13 іюня. Второй день cахотанскаго боя.
На зарѣ, когда мы мирно еще спали въ ущельѣ у Мугуи, японцы, подтащивъ за ночь пушки, обстрѣливали нашъ бивакъ у Сахотана. Очевидно, они разсчитывали на такой же успѣхъ, какъ и нападеніе 10 іюня на Сяньдею.
На бивакѣ, въ боковой лощинѣ, укрыто стояли Барнаульскій полкъ, двѣ сотни и взводъ конно-горной батареи. Огонь японцевъ не причинилъ имъ никакого урона. Ихъ артиллерія давала недолеты. Бивакъ сейчасъ же поднялся, и барнаульцы вышли на позицію.
Послѣ перваго же выстрѣла и у насъ, на бивакѣ читинцевъ, прозвучалъ голосъ генерала Мищенко:
-- Всему отряду сѣдлать лошадей!
Было 5 часовъ утра,-- попрежнему яснаго и прекраснаго.
Мгновенно все поднялось, засуетилось, одѣваясь, собирая вещи, сѣдлая лошадей... И минутъ черезъ десять мы рысили уже вслѣдъ за генераломъ, который самъ повелъ на старую позицію у Сахотана, на поддержку занимающимъ ее частямъ, еще двѣ сотни Читинскаго полка со взводомъ конногорной батареи.
Слѣдомъ идутъ остальныя читинскія сотни, Забайкальская батарея. Оренбургская казачья бригада и Красноярскій полкъ оставлены въ резервѣ.
-- Въ цѣпи тѣсно не лежи!..-- говоритъ генералъ, слѣзши съ коня на горѣ, гдѣ стояла 10-го числа наша батарея, и идя вдоль разсыпанной по скату ея цѣпи барнаульцевъ.
Командиръ ихъ, полковникъ Добротинъ, идетъ ему навстрѣчу.
-- Занята ли гора, о которой я вчера вамъ говорилъ?-- спрашиваетъ его Мищенко, здороваясь.
-- Баталіонъ посланъ, но занята ли, мнѣ еще не донесено,-- говоритъ полковникъ спокойно, увѣренно, что приказаніе его будетъ исполнено.
Но горячему Мищенко этого мало.
-- Господа,-- обрываетъ онъ строго полковника,-- за вашу безпечность вы будете наказаны... Мало выслать, надо знать, что дѣло сдѣлано, только тогда и имѣете право быть спокойными.
Вызывается рота занять Сяньхотанскій перевалъ. Она спѣшно поднимается изъ лощины къ намъ на гору. Идутъ, равняясь, въ ногу, отбивая тактъ.
-- Здорово, славная шестая рота!-- кричитъ ей генералъ.-- Поздравляю съ боемъ. Радъ, что командиръ полка васъ мнѣ расхвалилъ. Молодцы, говоритъ, надежные ребята!..
-- Рады стараться!-- кричатъ въ отвѣтъ бородатые "ребята", призванные изъ запаса.
-- Ну, ступайте же, займите перевалъ!..
Рота перестраивается и, вытянувшись длиною лентою, извиваясь, спускается внизъ.
-- Дайте мнѣ умыться!-- кричитъ генералъ, обращаясь къ своему конвою. Оттуда уже тащатъ котелокъ воды. И, скинувъ китель, засучивъ рукава рубахи, генералъ быстро, нервно, по-юношески бросаетъ себѣ въ лицо полныя пригоршни холодной воды, смачиваетъ ею свои еще густые сѣдые волосы.
-- Ну, вотъ и готовъ... хоть на балъ,-- говоритъ онъ, быстро вытирая лицо и надѣвая китель съ бѣленькимъ крестомъ въ петлицѣ.
На гору, на старую свою позицію, поднимается взводъ Забайкальской казачьей батареи.
Снялся съ передковъ. Зарядилъ.
-- Первое!...-- командуетъ подъесаулъ Никоновъ.
-- Постойте, постойте!-- кричитъ ему генералъ.-- Дайте, я прежде поздороваюсь съ батареей...
-- Здорово, молодцы артиллеристы!
