Шахэ.
"Настоящія мои цѣли сводятся къ слѣдующему:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не дать непріятелю, набалованному, многочисленному въ данную минуту, пожалуй, даже храброму и предпріимчивому сравнительно, привыкнуть къ успѣхамъ и тѣмъ окончательно сдѣлаться для насъ серьезнымъ.
Крайнею осторожностью въ выборѣ боевыхъ рѣшеній и настойчивымъ исполненіемъ предначертаннаго, съ одной стороны, не предоставить по возможности противнику случая одержать успѣхъ надъ небольшимъ нашимъ отрядомъ, а съ другой, вырвать у него изъ рукъ и удержать за собою иниціативу, что всегда такъ важно на войнѣ..."
(Изъ письма М. Д. Скобелева А. П. Куропаткину, 2 іюня 1880 г. изъ Бами).
Когда у однихъ улеглось возбужденіе, вызванное Ляоянской битвой, а у другихъ стали исчезать отчаяніе и апатія, какъ слѣдствіе неудачнаго для насъ ея исхода, вопросы -- что же дальше, къ чему готовиться -- возникли сами собой.
6-го сентября ихъ задалъ Куропаткин у уполномоченный одного изъ крупныхъ земскихъ санитарныхъ отрядовъ, Д. И. Б., очень энергичный и потому очень "безпокойный" человѣкъ.
И вотъ что онъ услышалъ въ отвѣтъ:
-- Если японцы черезъ два дня не перейдутъ въ наступленіе,-- я перейду черезъ недѣлю самъ.
-- ...Онъ не боится больше обходовъ.-- добавили Д. П. Б--у въ штабѣ {Въ то же самое время въ Мукденѣ былъ слухъ, что японцы ведутъ противъ насъ обходъ и даже двойной; одинъ дальній, другой ближній; обходъ ведетъ Куроки, а съ фронта наступаетъ Оку.}.
Все это было, конечно, не болѣе, какъ буффонада, имѣвшая, вѣроятно, цѣлью поддержать духъ войскъ, надломленный ляоянской неудачей, и увѣрить всѣхъ и каждаго, "что все идетъ по плану".
Черезъ недѣлю мы, конечно, въ наступленіе не перешли и сдѣлали это только 23-го сентября.
На что же былъ употребленъ этотъ почти мѣсяцъ въ смыслѣ подготовки арміи къ наступленію?
Проживъ все это время при штабѣ арміи, знакомый со всѣми чинами его, близкій къ источнику свѣдѣній, я все же затрудняюсь на него отвѣтить. Командующій арміей очень рѣдко куда-нибудь въ это время выѣзжалъ, и его личное и моральное воздѣйствіе на войска выражалось, кажется, въ привѣтствованіи подходившихъ частей 6-го сибирскаго корпуса.
Опять, какъ въ Ляоянѣ прежде,-- теперь на Мукденской площади слышалось по утрамъ:
-- Здорово, молодцы!.. Надѣюсь, братцы, постараетесь!..
-- Рады стараться.. Постараемся!..-- кричали "братцы", потные, запыленные иі навьюченные порежнему, какъ мулы.
Грустно и больно было видѣть этихъ простыхъ безотвѣтныхъ людей и слышать ихъ обѣщанія "постараться"... умереть. Умереть -- въ возможно большемъ количествѣ, ибо "военная наука",-- разработываемая по архивнымъ даннымъ мирными генералами -- профессорами учитъ опредѣлять степень "старанія" войскъ,-- ихъ стойкость, ихъ доблесть процентомъ потерь, данныхъ ими своему вождю, какъ будто этотъ процентъ зависитъ только отъ способности полководца воодушевлять войска, вести ихъ за собою въ бои съ слѣпою вѣрою и не зависитъ отъ его безталанности, умѣнія распоряжаться ими въ бою, избѣгая лишнихъ потерь.
Съ легкой руки академической науки у нашего начальства выработался вообще очень легкій взглядъ на потери: ихъ боялись въ острые моменты боя, когда можно и должно было сыграть за-банкъ, и не стѣснялись ими въ случаяхъ обыкновенныхъ... Онѣ бывали нужны для доказательства чьего-либо усердія и мужества, и потому о нихъ говорили не безъ гордости, не безъ похвальбы и даже не безъ удовольствія.
