10 іюня 1904 г.-- Катастрофа въ Сяньдею.
Новизна обстановки, сила впечатлѣній, пережитыхъ за день и предстоящихъ завтра, тяжелый воздухъ китайской фанзы и жесткое ложе кана гнали сонъ -- и я не проспалъ, а продремалъ эту короткую лѣтнюю ночь, завидуя сну И. Ф. Шильникова, который, какъ легъ, такъ и уснулъ сномъ человѣка, для котораго и чудесная лунная ночь въ горахъ Манчжуріи, и жесткій канъ фанзы, и отрядъ, и завтрашній бой -- все старо, все знакомо и привычно.
Подъ широкимъ окномъ съ узорчатой рамой, привалившись снаружи къ стѣнѣ фанзы, на кучѣ гаоляна также сладко спали казаки, и ихъ богатырскій храпъ мѣшался съ фырканьемъ лошадей, жевавшихъ чумизу, съ гуломъ, несшимся изъ низины за деревней, съ бивака транспорта, и съ громкимъ кваканьемъ лягушекъ въ сосѣдней лужѣ.
Мы проснулись позже пяти часовъ и, досадуя на себя и на казаковъ, что проспали лишнихъ полчаса, умывшись наскоро мутною водою изъ котелка, которую мы не рискнули даже вскипятить для чая, быстро собрались и выѣхали.
Утро было розовое, ясное, обѣщавшее чудесный день. Проѣхали версты три и, поднявшись на перевалъ, вдругъ услыхали громъ орудійныхъ выстрѣловъ. Было очевидно, что впереди шелъ бой..
По мѣрѣ того, какъ извилистою, узкою дорожкою мы спускались внизъ въ широкую долину къ Мугуи, канонада росла, а вмѣстѣ съ нею росло и въ насъ нѣкоторое возбужденіе первымъ боемъ и сообщалось лошадямъ, которыя то и дѣло рысили и, видимо, не прочь были понести насъ навстрѣчу тянувшимся отъ мѣста боя повозкамъ военнаго транспорта и длинной безпорядочной вереницѣ коней, тонкой ниткой вытянувшихся по долинѣ.
Это шелъ вьючный обозъ Читинскаго полка. За нимъ шла полусотня со знаменемъ. Шильниковъ поскакалъ навстрѣчу ведшему ее офицеру.
-- Гдѣ полкъ?
-- На позиціи.
-- Далеко?
-- На высотахъ противъ Сахотана, версты три отсюда.
Не стоило терять времени на дальнѣйшіе разспросы и, пожавъ ему руку, мы поскакали впередъ, гдѣ на фонѣ, бирюзоваго неба то и дѣло показывались клубки бѣлаго дыма. Это рвалась шрапнель, чтобы пролить на землю дождь пуль и осколковъ и обагрить алою кровью зеленую листву травы, на которой еще дрожали слезинки росы, свёркая на солнцѣ.
Свернувъ съ дороги, мы поѣхали напрямикъ полемъ, хранившимъ ясные слѣды большого кавалерійскаго бивака. Вытоптанная трава, разбросанная всюду солома, разсыпанныя кое-гдѣ зерна овса, ячменя, гаоляна, остатки обуви, обрывки веревокъ, пепелъ костровъ -- все это казалось въ это утро поруганіемъ красоты Божьяго міра.
Впереди, въ складкѣ мѣстности, чернѣлась сотня, стоявшая, очевидно, въ резервѣ. Обогнувъ ее, мы подъѣхали къ подошвѣ высотъ, на вершинѣ которыхъ ясно были видны орудія нашей батареи. Поднявшись наверхъ по довольно крутому скату горы, поросшему кустарникомъ, и спѣшившись, мы стали отыскивать глазами знаменитаго генерала, "этого самаго Мищенко", въ группѣ офицеровъ, стоявшихъ на флангѣ батареи.
Вотъ эта толпа разступилась -- и высокій, худощавый генералъ съ загорѣлымъ энергичнымъ лицомъ, небольшою сѣдою бородкою, отросшею за время Корейскаго похода (обычно генералъ ея не носитъ), тонкими сѣдыми усами, въ сѣромъ кителѣ съ орденомъ св. Георгія въ петлицѣ, отрывая бинокль отъ карихъ, юношески живыхъ смѣлыхъ глазъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ сторону батареи и крикнулъ ея командиру:
-- Василій Тимофѣевичъ, дайте еще одну очередь!..
