Въ дни затишья на Шахэ.
Недолго продолжался отдыхъ отряда.
Быстро двигался теперь противникъ къ Ляояну -- и вотъ наступили памятные, и славные, и печальные дни ляоянской битвы.
Желаніе видѣть ее всю, какъ цѣльную большую историческую картину, побывать на всѣхъ пунктахъ ея, заставило меня остаться въ Ляоянѣ и не пойти съ отрядомъ, который спѣшно былъ поднятъ и собранъ въ ночь на 17 августа 1904 года. Я надѣялся съ нимъ встрѣтиться гдѣ-нибудь уже въ разгарѣ событія, но оно, какъ извѣстно, такъ неожиданно и рѣзко измѣнило свой ходъ, что встрѣтиться не удалось...
Затѣмъ послѣдовало знаменитое наступленіе въ сентябрѣ. Я пошелъ въ него съ 3 Сибирскимъ армейскимъ корпусомъ, на долю котораго выпадала едва ли не самая отвѣтственная задача,-- и также не былъ свидѣтелемъ боевыхъ подвиговъ отряда и его начальника. Мнѣ не пришлось "любоваться" имъ, "нашимъ Мищенкой", какъ разсказывали потомъ офицеры отряда.
-- "Мужество, съ которымъ онъ стоялъ открыто, во весь ростъ, говорили они,-- подъ ужаснымъ огнемъ, сразившимъ возлѣ него сотника Симонова, поручика Молодченко, разорваннаго снарядомъ,-- хорунжаго Петрова и нѣсколькихъ казаковъ изъ конвоя, очаровывало всѣхъ насъ, подчиняло себѣ и изумляло... Уцѣлѣть ему -- казалось чудомъ".
Но онъ уцѣлѣлъ.
Легендарный ореолъ "заколдованнаго отъ японскихъ пуль", которымъ и ранѣе былъ окруженъ Мищенко въ своемъ отрядѣ, да и въ арміи -- при чемъ казаки увѣряли, что "заколдовалъ" его никто другой, какъ "дѣдушка" Пламенацъ,-- еще болѣе выросъ...
И вотъ только въ дни тягостнаго бездѣлья на Шахэ мнѣ удалось снова побывать въ отрядѣ, стоявшемъ въ деревнѣ Кіулундзиндзы, близъ Хуаньшаня.
Я пріѣхалъ туда 20 октября 1904 года, чтобы повидать старыхъ знакомыхъ по Сахотанскимъ боямъ, чтобы повидать самого генерала и на другой день присутствовать на церковномъ парадѣ и на церемоніи раздачи генераломъ знаковъ отличія военнаго ордена своимъ молодцамъ-казакамъ,-- и сразу окунулся въ бодрящую, дѣловую атмосферу войны. Происходила выводка лошадей. Отбирались тѣ, что покрѣпче, повыносливѣе, такъ какъ отряду было объявлено, что дней черезъ пять или шесть онъ пойдетъ въ набѣгъ, въ тылъ японцамъ.
Офицерство толпой ходило за генераломъ отъ коновязи одной сотни къ другой. Всѣ были настроены весело и бодро. Нѣтъ и слѣдовъ хандры отъ томительнаго бездѣлья, отъ монотонной жизни въ неуютныхъ, грязныхъ, холодныхъ китайскихъ фанзахъ, подъ сѣрымъ пологомъ осенняго маньчжурскаго неба, среди однообразной, сѣрой, безжизненной безлѣсной равнины...