-- Здравія желаемъ...
-- Ну, теперь стрѣляйте,-- говоритъ генералъ.
Вздрогнуло орудіе, отскочило, зарывшись сошникомъ въ мягкую землю вспаханнаго поля, и, разсѣкая чистый утренній воздухъ, жужжа, какъ гигантская пчела, понеслась за перевалъ, въ окутанныя лиловой дымкой горы, наша первая шрапнель.
Остальные два взвода этой батареи стали на высотахъ за лощиною, правѣе версты на двѣ, на полторы.
На лѣвомъ флангѣ выѣхала на позицію конно-горная батарея и открыла огонь во флангъ японцамъ, занимающимъ Сяньдею.
Завязался оживленный артиллерійскій поединокъ.
Снаряды со свистомъ и шипѣніемъ бороздили воздухъ по всѣмъ направленіямъ. Бѣлыя облачка шрапнельныхъ разрывовъ не сходили съ голубого неба.
Подъ ихъ дождемъ, по сѣрымъ, бурымъ и зеленѣющимъ сопкамъ, ихъ скатамъ, гребнямъ и переваламъ, двигались другъ противъ друга наши и японскія цѣпи. Ихъ ружейный огонь то разгорался, то стихалъ.
-- Подъесаулъ Шубинъ!-- позвалъ одного изъ своихъ ординарцевъ генералъ Толмачевъ.-- Начальникъ отряда желаетъ выяснить мѣста расположенія батарей противника и мѣста паденія нашихъ снарядовъ. Поѣзжайте, пожалуйста, вонъ на ту зеленую гору. Она немного впереди нашего боевого расположенія и, судя по ея относительной высотѣ, можно думать, что съ нея вамъ все будетъ видно. Сдѣлайте только это скрытно, не обнаруживайте себя, чтобы не привлечь на гору огонь... По ней стрѣляютъ, но пока еще изрѣдка.
Мнѣ показалось интереснымъ это порученіе, и я отправился на зеленую гору вмѣстѣ съ Петромъ Львовичемъ Шубинымъ, почтеннымъ подъесауломъ Оренбургскаго казачьяго войска, невысокимъ, плотнымъ, положительнымъ человѣкомъ съ симпатичнымъ лицомъ, освѣщеннымъ добродушными глазами и окаймленнымъ небольшою русою бородою.
Мы сѣли на коней, спустились внизъ съ горы съ батареею и поѣхали направо по долинѣ. Навстрѣчу намъ уже тянулись одиночные люди съ окровавленными повязками на головѣ, на ногахъ... Чтобы легче было идти въ этотъ жаркій день, они снимали по крестьянскому обыкновенію сапоги и несли ихъ въ рукахъ... Насъ обгоняли патронныя двуколки... За какою-то безымянною, брошенною жителями деревушкою съ полуразрушенными фанзами мы переѣхали мелкую рѣчку въ плоскихъ песчаныхъ берегахъ и очутились у подножія Зеленой горы. У обрыва ея, прижавшись къ отвѣсной земляной стѣнѣ, держа лошадей въ поводу, сидѣло нѣсколько оренбургскихъ казаковъ.
-- Что вы тутъ дѣлаете? Чего притаились?-- спросилъ ихъ Шубинъ, слѣзая съ коня.
-- Японецъ черезъ эту гору снаряды кидаетъ,-- отвѣтили они хоромъ.-- Вотъ извольте, ваше высокоблагородіе, посмотрѣть -- мы осколки и трубки подобрали {Я привезъ одну изъ этихъ трубокъ на батарею въ надеждѣ, что по ея установкѣ мы можемъ опредѣлить дистанцію, съ которой по насъ стрѣляютъ японцы, и такимъ образомъ повѣрить нашу установку... Но непріятельскихъ таблицъ стрѣльбы ни у кого не было. А въ будущемъ ихъ полезно и надо будетъ имѣть.}. Чуть лошадь не убили... Хорошо еще, что больше все ныряють въ рѣчку. Тамъ и тонутъ.
