Ляоянъ -- Отступленіе.

...Всякіе планы должны быть основаны на принципѣ пораженія непріятеля. Мудрое правительство можетъ простить неудачу генералу, потерпѣвшему пораженіе вслѣдствіе чрезмѣрной широты своихъ плановъ. Но генералъ, ожидающій событій, старающійся обезпечить себя на всякомъ пунктѣ, предпочитающій лучше упустить благопріятный случай, чѣмъ взять на себя отвѣтственность, которой можно избѣжать, такой генералъ хорошъ только съ точки зрѣнія врага...

( Сэръ Я. Гамильтонъ.-- "Изъ записной книжки штабного офицера", т. II).

-- "...Большое счастье для насъ, что Куропаткинъ вчера или третьяго дня не атаковалъ насъ... Нашей удачѣ пока какъ то даже трудно вѣрить..."

(Слова, сказанный сэру Гамильтону въ штабѣ арміи Куроки 4 сент. (22 авг.) 1904 г.)

"Значеніе мѣстныхъ предметовъ на войнѣ", сои. Л. Тиваля: "....Почти всегда сраженіе проигрывается, если генералъ остается пассивнымъ въ своей оборонительной позиціи, какъ бы она ни была хорошо укрѣплена..."Замѣчаніе Скобелева: Это глубоко обдумать и при случаѣ не забывать...."

Брезжило дождливое сѣрое утро 19 августа 1904 г. Мутный свѣтъ его, мѣшаясь съ неотлетѣвшими еще тяжелыми сновидѣніями короткой и безпокойно проведенной ночи, кошмаромъ ложился на душу. Въ ней не было уже энергіи, бодрости, вѣры въ успѣхъ, жажды борьбы, надежды на счастье... Отъ двухъ предшествовавшихъ дней -- яркихъ, солнечныхъ, красочныхъ, сильныхъ своими впечатлѣніями -- не оставалось и слѣда. Все было другое. И все въ другомъ казалось свѣтѣ. По небу ползли остатки вчерашней грозою разсѣянной тучи и оно казалось тяжелымъ, намокшимъ, сѣрымъ пологомъ госпитальнаго шатра. Почернѣвшія отъ дождя крыши и стѣны брошенныхъ домиковъ, огромныя лужи воды, черта я: склизкая земля, все наводило уныніе.

Насъ разбудилъ топотъ тысячи ногъ, гулъ толпы. Это безпорядочной толпой шли съ передовыхъ позицій солдаты.

Сѣро-зеленыя лица, мутные глаза, безкровныя губы, мокрые спутанные волосы изъ-подъ сдвинутыхъ на затылокъ фуражекъ, мокрыя сѣрыя рубахи -- въ грязи и крови отъ лежанья въ окопахъ -- и озлобленныя рѣчи.

-- Отступаемъ...-- бросаютъ они намъ на ходу, не дожидаясь нашего вопроса.

-- Выбили васъ -- или по приказанію?

-- Ну, выбили!-- съ удивленіемъ и возмущеніемъ въ голосѣ говоритъ солдатъ.

-- Конечно, по приказанію!-- съ раздраженіемъ поясняетъ другой.

-- У насъ окопы копаютъ да имъ отдаютъ,-- тѣмъ же тономъ говоритъ третій, не поворачивая головы въ нашу сторону...

Это были стрѣлки 3-го полка. Видимо, стыдъ и безсильная злоба обиды душила ихъ, но они повиновались, отходили съ мѣстъ, купленныхъ цѣною столькихъ жертвъ, усилій и напряженія всѣхъ силъ души и тѣла, чтобъ устоять предъ этимъ ужасомъ смерти.

Въ мирное время, съ академическихъ кафедръ и на страницахъ военной печати мы любили повторять изреченіе Наполеона, что на войнѣ моральный элементъ относится къ матеріальному, какъ 3: 1. Этотъ афоризмъ стоитъ эпиграфомъ не на одномъ десяткѣ изслѣдованій о войнѣ. Но заучивъ его. какъ посредственные школьники, они, гнавшіе духъ, творческій, свободный, сильный и оригинальный во всемъ, что нарушало ихъ сладкій покой, ихъ самообольщеніе, не выработали въ себѣ умѣнія руководиться этимъ афоризмомъ на войнѣ. Они упустили изъ виду, что каждый шагъ назадъ съ позиціи, хотя бы и дурной, на лучшую, на болѣе сильную, есть шагъ не къ побѣдѣ, а къ пораженію, если и на первой позиціи войска чувствовали себя побѣдителями. Конечно, и рѣчи быть не можетъ о томъ, что батареи и окопы передовой Ляоянской позиціи въ фортификаціонномъ отношеніи были несравненно слабѣе основной оборонительной линіи. Измѣряя ихъ силу теоретическимъ масштабомъ, взятымъ изъ учебниковъ фортификаціи, можно было сказать, что на нихъ войска не продержатся и двухъ дней, но ихъ неглубокіе рвы, невысокіе валы стали сильны воодушевленіемъ войскъ и -- это было чудомъ -- ихъ сила не убывала подъ градомъ разрушавшихъ ихъ снарядовъ, а росла въ теченіе двухъ дней съ каждымъ часомъ ляоянской битвы вмѣстѣ съ ростомъ воодушевленія войскъ и ихъ вѣры въ наполовину уже одержанную побѣду. Духъ сильнѣе бетона -- этого то и не понималъ Куропаткинъ. Линія фортовъ, построенныхъ вокругъ Ляояна г. Величко, манила къ себѣ его теоретическій умъ, и онъ страшился обвиненія въ нарушеніи правилъ военнаго искусства, которыя вычитывалъ онъ въ книжкахъ, а не въ сердцахъ солдатъ.