Въ штабѣ генерала, да и въ Читинскомъ полку, во всей этой "Сѣчи запорожской" было попрежнему много новыхъ лицъ, "различныхъ состояній"... Артиллерійскій капитанъ Хогандоковъ, бросившій для войны академію генеральнаго штаба, поручикъ 5-го восточно-сибирскаго стрѣлковаго полка, дравшагося въ Артурѣ, Школинъ, братъ генерала, старый есаулъ-артиллеристъ Александръ Ивановичъ Мищенко съ георгіевскимъ крестомъ за Карсъ, съ виду флегматичный, спокойный, а въ дѣйствительности экспансивный, горячій человѣкъ, юный прапорщикъ Копайшвили, отмѣченный генераломъ за храбрость подъ Дашичао, гдѣ онъ ходилъ съ барнаульцами въ штыки, и взятый имъ къ себѣ въ ординарцы; старый, но лихой корнетъ Смольяниновъ, Дудоровъ (Орловецъ), корреспондентъ "Руси", мастеръ разсказывать анекдоты и изображать на гитарѣ церемоніальный маршъ пѣхоты... Всѣ жили попрежнему тѣсной, дружной семьей...
Вечеръ въ офицерскомъ собраніи, среди радушныхъ гостепріимныхъ читинцевъ, пролетѣлъ незамѣтно... Пили "за здоровье генерала Пуфа" -- игра, сочиненная въ эти дни бездѣлья читинцами и требовавшая большого количества вина.. Это было единственное развлеченіе въ отрядѣ; ни картъ, ни женщинъ въ немъ не было. Попробовала было одна "знаменитая женщина-кавалеристъ" пріѣхать въ отрядъ для подвиговъ разнаго рода, но на другой же день генералъ, по просьбѣ офицеровъ, попросилъ ее уѣхать... Кто хотѣлъ "встряхнуться", тотъ свободно могъ ѣхать на нѣсколько дней въ тылъ, до Харбина включительно...
* * *
На другой день утромъ, 21 октября, на полѣ за деревнею состоялся церковный парадъ въ годовщину восшествія на престолъ Государя Императора.
Въ 8 1/2 часовъ части, участвовавшія въ парадѣ, построились фронтомъ къ деревнѣ. На правомъ флангѣ стали два уральскихъ полка, пришедшіе въ отрядъ для набѣга, рядомъ съ ними верхнеудинцы, затѣмъ -- читинцы, далѣе батареи -- 1-я Забайкальская и конно-горная, и на лѣвомъ -- конно-саперная команда. Передъ фронтомъ парада поставили маленькій столикъ съ лоткомъ, на которомъ лежали отдѣльно, по полкамъ, груды знаковъ отличія Военнаго Ордена.
Въ 9 часовъ появился самъ Мищенко со своимъ штабомъ. Хоръ музыки Читинскаго полка встрѣтилъ его "походомъ". Принявъ рапортъ отъ полковника Павлова, генералъ обошелъ полки, здороваясь съ каждымъ отдѣльно, вышелъ затѣмъ на средину и скомандовалъ "на молитву". Родныя молитвы "Отче нашъ".... "Царю Небесный"... и "Спаси Господи люди Твоя"... огласили пустынную маньчжурскую долину, уносясь за темныя горы, гдѣ укрѣпился врагъ, безмолвствовавшій въ этотъ день.
-- Нашему Государю Императору на многолѣтнее и славное царствованіе и на побѣду надъ врагомъ нашимъ -- ура!-- крикнулъ Мищенко, когда смолкла молитва...
И мощное "ура" прокатилось до горъ и отдалось въ нихъ эхомъ.
Впередъ, къ столику, вызвали знамена и награждаемыхъ казаковъ,-- и генералъ пошелъ вдоль фронта ихъ, сопровождаемый казакомъ, который несъ на лоткѣ груду крестовъ и георгіевскихъ ленточекъ.
Полковой адъютантъ по списку называетъ имена награждаемыхъ.
-- Поздравляю казака съ наградою,-- говоритъ генералъ, беря съ лотка крестъ и пришпиливая его къ казачьей груди,-- носи свой крестъ честно и на здоровье...
-- Поздравляю тебя, приказный, съ крестомъ, носи его такъ же честно, какъ заработалъ...