Какъ бы въ подтвержденіе этихъ словъ, издали послышалось жужжанье снаряда... Звуки, сперва тихіе, слитные, мягкіе, все росли, становились громче, отчетливѣе, рѣзче, пріобрѣтали дребезжащій металлическій тонъ... Пролетая высоко надъ нашими головами, снарядъ, казалось, стоналъ... Но это былъ только мигъ -- мы ждали разрыва, и вдругъ вся эта гамма звуковъ оборвалась... Снарядъ закопался во влажный песокъ возлѣ самой воды...
Было ясно, однако, что японцы обстрѣливали собственно не Зеленую гору, а искали стоявшія правѣе ея, на высотахъ за рѣчкою, четыре орудія Забайкальской казачьей батареи, также славшей черезъ наши головы въ отвѣтъ врагу свои снаряды.
На обнаженную отъ кустовъ вершину сопки предстояло пробираться ползкомъ, и потому мы оставили внизу у казаковъ не только лошадей, но и мѣшавшія намъ при движеніи въ гору шашки.
Перекрестясь, вскарабкались на край обрыва и пошли по тальвегу впередъ... Онъ становился все глубже, превращаясь въ песчаное, каменистое дно высохшаго теперь горнаго ручья... Появилась поросль, все гуще, все выше... Кусты смѣнились деревьями... Рука невольно тянулась и срывала въ высокой травѣ пышные полевые цвѣты... Наша рекогносцировка обратилась въ ботаническую экскурсію, и, позабывъ на время о войнѣ, переставъ обращать вниманіе, гдѣ падали непріятельскіе снаряды, летѣвшіе черезъ головы, мы разговаривали съ Петромъ Львовичемъ Шубинымъ о розахъ, душистомъ горошкѣ, лѣсныхъ георгинахъ, медленно поднимаясь по крутому скату зеленой горы.
Солнце поднималось все выше и пекло невыносимо. Прячась отъ него, мы опять спустились на дно ручья... Въ этомъ каменномъ коридорѣ, надъ которымъ пологомъ сплелись вѣтви деревьевъ, растущихъ по окраинамъ его обрывистыхъ береговъ, была тѣнь, было прохладно, даже сыро. На полугорѣ отъ него отходило боковое ущелье. Это была узкая, темноватая щель, густо поросшая кустарникомъ и также осѣняемая сверху деревьями. Въ ней къ одному краю горы прилѣпилась фанза -- скромный идиллическій хуторокъ. Высокій шестъ стоялъ надъ колодцемъ, обложеннымъ большими сѣрыми камнями. Пустая арба. Аккуратно сложенныя кучи хвороста, гаоляна. Зеленѣющія грядки овощей на крохотномъ огородѣ. Цвѣты... Собаки... Дѣти. И въ то время, какъ вверху, въ голубомъ небѣ, виднѣвшемся узкою полоскою со дна ущелья, грохотали громы войны, здѣсь вѣяло миромъ, невозмутимымъ спокойствіемъ. Старый китаецъ съ длинною трубкою во рту сидѣлъ на камнѣ у дверей фанзы и смотрѣлъ, какъ маленькій сѣренькій осликъ, съ повязанными тряпкою глазами, подгоняемый хворостинкою въ рукахъ старой китаянки, бѣгалъ вокругъ большого жернова, на поверхность котораго насыпана была чумиза, и вертѣлъ вокругъ стержня цилиндрическій камень, размалывавшій зерна.
Мы невольно залюбовались этой идилліей. Отдохнувъ, пошли далѣе, выше. Миновали лѣсокъ и вотъ уже близко вершина. На скатѣ ея лежали и сидѣли пѣхотные солдаты.
-- Что вы тутъ дѣлаете?
-- На заставѣ, ваше в-діе...
-- Давно ли?
-- Съ ночи.
-- Ну и что же, все благополучно?
-- Такъ точно. Спервоначалу японцы было по насъ стрѣляли изъ ружей, а теперь, слава Богу, сидимъ спокойно. Только наверхъ все-таки, ваше высокоблагородіе, идти надо крадучись.