-- У меня, знаете, двухъ казаковъ убили!-- Это значило -- "я выполнилъ порученіе съ опасностью для собственной жизни и потому заслуживаю поощренія"
Этого взгляда не чуждъ былъ и самъ Куропаткинъ, если вѣрить (а не вѣрить трудно) одному изъ крупныхъ чиновъ куропаткинскаго штаба, который по своему служебному положенію имѣлъ случай видѣть резолюцію Куропаткина на одной телеграммѣ, изъ штаба намѣстника послѣ сентябрьскаго наступленія. Телеграмма эта, сообщавшая о переполненіи госпиталей Харбина ранеными, была такъ неудачно редактирована, что выходило какое-то предложеніе раненыхъ больше не имѣть.-- "А вотъ я имъ наколочу (?!) еще тысячъ тридцать" -- гласила будто бы резолюція Куропаткина.
На нее, конечно, надо смотрѣть только, какъ на "красное словцо", ради котораго въ моменты раздраженія не щадятъ, какъ говорится въ пословицѣ, "ни матери, ни отца". Но все таки словцо характерное.
Наконецъ, академическое пониманіе крупныхъ потерь находило себѣ на театрѣ войны оправданіе и со стороны церкви.
Такъ, въ одномъ изъ госпиталей мнѣ довелось слышать послѣ обѣдни слово батюшки на тему, что бояться смерти не слѣдуетъ. Его слово обращено было къ тѣмъ, кто, переживъ ужасы битвъ подъ Ляояномъ и на Шахэ, тѣснились теперь вокругъ аналоя въ сѣрыхъ халатахъ съ повязанными головами и руками, на костыляхъ,-- къ тѣмъ, которые не въ силахъ были подняться съ постели и лежали на нихъ съ прострѣленными грудью, головой, съ перебитыми ногами,-- и онъ говорилъ имъ:
-- ...И видя эти жертвы войны, не слѣдуетъ сокрушаться, что они, повидимому полные силъ, ушли отъ насъ къ Богу... Богъ есть цѣль нашей жизни, а жизнь подобна ристалищу или бѣгамъ. И какъ на бѣгахъ всѣ состязающіеся стремятся другъ передъ другомъ скорѣе достичь намѣченной цѣли, такъ и мы должны стремиться въ своей жизни къ достиженію цѣли ея -- Бога. И въ этомъ стремленіи къ ней -- одни поспѣшаютъ, другіе опаздываютъ. Счастливы тѣ, кто уже достигъ своей цѣли... И т. д.
Согласитесь, что это очень удобная теорія для оправданія нашихъ вождей -- неудачниковъ въ большихъ потеряхъ на войнѣ.
Но вернемся къ вопросу о подготовкѣ нашего перехода въ наступленіе. Она выразилась между прочимъ въ составленіи (за подписью командующаго арміей) и разсылкѣ въ войска "Указаній начальникамъ частей Маньчжурской арміи до ротнаго и сотеннаго командира включительно и всѣмъ начальникамъ штабовъ" {Они помѣчены 6-мъ сентября 1904 года и являются вторымъ дополненіемъ къ "Указаніямъ" отъ 15 апрѣля того же года.}.
Не думаю чтобы "Указанія" эти, остроумно кѣмъ-то названные "Тактической таблицей умноженія" представляли большую практическую цѣнность, но онѣ любопытны и характерны вотъ въ какомъ отношеніи.
Первая часть ихъ, лирическая, содержитъ прежде всего признаніе, что мы "отстояли занятыя нами позиціи у Ташичао, Ляндясяна и особенно геройски отстояли какъ передовыя, такъ и главную позицію подъ Ляояномъ".
Спрашивается: какимъ же образомъ мы очутились подъ Мукденомъ? Отвѣтъ содержится въ слѣдующихъ строкахъ, объясняющихъ, почему мы терпѣли неудачи въ тѣхъ случаяхъ, когда мы переходили въ наступленіе.
"Основною причиною этихъ неудачъ,-- гласятъ "Указанія", подписанныя ген.-адъют. Куропаткинымъ,-- "я признаю непринятіе нами {Курсивъ вездѣ мой.} мѣръ къ раскрытію силъ и расположенія противника; вслѣдствіе сего, вмѣсто сознательной атаки по опредѣленному плану, мы наносили удары недостаточно и потому терпѣли неудачи. Не принимая въ расчетъ воли противника, мы рѣшали направленіе главнаго удара слишкомъ заблаговременно. Были случаи, что мы, не зная расположенія противника, расписывали войска по мелкимъ колоннамъ до баталіона включительно. Въ другихъ случаяхъ мы дѣйствовали безъ опредѣленнаго плана"...