"Пускай слыву я старовѣромъ",-- мнѣ все равно, но я смѣю думать, что Куропаткину, если только онъ, какъ говорилъ 18-го вечеромъ, и въ самомъ дѣлѣ хотѣлъ "погнать" японцевъ 20-го, не слѣдовало въ ночь на 19-е отводить войска съ передовыхъ позицій на форты и тѣмъ вызывать реакцію въ духѣ войскъ. А вѣдь только этой реакціей, неизбѣжно наступающей послѣ огромнаго напряженія и подъема силъ и должно объяснить отсутствіе энергіи въ дѣйствіяхъ 1-го сибирскаго корпуса, направленнаго къ Янтаю на поддержку дивизіи Орлова.

Надо было видѣть этихъ отступавшихъ съ передовыхъ позицій стрѣлковъ, этихъ столпившихся утромъ 19-го августа на Ляоянскомъ вокзалѣ офицеровъ въ тщетной надеждѣ подкрѣпить чѣмъ-нибудь свои силы -- все было выпито, съѣдено, а новыхъ запасовъ уже не подвозилось,-- чтобы сказать, что эти голодные, вымокшіе, истомленные боями и походомъ въ теченіе недѣли, люди, казавшіеся намъ выходцами съ того свѣта -- такъ мало было вѣроятія уцѣлѣть за послѣдніе два дня битвы,-- не въ силахъ уже будутъ вновь подняться на ту же степень воодушевленія и напряженія, которой продолжала требовать все развивавшаяся битва.

Но Куропаткинъ не видѣлъ ихъ и въ эти минуты. Его поѣзда въ этотъ ранній часъ утра уже не было больше на обычномъ мѣстѣ площади Ляоянскаго поселка. Раньше всѣхъ, раньше госпиталей его отвели въ безопасное мѣсто, версты за четыре за Ляоянъ. И когда въ 1 часъ 45 мин. дня надъ вокзаломъ пронесся первый японскій снарядъ и началась спѣшная эвакуація станціи, послѣднихъ поѣздовъ съ ранеными и расположеннаго въ полуверстѣ госпиталя Георгіевской общины, когда распространился слухъ, что сестрѣ милосердія Л. Яковенкова перронѣ оторвало ногу, нельзя было не присоединится къ взрыву негодованія, что, позаботившись объ отвозѣ своего поѣзда въ безопасное мѣсто, генералъ Куропаткинъ, предвидѣвшій или не предвидѣвшій бомбардировку станціи -- не знаю,-- не позаботился о безопасности раненыхъ.

По дорогѣ къ госпиталю я сталъ свидѣтелемъ встрѣчи уполномоченнаго Кр. Креста, (кажется, это былъ кн. Львовъ, главноуполномоченный земской организаціи) съ какимъ то санитарнымъ генераломъ.

-- ...Генералъ Треповъ обязанъ былъ насъ предупредить...-- раздраженнымъ голосомъ, громко, нестѣсняясь, негодующими выраженіями, говорилъ этотъ почтенный старикъ покорно слушавшему его генералу.-- Что мы теперь будемъ дѣлать? Вѣдь у насъ свѣжеоперированные раненые! Куда ихъ тащить? Такъ нельзя поступать! О себѣ позаботились!.. Это возмутительно! Это преступно!

И не дожидаясь объясненій, онъ тронулъ свою лошадь и поскакалъ туда, гдѣ верстахъ въ двухъ отъ Ляояна спѣшно разбивали новый госпитальный городокъ, куда тянулись вереницы носилокъ и плелись сотни раненыхъ {Съ какою поспѣшностью покинулъ генералъ Куропаткинъ Ляоянъ можно судить по тому, что съ домика, въ которомъ онъ жилъ и который находился рядомъ съ поѣздомъ, забыли снять георгіевскій флагъ. Объ немъ вспомнили уже тогда, когда началась бомбардировка и по направленію выстрѣловъ стало видно, что японцы замѣтили его и усиленно обстрѣливали всю площадь желѣзнодорожнаго поселка. Японцы, вѣроятно, предполагали, чтогдѣ Куропаткинскій флагъ, тамъ и Куропаткинъ.}.

Далѣе я встрѣтилъ капитана генеральнаго штаба С., который подъ большимъ секретомъ сообщилъ мнѣ, что съ очищеніемъ передовыхъ позицій мысль о переходѣ въ наступленіе не оставлена и что Куропаткинъ на одной телеграммѣ положилъ такую резолюцію; "Сегодня подготовляться, завтра сближаться, послѣзавтра атаковать".