-- Поздравляю тебя, вахмистръ, съ наградою. Носи свой крестъ съ честью и помни, что на тебѣ всякаго отвѣту много и что ты всегда долженъ быть примѣромъ доблести и исполненія долга...
-- И тебя, фельдшеръ, поздравляю съ крестомъ. И ты его заработалъ честно въ бою, какъ и другіе казаки. Спасибо, что товарищей -- казаковъ раненыхъ изъ боя выносишь, подъ огнемъ перевязываешь... И твоя служба высока и почтенна...
-- Поздравляю тебя, казакъ, съ наградою. Храбрый вы народъ, бурята, хорошіе вы, честные казаки...
-- Казакъ Переваловъ!-- выкликаетъ адъютантъ -- и спохватывается;-- "убитъ"!-- добавляетъ онъ.
-- Жаль храбраго казака -- говоритъ генералъ, задерживая крестъ въ своей рукѣ.-- Царство небесное! Крестъ его повѣсьте въ сотнѣ на икону. И впредь такъ дѣлайте... А впрочемъ,-- добавляетъ онъ,-- можно и семьѣ послать въ утѣшеніе, на память и въ поученіе дѣтямъ...
Многіе не дождались крестовъ... Всѣхъ ихъ вспоминаетъ генералъ,-- гдѣ убитъ, при какихъ обстоятельствахъ... Слушаютъ живые и видятъ, что всѣхъ ихъ знаетъ генералъ, вся ихъ служба у него на виду.
И сильнѣе бьется казачье сердце преданностью своему "енаралу" и снова готовъ онъ съ нимъ на подвиги, на смерть...
Обойдя всѣхъ "кавалеровъ", поздравивъ ихъ всѣхъ по полкамъ и ихъ полковыхъ командировъ "съ такими героями", генералъ снова становится передъ фронтомъ парада и провозглашаетъ:
-- Нашему Главнокомандующему, жалующему казаковъ знаками отличія Военнаго Ордена, на здравіе и побѣду надъ непріятелемъ -- ура!
-- Ур-рр-ааа!!!... гремитъ въ отвѣтъ.
-- ...Государю Императору,-- продолжаетъ Мищенко,-- въ милостивомъ вниманіи своемъ къ боевой службѣ полковъ Забайкальской казачьей бригады и другихъ частей, подъ начальство мое вступавшихъ, угодно было пожаловать меня чиномъ генералъ-лейтенанта и званіемъ Своего генералъ-адъютанта. Всѣмъ обязанъ вамъ! Прошу чиновъ отряда принять мое сердечное спасибо.
Ура -- оглушительное, долго не смолкающее.
Едва оно смолкло, какъ вновь раздалось, загорѣлось и широкой волной понеслось по слову полковника Павлова -- "въ честь нашего любимаго и славнаго начальника отряда"...
Наконецъ, послѣднее "ура" по слову Мищенко въ честь новыхъ георгіевскихъ кавалеровъ...
Знамена относятъ на свои мѣста, части перестраиваются къ церемоніальному маршу и подъ звуки "Маньчжурскаго марша" проходятъ мимо генерала въ резервной колоннѣ по неровному полю со сжатымъ гаоляномъ.
Офиціальная часть празднества кончена.
Генералъ собираетъ вокругъ себя начальниковъ частей и говоритъ имъ, что, пользуясь еще недѣлею отдыха, надо произвести конныя полковыя ученья.
-- Чтобы имѣть весь полкъ на ученьѣ,-- совѣтуетъ онъ,-- надо предварительно устроить усиленную фуражировку и заготовить фуражъ на нѣсколько дней...
Какъ разъ въ это время подъѣзжаетъ офицеръ-читинецъ съ докладомъ, что фуражиры 4-го Сибирскаго корпуса собираютъ съ окрестныхъ деревни полей гаолянъ.