И, разставивъ широко ноги и приложивъ опять бинокль къ глазамъ, онъ сталъ слѣдить, какъ тамъ, надъ этимъ хаосомъ горъ -- ущелій, сопокъ, переваловъ и лощинъ, въ голубомъ ясномъ небѣ, одинъ за другимъ стали вспыхивать опять бѣлые клубки дымковъ.
-- Трубка хороша. Еще очередь!-- сказалъ генералъ, круто поворачиваясь на каблукахъ. И, заложивъ руки за спину, онъ сталъ быстро ходить взадъ и впередъ. Мы воспользовались этою минутою и подошли къ нему представиться.
Онъ принялъ насъ просто, сердечно, радушно.
-- Оставайтесь сегодня при мнѣ ординарцемъ, сказалъ генералъ корнету Шнеуру,-- и вотъ вамъ первое порученіе. Разыщите вашего полкового командира, полковника Павлова, онъ влѣво отъ насъ, вонъ тамъ,-- бросилъ генералъ жестъ рукою въ сторону Уйдалинскаго перевала,-- и передайте ему мое приказаніе занять любой изъ этихъ трехъ гребней, находящихся между нами и Сахотаномъ, обстрѣлять деревню ружейнымъ и орудійнымъ огнемъ -- у него тамъ есть конногорныя орудія -- и выбить изъ нея японцевъ, если они уже заняли Сахотанъ.
-- Слушаю-съ,-- коротко отвѣтилъ корнетъ.
Я подошелъ къ нему и пожелалъ благополучно и скорѣе вернуться. Это простое порученіе казалось мнѣ рискованнымъ для человѣка, совершенно незнакомаго съ мѣстностью, въ первый разъ слышащаго имя "Сахотанъ" и не имѣющаго подъ рукою карты. Казалось, что такъ легко заблудиться въ этомъ горномъ лабиринтѣ, что и я недоумѣвалъ, хорошо ли посылать неоріентировавшагося въ обстановкѣ человѣка съ отвѣтственнымъ и важнымъ порученіемъ, и опасался за его судьбу.
Но у генерала, какъ я потомъ замѣтилъ, это -- обыкновеніе: и новыя части, и новыхъ людей сразу ставить къ дѣлу, сразу окунать ихъ въ боевую жизнь и давать боевое крещеніе.
То, что случилось въ тотъ ранній часъ разсвѣта, на зарѣ этого яснаго лѣтняго дня, когда мы такъ мирно спали подъ кровлей китайской фанзы въ деревнѣ Кутятцзы, и что послужило завязкой сегодняшняго боя, я позволяю себѣ отнести именно на это обыкновеніе генерала, склоннаго мѣрять людей на свой аршинъ мужества, находчивости и пониманія обстановки.
А случилось вотъ что, какъ разсказалъ мнѣ потомъ одинъ изъ пережившихъ эту страшную ночь офицеровъ.
-- Часовъ въ 6 вечера 9 іюня генералъ призвалъ къ себѣ сотника Зимина и сказалъ, что, по полученнымъ имъ свѣдѣніямъ, японцы ночевали въ деревнѣ Сяньдею въ ночь съ 8 на 9 іюня.-- "Возьмите взводъ 4-й сотни Читинскаго полка,-- сказалъ Зимину генералъ,-- ступайте съ нимъ въ сторону Сяньдею и соберите отъ жителей свѣдѣнія, правда ли это, сколько тамъ было японцевъ и куда они теперь дѣвались". Прикрывать Зимина должны были остальные три взвода той же сотни. Зиминъ пошелъ и, не дойдя еще до Сяньдею, узналъ отъ китайцевъ, что японцы въ ней не ночевали, а приходили только покупать фуражъ и провіантъ. Все-таки онъ побывалъ въ самой деревнѣ и на мѣстѣ провѣрилъ эти свѣдѣнія. Въ деревнѣ сотня однако не осталась, а командиръ ея, подъесаулъ H. С. Сарычевъ, отвелъ ее въ сторону нашихъ силъ и поставилъ бивакомъ на привалѣ. Отсюда Сарычевъ послалъ генералу донесеніе о результатахъ развѣдки и получилъ въ отвѣтъ, что въ Сяньдею посылается баталіонъ 12-го Барнаульскаго полка съ двумя сотнями оренбургскихъ казаковъ.