Куропаткинъ видимо хотѣлъ подражать Суворову, сказавшему подъ Измаиломъ: "Сегодня молиться, завтра учиться, послѣ завтра побѣда или славная смерть".

Но сопоставляя эти двѣ формулы, раздѣленныя цѣлымъ вѣкомъ, мы видимъ какъ далекъ былъ ученикъ отъ великаго учителя.

Формула Суворова полна внутренняго духовнаго содержанія. Въ ней вылилось вполнѣ опредѣленное рѣшеніе -- побѣдить или славно умереть. Резолюція Куропаткина -- бездушна: она опредѣляетъ механическія дѣйствія -- "подготовляться" (какъ и въ чемъ должна выразиться эта подготовка?),-- "сближаться... атаковать", но не содержитъ указаній на конецъ, вѣнчающій дѣло. И въ то время, какъ Суворовъ свою программу штурма Измаила проводилъ въ сознаніе каждаго бойца, объявивъ ее войскамъ, Куропаткинъ дѣлалъ изъ своей резолюціи секретъ, извѣстный только нѣсколькимъ приближеннымъ, которые шопотомъ, конфиденціально передавали ее кое кому изъ офицеровъ, и до арміи она не дошла. Зато и результаты были діаметрально противоложны.

* * *

Безуспѣшно проискавъ цѣлый день въ Ляоянѣ и его окрестностяхъ цензора и сознавая, съ какимъ горячечнымъ нетерпѣніемъ ждетъ вся Россія извѣстій объ исходѣ битвы подъ Ляояномъ, я вынужденъ былъ вечеромъ 19 числа уѣхать изъ подъ Ляояна въ Мукденъ, чтобы хоть оттуда телеграфировать объ очищеніи нами передовыхъ позицій, отходѣ войскъ на форты и бомбардировкѣ Ляояна.

Никогда не забуду картины, разстилавшейся предо мной. Прямо впереди, на оконечности уходящихъ къ югу стальныхъ рельсъ -- горящая станція; влѣво отъ нея -- молчаливая черная громада китайскаго города. Между станціей, городомъ и нами -- черная бездна, на которую только изрѣдка то тутъ, то тамъ ляжетъ и освѣтитъ на мгновеніе складку мѣстности или отдѣльное зданіе отсвѣтъ пламени пожара, раздуваемаго вѣтромъ. Влѣво отъ поѣзда, немного назади, скрытые грядой холмовъ -- огни бивака 3-го сибирскаго корпуса, отведеннаго въ резервъ. Вправо -- огоньки обознаго бивака и, далеко назади, нарядно, празднично свѣтитъ электрическими огнями поѣздъ Куропаткина.

Канонада не смолкала, несмотря на спустившуюся ночь. Огненные змѣи, то и дѣло появлялись на темномъ небѣ и падали на землю, и пламя на землѣ росло, вспыхивало съ новой силой и появлялось въ новыхъ мѣстахъ. Гулъ лопающихся снарядовъ и трескъ пожара смѣшивался съ лаемъ собакъ въ китайскомъ городѣ, ржаніемъ лошадей на обозномъ бивакѣ, стонами и оханьями раненыхъ, предсмертнымъ бредомъ и вскриками умирающихъ, среди которыхъ стоялъ нашъ поѣздъ. Къ нему все прицѣпляли и прицѣпляли новые вагоны -- товарные, конечно,-- съ полуживымъ, полумертвымъ грузомъ. Старались отправить отсюда какъ можно больше раненыхъ, ибо никто уже изъ медицинскаго персонала не вѣрилъ въ то, что раненые завтра снова не окажутся подъ огнемъ. Пути и планы нашего полководца были для всѣхъ невѣдомы, неисповѣдимы. Наконецъ мы тронулись -- и не отрывая глазъ отъ Ляояна, обагреннаго дорогою намъ всѣмъ кровью, разрушаемаго теперь японскими снарядами и освѣщеннаго въ своихъ развалинахъ заревомъ пожара,-- покатили къ сѣверу, мимо казавшагося намъ иллюминованнымъ дворцомъ поѣзда Куропаткина, мимо тихаго, погруженнаго въ тьму и сонъ, небольшого бивака остатковъ славнаго 1 сибирскаго корпуса.

Потомъ я узналъ, что сонъ и покой этихъ людей, истомленныхъ боями въ теченіе недѣли, былъ не дологъ. Въ ту же ночь корпусъ былъ поднятъ и двинутъ къ Янтаю.

Нашъ поѣздъ все ускорялъ свой ходъ, огни Ляояна все мельчали и мельчали: гулъ канонады, говоръ биваковъ все болѣе замиралъ въ отдаленіи, но никто изъ насъ не уходилъ съ площадокъ, не сводилъ глазъ съ огненныхъ точекъ и не отрывалъ своихъ мыслей и воспоминаній отъ кладбища нашихъ надеждъ и упованій. Жуткое чувство щемило сердце за тѣхъ, кто остался на фортахъ и стоялъ теперь тамъ подъ огненнымъ доящемъ съ неба въ ожиданіи своей очереди умереть безъ побѣды.