Читали эти обвинительныя строки въ войскахъ и недоумѣвали, при чемъ тутъ "мы" и не слѣдовало ли всю эту тираду написать отъ перваго лица единственнаго числа.
Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь это отъ командующаго арміей зависѣло "принятіе мѣръ къ раскрытію силъ и расположенія противника"; вѣдь это онъ создаетъ "опредѣленный планъ атаки" и проводитъ его въ "сознаніе" войскъ; вѣдь это онъ долженъ "принимать въ расчетъ волю піэотивника" и "своевременно рѣшать направленіе главнаго удара"!?. Вѣдь это онъ же расписывалъ войска "по мелкимъ колоннамъ до баталіона включительно, не зная расположенія противника"; вѣдь это онъ заставлялъ ихъ дѣйствовать "безъ опредѣленнаго плана"; вѣдь это онъ, наконецъ, а не они, отстоявшіе позиціи у Ташичао, Ляндясяня и Ляояна, проявлялъ "мало упорства въ достиженіи постановленной при наступленіи задачи", отказываясь отъ нея предъ призракомъ неудачи.
"Отдавая себѣ съ полною откровенностью отчетъ въ причинахъ нашихъ неудачъ при наступленіи, не скрывая и не умаляя сдѣланныхъ (кѣмъ?) ошибокъ, вполнѣ объяснимыхъ въ такомъ трудномъ дѣлѣ, какъ наше военное", авторъ "Указаній" выражаетъ затѣмъ надежду, что "мы, воспользовавшись уроками прошлаго, въ будущемъ будемъ выходить побѣдителями и при наступленіи".
Оставляя въ сторонѣ соображеніе, что полная откровенность въ признаніи сдѣланныхъ ошибокъ, побуждавшая Куропаткина сказать "шеа culpa, mea maxima culpa", являлась лучшей гарантіей неповторенія ихъ въ будущемъ, посмотримъ, въ чемъ же заключались эти "уроки прошлаго", которыми мы должны были подготовить себѣ успѣхъ для наступленія теперь.
Они заключаются въ подтвержденіи старыхъ истинъ, что:
2X2=4 -- "въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ встрѣчи съ противникомъ надлежитъ принять мѣры, дабы мы имѣли значительное превосходство въ силахъ, чтобы одержать успѣхъ"... (п. 1);
что 2X3=6 -- "сблизившись съ противникомъ, надо не спѣшить атакою его, пока развѣдкою конницей, охотниками и даже боемъ передовыхъ частей не будетъ выяснена позиція, занятая противникомъ, ея фланги и примѣрно опредѣлены силы противника"... (п. 2);
что 2X4=8 -- "при атакѣ противника съ фронта надлежитъ примѣнять охватъ одного изъ фланговъ"... (п. 2 ч. 2);
что 2X5=10 -- "атака должна быть тщательно подготовлена артиллерійскимъ огнемъ"... (п. 2 ч. 3);
что 2X6=12 -- "наши части войскъ, предназначаемыя для атаки, должны возможно искусно пользоваться мѣстностью"... (п. 2 ч. 4);
что 2X7=14 -- "ранѣе начала атаки, руководящій боемъ начальникъ обязанъ уяснить себѣ расположеніе противника, сдѣлать оцѣнку занятой имъ позиціи, опредѣленно установить планъ для дѣйствій и свою волю опредѣленно передать подчиненнымъ"... (п. 2 ч. 6);
что 2X8=16 -- "разъ начатое наступленіе должно вестись энергично до достиженія успѣха; дабы это было возможно, необходимо имѣть сильные резервы и своевременно вводить ихъ въ дѣло"... (п. 2 ч. 5);
что 2X9=18 -- "если передовыя части не достигли успѣха, а были остановлены или даже отброшены назадъ противникомъ, то онѣ обязаны цѣпляться за каждое укрытіе"... (п. 2 ч. 6);
что 2Х10=20 -- "сбитаго съ позиціи противника надо энергично преслѣдовать и разстрѣливать"... (п. 2 ч. 7). и т д., и т. д.
Мы не будемъ утомлять читателей этими выписками изъ "справочной книжки по тактикѣ"... Надѣемся, они признаютъ вмѣстѣ съ нами, что эти "указанія" лишены искры творческаго таланта; въ нихъ не чувствуется вдохновенія "мастера"; что эти уроки прошлаго преподаны съ добросовѣстностью посредственнаго учителя, безжизненно и сухо.
