Письмо Каткову появилось въ печати и стало извѣстно русскому обществу лишь послѣ смерти Скобелева. Онъ еще сдерживался излагать свои мысли публично, онъ довѣрялъ ихъ только тѣсному кругу друзей, единомышленниковъ и политическихъ дѣятелей. Но когда въ концѣ 1881 года въ оккупированной австрійцами Босніи вспыхнуло возстаніе противъ швабовъ-угнетателей и снова полилась славянская кровь, Скобелевъ не выдержалъ...
12-го января 1882 года, на обѣдѣ въ годовщину взятія Геокъ-Тепе, въ кругу своихъ боевыхъ соратниковъ. Скобелевъ произнесъ свою первую публичную политическую рѣчь.
Онъ сказалъ:
-- Поколѣніе наше переживаетъ многознаменательное, небывалое въ исторіи время. Нѣсколько вѣковъ тому назадъ царило кулачное право въ международныхъ отношеніяхъ. За симъ настала эпоха трактатовъ, соблюдать которые по формѣ и нарушать по духу являлось выраженіемъ наибольшей государственной мудрости.
Нашему вѣку суждено было во-очію испытать, что сильнѣйшій относительно яко бы слабѣйшаго основываетъ свои отношенія на крови и желѣзѣ {Намекъ на изреченіе Бисмарка: -- "Сила выше права".}, и что правомъ повелѣваетъ сила. Многознаменательно, господа, что подобнаго офиціальнаго признанія безправія, подтвержденнаго фактами, еще никогда не было сдѣлано въ исторіи.
Великія патріотическія обязанности наше желѣзное время налагаетъ на нынѣшнее поколѣніе. Скажу кстати, господа: тѣмъ больнѣе видѣть въ средѣ нашей молодежи такъ много болѣзненныхъ утопистовъ, забывающихъ, что въ такое время, какъ наше, первенствующій долгъ каждаго -- жертвовать всѣмъ, въ томъ числѣ и своимъ духовнымъ я, на развитіе силъ отечества.
Если, господа, въ дѣлахъ частныхъ чувство недовѣрія другъ къ другу не можетъ быть никому симпатично, то, напротивъ того, крайнее недовѣріе ко всему иноплеменному, могущему нарушить законные историческіе идеалы отечества,-- есть патріотическая обязанность, ибо немыслимо допустить, чтобы про, возглашенная нынѣ теорія торжества сильнаго безправія надъ слабѣйшимъ правомъ могла бы быть собственностью одного лишь племени. Изъ только-что сказаннаго, мнѣ кажется, явствуетъ, какъ радостно должно отзываться въ патріотическихъ сердцахъ, когда событія слагаются такъ, что вводятъ въ ошибку прозорливаго и талантливаго отечественнаго недруга. Чувство это принимаетъ оттѣнокъ особенный, когда находишься въ средѣ людей, своими трудами, доблестью, кровью способствовавшихъ введенію въ ошибку этого недруга.
Извѣстно вамъ всѣмъ, что высокоталантливый недругъ нашъ, сэръ Генри Роулинсонъ, въ своемъ сочиненіи "Россія и Англія на Востокѣ", еще въ 1875 г. заявлялъ, что вражда ахалъ-текинцевъ заведетъ Россію къ многолѣтнимъ и непомѣрнымъ расходамъ людьми и деньгами, вовлечетъ въ вражду съ Персіею, заставитъ занимать кордонную линію фортовъ отъ устьевъ Атрека по всему оазису и отъ Атрека до Мерва включительно, и, наконецъ, главное, въ концѣ концовъ нарушитъ политическое могущество Россіи въ Средней Азіи.