Я уѣзжалъ съ полной увѣренностью, что вернусь еще сюда подъ Ляоянъ, побываю на этихъ фортахъ, такъ какъ зналъ со словъ чиновъ штаба, шедшихъ отъ Куропаткина, что на нихъ рѣшено продержаться хоть недѣлю -- до полнаго разбитія Куроки, насъ обходившаго.

Но 20-го числа, несмотря на всѣ мои старанія, выѣхать изъ Мукдена на югъ мнѣ не удалось. Цѣлый день пробродилъ я по перрону въ тщетной надеждѣ дождаться поѣзда, отдѣльнаго локомотива или хоть дрезины, уходившихъ бы на югъ. Оттуда приходили поѣзда и все съ ранеными, съ больными дезинтеріей (были и такіе) -- и проходили на сѣверъ... Отбылъ въ Харбинъ и послѣдній эшелонъ полевого штаба намѣстника... Раненые, съ которыми мнѣ приходилось говорить -- изъ рядовъ 4-го сибирскаго корпуса -- разсказывали, что всю ночь съ 19-го на 20-е японцы бомбардировали Ляоянъ; что форты держатся. Попытки обойти справа не удались; корпусъ ходилъ въ штыки и сбилъ японцевъ съ высотъ, откуда они обстрѣливали Ляоянъ. Особый натискъ выдерживаетъ фортъ 6-й.

Но на югъ движенія не было, и только 21-го числа, около 2-хъ часовъ знойнаго дня, я выбрался изъ Мукдена на одномъ изъ двухъ локомотивовъ, спѣшно потребованныхъ на станцію Янтай.

Прибывъ туда черезъ часъ, мы узнали страшную новость: поѣзда далѣе не ходятъ, потому что Ляоянъ уже очищается. Слухи были самые сбивчивые, неясные, разнорѣчивые, сходившіеся только въ одномъ, что мы разбиты. Говорили, что еще утромъ 21-го числа наши дѣла были "ничего себѣ"; на востокѣ мы будто бы загнали три дивизіи Куроки въ рѣку и затопили ихъ; за то на югѣ мы сбиты и Оку идетъ въ обходъ на Мукденъ.

Правда извѣстна.

Трагизмъ этой правды заключался тогда для насъ въ той неожиданности, съ которой все произошло, въ той быстротѣ и внезапности, съ которою роковымъ образомъ измѣнилась тогда для насъ обстановка. Еще утромъ на фортахъ войска кричали "ура" въ отвѣтъ на прочитанную имъ телеграмму гене2эала Куропаткина объ одержанномъ имъ успѣхѣ надъ Куроки.

А послѣ полудня пришло приказаніе очищать форты и Ляоянъ.

Генералъ Куропаткинъ объясняетъ эту перемѣну фортуны "неожиданнымъ исчезновеніемъ съ поля сраженія двѣнадцати тысячъ полныхъ силъ и здоровья бойцовъ", составлявшихъ злополучную 54-ю дивизію ген. Орлова.

Было ли это исчезновеніе неожиданнымъ и оно ли было причиной неудачнаго исхода ляоянской операціи -- объ этомъ мы поговоримъ потомъ, а сейчасъ вернемся къ фактамъ.

На станціи Янтай происходило сущее столпотвореніе. Всѣ пути ея были забиты поѣздами, въ которые спѣшно грузились раненые; вмѣстѣ съ ранеными забивались здоровые, но деморализованные люди полковъ 54-ой дивизіи. Они же запружали всю станцію, отыскивая воды, хлѣба и свободнаго мѣста въ отходившихъ поѣздахъ. Каждый изъ прибывавшихъ поѣздовъ они встрѣчали дикими, безсмысленными криками, въ которыхъ ничего нельзя было разобрать,-- и ордою бросались на него. На перронѣ станціи толпы офицеровъ всѣхъ ранговъ и положеній. На всѣхъ лицахъ полная растерянность; никто не знаетъ, что будетъ дальше и что дѣлать теперь. Ждали Куропаткина, но никто не зналъ, гдѣ онъ, и всѣ за него безпокоились.