Приходится отдать предпочтеніе указаніямъ, даннымъ генераломъ Стесселемъ войскамъ порть-артурскаго укрѣпленнаго района въ приказахъ отъ 7-го мая 1904 г. No 217 и 20 мая No 282. Онѣ короче, дѣловитѣе, въ нихъ чувствуется непосредственный опытъ. {Указывая, какъ на особенности дѣйствій непріятеля въ полѣ, что продвиганіе впередъ ведется имъ чрезвычайно осторожно и постепенно, что артиллерія продвигается имъ на позицію незамѣтно, ставится очень укрыто и всегда группируется большое число орудій, дабы, задавивъ нашу артиллерію, перенести артиллерійскій огонь на пѣхоту;-- что во время артиллерійскаго боя японская пѣхота держится очень далеко и очень укрыто, въ штыки не идетъ, а старается возможно дольше стрѣлять,-- ген. Стессель рекомендуетъ и своимъ войскамъ при вызовѣ батареи на позицію сниматься незамѣтно и затѣмъ на рукахъ продвигать орудія; -- группировать больше орудій;-- пѣхоту, пока въ ней надобности нѣтъ, пока ведется только артиллерійскій бой, версты на 4--5, держать совершенно укрыто и не высовываться на показъ, такъ какъ пользы отъ этого нѣтъ; -- артиллерійскихъ лошадей располагать совершенно въ сторонѣ и укрыто, въ оврагахъ и промоинахъ, ибо убыль лошадей дѣлаетъ батареи безпомощными,-- "на такой мѣстности на рукахъ не далеко увезешь";-- на позиціяхъ окапываться обстоятельно и, если есть время, дѣлать бойницы... И т. д.}
Другою заботою при подготовкѣ арміи къ наступленію было, конечно, снабженіе ея картами раіона предстоящихъ дѣйствій.
Картографическая часть, какъ уже извѣстно, вообще была поставлена плохо: цѣлое отдѣленіе полевого штаба арміи (Топографическое) работало болѣе на командующаго арміей и начальника штаба, чѣмъ на армію, расчерчивая имъ саженные планы и схемы, а офицеры-рекогносцеры то и дѣло открывали "Америки".
Карты мѣстности южнѣе Ляояна, какъ мы знаемъ, были, но съ потерею нами этого пункта, онѣ утратили свое значеніе; раіонъ же между Ляояномъ и Мукденомъ освѣщенъ былъ плохо; картъ мѣстности сѣвернѣе Мукдена въ то время вовсе не было. Существенное значеніе имѣлъ тепелъ, конечно, средній районъ. Съемкою его и занялись. Какъ широко было поставлено это дѣло, я сказать не могу, но знаю, что предложеніе главнаго штаба командировать на театръ войны новую партію топографовъ, сдѣланное въ маѣ, оставалось безъ отвѣта до... сентября -- о немъ забыли!-- и потому буду говорить лишь о результатахъ этой работы, поскольку таковые ощутилъ на себѣ и наблюдалъ на дѣйствіяхъ 3-го сибирскаго корпуса.
Въ моихъ рукахъ были два варіанта карты мѣстности къ югу отъ Мукдена, розданной войскамъ для перехода въ наступленіе.
Первая, напечатанная литографскимъ способомъ очень блѣдно, на скверной бумагѣ, насколько помнится, имѣла помѣтку: "исправлена по японскимъ источникамъ"; она у меня не сохранилась. Отъ пользованія ею въ полѣ, подъ дождемъ и пылью, отъ носки ея, то въ полевой сумкѣ, то просто въ карманѣ, надписи и линіи стерлись, бумага въ сгибахъ протерлась и карта, можно сказать, истлѣла въ рукахъ за недѣлю пользованія ею.
