Назначеніе главнокомандующимъ.
"...Бенедекъ, прославившійся при Куртатоне въ 1848 г., при Наварѣ въ 1849 г. и при Сольферино въ 1859 г., былъ безспорно блестящій герой, но еще высніее геройство проявилъ онъ послѣ пораженія при Сенигрецѣ (въ 1866 г.), съ растерзаннымъ сердцемъ, но безмолвно покинувъ поле своей дѣятельности..."
(Тилло-фонь-Троттъ)
До сихъ поръ остается невыясненнымъ отношеніе адмирала Алексѣева къ наступленію, предпринятому Куропаткинымъ, и роль его въ этой операціи. Но когда исходъ его опредѣлился и положеніе дѣлъ нашихъ стало еще болѣе затруднительнымъ, можно сказать -- безвыходнымъ, г.-а. Алексѣевъ, видимо, не пожелалъ болѣе дѣлить съ ген. Куропаткинымъ ни лавры "блестящихъ отступленій", ни отвѣтственность за темное будущее,-- и возобновилъ свои ходатайства о сложеніи съ него званія главнокомандующаго. На этотъ разъ онѣ были уважены, и 10 октября послѣдовало Всемилостивѣйшее Государя Императора соизволеніе на освобожденіе ген.-адъют. Алексѣева отъ обязанностей главнокомандующаго вооруженными силами на Дальнемъ Востокѣ. Онѣ были возложены на ген.-адъют. Куропаткина, который, получивъ теперь "полную мочь" власти, долженъ былъ показать, на что онъ одинъ, безъ помѣхъ и стороннихъ вліяній, способенъ, и доказать, насколько справедливы были объясненія имъ предшествующихъ неудачъ двоевластіемъ надъ единою арміею.
На долю Куропаткина выпадала, такимъ образомъ, тяжелая отвѣтственность, но и благодарная задача -- реабилитировать свою поколебленную репутацію полководца. Какъ онъ справился съ нею, мы увидимъ ниже, а теперь остановимся на самомъ фактѣ смѣны главнокомандующаго.
Мнѣ не пришлось быть въ эти дни среди войскъ и прислушаться къ ихъ толкамъ по поводу смѣны вождей. Но я имѣю основаніе думать, что они реагировали на нее довольно вяло. Генералъ-адъютнитъ Алексѣевъ стоялъ отъ нихъ вообще далеко, мало имъ показывался, въ распоряженіяхъ своихъ, касавшихся военныхъ дѣйствій, заслонялся фигурой командующаго арміей, а вѣра въ послѣдняго и его престижъ были уже поколеблены рядомъ неудачъ, изъ которыхъ послѣдняя, на Шахэ, была еще такъ ощутительно свѣжа.
Мнѣ припоминается, какъ еще во время отхода войскъ къ Ляояну, во время одного ночного марша мнѣ пришлось выслушать мнѣніе, высказанное страстнымъ, рѣзкимъ тономъ въ группѣ офицеровъ одного славнаго боевыми подвигами полка:
-- Если Куропаткинъ отступитъ и отъ Ляояна, его нужно арестовать подъ угрозой штыковъ и просить о назначеніи другого командующаго...
-- Но вѣдь это будетъ пронунціаменто!-- сказалъ кто-то.
-- Что-жъ дѣлать? Такъ дольніе воевать нельзя!
Иначе отнеслись къ этому событію въ штабахъ. Здѣсь вызванныя имъ чувства были разнообразны. а проявленія ихъ ярки. Большинство оцѣнивало смѣну главнокомандующихъ съ точки зрѣнія перемѣнъ, могущихъ послѣдовать, въ ихъ судьбѣ и служебномъ положеніи, и только немногіе провидѣли впереди Мукденскій погромъ.