-- Вотъ домъ, отведенный для командующаго арміей,-- говорилъ мнѣ полевой главный интендантъ ген. Губеръ, показывая мнѣ рукой на одинъ изъ станціонныхъ домиковъ...-- Приказано приготовить обѣдъ для него... Говорили, къ 12 часамъ будетъ, а теперь вотъ уже 4--и нѣтъ... Около сорока ординарцевъ ждетъ его,-- пріѣхали съ донесеніями и за приказаніями... Федоръ Федоровичъ Треповъ ждетъ, ему тоже здѣсь назначено было свиданіе. Ему по санитарной части, а мнѣ по интендантской нужны распоряженія и указанія. Вы понимаете, какое ужасное мое положеніе. Куропаткинъ велѣлъ мнѣ собрать въ Ляоянъ возможно больше запасовъ. Я и собралъ сотни тысячъ пудовъ. Ихъ хватило бы на мѣсяцъ... Мнѣ говорили, что изъ Ляояна мы не уйдемъ, что Ляояна не отдадимъ... Я вѣрилъ и собиралъ... Вы сами видѣли, какія стѣны мѣшковъ стояли тамъ. Еще за три дня до начала боя я получилъ 10,000 паръ сапогъ и не успѣлъ, конечно, разослать ихъ въ части... Что дѣлать?!. Оставилъ генералу Зарубаеву записку, чтобы роздалъ по возможности... Собранный провіантъ вывезти не успѣли и теперь сжигаемъ все, что собрано съ такимъ трудомъ и что стоитъ столькихъ денегъ... Начинай всю работу сначала... Но куда отходитъ армія? Гдѣ сосредоточивать запасы? Я ничего не знаю... Порядки квартирмейстерской части штаба вообще таковы, что я, главный полевой интендантъ, никогда ничего не зналъ и не знаю, что будетъ завтра... За эти дни ляоянскихъ боевъ я получилъ далеко не всѣ диспозиціи. Такъ было всегда... Въ свое время приказаніе объ очищеніи Хайчена я получилъ одновременно съ началомъ его эвакуаціи... А между тѣмъ въ Симученѣ у меня собрано было запасовъ для корпуса на 16 дней... Сожгли, конечно... Только и дѣлаемъ, что собираемъ да жжемъ... И опять собираемъ... Но гдѣ же, гдѣ же командующій?!-- съ мучительной тревогой въ голосѣ и въ лицѣ воскликнулъ ген. Губеръ, перебивая разсказъ о своихъ злоключеніяхъ. И сознавая, что теперь каждая минута дорога, что отсутствіе запасовъ продовольствія превратитъ эти деморализованныя пораженіемъ войска въ шайку мародеровъ, которые раззорятъ страну, этотъ скромный, дѣятельный человѣкъ, добросовѣстнѣйшій интендантъ волновался, мучился сознаніемъ своего безсилія и говорилъ со мною со слезами на глазахъ.

Съ каждой новой волной людей и повозокъ, прибывавшихъ къ Янтаю со всѣхъ сторонъ, безпорядокъ, суета и растерянность на станціи все усиливались. День склонялся къ вечеру, а командующаго арміей все еще не было и по прежнему никто не зналъ, гдѣ онъ. Нервность и озлобленіе людей росли, и тутъ уже громко говорили о необходимости передачи командованія маньчжурской арміей въ другія руки...

Поздно вечеромъ, 21-го августа, еле найдя себѣ мѣсто на ступенькахъ одного вагона 11 военно-санитарнаго поѣзда, я вырвался съ гнетущимъ чувствомъ отъ всего видѣннаго и пережитаго за день изъ этого хаоса. Безпорядокъ на станціи Янтай росъ, и ночью ждали со страхомъ взрыва паники, которую легко могъ вызвать чей-нибудь неосторожный выстрѣлъ или шальной крикъ "японцы"!

Всю ночь и все утро нашъ поѣздъ обгонялъ группы солдатъ, шедшихъ вдоль полотна на сѣверъ.

-- Кто вы?-- спрашивали мы ихъ порой на остановкахъ поѣзда.

-- Мы въ прикрытіи къ обозу -- отвѣчали они.

-- Гдѣ же вашъ обозъ?

-- Тамъ!

И они махали рукою назадъ.

-- Какое же вы прикрытіе, если вы отъ него по одиночкѣ ушли впередъ, а непріятель сзади?!

Становятся втупикъ и потомъ заявляютъ:

-- Мы слабосильная команда.

-- Если вы команда, такъ командой и идите.

Молчатъ -- только нѣкоторые откровенно признаются.

-- Мы на станцію... чайку попить.

-- Полное распутство!-- воскликнулъ съ негодованіемъ ѣхавшій въ поѣздѣ уполномоченный Краснаго Креста отставной полковникъ Бибиковъ.

Онъ былъ правъ, конечно, въ своемъ негодованіи, но такъ "распутничали" теперь тѣ самые люди, которые два-три дня назадъ поражали всѣхъ своей дисциплиной, своей доблестью, своей стойкостью, своимъ сознательнымъ самопожертвованіемъ во славу Родины.

Что сдѣлано было для того, чтобы поддержать это рѣдкое по своей высотѣ настроеніе арміи?-- Ничего. И все -- чтобы убить ея духъ.

Припоминается разговоръ въ этомъ же поѣздѣ съ однимъ раненымъ солдатомъ Писарскаго полка, о поведеніи котораго, какъ и другихъ полковъ 54 дивизіи, говорили ужасныя вещи.

-- Ну, какъ же вы воевали?-- спросилъ я его.

-- Плохо воевали. Весь полкъ потеряли.

-- Да почему такъ вышло.

-- Говорятъ, начальство ошиблось. Рано съ позиціи сняло... Да и насчетъ 1-го корпуса также ошибка вышла -- не поспѣлъ онъ во время...

Но начальство въ ошибкахъ не признавалось. Оно оправдывалось на разные лады; искало причинъ неудачи очень далеко, а въ объясненіи происшедшаго стремилось увѣрить всѣхъ въ своей прозорливости.