Отрадно, господа, въ сегодняшній многознаменательный день, озираясь на далекую дорогую намъ окраину, имѣть возможность фактически убѣдиться, что, слава Богу, тяжкія предсказанія Роулинсона ни въ чемъ не оправдались. Намъ слишкомъ всѣмъ извѣстно положеніе дѣлъ, чтобы мнѣ входить въ подробное разсмотрѣніе его; но очень уже давно наша средне-азіатская, столь буйная, окраина не пользовалась такимъ безусловнымъ спокойствіемъ, какъ теперь. Никогда, быть можетъ, со временъ похода Магометъ-шаха на Гератъ и тѣсно связанной съ этимъ событіемъ незабвенной дѣятельности графа Симонича, значеніе русскаго посланника въ Тегеранѣ не было столь первенствующимъ. Словомъ, обаяніе русскаго знамени стоитъ очень высоко, далеко къ востоку, за предѣлы покоренной области; это, конечно, не откажутся подтвердить только что вернувшіеся изъ Серахса инженеры.
Господа, чему обязано отечество столь благопріятнымъ исходомъ великаго дѣла? Во-первыхъ и, главнымъ образомъ, благоговѣйно вспомнимъ участіе въ экспедиціи въ Бозѣ почившаго нашего Государя-Мученика. Твердо взявъ въ свои державныя руки ахалъ-текинское дѣло, покойный Государь предугадалъ громадное, въ данную историческую минуту, значеніе ахалъ-текинскаго плацдарма, у предверія Хорасана и Афганистана. Во-вторыхъ, успѣхъ въ принципѣ съ самаго начала обезпечивался участвіемъ нашего бывшаго августѣйшаго главнокомандующаго {Великаго Князя Михаила Николаевича, тогда Намѣстника Е. И. В. на Кавказѣ и главнокомандующаго Кавказскою арміею, изъ состава которой были выдѣлены войска экспедиціоннаго отряда.}, ни на минуту не отрывавшаго своего сердца отъ ввѣренныхъ ему тогда славныхъ войскъ. Съ почтительною признательностью считаю себя счастливымъ здѣсь напомнить о той всесторонней помощи, которую оказывали мнѣ всѣ ближайшіе помощники главнокомандовавшаго кавказской арміей, наши центральныя военныя управленія, наконецъ, министерство иностранныхъ дѣлъ.
Нашъ посланникъ въ Тегеранѣ, г. Зиновьевъ, не только облегчилъ исполненіе задачи -- но, что еще важнѣе, обезпечилъ прочность результатовъ.
Говоритъ ли мнѣ о доблести несравненныхъ нашихъ кавказскихъ войскъ, съ которыми связались узами боевого братства славные туркестанскіе и оренбургскіе ихъ товарищи. Кавказскія знамена въ ахалъ-текинскую экспедицію явились тотчасъ послѣ блистательно выдержаннаго кроваваго боевого испытанія въ азіатской Турціи и въ Дагестанѣ. Большинство этихъ войскъ только-что участвовало въ несравненномъ въ лѣтописяхъ нашихъ штурмѣ Карса.
Слишкомъ велико было наслѣдство славы, врученное начальнику экспедиціи, чтобы ему сердцемъ не дорости до духа войскъ, а когда сердце на мѣстѣ, то и побѣда на три четверти обезпечена. Въ самомъ дѣлѣ, не могу безъ глубокаго чувства вспомнить про эти войска, про доблестный корпусъ офицеровъ; вспомнимъ, господа, о павшихъ товарищахъ нашихъ, вспомнимъ о томъ, какъ они служили, дрались, умирали; вспомнимъ о незабвенномъ генералѣ Петрусевичѣ -- представителѣ чувства долга, скромности и научной подготовки; вспомнимъ, какими героями легли за Вѣру, Царя и Отечество князь Магаловъ, графъ Орловъ, Мамацевъ, Булыгинъ, Зубовъ, Студитскій, Яблочковъ, Мерхилевъ, Грекъ, Ивановъ, Кунаковскій, Морицъ, Нелѣповъ, Юреневъ...
Да, господа, пока въ рядахъ русскихъ будутъ такіе офицеры, будемъ смѣло смотрѣть въ лицо какому бы то ни было высокообученному непріятельскому строю, не забывая нашихъ товарищей, павшихъ подъ Геокъ-Тепе; а когда настанетъ часъ боевого испытанія, и мы постараемся быть такими же, какими были они.