-- Это было вчера, 11-го Сентября, въ Хуаньшанѣ,-- разсказывалъ мнѣ очевидецъ.-- Мы собрались на обѣдъ у начальника штаба. Вдругъ является ординарецъ Куропаткина и зоветъ къ нему Владиміра Викторовича Сахарова. Тотъ уходитъ и возвращается къ намъ спокойный, но сосредоточенный.-- "Извините, господа, что я васъ задержалъ, говоритъ онъ, но я принесъ вамъ громадную новость. Куропаткинъ болѣе не командующій арміей"...
Лица присутствующихъ дѣлаются сеізьезными и вытягиваются.
-- ...а главнокомандующій!-- доканчиваетъ ген. Сахаровъ.
-- Ура!-- кричатъ всѣ съ просіявшими лицами.
-- А вы?! а вы?!
-- Мнѣ главнокомандующій предложилъ быть начальникомъ его штаба, и я согласился на это только подъ однимъ условіемъ, что я не разстанусь съ своими сотрудниками. Онъ изъявилъ согласіе.
Новое и еще болѣе громогласное "ура" покрыло эти слова.
Сѣли за столъ. Обѣдъ, говорятъ, не лишенъ
былъ комическихъ чертъ. Дѣло въ томъ, что по Положенію о полевомъ управленіи войсками, штабъ главнокомандующаго гораздо малочисленнѣе штаба командующаго арміей и не имѣетъ въ своемъ составѣ нѣкоторыхъ должностей, которыя есть въ послѣднемъ. Ясно, что нѣкоторымъ предстояло разстаться Съ Куропаткинымъ, непосредственныя отношенія съ которымъ, хорошо уже налаженныя, представляли извѣстныя выгоды. Поэтому, когда первое возбужденіе улеглось и было выпито съ восторженнымъ "ура" за здоровье новаго главнокомандующаго и его начальника штаба, всѣ сомнѣвавшіеся стали осторожно зондировать почву относительно своей судьбы. Всѣ они получили успокоительныя обѣщанія. Только ген. Харкевичъ, ген.-квартирмейстеръ штаба арміи, предполагалось, не войдетъ въ составъ новаго Куропаткинскаго штаба. Ему строился "золотой мостъ"' въ видѣ назначенія начальникомъ штаба 1-й маньчжурской арміи, командовать которой предназначался ген. Линевичъ.
Генералъ Путиловъ, герой Путиловской сопки, только-что получившій Георгіевскій крестъ по недостаточно провѣренному донесенію Куропаткина о взятіи имъ нѣсколькихъ японскихъ орудій, что потомъ оспаривалось рядомъ лицъ,-- узнавъ о новомъ назначеніи ген. Куропаткина, выразилъ свой восторгъ въ той непосредственной, грубой формѣ, которою онъ вообще хотѣлъ подражать Суворову. Увидавъ Куропаткина, выходящимъ изъ фанзы, онъ бросился на него съ крикомъ "ура, главнокомандующій!" и пытался схватить его въ охапку, чтобы поднять на воздухъ и качать.
Куропаткинъ отстранилъ его рукой и приказалъ не шумѣть. Путиловъ вытянулся по солдатски и приложилъ руку къ козырьку, но глаза его еще отражали въ себѣ внутреннее восторженное "ура".
Когда событіе это на другой день стало извѣстнымъ въ Мукденѣ, то здѣсь повторились тѣ же сцены: большинство недоумѣвало: радоваться имъ или унывать. Это зависѣло отъ соображенія, будутъ ли они переведены въ штабъ главнокомандующаго или останутся въ штабѣ арміи. Одинъ штабъ-офицеръ сначала все уныло повторялъ, что ему надо уѣзжать въ Харбинъ, къ своему штатному мѣсту служенія, что тутъ онъ болѣе уже не нуженъ,-- а когда ему объявили, что и его берутъ въ новый штабъ, онъ сталъ восторженно повторять всѣмъ и каждому: "какое счастье, что Куропаткина назначили! Это давно надо было сдѣлать, съ самаго начала кампаніи!"
Другой твердилъ всѣмъ и каждому, кто казалось могъ быть ему полезенъ, что онъ назначенъ состоять только при Куропаткинѣ -- "беречь его" и никого другого.