-- Отнять,-- коротко приказываетъ Мищенко.-- Велѣть свалить забранное... Намъ самимъ нужно! Это наши поля... Это мы сѣяли!-- заканчиваетъ онъ, улыбаясь.
Всѣ смѣются.
Здѣсь умѣстно будетъ сказать нѣсколько словъ объ отношеніи генерала къ китайскому населенію, образчикъ котораго я далъ уже выше при описаніи одного изъ сахотанскихъ дней.
Вспыльчивый, непреклонный въ бою, не останавливающійся при достиженіи боевыхъ задачъ ни предъ какими жертвами, спокойно посылающій людей на смерть, Павелъ Ивановичъ по существу, гуманный, мягкій и справедливый человѣкъ. По отношенію къ болѣе всего страдавшему отъ войны, неповинному въ ней китайскому населенію онъ не допускалъ ни малѣйшаго произвола, ни малѣйшей жестокости.
Генералъ Куропаткинъ полагалъ, что "намъ не надо любви китайцевъ; надо, чтобы они насъ боялись и уважали".
Генералъ Мищенко полагалъ, что уваженіе, основанное на страхѣ, ненадежная опора, тѣмъ болѣе, что и въ этомъ отношеніи японцы проявляли умѣнья и системы болѣе, чѣмъ мы. Хорошо узнавъ китайцевъ за нѣсколько лѣтъ службы на Дальнемъ Востокѣ,-- трудолюбивыхъ, миролюбивыхъ,-- онъ хотѣлъ ихъ расположить къ русскимъ войскамъ не строгостью, а ласкою, уваженіемъ ихъ личности и права. Правда, тонъ его разговоровъ съ китайцами былъ добродушно-насмѣшливый, но никогда не оскорбительный.
Онъ вообще не ругался, не сквернословилъ,-- свойство рѣдкое въ русскомъ человѣкѣ, да еще "власть имѣющемъ"... Ни одинъ казакъ, ни одинъ рядовой, ни одинъ китаецъ не слыхалъ, вѣроятно, отъ него ни одного браннаго слова.
Только такимъ отношеніемъ и можно было снискать ту общую любовь, которою генералъ пользовался въ отрядѣ и въ китайскомъ населеніи. Только имъ и можно было заставить китайцевъ, съ опасностью жизни, доставлять въ отрядъ раненыхъ солдатъ и казаковъ, оставшихся въ районѣ расположенія японцевъ. Однимъ страхомъ этого достигнуть было нельзя, какъ и одними деньгами. Правда, Мищенко, прибывъ куда-либо съ отрядомъ, всегда объявлялъ, что за каждаго найденнаго и доставленнаго къ намъ живымъ русскаго, онъ будетъ платить по 100 рублей, а за убитаго -- 50 рублей; но китайцы служили отряду не только за страхъ, или за деньги, но и за совѣсть. Напомню случай съ казакомъ Шишеловымъ, предупрежденіе китайцемъ офицеровъ 4-й сотни Читинскаго полка о готовящейся для нея въ дер. Саньдею опасности. Въ серединѣ іюля, послѣ боя подъ Дашичао, китайцы доставили на бивакъ отряда раненаго солдата, четыре дня пролежавшаго въ гаолянѣ... Вообще, за всякую услугу отряду, за доставленное и забранное у населенія, генералъ платилъ щедро и требовалъ этого отъ другихъ неукоснительно...
Но вернемся къ событіямъ дня. Отпустивъ офицера, генералъ продолжалъ свою бесѣду съ командирами частей.
Онъ сообщилъ имъ, между прочимъ, что для участія въ набѣгѣ въ отрядъ приходитъ 26-й донской казачій полкъ.
-- Надо намъ его встрѣтить честь-честью, чтобы сразу установить добрыя, товарищескія отношенія, говорилъ Мищенко.-- Боевое братство много значитъ. Для этого я устрою такъ, что, встрѣтивъ полкъ, проведу его сперва мимо уральцевъ. Тѣ встрѣтятъ его криками "ура"... Потомъ проведу сюда... Пусть полки бригады выбѣгутъ навстрѣчу и станутъ шпалерами... Музыка и "ура"-же...
