ старшаго начальника, чтобы сглаживать всѣ шероховатости въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ, чтобы поддержать духъ однимъ и удерживать другихъ (разумѣю -- Штакельберга, Засулича, Левестама и пр.) отъ поспѣшныхъ и ошибочныхъ рѣшеній,-- генералъ Куропаткинъ рѣшилъ оставить Ляоянъ и приблизиться къ войскамъ.
5-го іюня 1904 года, въ 7 ч. вечера, вмѣстѣ съ начальникомъ штаба, генералъ-квартирмейстеромъ и старшими адъютантами, онъ уѣхалъ въ Дашичао.
Съ этого момента Куропаткинъ началъ размѣниваться, не найдя середины, на которой онъ былъ бы близокъ къ войскамъ въ нужные моменты, какъ командующій арміей, и въ то же время далекъ отъ вмѣшательства въ распоряженія частныхъ войсковыхъ начальниковъ. Для него, какъ человѣка ординарныхъ способностей, эта близость оказалась пагубной; "мелочи жизни" все болѣе и болѣе стали его увлекать, частныя распоряженія по войскамъ Южнаго отряда стали заслонять директивы и общія идеи, которыя и такъ были мало ему свойственны. Мы перестали вдругъ слышать о Штакельбергѣ, ибо все уже дѣлалось именемъ генерала Куропаткина. Командующій арміей сталъ командовать корпусомъ. Позже онъ командовалъ дивизіями; еще позже -- полками и ротами. Съ высоты этихъ должностей все труднѣе стало ему охватывать общее положеніе дѣлъ, оцѣнивать обстановку, проникать въ замыслы противника. Онъ сталъ болѣе впечатлителенъ къ слухамъ, вслѣдствіе чего и- начинается рядъ ударовъ по воздуху.
Такъ, 14 іюня генералъ Левестамъ, командуя дивизіей на Далинскомъ перевалѣ, очистилъ его, полагая, что на него вышли здѣсь главныя силы арміи Куроки...
-- ...Имъ вездѣ мерещатся главныя силы!-- съ понятнымъ негодованіемъ воскликнулъ генералъ Мищенко, упорная трехдневная оборона которымъ Сахотана была сведена къ нулю.
И онъ былъ правъ въ этомъ восклицаніи.
Однако, иначе, отнесся къ донесенію Девестама Куропаткинъ. Повѣривъ донесенію, что на Далинскій перевалъ вышли главныя силы арміи Куроки, командующій арміей собралъ 40 баталіоновъ и самъ повелъ ихъ отбивать перевалъ обратно.
-- Къ его изумленію и негодованію,-- разсказывалъ участникъ этой экспедиціи,-- ударъ этимъ кулакомъ пришелся по воздуху. Японцевъ на перевалѣ не оказалось, и онъ безъ боя былъ снова нами занятъ.
Генералъ Левестамъ остался командовать дивизіей, а генералъ Куропаткинъ вернулся командовать корпусомъ въ Дашичао.
Въ Петербургъ же было донесено, что "произведенною рекогносцировкою въ направленіи къ Далинскому перевалу обнаружено, что японцы нѣсколько отступили отъ занятыхъ ими наканунѣ позицій; оставленныя японцами заставы, силою въ нѣсколько ротъ, послѣ небольшой перестрѣлки отошли назадъ".
* * *
Бой подъ Дашичао назрѣвалъ. Чувствовалось, какъ все болѣе и болѣе скапливалось электричество вокругъ этого пункта, который охватывался кольцомъ японскихъ армій,-- пока еще достаточно широкимъ. Всѣ съ тревогой и нетерпѣніемъ ждали слова, которое должно было въ значительной степени предрѣшить исходъ кампаніи. Отступимъ мы отъ Дашичао или нѣтъ?-- вотъ вопросъ, который волновалъ насъ всѣхъ. Большинство высказывалось противъ отступленія просто потому, что вѣрило въ себя, въ наши силы, способныя сломить японцевъ; другіе -- потому, что понимали, какъ эти безпрерывныя отступленія подрывали духъ войскъ, деморализовали ихъ; третьи -- потому что сознавали важное стратегическое значеніе этого пункта, которымъ нельзя было, не слѣдовало поступаться (въ особенности такъ легко, какъ мы потомъ имъ поступились).