Какъ отнеслись наши враги къ новому назначенію Куропаткина?
Они, видимо, давно разгадали его характеръ и планъ его дѣйствій.
Направляясь въ сентябрѣ въ 3-й корпусъ, чтобы принять съ нимъ участіе въ наступленіи, и двигаясь по слѣдамъ японцевъ, я нашелъ въ кумирнѣ на Хоэнлинскомъ перевалѣ, служившей, видимо, жилищемъ японскихъ офицеровъ, нѣсколько NoNo-овъ японской провинціальной газеты "Фукуока ничиничи-синбунъ"... Въ одномъ изъ нихъ (отъ 6 сентября н. с.) вотъ что писали японскіе журналисты о Куропаткинѣ и его стратегіи:
-- "Вникая въ планъ дѣйствій генерала Куропаткина, мы приходимъ къ заключенію, что послѣ каждаго сраженія, потерпѣвъ въ немъ неудачу, онъ ждетъ прибытія подкрѣпленій и послѣ того стремится дать новый рѣшительный бой. Значитъ, онъ считаетъ своимъ долгомъ медленно отступать, не нанося значительнаго урона своей арміи и не оказывая сильнаго сопротивленія намъ. Если это такъ, то, мы думаемъ, что планъ генерала Куропаткина во всемъ потерпитъ неудачу:"
Въ другой статьѣ писали, что "Куропаткинъ боится арміи Куроки, какъ скорпіона..."
Понятно, назначеніе Куропаткина было имъ какъ нельзя болѣе, на руку. Очень остроумно это было выражено въ одной заграничной каррикатурѣ. На рисункѣ изображена внутренность палатки. Въ ней собрались японскіе военачальники по случаю "радостнаго извѣстія (Freudenbotshaft -- такова подпись подъ рисункомъ). Оно вызвало общее оживленіе и ликованіе. Толстый Ояма, одѣтый въ теплую китайскую шубу, прислонился къ палатной стойкѣ и схватившись за животъ, хохочетъ во все горло, ..Хохочетъ Нодзу, согнувшись въ три погибели... Хохочетъ Куроки ..Хохочетъ Оку, порывающійся уже куда то впередъ... Хохочетъ даже бойка-китаецъ, стоящій у входа... И сквозь смѣхъ они повторяютъ одно:-- "Kouropatkin bleibt... Kouropatkin bleibt!..."
Нѣмецкое происхожденіе этой каррикатуры заказываетъ, какъ оцѣнили этотъ фактъ и въ Европѣ. "Matin" недоумѣвало: "Полководцы былыхъ временъ, говорилось въ немъ -- прославлялись побѣдами... Куропаткинъ являетъ собою новый типъ: нѣмъ далѣе и быстрѣе онъ отступаетъ, тѣмъ болѣе пріобрѣтаетъ славы этотъ странный воинъ (étrange guerrier)..."
Когда "штабные", восторги улеглись, началось развертываніе и формированіе штабовъ главнокомандующаго и трехъ маньчжурскихъ армій. Надо ли говорить, что не люди подгонялись подъ Положеніе о полевомъ управленіи войсками, а Положеніе подъ людей, которыхъ не хотѣли обидѣть, которымъ хотѣли выказать свое расположеніе и которымъ, поэтому, нужно было устроить мѣста съ болѣе или менѣе обширными полномочіями, хорошими окладами и громкими титулами. Спѣшно составлялись штаты и положенія по различнымъ отдѣламъ управленія. Объ этомъ только и думалось, и говорилось. И въ наступившей вакханаліи карьеризма, въ тревогахъ за свою личную судьбу, въ погонѣ за своей фортуной забывали о новой крупной военной неудачѣ, отодвигавшей насъ отъ осажденнаго Портъ-Артура и дѣлавшей успѣшный исходъ кампаніи еще болѣе сомнительнымъ. У баюкивали себя и другихъ тѣмъ, что теперь все пойдетъ по новому, какъ будто виною прошлаго были старые штаты, а не люди съ новыми окладами, и титулами, но со старыми способностями.