Самъ донецъ, командиръ Читинскаго полка, полковникъ Павловъ сейчасъ же вызвался угостить своихъ "станичниковъ" чаркою водки.
-- Конечно, очень радъ, пожалуйста, говоритъ Мищенко. Они молодцы, эти донцы. Недавно, знаете-ли, сотня ихъ атаковала японскую батарею {Атака сотни есаула Косолапова.}. Развернулась, знаете, и пошла на батарею въ конномъ строю. Японцы жарятъ шрапнелью, но она, знаете, рвется то впереди, то сзади... И сотня взяла бы пушки, если бы не наткнулась на проволочныя загражденія... Преодолѣть ихъ она не могла и, потерявъ сорокъ человѣкъ, отошла. И потому, господа, кончаетъ генералъ поученіемъ,-- атака въ конномъ строю на батарею возможна, но только тогда, когда нельзя ожидать встрѣтить впереди ея искусственныя препятствія, т. е. когда бой происходитъ не на мѣстности, заранѣе подготовленной, укрѣпленной. Устраивайте же, господа, конныя ученья и практикуйте атаку и на кавалерію, и на пѣхоту, и на артиллерію.
Съ поля парада мы идемъ на обѣдъ къ генералу.
-- Обѣдъ, знаете, не парадный, а походный,-- говоритъ хлѣбосольный хозяинъ, садясь за столъ,-- а потому господа, выпьемъ молча чарку за здоровье Государя Императора...
Обѣдъ проходитъ не шумно, но оживленно, въ разнообразной, интересной бесѣдѣ. Основная тема ея все та же,-- война.
Генералъ придаетъ большое значеніе экономическому состоянію страны для достиженія военнаго успѣха.
-- Оно у насъ плохое,-- говоритъ онъ.-- А плохое экономическое состояніе страны -- признакъ ея отсталости въ культурномъ отношеніи... И эта отсталость, для насъ, военныхъ, опредѣляется тѣмъ, что мы всегда выходимъ на войну неподготовленные, вооруженные оружіемъ, составляющимъ не послѣднее, а сданное уже въ архивъ слово техники. Но я за что, знаете, люблю нашъ народъ. За то? что, несмотря на все, на самыя неравныя и опасныя положенія, дѣйствуя орясиною, какъ, знаете, Митька изъ повѣсти "Князь Серебрянный", онъ всегда выходилъ побѣдителемъ. Это свидѣтельствуетъ объ его огромной живучести. И это даетъ мнѣ, знаете, и нынѣ, несмотря на всѣ неудачи, увѣренность въ побѣдѣ... Жаль только, обидно за лишнія жертвы...
* * *
Вечеромъ, за ужиномъ, подъ шумъ общей веселой товарищеской бесѣды я, въ отвѣтъ на приглашеніе генерала идти съ отрядомъ въ набѣгъ, спросилъ его, какъ думаетъ онъ организовать это смѣлое и рискованное предпріятіе.
-- Прежде всего я хочу, чтобы меня не стѣсняли строго ни направленіемъ, ни срокомъ. Если мнѣ скажутъ, что я долженъ выполнить набѣгъ въ шесть дней,-- я откажусь; если мнѣ начертятъ путь -- тоже самое. Мало ли куда потянетъ и какой крюкъ придется сдѣлать! Все зависитъ отъ того, кого я встрѣчу и какъ японцы будутъ меня ловить. Между тѣмъ, хотятъ, чтобы я ввязывался въ бой.., А по-моему, цѣль набѣга въ томъ, чтобы своимъ появленіемъ въ тылу нагнать панику, уничтожать запасы, захватывать транспорты, разрушать пути, захватывать отдѣльныя команды, а попутно -- и развѣдывать... Все дѣло въ быстротѣ. Поэтому я думаю взять съ собой артиллеріи самое малое количество -- свою Забайкальскую да конно-горную батареи... Обозъ -- только вьючный.