Стоя на позиціяхъ у Дашичао, мы владѣли Инкоу, владѣя Инкоу -- владѣли всѣмъ теченіемъ Ляохэ, что было крайне важно уже потому, что по этой рѣкѣ доставлялись намъ въ изобиліи изъ Монголіи фуражъ, скотъ и продовольственные припасы, потому,-- что, владѣя Ляохэ, мы закрывали доступъ японцамъ въ Монголію и тѣмъ обезпечивали ея спокойствіе {Опасенія за Монголію мы почувствовали очень скоро послѣ эвакуаціи Инкоу -- Дашичао. Вотъ, что записано въ моемъ дневникѣ 5 августа 1904 г.:-- "генералъ А. Б. Г. сообщилъ мнѣ, что сегодня у командующаго совѣщаніе относительно Ляохейскаго отряда, положеніе котораго становится серьезнымъ и который требуетъ все новаго и новаго усиленія... Западный фронтъ начинаетъ насъ безпокоить. Говорятъ, японцы направили по Ляохэ сильные отряды но обоимъ берегамъ... Съ отдачею Инкоу и Ляохэ японцамъ, по словамъ А. Б. Г., мы испытываемъ уже нѣкоторое затрудненіе въ мясѣ. Доставка его изъ Монголіи затруднилась"...}.
Въ штабѣ думали иначе. Тамъ видимо подготовляли общественное мнѣніе арміи къ новому отступленію и потому утверждали, что Дашичао намъ не нужно; что ошибочно заставляютъ Куропаткина сосредоточивать армію между Дашичао и Ляояномъ, а не между Телиномъ и Мукденомъ, а нѣкоторые говорили даже -- Харбиномъ.
Самъ Куропаткинъ еще колебался, колебался не только въ томъ, отстаивать ли упорно Дашичао или нѣтъ, но и вообще, принимать ли ему подъ Дашичао бой или очистить позиціи безъ него.
Для рѣшенія этихъ вопросовъ числа 25-го или 26-го іюня въ вагонѣ командующаго арміей состоялся военный совѣтъ, на который приглашены были только начальникъ штаба арміи и генералъ-квартіфмей стеръ.
Вотъ, что разсказывалъ мнѣ одинъ генералъ со словъ одного изъ участниковъ этого совѣта.
Генералу Харкевичу было предложено высказаться первымъ, и онъ высказался за бой. Онъ говорилъ, что и превосходныя позиціи, и личное присутствіе Куропаткина обезпечиваютъ намъ успѣхъ его.
Генералъ Куропаткинъ благодарно и сочувственно кивалъ головой во время рѣчи генералъ-квартирмейстера...
Генералъ Сахаровъ болѣе критически отнесся къ достоинствамъ позиціи у Дашичао, не находя ее "превосходною". Онъ говорилъ, что боится ставить въ этомъ бою на карту вѣру арміи и русскаго народа въ Куропаткина.-- "До сихъ поръ мы могли утѣшаться, что терпѣли поряженія Засуличи, Штакельберги и успокаивать себя тѣмъ, что когда возьмется за дѣло самъ Куропаткинъ,-- побѣда будетъ на нашей сторонѣ. Если мы будемъ разбиты и подъ Дашичао -- у насъ изсякнетъ послѣдняя надежда." И онъ совѣтовалъ безъ боя отступить къ Хайчену или, еще лучше, къ Айсандзяну.
Послѣ его рѣчи Куропаткинъ долго сидѣлъ въ молчаливомъ раздумьѣ, и, наконецъ, сказалъ: -- "Сдадимъ Дашичао безъ боя. Сдѣлайте распоряженіе объ отступленіи къ Хайчену...".
Въ тотъ же вечеръ часть обоза отправлена была назадъ къ Хайчену. Составлялась диспозиція войскамъ для отступленія... А за ночь Куропаткинъ передумалъ. Утромъ слѣдующаго за совѣтомъ дня эвакуація Дашичао была остановлена, обозы возвращены... Сказано: "будемъ сражаться!"... А еще на слѣдующій день, 28-го іюня, рѣшено отступить отъ Дашичао безъ боя... Но и это рѣшеніе не приведено было въ исполненіе, благо японцы не настаивали,-- не атаковали.
И предоставивъ это дѣло волѣ Божіей, командующій арміей 9 іюля уѣхалъ изъ Дашичао въ Ляоянъ, а 10-го утромъ выѣхалъ со штабомъ въ Аньпинъ и далѣе въ Гудзядзы, въ раіонъ расположенія 10-го корпуса, откуда, говорятъ, предполагалось движеніе на Фынхуанченъ.
Припоминается, что наканунѣ, вечеромъ, во время ужина, за которымъ присутствовалъ и генералъ С., высказывалось недоумѣніе по поводу этого переѣзда командующаго арміей съ крайняго праваго фланга на крайній лѣвый. Недоумѣвалъ и самъ генералъ С.-- "Положительно не понимаю цѣли этой поѣздки" -- говорилъ онъ и, когда въ это время къ намъ на столъ упало нѣсколько крупныхъ капель дождя, (мы ужинали на воздухѣ) поднявъ руку къ небу, онъ полушутя, полусерьезно воскликнулъ: "Видите, само небо протестуетъ противъ нашей поѣздки!"
