Въ самомъ началѣ 1882 года въ Петербургъ пріѣхала извѣстная французская писательница, издательница журнала "Nouvelle Revue" и политическій другъ Гамбетга, m-me Adane (Julliette Lambèr). Пламенная патріотка, она жила идеей реванша нѣмцамъ и, узнавъ о взглядахъ на нихъ Скобелева, пожелала съ нимъ познакомиться. Они разговорились, конечно, на тему о войнѣ.
-- Я не люблю войны, сказалъ Скобелевъ.-- Я слишкомъ много въ ней участвовалъ. Никакая побѣда не вознаграждаетъ за трату энергіи, силъ, богатствъ и за человѣческія жертвы. Но есть одна война, которую я считаю священною. Необходимо, чтобы пожиратели (les manguers) славянъ были въ свою очередь поглощены... Германія, я это вижу, я это чувствую, я вамъ это предсказываю, будетъ когда-нибудь съѣдена славянами...
-- Генералъ, эти слова вы должны были бы сказать въ Парижѣ.
-- Они тамъ останутся безъ отклика. Я уже былъ въ Парижѣ. Всѣ боятся Бисмарка и потому всѣ ему подчиняются.
Г-жа Аданъ однако настаивала на Необходимости Скобелеву поѣхать въ Парижъ.
-- Но кто меня знаетъ въ Парижѣ? спрашивалъ Скобелевъ.
-- Сознаюсь,-- немногіе, кромѣ арміи и журналистовъ.
-- Я боюсь Парижа и парижскихъ газетъ,-- замѣтилъ Скобелевъ.
Четыре дня спустя послѣ этого разговора m-me Аданъ уѣхала въ Парижъ, а черезъ недѣлю выѣхалъ туда же и Скобелевъ.
Здѣсь, въ Парижѣ, 5-го (17-го) февраля 1882 года, къ нему явились сербскіе студенты и поднесли ему адресъ съ выраженіями горячей благодарности за рѣчь, сказанную въ годовщину взятія Геокъ-Тепе.
Скобелевъ сказалъ имъ:
-- "Считаю лишнимъ, друзья мои, говорить вамъ, какъ меня взволновали, какъ меня глубоко тронули ваши сердечныя заявленія. Клянусь вамъ, что я дѣйствительно счастливъ, видя вокругъ себя юныхъ представителей сербскаго народа, который первый поднялъ на славянскомъ востокѣ знамя освобожденія славянъ... Я обязанъ объясниться съ вами чистосердечно, что и сдѣлаю.
Я долженъ сказать вамъ, признаться передъ вами, почему Россія не всегда стоить на высотѣ своихъ патріотическихъ обязанностей и своей славянской роли, въ частности. Это потому, что какъ внутри, такъ и извнѣ, ей приходится вести борьбу съ чужеземнымъ вліяніемъ.
Мы не хозяева въ своемъ собственномъ домѣ.
Да! Чужеземецъ у насъ вездѣ. Рука его проглядываетъ во всемъ. Мы игрушки его политики, жертвы его интригъ, рабы его силы... Его безчисленныя и роковыя вліянія до такой степени властвуютъ надъ нами и парализуютъ насъ, что если, какъ я надѣюсь, намъ удастся когда-нибудь избавиться отъ нихъ, то не иначе какъ съ оружіемъ въ рукахъ.
И если вы пожелаете узнать отъ меня, кто этотъ чужеземецъ, этотъ пролазъ, этотъ интриганъ, этотъ столь опасный врагъ русскихъ и славянъ, то я вамъ назову его.
Это виновникъ "Drang nach Osten" -- вы всѣ его знаете -- это нѣмецъ!
Повторяю вамъ и прошу не забывать, нашъ врагъ -- нѣмецъ!
Борьба между славянами и тевтонами неизбѣжна...
Она даже близка...
Это будетъ продолжительная, кровопролитная, страшная борьба, но, что касается меня, то я убѣжденъ, что въ концѣ концовъ побѣдятъ славяне.
Что касается васъ, то съ вашей стороны весьма естественно желаніе узнать, какъ слѣдуетъ держать себя, ибо у васъ кровь уже льется. Объ этомъ я не стану много распространяться, но могу васъ увѣрить, что если попробуютъ тронуть государства, признанныя европейскими договорами, хотя бы Сербію и Черногорію... О! тогда вы не одни будете драться...
Еще разъ благодарю и, если будетъ угодно судьбѣ,-- до свиданья на полѣ сраженія, бокъ-о-бокъ противъ общаго врага".
Въ дальнѣйшей бесѣдѣ онъ произнесъ вторую рѣчь, содержаніе которой такъ свѣжо, такъ вѣрно отвѣчаетъ современнымъ намъ событіямъ, что она кажется произнесенною по поводу ихъ вчера или сегодня.
Вотъ что сказалъ Скобелевъ 32 года назадъ.
-- "Европѣ грозитъ опасность великой войны -- она неизбѣжна. Берлинскій трактатъ топчется въ грязь Австріей. Россіи нѣтъ причинъ быть довольной этимъ трактатомъ; для нея и для южныхъ славянъ это былъ плохой договоръ, но, по крайней мѣрѣ, онъ спасаетъ ихъ отъ гнета иностранныхъ деспотовъ. Если онъ будетъ нарушенъ, будетъ война. Вы скажете, что эта война будетъ безумна, что это самоубійство. Можетъ быть. Но есть обстоятельства, когда самоубійство неизбѣжно. Въ войнѣ нѣтъ нужды. Миръ можетъ быть сохраненъ, если факты будутъ во время признаны. Объ этихъ фактахъ я и хочу вамъ напомнить, такъ какъ дипломаты ихъ затемнили.