Отъ офицеровъ я узналъ затѣмъ, что Мищенко предупредилъ ихъ, что раненые и больные, въ отступленіе отъ обычнаго правила, будутъ брошены, дабы не обременять отрядъ и не замедлять скорость его движенія. И потому всѣ должны были быть готовы попасть въ руки японцевъ или китайцевъ.
И уже одно это предупрежденіе, кстати сказать, принятое въ отрядѣ спокойно и просто, освѣщаетъ намъ тотъ характеръ набѣга, какимъ онъ долженъ былъ быть по мысли самого генерала Мищенко,-- лихимъ кавалерійскимъ рейдомъ.
Когда черезъ день я уѣзжалъ изъ отряда, меня обѣщали увѣдомить о днѣ выступленія въ набѣгъ, дабы и я могъ да и весь онъ, принять въ немъ участіе.
Но прошло пять дней, шесть, прошла недѣля, прошелъ мѣсяцъ,-- а о набѣгѣ отряда генерала Мищенко все только говорили... И, вѣроятно, не въ одной нашей арміи..
Считая набѣгъ несостоявшимся, я уѣхалъ въ Харбинъ и здѣсь, въ самомъ концѣ декабря, узналъ, что наканунѣ Рождества отрядъ отправили-таки въ набѣгъ.
Но теперь онъ лишился самой существенной своей черты -- внезапности, такъ какъ обстановка для него кореннымъ образомъ измѣнилась въ сторону для насъ неблагопріятную, да и весь онъ, пожалуй, утратилъ свой смыслъ.
Портъ-Артуръ уже палъ, и тылъ японской арміи, куда теперь направленъ былъ отрядъ ген. Мищенко, оживленъ былъ передвиженіемъ арміи Ноги изъ-подъ Артура на Шахэ... Двухмѣсячные же толки о набѣгѣ, о которомъ говорили даже въ далекомъ Петербургѣ, должны были держать здѣсь всѣхъ наготовѣ.
Въ октябрѣ, когда впервые родилась мысль о набѣгѣ, было еще сравнительно тепло; не только въ деревняхъ, но даже и въ поляхъ можно было найти запасы чумизы и гаоляна. Теперь все это было поприпрятано, попріѣдено самими китайцами и отобрано нами и японцами, и это обстоятельство заставляло отрядъ брать съ собою продовольствіе въ большемъ размѣрѣ и тѣмъ увеличивало размѣръ обоза. Было холодно, въ поляхъ лежалъ уже снѣгъ, и потому ночлеги подъ открытымъ небомъ стали тяжелѣе для людей и лошадей; гололедица и ледъ на рѣчкахъ затрудняли движеніе... Тѣмъ не менѣе отрядъ былъ отправленъ въ набѣгъ.
И организованъ онъ былъ иначе, чѣмъ думалъ Мищенко. Единство отряда нарушено было прежде всего включеніемъ въ его составъ частей, дотолѣ совершенно незнавшихъ другъ друга; затѣмъ онъ былъ раздѣленъ на три колонны и обремененъ огромнымъ количествомъ артиллеріи и обоза. Вмѣсто пролета черезъ тылъ противника задачею отряду поставленъ бой -- овладѣніе Инкоу и уничтоженіе тамъ огромныхъ продовольственныхъ складовъ.
Результаты набѣга извѣстны: Инкоу взять не удалось, и самый набѣгъ прозванъ "черепашьимъ". Во всемъ этомъ винили, конечно, Мищенко, тѣмъ болѣе охотно, что у его популярности и общей любви въ арміи было много завистниковъ. Въ Мукденѣ и въ Чансямутуни, куда я вернулся ненадолго въ началѣ января, не безъ злорадства говорили, что "Мищенко не оправдалъ надеждъ -- не сумѣлъ взять Инкоу и вообще прокопался". Пришелъ, стало быть, и его чередъ быть "козломъ отпущенія" за чужіе промахи и неумѣнье...