У меня сохранился другой экземпляръ -- "штабной", болѣе щеголеватый, на александрійской бумагѣ и нѣсколько иллюминованный: синія рѣки, черныя дороги и деревни и свѣтло-коричневыя горизонтали горъ. Онъ не имѣетъ уже ссылки на японскіе источники, а лишь простое указаніе, что это "второе исправленное и дополненное изданіе управленія генералъ-квартирмейстера Маньчжурской арміи къ 9 сентября 1904 года". Послѣдняя дата указываетъ на спѣшность работы, которая, конечно, отразилась на полнотѣ и точности карты. Руководствуясь ею. я и мои спутники, саперы и военные инженеры, смогли еще добраться изъ Мукдена въ Каотайцзы, гдѣ съ 26 сентября находился штабъ 3-го сибирскаго корпуса, но когда на обратномъ пути оттуда въ Мукденъ я, ротмистръ Половцевъ и итальянскій военный агентъ, капитанъ Камперіо захотѣли сократить себѣ путь, то оказалось, что карта намъ помочь въ этомъ дѣлѣ не можетъ. Всѣ недостатки маршрутной съемки сказались очень рельефно. Предъ нами былъ рядъ вертикальныхъ линій съ сѣвера на югъ и ни одной горизонтальной; боковыя дороги, соединявшія магистральныя направленія между собою, образуя такимъ образомъ сѣть дорогъ, нанесены не были. А между тѣмъ проводники-китайцы настойчиво утверждали, что мы можемъ значительно сократить себѣ путь и въ одинъ день добраться до Мукдена, если поѣдемъ не такъ, какъ подсказываетъ намъ наша карта. И они лопотали названія деревень, которыхъ на картѣ указано не было. Мы повѣрили -- и не раскаялись, такъ какъ, выѣхавъ 7 октября изъ Хаолинцзы часовъ въ 8 утра, мы въ 6 часовъ вечера, сдѣлавъ свыше 50 верстъ, были уже въ Мукденѣ.
Двигаясь не по этапнымъ линіямъ, а пересѣкая ихъ, мы ѣхали мѣстностью, которая представляла разительный контрастъ съ тѣмъ, что приходилось наблюдать въ полосѣ этапныхъ линій.
Попадая въ еще неубранныя поля чумизы и гаоляна, еще въ тихія, мирныя, заселенныя китайскія деревни, мы казались далекими и чуждыми войнѣ. Населеніе встрѣчало насъ привѣтливо, безъ страха и смущенія, и проявляло любопытство, свидѣтельствовавшее, что оно впервые видитъ европейца.
Но все это, конечно, мелочи въ сравненіи съ той "услугой", которую оказала эта карта при наступленіи войскамъ 3-го корпуса. Руководствуясь ею, онъ шелъ къ Бенсиху, не имѣя яснаго представленія о впереди лежащей мѣстности,-- и у деревни Каотайцзы уперся въ стѣну, о которую затѣмъ и разбились всѣ его усилія продвинуться далѣе. Это была вершина Ляотхелаза, прозванная потомъ солдатами "Проклятой сопкой". О ней заблаговременно не знали и слишкомъ поздно оцѣнили ея важное значеніе.
Занятая 9-ой ротой и охотничьей командой 24-го Восточно-Сибирскаго полка, она не была своевременно закрѣплена за нами. Японцы спохватились: двумя батальонами сбили нашу роту и команду, крѣпко ее заняли и отразили съ нея всѣ наши атаки 27, 28, и 29 сентября. Обезсиленный ими 3-й корпусъ не выполнилъ своей задачи и отступилъ. Планъ наступленія арміи, въ которомъ занятіе Бенсиху нашими войсками имѣло существенное для успѣха значеніе, былъ нарушенъ,-- нарушенъ по незнакомству нашему съ мѣстностью, въ которую вступали. А вѣдь до Дяоянской битвы вся она была въ нашихъ рукахъ, времени нанести ее на карту съ занятія нами Маньчжуріи у насъ было достаточно, и средства для этого были въ рукахъ военнаго министра, генералъ-адъютанта Куропаткина.
Но, какъ мы уже знаемъ, Куропаткинъ находилъ болѣе важнымъ, нужнымъ и спѣшнымъ нанести на карту пространство между магистралью Восточной Китайской и. д. и р. Амуромъ и въ 1903 году пріостановилъ работу Приамурскаго окружнаго штаба, приступившаго, по почину ген. Холщевникова къ исправленію нашихъ генеральныхъ картъ Маньчжуріи 20 и 40 верстнаго масштаба {"Не могу одобрить эту работу -- писалъ ген. Куропаткинъ,-- погоня за мелочами, много надписей, мало наглядности Транскрипція китайскихъ названій мнѣ показалась (?!) недостаточно провѣренной..." Въ результатѣ -- ни крупнаго, ни мелкаго: пустое, бѣлое мѣсто на мѣстѣ грандіозной Лаутхилазы.}.
* * *
Въ чемъ же еще выражалась подготовка наступленія?
Не будетъ большимъ преувеличеніемъ, если скажу -- главнымъ образомъ, въ молитвѣ.