Я не имѣю вражды противъ Германіи, но почему не удерживаетъ она Австрію отъ посягательствъ? Если бы Берлинъ сказалъ: "руки прочь", Вѣнѣ пришлось бы повиноваться. Славяне одного желаютъ: остаться славянами; они не хотятъ быть мадьяризованы, германизованы или подъ властью іезуитовъ.
Австріи дано право занять и управлять двумя провинціями для установленія въ нихъ порядка, но она превышаетъ свои полномочія, усиливая рекрутскій наборъ и распространяя въ народѣ іезуитское ученіе. Славяне были самостоятельнѣе даже подъ турецкимъ владычествомъ, чѣмъ подъ гнетомъ вѣнской бюрократіи. Почему не хочетъ Австрія дать имъ развиваться по своему и жить своею жизнью, можетъ быть, суровой и грубой? Но эта жизнь должна служить основой ихъ общественнаго и политическаго развитія...
Россія -- единственная страна въ Европѣ, гдѣ достаточно идеализма, чтобы воевать изъ-за чувства. Ея народъ не уклоняется отъ жертвъ за вѣру и братство. Остерегайтесь довести эти чувства до крайнихъ предѣловъ" {"Русская Старина", 1914 г. іюль.}.
Рѣчи Скобелева вызвали восторгъ французовъ, ярость нѣмцевъ и смущеніе однихъ, неудовольствіе -- другихъ и удовлетвореніе третьихъ -- въ Россіи.
Гамбетта {Гамбетта, Леонъ-Мишель (1837--1882), извѣстный французскій политическій дѣятель, организаторъ народной обороны Франціи въ 1870--71 г.г.} привѣтствовалъ слова Скобелева.
-- Они принесли большую пользу,-- говорилъ онъ; -- они наполнили сердца патріотическимъ пыломъ и даютъ надежду на франко-русскій союзъ. У Гамбетгы одинъ врагъ -- Германія, у Скобелева врагъ -- Австрія, нападающая на Балканы.
О томъ, что происходило въ Германіи, оставилъ яркое описаніе своихъ впечатлѣній англійскій публицистъ Марвинъ, ѣхавшій въ то время черезъ Берлинъ въ Россію.
-- "По всему пути въ разговорахъ только и слышалось, что имя Скобелева. Въ Берлинѣ имя его повторялось въ рѣчахъ и бесѣдахъ всѣхъ слоевъ общества. Я остановился передъ окномъ магазина, въ которомъ висѣла карта Россіи. Къ окну подбѣжала толпа школьниковъ.-- "Вотъ дорога, по которой мы доберемся до Петербурга и проучимъ Скобелева",-- говорилъ одинъ.-- "А если они придутъ въ Берлинъ?" -- "О, это невозможно!" Мальчишекъ смѣнила группа пожилыхъ людей, которые въ краткихъ восклицаніяхъ выражали свою ненависть къ славянамъ и къ Скобелеву. На гауптвахтѣ, находящейся на аристократической оконечности улицы "Unter den Linden", солдаты вели воинственный разговоръ о Россіи..."
-- Очень ужъ эти шнельклопсы разозлились на меня...-- говорилъ Скобелевъ по поводу этихъ нѣмецкихъ угрозъ.-- То какой-нибудь унтеръ-офицеръ вызываетъ меня на дуэль, то сантиментальная берлинская вдова посылаетъ мнѣ проповѣдь о сладостяхъ дружбы и мира, то изобрѣтатель особеннаго намордника для собакъ назоветъ его "Скобелевымъ" и обязательно сообщаетъ объ этомъ, то юмористическіе журналы ихъ изображаютъ меня въ томъ или другомъ гнусномъ видѣ... Но я говорилъ въ Парижѣ по своему убѣжденію и не каюсь... Слишкомъ мы ужъ малодушничаемъ. И повѣрьте, что если бы мы заговорили такимъ языкомъ, то Европа, несомнѣнно, съ большимъ вниманіемъ относилась бы къ намъ... Наши добрые сосѣди -- тоже, пока мы поемъ въ минорномъ тонѣ, являются требовательными и наглыми, какъ почувствовавшій свою силу лакей; но когда мы твердо ставимъ свое требованіе, они живо поджимаютъ хвосты и начинаютъ обнаруживать похвальную скромность!.. Я не врагъ Россіи... Больше, чѣмъ кто-нибудь, я знаю ужасы войны; но бываютъ моменты въ государственной жизни, когда извѣстный народъ долженъ все ставить на карту...
И повѣрьте, эти господа не рискнутъ на войну съ нами. Они ловко пользуются нашими страхами, забираютъ насъ въ руки, показывай одно пугало за другимъ, но какъ только мы, въ свою очередь, имъ покажемъ когти, они -- первые въ кусты... Только, знаете, надо показывать когти разомъ и рѣшительнѣй... Чтобы они чувствовали!
И, дѣйствительно, "рѣчь Скобелева, говоритъ О. А. Новикова, принесла пользу, она очистила атмосферу". Австрія, готовившаяся подъ прикрытіемъ Германіи нарушить Берлинскій трактатъ и аннексировать Боснію и Герцеговину, остановилась предъ угрозой русскихъ штыковъ и отложила осуществленіе своихъ плановъ почти на 30 лѣтъ.