Но если въ чемъ и можно было винить генерала Мищенко, такъ это въ томъ, что онъ не осуществилъ своего намѣренія отказаться отъ руководства набѣгомъ, если его будутъ стѣснять въ организаціи, въ выборѣ цѣлей и въ планѣ дѣйствій. Но вѣдь это, конечно, легче сказать, чѣмъ сдѣлать, въ особенности такому генералу, какъ Мищенко. Едва ли былъ на театрѣ войны другой генералъ, который воевалъ бы съ такой охотой и удовольствіемъ, переносилъ бы всѣ тяжести и лишенія войны такъ легко и просто, какъ онъ.
Онъ не смогъ отказаться и пошелъ. Думаю, что если бы на его мѣстѣ былъ генералъ Ренненкампфъ, или кто-либо другой,-- результатъ набѣга, его характеръ были бы тѣ же. Можетъ быть, только отходъ отряда назадъ совершился бы менѣе благополучно, ибо рѣдко -- кто умѣлъ выходить въ эту войну съ такою честью изъ тѣхъ критическихъ положеній, въ какія ставила судьба генерала Мищенко съ его отрядомъ, какъ на переправѣ черезъ Ялу и подъ Сюянемъ. Въ такія минуты боевой жизни отряда спокойствіе генерала Мищенко, его личное мужество, быстрое пониманіе обстановки и рѣшимость были поразительны и подчиняли себѣ всѣхъ.
-- Мищенко заведетъ, но и выведетъ -- говорили про него въ отрядѣ и вѣрили въ него беззавѣтно.
А онъ пользовался всякимъ случаемъ, чтобы покорить себѣ людей и создать въ нихъ готовность идти за нимъ, куда угодно.
Разскажу здѣсь одинъ характерный эпизодъ, случившійся какъ разъ въ эти мѣсяцы зимовки арміи на Шахэ передъ набѣгомъ.
Дѣло въ томъ, что въ началѣ октября -- двѣ сотни Терско-Кубанскаго коннаго полка отказались долѣе нести службу и просили уволить ихъ по домамъ. Отказъ этотъ они мотивировали тѣмъ, что срокъ свой, на который ихъ нанимали, шесть мѣсяцевъ -- они отслужили и долѣе служить не желаютъ, такъ какъ Маньчжурія очень холодная страна, японцы очень сильный врагъ, крестовъ и медалей даютъ имъ очень мало, добычи же никакой вообще нѣтъ. Тщетно, почти въ теченіе двухъ недѣль, полковое начальство убѣждало ихъ подчиниться отданному приказанію -- посѣдлать лошадей и перейти на бивакъ въ указанную деревню. Всадники отказывались и спокойно, но твердо просили отпустить ихъ на Кавказъ.
Доложили Куропаткину.
-- Я хотѣлъ бы четырехъ или пять человѣкъ разстрѣлять,-- сказалъ онъ.
И отдалъ приказаніе произвести въ два дня судъ надъ двѣнадцатью всадниками.
Лучшею защитительною рѣчью на судѣ былъ рапортъ начальника Кавказской конной бригады, въ которомъ очень обстоятельно изложены были обстоятельства формированія полка и условія службы въ немъ. Въ этомъ рапортѣ разсказывалось, какъ горскому населенію Кавказа, оставшемуся въ сторонѣ отъ движенія, вызваннаго войною, такъ какъ не всѣ племена его обязаны воинской повинностью, предложено было сформировать два конныхъ полка для участія въ военныхъ дѣйствіяхъ противъ японцевъ.