Такимъ образомъ, здѣсь собирался отрядъ, въ составъ котораго входили барнаульцы, оренбуржцы и забайкальцы.
Въ приказаніи генерала было сказано, между прочимъ, что въ виду крайняго утомленія людей 4-й сотни они могутъ не выставлять на ночь сторожевого охраненія, такъ какъ сонъ ихъ будутъ охранять баталіонъ и оренбургскіе казаки.
Было уже совсѣмъ темно, когда къ Сяньдею подошелъ съ этими частями полковникъ В. А. Кардовъ, но подошелъ другой дорогой отъ отряда, болѣе кружной, а не черезъ перевалъ. Сарычевъ сейчасъ же явился начальнику отряда, бывшему въ самой деревнѣ, и получилъ отъ него указаніе сойти съ перевала и стать съ сотнею бивакомъ шагахъ въ двухстахъ отъ пѣхоты.
Сошли съ перевала, разсѣдлали лошадей и улеглись спать возлѣ коновязи, разбитой на небольшой, хорошо утоптанной, площадкѣ.
Деревня Сяньдею лежитъ на днѣ тѣснаго мрачнаго ущелья, съ почти отвѣсными стѣнами горъ, лишенныхъ всякой растительности. Казаки, ходившіе сюда неоднократно на развѣдку, инстинктивно не любили этой деревушки и этого ущелья и называли его "чортовой дырой".
Офицеры сотни, Сарычевъ, Токмаковъ (тотъ самый, что ходилъ съ Потоцкимъ въ развѣдку къ Пьямыню), Краснопольскій и Зиминъ, улеглись на ночь тутъ же подлѣ коновязи, подъ открытымъ небомъ. Какъ ни велико было ихъ утомленіе, но и имъ не спалось въ эту чудную лунную ночь. Эти звѣзды сіяли такъ кротко, эта луна лила такой тихій и нѣжащій свѣтъ, пологъ неба былъ такъ свѣтелъ и ясенъ, что ночь рождала мечты и уносила мысль изъ мрачнаго ущелья въ мѣста, святыя для памяти сердца.
-- Ночь хороша,-- сказалъ кто-то, возвращаясь къ тяжелой дѣйствительности,-- но я боюсь, что вмѣстѣ съ первыми лучами солнца брызнутъ въ насъ пули японцевъ, засѣвшихъ вонъ тамъ, на Черной горѣ, за этими камнями на скатѣ.
-- Да, конечно, они сторожатъ Синьдею. Недаромъ встрѣтили они огнемъ сегодня нашу сотню.
И всѣ задумались о томъ, что дастъ имъ утро. Смутная тревога закрадывалась въ душу. А казаки храпѣли сладко, подложивъ подъ головы сѣдла, и кони фыркали и жевали сухой гаолянъ. Вдругъ изъ-за темной фанзы показалась фигура. Вышла -- и остановилась. Осмотрѣлась и, услышавъ голоса бесѣдовавшихъ офицеровъ, направилась въ ихъ сторону. При свѣтѣ луны разглядѣли, что это китаецъ.
Зиминъ, участникъ перваго похода для занятія Квантуна, умѣющій говорить по-китайски, обратился къ нему съ вопросомъ: "Что надо"?
-- Неужели русскіе хотятъ тутъ ночевать?-- спросилъ китаецъ.
-- Какъ видишь,-- отвѣтили ему.
Тогда китаецъ быстро упалъ на колѣни и взволнованнымъ голосомъ сталъ умолять уйти изъ деревни.
-- Вамъ плохо тутъ будетъ, шанго капитанъ, очень плохо,-- шепталъ онъ прерывисто.-- Всѣ окрестныя горы заняты японцами. Они стрѣлять будутъ и васъ убивать будутъ.
-- Но у насъ тамъ дозоры стоятъ. Мы не боимся; они все видятъ и слышатъ...-- говорили китайцу.
Но онъ не унимался.
-- Все равно ваши солдаты не замѣтятъ японцевъ, они вѣдь ползаютъ какъ змѣи между камнями этихъ горъ.