Такимъ образомъ, составъ новаго штаба главнокомандующаго увеличился должностями: главнаго полевого интенданта маньчжурскихъ армій, начальника санитарной части армій, главнаго полевого контролера, главнаго полевого священника при главнокомандующемъ и начальника канцеляріи при главнокомандующемъ; начальникъ желѣзнодорожнаго отдѣла штаба главнокомандующаго превратился въ начальника военныхъ сообщеній и шла рѣчь о присвоеніи ему титула генералъ-губернатора мукденской провинціи. Проектъ новыхъ штатовъ штаба полковникъ Даниловъ повезъ въ Петербургъ, а пока что штабъ сформировался и дѣйствовалъ въ новомъ расширенномъ составѣ.
Надо правду сказать, генералъ Куропаткинъ стоялъ какъ-то въ сторонѣ отъ этой вакханаліи. Его личное участіе выразилось здѣсь только въ выборѣ себѣ новаго генералъ-квартирмейстера. И на этотъ разъ онъ проявилъ ту же склонность къ импровизаціи. Казалось, что польза дѣла требовала назначенія на эту должность исполнявшаго ее въ штабѣ ген.-ад. Алексѣева, ген.-м. Флуга. Чрезвычайно скромный, чрезвычайно корректный, дѣловитый, давно уже служившій въ краѣ, онъ могъ быть очень полезенъ Куропаткину, такъ какъ, исполняя до войны должность начальника штаба Намѣстника, а во время войны -- должность генералъ-квартирмейстера его штаба, онъ былъ въ полномъ смыслѣ слова въ курсѣ дѣла и всѣхъ соображеній бывшаго главнокомандующаго. На его имени теперь и сходились почти всѣ. Но онъ былъ изъ числа "алексѣевцевъ" -- и этого было достаточно, чтобы Куропаткинъ предпочелъ ему дотолѣ никому невѣдомаго генерала Эверта, котораго пришлось выписывать изъ Варшавскаго военнаго округа, гдѣ онъ былъ начальникомъ штаба 5-го арм. корпуса. Немудрено, что къ концу января 1905 года онъ, по словамъ офицеровъ квартирмейстерской части, все еще не зналъ на память дислокаціи дивизій не только японскихъ, но и нашихъ и вообще не чувствовалъ и не понималъ пульса событій, затѣявъ какъ разъ передъ мукденскими боями реорганизацію полевого штаба. Ренералъ Флугъ же, пріѣзжавшій въ двадцатыхъ числахъ октября вмѣстѣ съ генераломъ Жилинскимъ въ Чянсямутунь, не получивъ никакихъ приглашеній, вернулся въ Харбинъ и только впослѣдствіи былъ назначенъ дежурнымъ генераломъ 2-ой арміи, въ каковой должности, однако, оставался не долго и вообще для пользы дѣла, для войны, былъ потерянъ.
Тутъ кстати будетъ сказать, что пользу дѣла генералъ Куропаткинъ никогда и ни въ чемъ не умѣлъ примирять со своими симпатіями и отношеніями. Такъ, польза дѣла требовала пребыванія штаба главнокомандующаго въ Мукденѣ, гдѣ для работы штаба были сравнительно удобныя помѣщенія въ домахъ желѣзнодорожнаго поселка, гдѣ все уже было налажено и гдѣ ничто не мѣшало оставаться, кромѣ вдругъ возникшей къ нему антипатіи Куропаткина. Теперь съ Мукденомъ повторялась та же исторія, что и съ Ляояномъ. Въ свое время Ляоянъ былъ предпочтенъ Дашичао, потому что -- "Ляоянъ мнѣ приноситъ несчастіе. Я не люблю Ляояна". Такъ, говорятъ, объяснялъ Куропаткинъ нѣкоторымъ лицамъ своего штаба, перемѣну своей штабъ-квартиры {Я слышалъ это отъ генерала Б.}. Теперь онъ не взлюбилъ Мукдена, изъ кото)эаго выѣзжали., увѣренный въ побѣдѣ, и куда долженъ былъ вернуться безъ нея. Какъ будто Мукденъ виноватъ былъ въ нашей неудачѣ!