Выходило и тутъ, какъ шутилъ Драгомировъ по поводу нападенія японской эскадры на Портъ-Артуръ: "они насъ минами, а мы ихъ молебнами".
По порученію командующаго арміей, полевой главный священникъ объѣзжалъ корпуса съ историческою святынею -- иконою Явленія Богоматери пр. Сергію -- которою Троицко-Сергіевская лавра благословила Куропаткина передъ отъѣздомъ его къ арміи. Онъ служилъ молебны и, будучи прекраснымъ проповѣдникомъ, говорилъ прекрасныя, пламенныя рѣчи, отъ которыхъ плакали и солдаты, и офицеры.
-- " Не забудьте -- оговорилъ о Сергій,-- что здѣсь на горахъ и поляхъ маньчжурскихъ, честь наша, слава нашей Родины, если свято исполните присягу. Но здѣсь и наше горе и позоръ, если уклонимся отъ долга"...
Но развѣ они уклонялись отъ долга? Развѣ они во имя долга не жертвовали своими жизнями, отстаивая Дашичао, Ляндяньсянь и Ляоянъ? Это ли напоминаніе имъ нужно было?
Свой долгъ передъ Родиной они помнили.
Божью милость они заслужили своими трудами, лишеніями и кровью.
Имъ нужны были карты, пулеметы, горныя пушки, шимозы, легкая ноша за спиной,-- все, что было у врага, чѣмъ онъ былъ силенъ и чего не было у насъ.
Имъ нуженъ былъ вождь -- близкій къ нимъ, прозорливый, смѣлый, сильный духомъ...
А его то и не было.
Обыденный умъ, робкій, порабощенный теоретическими знаніями и мелочами жизни, смущаемый постоянно сомнѣніями, и холодное сердце управляли ими издали, изъ Мукдена.
Припомните этотъ знаменитый приказъ войскамъ маньчжурской арміи (No 687), которымъ возвѣщалось о нашемъ переходѣ въ наступленіе. Какое это академическое произведеніе,-- длинное, искусственно построенное, не согрѣтое чувствомъ! Какое непониманіе психологіи людей, психологіи массъ сказалось въ этомъ разсказѣ abo ovo о событіяхъ предшествующихъ семи мѣсяцевъ войны! О чемъ напоминалось имъ войскамъ? О томъ, что хотя и "много подвиговъ содѣяно русскими войсками на сушѣ и на морѣ, но врагъ не только не поверженъ въ прахъ, но въ гордынѣ своей еще продолжаетъ помышлять о полной побѣдѣ надъ нами"... О томъ, что "войска маньчжурской арміи... до сихъ поръ не были достаточно сильны численно"... О томъ, что они да сихъ поръ только и дѣлали, что "покидали геройски обороняемыя ими позиціи, несмотря на многократное отраженіе атакъ японцевъ на ихъ позиціи у Ташичао, Ляндясяна и Ляояна"... О томъ, какъ войска отступали изъ подъ Ляояна... О томъ, наконецъ, съ какими трудностями совершается на разстояніи 10,000 верстъ сосредоточеніе силъ и подвозъ средствъ, обезпечивающихъ намъ побѣду...
Неужели все это могло воодушевить войска, укрѣпить ихъ духъ и вѣру въ успѣхъ? А равно и это самонадѣянное утвержденіе, странное послѣ всѣхъ этихъ скорбныхъ воспоминаній,-- что "пришло для насъ время заставить японцевъ повиноваться нашей волѣ"... {Сравните съ этимъ приказомъ слѣдующій приказъ Скобелева по войскамъ экспедиціоннаго отряда для завоеванія Ахалъ-Теке, отданнаго подъ его начальство послѣ неудачныхъ попытокъ Ломакина, Тергукасова и Лазарева:-- "Послѣ девятимѣсячной остановки, августѣйшему главнокомандующему угодно повелѣть вновь вступить въ предѣлы Ахалтекинской земли. Всѣмъ предстоитъ перенесть много трудностей, встрѣтиться съ непріятелемъ храбрымъ, болѣе чѣмъ въ десятеро насъ сильнѣйшимъ. Кавказское сердце ваше всегда сумѣетъ быть на высотѣ боевого дѣла. Благодарный знаменамъ вашимъ за георгіевскій крестъ, я знаю васъ и не считаю враговъ. Прошу всѣхъ чиновъ отряда не забывать, что русская честь требуетъ мести за павшихъ товарищей нашихъ. Ген. адъют. Скобелевъ." 10 іюня 1880 года, No 91.