Мы "крадучись" и пошли. Тамъ, на самой вершинѣ, за грядою камней, положивъ между ними ружья дуломъ къ противнику, лежали на животѣ нѣсколько солдатъ и съ неустаннымъ интересомъ слѣдили за ходомъ боя. Люди толковые, пролежавшіе здѣсь всю ночь, все утро, они разсказали намъ все, что видѣли, и оріентировали въ этомъ горномъ хаосѣ, гдѣ -- наши, гдѣ -- японцы. Сколько, однако, ни искали мы биноклемъ непріятельской батареи, но ея не нашли. Только по звукамъ выстрѣла и полета снаряда, находясь на ихъ пути, можно было предположить съ большою вѣроятностью, подкрѣпленною и соображеніями, вытекавшими изъ конфигураціи мѣстности, что орудія непріятеля стоятъ внизу, въ долинѣ, въ направленіи Сяньдею -- Мадявайза {Сотникъ 1-го Читинскаго полка Лагуновъ, посѣтившій спустя нѣсколько дней эту долину, разсказывалъ мнѣ, что видѣлъ въ полуверстѣ за Сяньдею японскіе орудійные окопы, расположенные "въ ямѣ", какъ онъ выразился.}. Тамъ, надъ котловиною, гдѣ была Сяньдею, и рвалась теперь какъ разъ шрапнель четырехъ гавриловскихъ орудій, стоявшихъ на правомъ флангѣ.
Оглянулись на нихъ -- и ихъ почти не видать, и они укрылись за гребнемъ, разбившись повзводно. Одинъ взводъ, какъ будто, ближе къ намъ, т. е. больше выдается впередъ, другой сталъ лѣвѣе и немного назадъ. Судимъ объ этомъ по звуку, по мгновенному блеску огня, когда удается подмѣтить его, и по легкой дымкѣ пыли, поднимающейся вслѣдъ за выстрѣломъ. Словно вѣтерокъ подхватитъ горсть земли и понесетъ, и развѣетъ по воздуху.
Послали туда извѣщеніе, что направленіе кажется взятымъ вѣрно, и стали угадывать, гдѣ другая непріятельская батарея, что споритъ такъ громко съ 6-ю конно-горною батареею. Но это оказалось еще труднѣе. Зеленая гора оказалась выбранною неудачно, какъ наблюдательный пунктъ. Надо было бы продвинуться еще впередъ, на лежащую впереди сопку, занятую стрѣлковою цѣпью, но на маленькомъ военномъ совѣтѣ, въ которомъ кромѣ меня и Шубина принялъ участіе еще Потоцкій, присоединившійся къ намъ по дорогѣ, рѣшено было ограничиться наблюденнымъ съ Зеленой горы. Мотивами такого рѣшенія были соображенія, что горная мѣстность обманчива и, перебравшись на другую сопку, мы также можемъ ошибиться въ расчетѣ на большой съ нея кругозоръ. Предъ нами откроется новая картина горъ и насъ потянетъ на новую сопку. А спуски и подъемы по этимъ крутизнамъ отнимаютъ много времени, и мы можемъ опоздать съ докладомъ.
-- Насъ и такъ уже, поди, тамъ ждутъ, и Мищенко сердится, что мы не ѣдемъ,-- сказалъ кто-то.
-- "Дорого яичко въ Христовъ день",-- напомнилъ Шубинъ русскую пословицу.-- Что видѣли, о томъ и доложимъ.
-- Во всякомъ случаѣ мы можемъ дать вѣрное представленіе о мѣстности, которую закрываетъ съ позиціи, гдѣ находится наблюдающій бой начальникъ отряда, Зеленая гора. О ней по картѣ судятъ, видимо, иначе.
На этомъ совѣтъ нашъ былъ оконченъ, и мы стали спускаться внизъ, на дорогу, вившуюся впереди по лощинѣ между сопокъ и горныхъ отроговъ По этой дорогѣ, разсѣкавшей правый боевой участокъ, уходили съ позиціи раненые, подъѣзжали патронныя двуколки, скакали въ обѣ стороны ординарцы. Японцы знали о ея существованіи, понимали ея значеніе и потому обстрѣливали ее рѣдкимъ артиллерійскимъ огнемъ. Мы прошли по ней благополучно, обогнули Зеленую гору и, отдохнувъ на перевязочномъ пунктѣ, сѣли на лошадей и вернулись на гору, гдѣ былъ Мищенко со штабомъ. И во-время. Было получено съ лѣваго фланга донесеніе, что японцы отступаютъ, что Сяньдею ими очищена, что барнаульцы перешли въ наступленіе и ее заняли. Но на правомъ флангѣ противникъ еще держался.