-- Но неужели вы не можете отговорить отъ нея командующаго арміей? Вѣдь вы же второе лицо въ арміи.
-- На бумагѣ, на бумагѣ -- перебилъ, улыбаясь генералъ С.
На другое утро Куропаткинъ уѣхалъ. А японцы какъ будто только этого и ждали -- и 11 іюля атаковали наши позиціи. Они три раза ходили въ штыки, намѣреваясь прорвать нашъ центръ, но барнаульцы и омцы ихъ отбросили. Наша артиллерія, выстроивъ батареи на гребняхъ высотъ, стала въ сторонѣ, на закрытыхъ позиціяхъ, и въ первый разъ стрѣляла по невидимой цѣли, нанося противнику серьезный уронъ. Въ общемъ дѣло шло для насъ очень удачно. Тѣмъ не менѣе, согласно полученныхъ указаній, генералъ Зару баевъ очистилъ Дашичао.
* * *
Казалось бы, Куропаткину слѣдовало отнестись и къ факту перехода японцевъ въ наступленіе на Дашичао, и къ принятому Зарубаевымъ бою подъ нимъ, какъ явленіямъ давно ожидаемымъ, а отдавъ приказаніе очистить Дашичао, оставаться въ Гудаядзахъ ради того дѣла, для котораго онъ туда поѣхалъ... Но генералъ Куропаткинъ нервничалъ, и получивъ извѣстіе о началѣ Дашичаоскаго боя, тотчасъ же бросилъ лѣвый флангъ и поскакалъ опять на правый...
-- Оку и Куроки его совсѣмъ загоняютъ -- шутили въ Ляоянѣ и увѣряли о переименованіи штаба маньчжурской арміи въ полевой летучій штабъ.
Какая надобность была въ возвращеніи Куропаткина къ войскамъ Южнаго отряда,-- не знаю. Думаю, что вызвано это было опасеніемъ за настроеніе войскъ послѣ новаго ихъ отступленія -- и на этотъ разъ уже послѣ несомнѣннаго боевого успѣха.
Такія отступленія страшно деморализовали войска. Мнѣ пришлось говорить съ цѣлымъ рядомъ войсковыхъ начальниковъ -- командирами ротъ, батальоновъ, полковъ, батарей и дивизіоновъ и всѣ жаловались на то, что становится все труднѣе удерживать солдатъ въ бою на мѣстѣ.
Далекіе отъ проникновенія въ замыслы своего полководца, далекіе отъ пониманія тактической и стратегической обстановки (ее не знали подчасъ офицеры даже высокихъ ранговъ и положеній), солдаты инстинктивно сознали одно, что какъ ни дерись, а все равно велятъ отступать... Стало быть, всѣ эти жертвы, что ложатся вокругъ, напрасны, и неизвѣстно когда, и гдѣ скажутся ихъ результаты. Къ тому же палящее маньчжурское солнце дѣйствовало на людей, несоотвѣтственно обмундированныхъ и нагруженныхъ, разслабляюще и духовно и физически. Ничего, что бодрило бы и поддерживало въ нихъ энергію, не было.
Многихъ поражали солнечные удары, но еще больше людей оставляло окопы и брело въ тылъ, ссылаясь на изнуряющую жажду, на страшную головную боль отъ жары, на общую физическую слабость... И тѣмъ не менѣе атаки японцевъ подъ Дашичао были блистательно отбиты; наши войска вездѣ удержали свои позиціи и оставили ихъ лишь по приказанію, опять-таки ихъ глубоко оскорбившему и возмутившему. Разсказывали, что это возмущеніе сказалось въ буйствѣ и безчинствѣ проходившихъ черезъ станцію войскъ на вокзалѣ; -- что вслѣдъ уѣзжавшему изъ Дашичао въ коляскѣ генералу Штакельбергу слышались бранныя слова...
Все это, конечно, вновь требовало присутствія Куропаткина при этихъ войскахъ, такъ какъ авторитетъ его стоялъ еще высоко, а вѣра въ его полководческіе таланты еще не изсякла.
Не для спасенія ли ея онъ и уѣхалъ изъ подъ Дашичао наканунѣ боя, чтобы предрѣшенный имя" отрицательный исходъ его (отступленіе) и на этотъ разъ не былъ связанъ съ его именемъ?
Какъ бы то ни было, одинъ изъ близко стоявшихъ къ Куропаткину офицеровъ генеральнаго штаба передавалъ мнѣ, что никогда еще командующій арміей не былъ "такъ милъ и благодушенъ, такъ елейно настроенъ", какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ получилъ отъ ген. Зарубаева донесеніе объ очищеніи Дашичао -- Инкоу.
-- Онъ для насъ загадка,-- прибавилъ полковникъ.
-- А для войскъ тѣмъ болѣе онъ -- недоумѣніе,-- сказалъ я.