Вотъ какъ говорятъ съ войсками истинные полководцы!}
Приказъ этотъ помѣченъ 19 сентября: 22-го начато наступленіе; но только 25-го числа командующій арміей разрѣшилъ мнѣ передать содержаніе его по телеграфу въ Петербургъ, въ редакцію газеты. И такъ, уже начавъ наступленіе, мы все еще дѣлали изъ него тайну, очевидно все еще недостаточно оцѣнивая способность нашего врага проникать въ эти "тайны полишинеля". А что и эта тайна была таковою, это ясно изъ того, что на наше наступленіе японцы отвѣтили наступленіемъ же и тѣмъ сразу испортили весь планъ Куропаткина. Онъ полагалъ, что японцы будутъ ждать насъ на своихъ позиціяхъ, въ окопахъ, а онъ будетъ маневрировать. Онъ мѣрялъ ихъ на свой аршинъ -- пассивной обороны. А они проявили активную -- и опять завладѣли иниціативой дѣйствія.
Да и мудрено, конечно, было скрыть переходъ арміи въ наступленіе. Это требовало такой широкой хозяйственной подготовки, что она не могла укрыться отъ китайцевъ. Вѣдь это они поставляли тысячи арбъ и лошадей; вѣдь это ихъ тысячами нанимали въ возчики войсковыхъ тяжестей и запасовъ; вѣдь это у нихъ скупали скотъ, зерно и сѣно; вѣдь это изъ нихъ вербовали проводниковъ и переводчиковъ; вѣдь за семь мѣсяцевъ войны китайцы научились понимать, для чего такъ много въ одно мѣсто собирается войскъ и поѣздовъ съ красными крестами и пылающими гранатами. Этотъ послѣдній знакъ, умѣстный на вагонахъ со снарядами, курсирующихъ въ дни мира внутри Имперіи, вызывалъ печальную усмѣшку тамъ, по адресу тѣхъ разсѣянныхъ людей, которые такъ любили тайну.
Къ тому же о наступленіи говорили давно -- съ самаго сосредоточенія къ Мукдену. Оно казалось и трактовалось, какъ естественный реваншъ за неудачу подъ Ляояномъ. Не знали только дня перехода въ наступленіе. Войска ждали его, но безъ особаго воодушевленія.
И вотъ онъ насталъ.
22 сентября 1904 года, въ прекрасный солнечный осенній день, на площади у мукденскаго вокзала, вокругъ намета походной церкви собрался весь штабъ маньчжурской арміи, весь персоналъ мукденскихъ госпиталей, части, охранявшія главную квартиру, для слушанія напутственнаго молебна.
Съ понятнымъ интересомъ и волненіемъ ждали мы всѣ выхода изъ своего вагона командующаго арміей, а когда онъ вышелъ -- старались прочесть въ его лицѣ -- "что день грядущій намъ готовитъ". Загорѣлое и осунувшееся, оно было сосредоточенно, но спокойно. Глаза прикрыты довольно большимъ козырькомъ фуражки.
Нѣсколько болѣе торопливою походкою, чѣмъ обычно онъ ходитъ, Куропаткинъ прошелъ мимо насъ и всталъ впереди своего штаба. Думаю, что не я одинъ не могъ въ эти минуты оторвать глазъ отъ этой одинокой фигуры. Въ этой одинокости сказывался трагизмъ человѣка, на которомъ въ этотъ историческій моментъ сосредоточивались всѣ наши надежды и упованія всей Россіи, который олицетворялъ всѣ расчеты ума и всю силу воли русскаго человѣка, который отнынѣ несъ на себѣ тяжкое бремя отвѣта за каждый свой шагъ, за каждое свое слово.
И этотъ трагизмъ усиливался еще тѣмъ, что въ этой сутуловатой, когда-то коренастой, а теперь располнѣвшей и обрюзгшей фигурѣ, не по походному одѣтой даже въ этотъ день, не чувствовалось той мощи, которой требовали обстоятельства
-- Мнѣ жаль его... Онъ славный человѣкъ,-- шепнулъ мнѣ стоявшій рядомъ со мною Вас. Ив. Немировичъ-Данченко, который, очевидно, перенесся въ этотъ мигъ воспоминаньемъ въ прошлое, когда этотъ, теперь историческій человѣкъ, былъ еще начинающимъ карьеру капитаномъ генеральнаго штаба.