Волненіе китайца было такъ искренно и такъ отвѣчало собственнымъ опасеніямъ, только что высказаннымъ, что сотникъ Зиминъ всталъ и пошелъ доложить начальнику отряда о разговорѣ съ китайцемъ.
-- Но вѣдь у насъ тамъ и секреты, и дозоры! Они предупредятъ... Пустое!
Все осталось по-старому, и сонъ вступилъ въ свои права надъ всѣмъ бивакомъ. А когда поблѣднѣли луна и звѣзды и подъ лучами восходящаго солнца разсѣялся по ущельямъ ночной туманъ, съ горъ, дѣйствительно, "брызнули" пули и понесли на мирно спящій бивакъ ужасную смерть.
Пробужденіе было жестокое, "неизгладимое въ памяти", по словамъ очевидца.
Залпы гремѣли одинъ за другимъ. Все ближе подходили японцы и вотъ уже хлынули на самый бивакъ.
Казаки стали уходить въ горы, карабкаясь по крутымъ скатамъ съ лошадьми, таща раненыхъ товарищей. Нельзя ихъ бросить, хоть и молятъ они не мучать ихъ, оставить умереть спокойно. Нельзя! Оттуда, съ бивака, со дна этой могилы-ущелья, слышатся страшные крики.
-- Я оглянулся назадъ,-- разсказывалъ потомъ Зиминъ,-- и видѣлъ, какъ японскіе солдаты хозяйничали на бивакѣ. Они разбивали и таскали наши вещи, наши сѣдла, наше оружіе. Ловили нашихъ лошадей. И кого-то кололи и рубили.
-- Гдѣ же наша пѣхота?! Гдѣ оренбуржцы?! Гдѣ нашъ отрядъ?!-- въ недоумѣніи спрашивали всѣ другъ друга, карабкаясь на перевалъ.
Оказалось потомъ, что въ 3 часа ночи онъ былъ поднятъ съ бивака и шелъ теперь старой дорогой, которой пришелъ, на соединеніе съ главными силами.
-- А читинцы?-- спроситъ читатель.-- Какъ могло случиться что они остались на бивакѣ одни, безъ сторожевого охраненія?
Съ ними произошло что-то фатальное, что-то непредвидимое, неотвратимое на войнѣ болѣе, чѣмъ гдѣ-либо и когда-либо,-- какая-то роковая случайность, какое-то печальное недоразумѣніе.
Я спрашивалъ потомъ полковника Карпова, какъ это случилось, и онъ объяснилъ это такъ:
-- Сяньдею, это -- яма, въ которой охранять и которую оборонять нельзя... Можно только погибать... Я не послушался китайца и не снялъ отряда съ бивака не потому, чтобы ему не повѣрилъ, а потому, что куда же идти было ночью. Люди уже спали. Будить ихъ, вести, искать мѣста -- все это было неудобно. Я рѣшилъ поступить иначе: поднять отрядъ до разсвѣта и вывести его изъ деревни, которую и въ самомъ дѣлѣ могли японцы обстрѣлять. Въ три часа пополуночи барнаульцы и оренбуржцы были подняты, а поднять читинскую сотню, стоявшую отдѣльно, былъ посланъ мною офицеръ, который, вѣроятно, не нашелъ ея бивака въ темнотѣ. Но это порученіе было такъ просто, что я былъ добросовѣстно убѣжденъ, что читинцы идутъ въ хвостѣ колонны. Вы понимаете, конечно, какъ я потрясенъ всѣмъ случившимся,-- говорилъ почтенный старый полковникъ.
Получивъ извѣстіе о нападеніи японцевъ на бивакъ 4-й сотни въ Сяньдею, Мищенко сейчасъ же поднялъ отрядъ. Командиръ Читинскаго полка полковникъ Павловъ съ нѣсколькими сотнями и 6-й конно-горной батареей Заамурскаго округа пограничной стражи былъ посланъ занять перевалъ, лежащій противъ Сахотана, и двинуться затѣмъ въ охватъ праваго фланга японцевъ. Отрядъ полковника Карпова составилъ правый боевой участокъ и ему было поставлено задачею занять Черную гору и выйти къ деревнѣ Сяньдею съ другой стороны. Въ центрѣ, на высотѣ, впереди бивака отряда, стала 1-я забайкальская казачья батарея войскового старшины Гаврилова.