Такъ неудачу подъ Ляояномъ Куропаткинъ объяснялъ прежде всего тѣмъ, что созданный имъ планъ кампаніи былъ разрушенъ приказаніемъ изъ Петербурга идти на выручку Артура. Отъ Вафангоу -- и всѣ бѣды...

-- Мы предвидѣли оставленіе Дяояна,-- говорилъ строитель Ляоянскихъ укрѣпленій генералъ Величко одному моему знакомому, желѣзнодорожному офицеру.-- Это былъ только теть-де-понъ...

Согласите это съ тѣмъ, что 18-го вечеромъ командующій говорилъ, любуясь видомъ битвы (я это самъ вѣдь слышалъ): -- "а послѣзавтра, Богъ дастъ, мы ихъ погонимъ" -- и съ переданнымъ 18-го утромъ войскамъ приказаніемъ Куропаткина -- "стоять тутъ до послѣдняго...".

Теперь эти самыя войска обманывали увѣреніемъ, что оставленіе Ляояна и отступленіе арміи имѣетъ цѣлью соединеніе съ арміей Линевича.

Предъ Петербургомъ оправдаться было бы трудно, но помогло несчастіе съ дивизіей Орлова.

".....Неожиданное исчезновеніе съ поля сраженія двѣнадцати тысячъ полныхъ силъ и здоровья бойцовъ,-- всеподданнѣйше доносилъ генералъ Куропаткинъ 29-го августа -- тяжело отразилось на положеніи дѣлъ на нашемъ лѣвомъ флангѣ: мы потеряли прекрасную позицію на высотахъ, которая должна была служить опорою для нашего наступленія съ лѣваго фланга, а японцы, распространившись къ сѣверу, къ 5-ти часамъ пополудни заняли всю гряду высотъ и Янтайскія копи... Лѣвый флангъ арміи съ занятіемъ японцами каменно-угольныхъ копей оказался необезпеченъ...".

Разберемъ только двѣ эти фразы изъ донесенія, которое при безпристрастномъ критическомъ къ нему отношеніи должно почитаться обвинительнымъ актомъ, на самого себя составленнымъ генераломъ Куропаткинымъ. Онъ называетъ въ немъ солдатъ дивизіи генерала Орлова "бойцами, полными силъ и здоровья", между тѣмъ, еще когда войска 5-го сибирскаго корпуса, сплошь составленныя изъ запасныхъ, прибывали въ Ляоянъ въ концѣ іюля мѣсяца, всѣ, кто ихъ видѣлъ, говорили: "ну, не золото!". Это были все старики лѣтъ за сорокъ, призыва конца восьмидесятыхъ годовъ...

Если память мнѣ не измѣняетъ, то именно со словъ самого ген. Орлова дежурный генералъ арміи разсказывалъ тогда же въ нашемъ интимномъ кругу, что когда этихъ запасныхъ собрали и стали обучать,-- обучать почти заново -- то на ученье собирались и бабы ихъ, явившіеся за мужьями изъ деревень... И едва раздавалась команда: "стоять вольно -- оправиться", какъ строй разсыпался и "воины" бѣжали къ своимъ бабамъ. Воздухъ наполнялся гомономъ голосовъ:-- "Марья!.. Аксютка!..-- выкрикивали мужики.-- "Степанычъ!.. "Иванъ!" -- кричали бабы и вытаскивали изъ-за пазухи припасенные для своихъ "благовѣрныхъ" косушки водки...

Таковы были эти "полные силъ и здоровья бойцы" -- преждевременно состарившіяся дѣти нашихъ деревень, раззоряемыхъ "недородами", голодными тифами, малоземельемъ, непосильными податями, невѣжествомъ во всѣхъ сферахъ жизни и пьянствомъ...

И вотъ этихъ то не бывшихъ еще въ бою "бойцовъ" поставили на отвѣтственный постъ -- на позицію, "которая должна была служить опорою для нашего наступленія съ лѣваго фланга".

Что же было сдѣлано, для того, чтобы они могли выполнить свое назначеніе -- быть дѣйствительною опорою не только для наступленія нашего фланга, но и обезпечить его отпоромъ наступленію японцевъ? Ничего. А между тѣмъ для самаго поверхностнаго наблюдателя событій было ясно, что именно на нашемъ лѣвомъ ф"лангѣ завершится ляоянская битва. Вѣдь планъ дѣйствій самого генерала Куропаткина заключался въ томъ, чтобы, развернувъ армію между позиціей 17 корпуса у селенія Сыквантунь и высотами у Янтайскихъ копей,-- принявъ затѣмъ за ось позицію Сыквантуня,-- произвести захожденіе арміи лѣвымъ плечомъ впередъ, дабы взять во флангъ японскія позиціи, тянувшіяся отъ рѣки Тайцзыхе у с. Квантуна по направленію къ Янтайскимъ копямъ. Въ свою очередь и отъ японцевъ должны мы были ожидать наступленія съ обходомъ именно въ этомъ направленіи. На это указывалъ не только цѣлый рядъ предшествующихъ боевъ, въ которыхъ японцы всегда угрожали обходомъ именно лѣвому флангу нашихъ позицій съ цѣлью прижать насъ къ Ляохе и нейтральной Монголіи, но и вся обстановка боя подъ Ляояномъ съ лейтмотивомъ донесеній: "Куроки насъ обходитъ слѣва".