И вотъ начались поиски новой штабъ-квартиры. Сначала остановилась на Хуань-шанѣ. Но пробыли здѣсь не долго. Мѣшала близость сопки съ кумирней, занятой японцами, постоянно стрѣлявшими оттуда изъ тяжелыхъ орудій. Тогда розыска ли Чансямутунь -- жалкую, полуразрушенную китайскую деревушку, лежавшую среди унылой равнины, среди необработанныхъ сѣрыхъ маньчжурскихъ полей, по которымъ вѣтеръ двигалъ теперь цѣлыя стѣны сухой земли и песку. Пришлось возстановлять разрушенныя фанзы, ставить въ нихъ печи, для большей пригожести обтягивать ихъ внутри и снаружи цвѣтнымъ коленкоромъ и прокладывать новые пути для поѣздовъ главнокомандующаго и его штаба. Весь этотъ капризъ, конечно, стоилъ денегъ -- но развѣ ихъ когда нибудь у насъ вообще берегли? А на войнѣ тѣмъ меньше!
Проклиная Чансямутунь, пришлось, однако, штабу собирать вороха своихъ бумагъ и перебираться въ полумракъ и тѣсноту китайскихъ фанзъ. Добро бы еще этой близости штаба къ войскамъ требовалъ ходъ военныхъ операцій. Но ихъ не было и даже не предвидѣлось въ близкомъ будущемъ. На театрѣ войны наступило томительное, тяготившее всѣхъ затишье, нарушавшееся только въ сущности безцѣльною артиллерійскою и ружейною перестрѣлкою да дѣйствіями отдѣльныхъ батальоновъ и охотничьихъ командъ. Войска рыли въ полумерзлой землѣ окопы и батареи да строили себѣ землянки, въ которыхъ жили, какъ троглодиты, похожіе на нихъ и своимъ безобразнымъ внѣшнимъ видомъ -- въ безформенныхъ грязныхъ полушубкахъ, китайскихъ халатахъ и курткахъ, въ свалявшихся и пропитавшихся пылью папахахъ, разсадникахъ насѣкомыхъ, и кто въ валенкахъ, кто въ порыжѣлыхъ ссохшихся сапогахъ, кто въ раздобытой случайно китайской обуви.
Снабженіе войскъ теплымъ платьемъ было, повидимому, одной изъ главныхъ заботъ Куропаткина. Еще въ началѣ сентября распорядился онъ пріобрѣсти китайскія куртки, и я помню какъ въ пасмурный холодный день 7-го сентября команда нижнихъ чиновъ, одѣтая въ эти куртки -- зеленыя, синія, черныя, красныя -- парадировала предъ командующимъ арміей. Рѣзкій контрастъ представляли въ этихъ курткахъ наши люди съ плѣнными японцами, изрѣдка доставлявшимися къ намъ въ Мукденъ. Послѣдніе всегда одѣты были въ мундиръ достаточно чистый и въ пальто темнаго бурочнаго сукна съ капюшономъ.
-- Богъ ихъ знаетъ, какъ они умудряются свою одежу въ порядкѣ содержать, удивлялся мой вѣстовой, разглядывая одного такого плѣннаго.-- Нашему брату, что ни дай -- все заноситъ...
"Нашъ братъ", конечно, былъ виноватъ въ неказистости своего вида, но только отчасти.Во-первыхъ, начальство не требовало отъ него соблюденія формы, ибо и само ея не соблюдало; во вторыхъ, выдавъ солдату вещь для носки, оно въ цѣляхъ экономіи, соглашалось перемѣнить ее на новую только тогда, когда она превращалась въ лохмотья, и, наконецъ, въ третьихъ -- матеріальныя качества нашихъ вещей были невысоки.