Условія службы были объявлены довольно неопредѣленно, и потому запись охотниковъ шла довольно медленно. Но такъ какъ не сформировать эти полки было нельзя, то употреблены были всѣ мѣры административнаго воздѣйствія и въ концѣ концовъ полкъ сформировался главнымъ образомъ не изъ охотниковъ, а изъ наемниковъ и людей, сданныхъ сельскими горскими обществами, сбывавшими отъ себя неблагонадежные и опасные элементы. Имъ выдали оружіе и жалованье, 120 руб., впередъ за шесть мѣсяцевъ. Это послѣднее обстоятельство и дало теперь, по истеченіи полугода, всадникамъ основаніе заявлять, что срокъ, на который ихъ нанимали, они отбыли и больше служить не желаютъ. Истиннаго же положенія вещей, дѣйствительныхъ обязанностей всадниковъ и долга службы имъ разъяснено и внушено не было, такъ какъ -- и это прямо говорилось въ рапортѣ князя Орбеліани -- командиръ полка не сумѣлъ установить въ полку строгаго внутренняго порядка, дисциплины, и спаять полкъ въ одно цѣлое. Да, правду сказать, это было и мудрено: и самъ командиръ полка и огромное большинство офицеровъ были совершенно чужды подчиненнымъ имъ всадникамъ. Русскіе по происхожденію, гвардейцы по службѣ, они не знали ни души горцевъ, ни ихъ языка, ни обычаевъ, ни нравовъ. Полкъ держался на вліяніи вахмистровъ и отдѣльныхъ всадниковъ, пользовавшихся почему-либо у своихъ земляковъ почетомъ и уваженіемъ. Однако, несмотря на всѣ неблагопріятныя условія своего комплектованія и внутренней организаціи, полкъ, по свидѣтельству командира бригады, дрался всегда хорошо...
По приговору суда, двое -- вахмистръ и всадникъ Керефовъ, бывшій учитель горской школы въ Нальчикѣ, пользовавшійся въ полку особымъ авторитетомъ -- были приговорены къ разстрѣлянію, а остальные десять -- къ ссылкѣ въ каторжныя работы на различные сроки, до 15-ти лѣтъ.
9 ноября приговоръ этотъ былъ утвержденъ главнокомандующимъ и привести его въ исполненіе было предписано генералу Мищенко, которому, въ виду набѣга, подчинена была Кавказская конная бригада.
Казнь была назначена на 10 ноября. Разсказывали, что наканунѣ вечеромъ Мищенко пріѣзжалъ къ Куропаткину и очень долго убѣждалъ его помиловать осужденныхъ къ смерти, указывая, что эта милость очень благотворно повліяетъ на войска, которымъ предстоитъ идти въ опасный набѣгъ. Но Куропаткинъ былъ неумолимъ.
Утромъ 10-го числа осужденные къ смерти были отправлены въ распоряженіе отряда генерала Мищенко и часа въ три казнь должна была состояться. Но тутъ произошло что-то странное. Докладъ ли о прибытіи осужденныхъ не былъ сдѣланъ своевременно, не обратили ли на него вниманія, но только вечеромъ того же дня Мищенко былъ вновь у главнокомандующаго и, докладывая, что казнь не состоялась за неприбытіемъ осужденныхъ, снова просилъ его помиловать ихъ.
-- Ну, такъ и быть, дарю вамъ одного -- вахмистра,-- сказалъ ему Куропаткинъ.
На другой день, и-то числа, осужденные, конечно, нашлись... Вахмистру было объявлено, что смертная казнь замѣняется ему каторжными работами, а всадникъ-учитель былъ разстрѣлянъ взводомъ 1-го Читинскаго казачьяго полка.
О ходатайствѣ Мищенко за жизнь осужденныхъ скоро стало извѣстно въ полкахъ Кавказской бригады и, благодарные за него, они шли за своимъ новымъ вождемъ въ огонь и въ воду.
Такъ этотъ гуманный человѣкъ и умный, проницательный начальникъ умѣлъ привязывать къ себѣ людей...