Казалось бы послѣ этого усиленіе позиціи Оыквантунь-Янтайскія копи фортификаціонными сооруженіями являлось дѣломъ обязательнымъ и вполнѣ осуществимымъ заблаговременно. Но этого сдѣлано не было и оборону этой "прекрасной" и важной позиціи составили только слабыя, впалыя груди-наименѣе надежныхъ бойцовъ маньчжурской арміи. Къ тому же ихъ совершенно не ознакомили съ мѣстностью, не снабдили надежными картами и колоновожатыми. Не мудрено, что они заблудились въ этомъ морѣ гаоляна, который можно было бы снять, уничтожить, если бы войска своевременно заняли эту позицію,-- и они потонули въ немъ, осыпаемые пулями своихъ и японцевъ.

Объ отсутствіи заблаговременной подготовки этого участка ляонскаго поля сраженія, долженствовавшаго по плану нашего вождя быть "опорою" нашихъ рѣшительныхъ операцій, можно судить еще и по отсутствію организаціи санитарной помощи раненымъ на этомъ участкѣ. Я самъ видѣлъ ихъ, доставленныхъ въ Янтай и Мукденъ въ закопченныхъ углемъ вагонахъ желѣзнодорожной вѣтки на Янтайскія копи. Страдальцы были брошены прямо на толстый слой угольной пыли... Было мягко, но антисанитарно... А тутъ же рядомъ стояла цѣпь вагоновъ, нагруженныхъ отличными китайскими соломенными матами. Честный интендантскій вахтеръ ни за что не хотѣлъ дать ихъ для раненыхъ безъ записки своего начальства, а послѣднее было гдѣ-то въ пространствѣ, и потому только послѣ долгихъ и настойчивыхъ увѣщаній капитана военно-судебнаго вѣдомства П. А. Коровиченко удалось получить подъ свою росписку сотни двѣ этихъ матовъ, съ обѣщаніемъ возмѣстить ихъ стоимость. А въ это время начальникъ санитарной части былъ въ Янтаѣ, гдѣ ждалъ возвращенія командующаго изъ "безвѣстной отлучки".

Эта "безвѣстность" продолжалась довольно долго. 22 августа я вернулся утромъ изъ Янгая въ Мукденъ, а въ полденъ прибылъ сюда изъ Харбина намѣстникъ въ тревогѣ за участь генерала Куропаткина. Чины его штаба говорили, что еще наканунѣ ген. Жилинскій запросилъ ген. Сахарова -- гдѣ находится командующій арміей. Но отвѣта не было ни вчера, ни сегодня. Только 23-го, послѣ обѣда, прибылъ въ Мукденъ генералъ-квартирмейстеръ ген. Харкевичъ и, увидавъ его, всѣ вздохнули свободнѣе -- командующій, очевидно, нашелся!

Онъ прибылъ для осмотра, выбора и подготовки позиціи у Мукдена -- "если мы успѣемъ ее занять",-- такъ добавлялъ онъ. И военные инженеры, и саперные офицеры спѣшно принялись за укрѣпленіе позицій на Хунхе, на которыхъ до сихъ поръ лѣниво и съ большими перерывами ковыряли землю рабочіе-китайцы.

Вечеромъ въ этотъ день надъ Мукденомъ разразилась сильная гроза съ ливнемъ-ураганомъ.

Наша армія отходила къ Мукдену, "не оставляя противнику никакихъ трофеевъ". Это все, чѣмъ могъ Куропаткинъ скрасить свою телеграмму отъ 29 августа о неудачѣ подъ Ляояномъ.

Объ этомъ отступленіи "безъ трофеевъ" потомъ много говорилось и писалось {Интересны, между прочимъ, сужденія о немъ состоявшаго при нашей арміи германскаго военнаго агента, подполковника фонъ-Лауэнштейна. Онъ признавался, что "оно было произведено образцово,-- мы, германцы, такъ не смогли бы сдѣлать". Онъ пораженъ былъ спокойствіемъ и терпѣніемъ нашей пѣхоты, которая по два часа стояла у мостовъ, пропуская обозы и артиллерію.-- "Наши германскіе солдаты, говорилъ онъ -- спокойно простояли бы минутъ двадцать, потомъ они стали бы ворчать, потомъ -- ругаться, потомъ -- самовольно пошли бы, спутавъ порядокъ движенія".

Тотъ же Лауэнштейнъ -- самый фактъ отступленія Куропаткина отъ Ляояна объяснялъ, съ одной стороны недовѣріемъ Куропаткина къ запасу нравственныхъ силъ своей арміи, а съ другой -- страхомъ передъ призракомъ большихъ силъ Куроки.