Я знаю, что главнокомандующій очень волновался недостаткомъ у арміи теплой одежды и постоянно подсчитывалъ количество полученныхъ полушубковъ и купленныхъ китайскихъ халатовъ. Но все это мало помогало дѣлу. Оно въ корнѣ своемъ не было налажено. И въ то время, какъ въ Мукденѣ тратились деньги на покупку пестрыхъ куртокъ,-- полушубки невѣдомо ни для кого были подъ рукою.
Ревизоръ движенія Забайкальской жел. дороги разсказывалъ мнѣ въ январѣ 1905 года, что еще въ октябрѣ мѣсяцѣ онъ нашелъ въ Читѣ на путяхъ 11 вагоновъ съ полушубками, высланными изъ Кіевскаго интендантскаго склада въ іюлѣ и прибывшими въ Читу въ концѣ августа. Вагоны эти были уже выкуплены интендантствомъ у желѣзной дороги посредствомъ обмѣна документовъ, но затѣмъ позабыты въ Читѣ же. Здѣсь ихъ вновь этотъ же ревизоръ и обнаружилъ въ декабрѣ. И только тогда, когда онъ пригрозилъ, что будетъ брать штрафъ за простой вагоновъ, они куда-то исчезли.
Но сильнѣе всего ощущался арміей недостатокъ въ теплой обуви. Было почти нормальнымъ явленіемъ, что на роту въ 140--150 человѣкъ было только 25--35 паръ валенокъ. Эту цифру сказали мнѣ сперва нѣсколько обмороженныхъ солдатъ при посѣщеніи мною нѣкоторыхъ госпиталей, а затѣмъ подтвердилъ ее 5-го января и состоявшій при генералѣ Сахаровѣ подполк. генер. штаба Б.
Для иллюстраціи всего вышесказаннаго приведу здѣсь еще разсказъ рядового 5-ой роты, 88-го пѣх. Петровского полка, Андрея Локтева (призыва 1901 г.), лежавшаго въ началѣ января 1905 г. съ отмороженными ногами въ 1-мъ сводномъ госпиталѣ въ Харбинѣ
Ночью 29 ноября онъ былъ въ составѣ роты на сторожевой службѣ. Ночь была холодная, особенно подъ утро. Земля промерзла, но снѣгу не было. Одѣтъ онъ былъ, по собственному его выраженію, въ "лѣтніе сапоги", т.-е. кожанные, съ бумазейными портянками, въ ватные штаны, въ куртку съ овчиной до колѣнъ и шинель; на головѣ фуражка.
-- ..Папахи и то не у всѣхъ,-- объяснилъ онъ мнѣ,-- а валенокъ еще меньше. Въ ротѣ насъ 140 человѣкъ, а валенокъ только 35 паръ.
Въ 2 ч. ночи въ такомъ костюмѣ онъ былъ поставленъ подчаскомъ, пробылъ имъ два часа, а затѣмъ сталъ на два часа часовымъ. Смѣнился въ 6 ч. утра, пробывъ, такимъ образомъ, безсмѣнно на готовѣ четыре часа. Японцы всю ночь стрѣляли, а мы отмалчивались. Посты обходились ротнымъ и батальоннымъ командирами, но Локтевъ имъ ни на что не жаловался, и только тогда, когда онъ съ поста смѣнился, почувствовалъ, что "перстовъ какъ бы нѣтъ". Пошелъ -- больно. Сняли сапоги; ротный командиръ осмотрѣлъ ноги, покачалъ головой и велѣлъ отправить въ госпиталь.
Онъ говорилъ все это спокойно безъ раздраженія, и его добродушное лицо съ рыжеватой клочковатой бородой и сѣрыми глазами освѣтилось дѣтски наивной улыбкой, когда сопровождавшая меня сестра милосердія громко выразила недоумѣніе, что человѣка въ "лѣтнихъ сапогахъ" заставили зимою простоять на одномъ мѣстѣ четыре часа.
-- Нѣтъ валенокъ, милая, и нѣтъ,-- отвѣтилъ ей Локтевъ.-- Откуда же ихъ взять?
И про такихъ-то солдатъ Куропаткинъ говорилъ, что они стали хуже?!