"Славный человѣкъ"... Мнѣ припомнились прочитанныя гдѣ-то въ первые же мѣсяцы войны пророческія слова Скобелева, обращенныя къ Куропаткину, о которыхъ почему-то такъ долго молчали:
-- "Какъ второе лицо ты хорошъ, но да хранитъ тебя Богъ браться когда-нибудь за командованіе! Ты нерѣшителенъ, у тебя нѣтъ воли и тебя собьетъ всякій... И какъ бы выработанный тобою планъ ни былъ хорошъ, ты никогда не доведешь его до конца".
И вотъ теперь этому человѣку священникъ въ золотомъ облаченіи, съ высоко поднятымъ въ высь маньчжурскаго неба крестомъ говорилъ:-- "Со щитомъ, или на щитѣ -- такъ говорили древніе... Желаніе сердца мужественнаго, но и самонадѣяннаго. Мы же, смиряясь подъ крѣпкую десницу Божію, скажемъ тебѣ, возлюбленный и доблестный вождь нашъ, со всѣми твоими сподвижниками и со всею ратью маньчжурской: съ Крестомъ, во Христѣ и за Христа! Освящаемый молитвами церкви, напутствуемый благожеланіями вѣрующей и преданной своему Царю Россіи -- или и соверши свое дѣло! И въ настоящія великія и торжественныя минуты нѣтъ у насъ иного тебѣ благожеланія, кромѣ того, которое нѣкогда изрекъ ангелъ Господень одному израильтянину, призванному спасти свое отечество: "Господь съ тобою, сильный мужъ"!
Но въ фигурѣ Куропаткина, внимавшаго словамъ пастыря, чувствовалось благоговѣніе молитвы, смиреніе, но не сила.
На другой день утромъ въ Мукденъ прибылъ Намѣстникъ съ своимъ начальникомъ штаба.
Въ вагонѣ г.-а. Алексѣева, какъ и передъ днями Ляояна, состоялось совѣщаніе на которое, какъ и тогда, начальникъ куропаткинскаго штаба приглашенъ не!былъ. Это опять не сулило ничего хорошаго и всѣми было истолковано, какъ свидѣтельство продолжающейся розни въ средѣ высшаго управленія.
Въ тотъ же день г.-а. Алексѣевъ вернулся въ Харбинъ, а ген. Куропаткинъ выѣхалъ къ арміи.
* * *
Въ дни боевъ на Шахэ, пережитыхъ мною съ 3 сибирскимъ корпусомъ, я ничего не могу сказать о Куропаткинѣ. До насъ очень мало доходило свѣдѣній о дѣйствіяхъ арміи на фронтѣ.
Въ моемъ дневникѣ записано только, что 29 сентября пріѣзжалъ къ намъ генеральнаго штаба подполковникъ Ярошевичъ и сообщилъ, между прочимъ, содержаніе телеграммы Куропаткина:-- "Армія отошла на линію Шахэ. Восточному отряду, отходить на Беньяпузу".
Въ тотъ же день вечеромъ мы отошли на Падзядзы. А на другой день утромъ отъ начальника Восточнаго отряда, все того же злополучнаго генерала Штакельберга, передано было намъ, уже отступившимъ:-- "не думать объ отступленіи и драться до послѣдняго". Но было уже поздно... Корпусъ отходилъ все далѣе и, когда мы были уже въ Хаолинзахъ, получено было 6 октября чрезвычайно характерное распоряженіе Куропаткина. Оно гласило: -- "1-я в.-сиб. стрѣлковая дивизія производитъ сегодня усиленную рекогносцировку подъ начальствомъ ген.-маіора фонъ-деръ-Бринкена. Войскамъ арміи поддержать ее демонстраціей по всему фронту арміи безъ огня и потерь".
Какъ, однако, слѣдуетъ производить такія мудреныя демонстраціи, въ разсмотрѣнной выше инструкціи, къ сожалѣнію, указаній дано не было. И потому, конечно, ничего сдѣлано не было.
Общій отзывъ о руководствѣ Куропаткинымъ операціей наступленія былъ не въ его пользу. Говорили, что если подъ Ляояномъ онъ руководилъ арміей по телефону, то здѣсь онъ непосредственно руководилъ... батальонами и ротами. Это была, конечно, другая крайность, столь же вредная, какъ и первая.
И результатъ былъ тотъ же. Нашей арміи не удалось продвинуться за Шахэ.