Это объясненіе вполнѣ подтверждаетъ все сказанное мною выше о Куропаткинѣ въ дни Ляоянской битвы.}. За него Куропаткина восхваляли, словно побѣдителя. Но тѣ, кто отступалъ, свидѣтельствуютъ, что высшему управленію арміи, командующему и его штабу -- они ничѣмъ, ни единымъ сухаремъ не обязаны. Спокойное отступленіе, безъ новой катастрофы обезпечено было нашимъ войскамъ ихъ упорнымъ боемъ подъ Ляояномъ и за Ляояномъ. Онъ такъ утомилъ и разстроилъ японцевъ, собиравшихся отступить отъ Ляояна еще вечеромъ 18 августа, что теперь имъ было не до преслѣдованія израненнаго отступающаго льва...

Однако, слѣдуетъ считать пустой фальшивой фразой заключительныя строки цитированной выше телеграммы Куропаткина, что "въ настоящее время армія расположена подъ Мукденомъ, провела спокойно нѣсколько ночей, обезпечена довольствіемъ и готова къ новому бою".

Нѣтъ, армія не была еще готова къ бою. Ея духъ былъ надломленъ неоправдавшейся надеждой на побѣду -- и неоправдавшейся не по ея винѣ. Ея вѣра въ своего вождя была поколеблена и многіе уже тогда сознали свое заблужденіе относительно полководческихъ талантовъ Куропаткина. Наконецъ, армія была лишена единодушія, въ ней была посѣяна рознь. Всѣ искали виновника неудачи и спорили о немъ съ горечью, злобою и раздраженіемъ изнервничавшихся людей... Были случаи самоубійства и психическаго разстройства... Виновникъ былъ одинъ: это тотъ, кто въ своемъ самомнѣніи держалъ въ своихъ неумѣлыхъ и нерѣшительныхъ рукахъ всѣ нити кампаніи. Но онъ не только не хотѣлъ въ этомъ сознаться, но дѣлалъ все, чтобы сложить свою вину на другихъ и не дать правдѣ обрисоваться въ ея возмутительной наготѣ.

Полковники. Н., никогда не вѣрившій въ талантъ Куропаткина, всегда предсказывавшій неудачу для арміи подъ его командованіемъ, а въ томъ числѣ и неудачу подъ Ляояномъ (о чемъ онъ говорилъ мнѣ еще 15 августа) и въ припадкѣ нервнаго возбужденія пославшій со станціи Янтай телеграмму въ Петербургъ о томъ что "нужно смѣнить Алексѣя Николаевича" былъ разславленъ сумасшедшимъ, будто бы пославшимъ телеграммы Государю, богдыхану и микадо о необходимости прекратить войну -- бойню, и отправленъ въ тылъ... Печальный исходъ сраженія объяснялся неискусными распоряженіями генерала Бильдерлинга, недостаточною стойкостью войскъ его корпуса, самовольнымъ движеніемъ впередъ ген. Орлова и бѣгствомъ съ поля сраженія его дивизіи. Но ген. Бильдерлингъ оставленъ былъ во главѣ своего корпуса, а ген. Орловъ, хотя и былъ отрѣшенъ отъ командованія дивизіей, но изъ арміи въ Петербургъ не отпущенъ, дабы тамъ не сталъ оправдываться; впослѣдствіи же онъ получилъ въ командованіе другую дивизію. Пострадалъ, и тяжко, начальникъ его штаба, ставшій жертвой искупленія за чужіе грѣхи. Эти было, конечно, несправедливо, но это не могло такъ дурно отзываться на боевомъ товариществѣ арміи, какъ шельмованіе полковъ 54-й дивизіи, попавшихъ послѣ Ляояна въ такое же положеніе, какъ 22-й Вост.-- Сиб. стр. полкъ послѣ Тюренчена, о чемъ я уже писалъ.

Одинъ очевидецъ разсказывалъ мнѣ, что на смотру, произведенномъ Куропаткинымъ нѣкоторымъ частямъ войскъ 17-го и б-то сиб. корпусовъ, командующій арміей, подъѣхавъ къ одному полку, также въ разстройствѣ отступившему съ поля сраженія, сказалъ командиру его:

-- Я думалъ, полковникъ, что вы будете убиты или приведете полкъ въ порядокъ.

Напомнивъ затѣмъ офицерамъ о заслугахъ полка въ русско-турецкую войну, онъ заключилъ свою рѣчь словами:

-- Съ вами я еще разговаривать могу, а съ ними -- и онъ показалъ на полки 54 дивизіи -- я и говорить не могу.

Что имѣлъ нравственное право отвѣтить Куропаткину этотъ полковникъ, легко можетъ догадаться каждый русскій, пережившій позоръ минувшей войны. А отвѣтъ солдатъ 54-дивизіи на это нежеланіе командующаго съ ними разговаривать прозвучалъ мнѣ въ діалогѣ знакомой сестры милосердія съ солдатомъ Юхновскаго полка, который я уже однажды воспроизводилъ, но который вкратцѣ здѣсь напомню.

На замѣчаніе сестры, что она сама видѣла, какъ командующій арміей здоровался съ ними, просилъ постараться послужить и что они, солдаты этой дивизіи, это обѣщали, раненый юхновецъ сказалъ:

-- Да какъ же не обѣщать! Ему это первое удовольствіе -- съ нами такъ здороваться.