Мнѣ остается еще сказать вамъ нѣсколько словъ,-- но здѣсь позвольте мнѣ замѣнить бокалъ съ виномъ стаканомъ съ водою и попросить васъ быть свидѣтелями, что ни я, да и никто изъ насъ не говорилъ и не можетъ говоритъ подъ вліяніемъ ненормальнаго возбужденія.
Мы живемъ въ такое время, когда даже кабинетныя тайны плохо сохраняются, а сказанное въ такомъ собраніи, какъ нынѣшнее, такъ или иначе, будетъ обнаружено, а потому предосторожность -- дѣло не лишнее.
Опытъ послѣднихъ лѣтъ убѣдилъ насъ, что если русскій человѣкъ, случайно вспомнить, что онъ, благодаря своей исторіи, все-таки принадлежать къ народу великому и сильному,-- если, Боже сохрани, тотъ же русскій человѣкъ случайно вспомнить, что русскій народъ составляетъ одну семью съ племенемъ славянскимъ, нынѣ терзаемымъ и попираемымъ, тогда въ средѣ извѣстныхъ доморощенныхъ и заграничныхъ иноплеменниковъ поднимаются вопли негодованія, и этотъ русскій человѣкъ, по мнѣнію этихъ господъ, находится лишь подъ вліяніемъ причинъ ненормальныхъ, подъ вліяніемъ какихъ-нибудь вакханалій. Вотъ почему, повторяю, прошу позволенія опустить бокалъ съ виномъ и поднять стаканъ съ водою.
И въ самомъ дѣлѣ, господа, престранное это дѣло, почему нашимъ обществомъ и отдѣльными людьми овладѣваетъ какая-то странная робость, когда мы коснемся вопроса, для русскаго сердца вполнѣ законнаго, являющагося естественнымъ результатомъ всей нашей тысячелѣтней исторіи. Причинъ къ этому очень много, и здѣсь не время и не мѣсто ихъ подробно касаться; но одна изъ главныхъ -- та прискорбная рознь, которая существуетъ между извѣстною частью общества, такъ называемой нашей интеллигенціей, и русскимъ народомъ. Гг., всякій разъ, когда Державный Хозяинъ русской земли обращался къ своему народу, народъ оказывался на высотѣ своего призванія и историческихъ потребностей минуты; съ интеллигенціей же не всегда бывало то же -- и если въ трудныя минуты кто-либо банкрутился предъ Царемъ, то, конечно, та же интеллигенція. Полагаю, что это явленіе вполнѣ объяснимо: космополитическій европеизмъ не есть источникъ силы и можетъ быть! лишь признакомъ слабости. Силы не можетъ быть внѣ народа и сама интеллигенція есть сила только въ неразрывной связи съ народомъ.
Господа, сегодня, въ день паденія Геокъ-Тепе, вспоминая о павшихъ товарищахъ, о доблести войскъ, невольно просится наружу чувство доброе, святое. Одинъ изъ славнѣйшихъ ветерановъ великой эпохи наполеоновскихъ войнъ, маршалъ Бюжо, имѣлъ обыкновеніе говорить, что на войнѣ убиваютъ однихъ и тѣхъ же. Мое солдатское сердце и недавній опытъ подсказываютъ мнѣ, что здѣсь собрались именно такіе, о которыхъ говоритъ маститый маршалъ. Вотъ почему въ солдатской средѣ мои слова будутъ приняты только по-солдатски, какъ неимѣющія ничего общаго съ политикою въ данную минуту.
Господа, въ то самое время, когда мы здѣсь радостно собрались, тамъ, на берегахъ Адріатическаго моря, нашихъ единоплеменниковъ, отстаивающихъ свою вѣру и народность,-- именуютъ разбойниками и поступаютъ съ ними, какъ съ таковыми!.. Тамъ, въ родной намъ славянской землѣ, нѣмецко-мадьярскія винтовки направлены въ единовѣрныя намъ груди...
Я не договариваю, господа... Сердце болѣзненно щемитъ. Но великимъ утѣшеніемъ для насъ -- вѣра и сила историческаго призванія Россіи.
Провозглашаю, господа, отъ полноты сердца тостъ за здоровье Государя Императора!