Начальникъ отряда рѣшилъ туда отправиться самъ. Поѣхали напрямикъ, направляясь на Сяньдею. Но скоро лошадей пришлось оставить и пѣшкомъ пробираться по горамъ, то спускаясь, то поднимаясь, цѣпляясь, чтобы не оборваться, за вѣтви рѣдкаго кустарника, чахлаго, полузасохшаго, со скудной листвой на этой каменистой почвѣ. Скаты горъ были покрыты, словно блестящей чешуей, маленькими плоскими камнями сланцевой породы. Нога скользила по нимъ и они съ шумомъ, каменнымъ потокомъ, скатывались внизъ.
Мы растянулись длинною ниткою, едва поспѣвая за генераломъ, который шелъ впереди легкимъ, бодрымъ шагомъ.
-- Я старый охотникъ,-- говорилъ онъ, когда мы выражали ему свое удивленіе его выносливости, его энергіи,-- я и родился въ Дагестанѣ.
За нимъ, по пятамъ, шелъ также легко и свободно другой горецъ -- старикъ Пламенацъ.
-- Я всю жизнь по горамъ проходилъ,-- доброй старческой улыбкой улыбаясь, говорилъ намъ "дѣдушка".
И они шли съ горы на гору, какъ горныя козы, а мы едва поспѣвали за ними, обливаясь потомъ, томимые жаждой.
Вотъ и Сяньдею. Черныя стѣны горъ сжали маленькую деревушку, и ея сѣрыя жалкія фанзы вытянулись въ линію по краю ущелья. Въ раскаленномъ зноемъ воздухѣ стоялъ еще тяжелый запахъ крови. Большія черныя пятна обозначали еще мѣсто, гдѣ она пролилась. Тутъ была коновязь 4-й сотни и въ сторонѣ отъ нея лежало два конскихъ трупа, уже истерзанныхъ вороньемъ. И только его противный крикъ нарушалъ гробовое молчаніе этого дикаго, мрачнаго, глухого мѣста. Полной грудью вздохнули мы всѣ, когда поднялись на гребень противоположной стѣны, той самой, гдѣ за камнями, подъ покровомъ ночи, нѣсколько дней назадъ сидѣли японцы и ждали разсвѣта, чтобы послать на нашъ бивакъ рой смертоносныхъ пуль.
Долго шли мы и, наконецъ, остановились на вершинѣ одной сопки возлѣ большого камня. Изнеможенные ходьбою, зноемъ, жаждою, мы съ четверть часа лежали въ тѣни его, недвижимые, мечтая о глоткѣ воды и проклиная всѣ эти сопки, которыя мы преодолѣли и которыя намъ предстояло еще одолѣть на обратномъ пути. Даже "дѣдушка" и тотъ притомился. Только Мищенко сохранилъ ясность ума, твердость воли и бодрость и, сидя на краю горы, разговаривалъ о чемъ-то съ подполковникомъ, баталіонъ котораго занималъ эту гору.
Бой догоралъ. Его довершала 11-я конно-артиллерійская батарея, прибывшая къ отряду нѣсколько часовъ назадъ и теперь вызванная на позицію. Прослѣдивъ съ горы ея выѣздъ на позицію, на высокихъ красивыхъ выхоленныхъ лошадяхъ въ новой конской амуниціи, въ шляпахъ отъ зноя,-- такой непохожей въ своей нетронутой еще походами и боями щеголеватости на остальную артиллерію отряда -- Забайкальскую батарею Гаврилова и конно-горную батарею Ковальскаго -- начальникъ отряда поднялся съ своего мѣста и сталъ спускаться внизъ, къ лошадямъ.
-- Ну, что, молодецъ,-- обратился онъ къ вытянувшемуся передъ нимъ на полугорѣ солдату-барнаульцу, съ видимымъ интересомъ и любопытствомъ разсматривавшему знаменитаго генерала,-- ѣсть, поди, хочется, отощалъ, притомился?...
-- Ничего, ваше превосходительство!-- успокоительно отвѣтилъ солдатъ, пожилой, изъ запасныхъ,-- еще большого голода не видали.
-- Ну, молодецъ, молодецъ,-- потрепалъ его по плечу генералъ.-- На войнѣ все стерпѣть надо.
-- Такъ точно!... Стерпимъ... Потому -- война...
И это "стерпимъ" звучало просто, искренно и надежно въ устахъ этого бородатаго разсудительнаго мужика, оторваннаго неожиданно отъ сохи, изъ тишины полей своей деревни въ эту знойную, гористую Манчжуію подъ грозу войны.
Мы вернулись на бивакъ у Мугую, удержавъ и сегодня за собою Сахотанскую позицію.
Вечеромъ генераломъ было отправлено командующему арміей въ Дашичао слѣдующее донесеніе:
"Сегодня, съ 4-хъ часовъ утра, японская пѣхота силою отъ одного полка до двухъ,-- точно не выяснилось,-- съ двумя батареями ночью заняла Сяньдею и открыла огонь по Черной горѣ, что между Сяньдею и Сахотаномъ, гдѣ стояло наше сторожевое расположеніе силою три роты. Эти роты отлично держались около часу, пока развернулся нашъ боевой порядокъ. Около шести часовъ конно-горная батарея стала во флангъ японцамъ, а 1-я Забайкальская батарея взводомъ изъ центра и двумя взводами справа начала бить японскія батареи и обнаружившіяся ихъ густыя колонны противъ нашего лѣваго фланга. Къ часу дня японцы стали отступать. Барнаульскій полкъ перешелъ въ наступленіе и, занявъ Сяньдею, по моему приказанію къ вечеру возвратился на бивакъ. Отлично держались барнаульцы, несмотря на усталость, и какъ всегда -- батареи. Особое участіе приняла 6-я конногорная батарея и одинъ взводъ 1-й Забайкальской. Наши потери 3 убитыхъ и 28 раненыхъ, изъ коихъ 3 казака, остальные барнаульцы. Какъ и 10-го числа, бой былъ по преимуществу артиллерійскимъ огнемъ.
"Одновременно съ перевала Уйдалинъ замѣчено наступленіе баталіона пѣхоты съ эскадрономъ, при которыхъ оказалось нѣсколько орудій. Сначала противъ нихъ была одна оренбургская сотня, а къ вечеру выставленъ баталіонъ, 6 сотенъ, два орудія, подъ начальствомъ генерала Толмачева. Результаты пока мнѣ неизвѣстны. Но знаю только, что японцы достигли Чигуантина. На ночь сильно осторожаемся, вѣрнѣе остаемся на бивакѣ въ боевомъ порядкѣ. Противъ Тыньдятыня къ Циэрлагоу безъ перемѣнъ. Движеніе 4-го корпуса какъ разъ вовремя. Сейчасъ (7 час. 30 мин. вечера) съ Черной горы слышны залпы.
"Хорунжій Макаровъ, раненый вчера, сегодня скончался. Отправленъ въ Дашичао, куда направлены всѣ раненые 10, 12 и 13 числа. Санитарныхъ средствъ у насъ вполнѣ достаточно".
Вечеромъ на товарищескій ужинъ въ Читинскомъ полку приглашены были офицеры 11-й конно-артиллерійской батареи. Она пришла сюда изъ Варшавскаго округа, какъ на парадъ, во всемъ новомъ, обильно всѣмъ снабженная. Высокія красивыя лошади въ хорошихъ тѣлахъ; люди -- молодецъ къ молодцу.
-- Щеголи, франты... глядѣть на васъ любо,-- говорилъ начальникъ отряда, самъ старый артиллеристъ;-- увѣренъ, что любо будетъ и слушать ваши пушки на позиціи.