Отдѣлъ I.
Литературные взгляды К. Бродзинскаго и его положеніе въ спорѣ романтиковъ съ классиками.
-----
I. Романтизмъ въ Европѣ и Польшѣ въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ. Состояніе польскаго общества и образованности въ началѣ XIX в. Слѣды романтизма въ Польшѣ до 1818 года. II. Разсужденіе К. Бродзинскаго "О klassyczności i romantyczności"; значеніе этой статьи; оцѣнка взглядовъ Бродзинскаго на основаніи другихъ его статей. Дальнѣйшее развитіе идей романтизма въ Польшѣ (1819--1822); отношеніе къ нему классиковъ. Статья Снядецкаго "О pismach klassycznych i romantycznych"; возраженія на неё. III. Литературныя произведенія К. Бродзинскаго отъ 1819 до 1822 г.; первыя выходки противъ романтиковъ. Успѣхи романтизма между 1822-- 1828 гг.; настроеніе классиковъ. Статьи К. Бродзинскаго. IV. Событія послѣднихъ трехъ лѣтъ передъ революціей 1830--1831 года. Раздраженіе К. Бродзинскаго и его полемика съ романтиками; статья Островскаго "Со są prawidła", его "исповѣдь". Заключеніе.
I.
Мы уже указали въ первой главѣ нашей работы, что литературная дѣятельность К. Бродзинскаго, какъ поэта, критика и ученаго, относится почти исключительно къ 20 годамъ этого столѣтія. Въ это время было уже въ полномъ разгарѣ то литературно-художественное и философское движеніе, которое, получивъ довольно сбивчивое названіе романтизма, распространилось по всей Европѣ, всюду производя переворотъ въ воззрѣніяхъ общества на религію, философію, поэзію, на общественныя и политическія отношенія. Романтическое движеніе, размѣры и значеніе котораго можетъ опредѣлить только наше время, для насъ, славянъ, представляетъ особенный интересъ потому, что въ жизни славянскихъ народовъ оно отразилось въ томъ національномъ оживленіи, которое привыкли называть возрожденіемъ славянъ, ихъ духовно-нравственнымъ обновленіемъ.
Было бы ошибочно однако думать, что время Бродзинскаго можно считать періодомъ господства въ польской литературѣ романтизма въ томъ смыслѣ, какъ это слово понимается напр. въ Германіи {B. Haym въ своемъ капитальномъ изслѣдованіи "Die romantische Schule", Berlin, 1870, начинаетъ исторію романтизма прямо съ Тика (стр. 19).}. Совершенно справедливо замѣтилъ А. Н. Пыпинъ по поводу русской литературы {Пыпинъ, "Характеристика литературныхъ мнѣній отъ 20-хъ до 50-хъ годовъ". Спб. 1890, стр. 25.}, что этимъ сборнымъ именемъ, котораго, правду сказать, никогда не понимали вполнѣ {Чит. напр. В. Бѣлинскаго, "Сочиненія", т. II, 10, Y, 15--17, VIII. 150, 196, XII, 170--179 и т. д.}, обозначалось очень сложное явленіе, причины котораго кроются во многоразличныхъ проявленіяхъ того необыкновеннаго возбужденія умовъ, которое возникло во вторую половину XVIII вѣка, и въ которомъ въ одинаковой мѣрѣ скрывались и революціонные, и реакціонные элементы; и если въ Западной Европѣ романтизмъ явился только крайнимъ выраженіемъ, такъ сказать -- завершеніемъ реакціи "просвѣтительнымъ идеямъ" XVIII вѣка, по скольку онѣ выразились въ торжествѣ матеріализма и разсудочности, то у насъ, въ русской литературѣ, подъ словомъ "романтизмъ" безспорно должно разумѣть еще болѣе неопредѣленное, вѣчно колеблющееся и измѣнчивое настроеніе общества, обусловленное всей суммой вліяній и понятій, начиная отъ Руссо и Гердера и до Шеллинга и Гегеля, врывавшихся въ нашу жизнь почти одновременно внѣ всякаго порядка времени и системы. Этимъ и объясняется совершенно особый характеръ романтизма на русской почвѣ {Довольно вѣрную характеристику романтизма даетъ Скабичевскій въ своей статьѣ "Сорокъ лѣтъ русской критики", "Сочиненія", Спб. 1890, т. I, стр. 291--298.}. Почти то же можно сказать и относительно польскаго романтизма. Еще въ 1819 году Бродзинскій откровенно сознавался въ своихъ замѣчаніяхъ къ переводной статьѣ "О нѣмецкой литературѣ", что, "говоря по совѣсти, польская литература (въ его время) находится на той самой дорогѣ, на какой находилась литература нѣмецкая до Лессинга и Гердера " {"Pamiętnik Warszawski" 1819, t. XIII, "О poetycznej literaturze niemieckiéj z uwagami nad poezyą polską", стр. 362.}.
Это замѣчательное признаніе Бродзинскаго въ высшей степени справедливо.
Дѣйствительно, польская литература начала этого столѣтія только вступала въ кругъ литературныхъ вліяній западно-европейской реакціи вѣку псевдо-классицизма и разсудочности, вліяній, которыхъ крайнимъ выраженіемъ явился въ послѣднюю минуту такъ называемый романтизмъ съ его реакціоннымъ, мистическимъ настроеніемъ, безсиліемъ ума, болѣзненно-развитой фантазіей и чувствомъ, индифферентизмомъ политическимъ, полнымъ удаленіемъ отъ реальнаго міра {Чит. Т. Брандесъ, "Главныя литературныя теченія XIX в.", ч. II, гл. 1,2,5, 10. Cp. "Die romantische Schule" горячаго противника романт. Гейне съ болѣе справедливыми отзывами Д. Гайма ("Die romantische Schule", I кя., гл. 1-я, III кн. гл. 1-я и т. д.).}. Поэтому польскій романтизмъ есть, собственно говоря, точно также, какъ и русскій, результатъ своеобразнаго соединенія всевозможныхъ идей и стремленій второй половины XVIII в. и начала XIX в., а вовсе не то, что разумѣли, какъ извѣстную доктрину, Шлегель, Бутервекъ и др. теоретики романтизма. Но романтизмъ вообще былъ движеніемъ съ содержаніемъ крайне измѣнчивымъ и подвижнымъ, неодинаковымъ въ началѣ, срединѣ своего существованія и въ исходѣ. Что бы уяснить себѣ сущность и характеръ польскаго романтизма, необходимо остановиться на исторіи всего движенія европейской мысли и на всемъ протяженіи времени выяснить значеніе романтизма, его смыслъ и употребленіе этого слова.
Современная намъ цивилизація, по удачному выраженію Вогюэ, есть міръ любви и взаимности,-- результатъ необыкновенно живого неизбѣжнаго обмѣна идей и настроеній отдѣльныхъ народовъ въ ихъ взаимодѣйствіи {Vogüé "Le roman russe", Paris, 1888, p. LIV. Гете сравнивалъ современную цивилизацію съ музыкальной фугой, въ которой голоса отдѣльныхъ народовъ, при общей гармоніи, ведутъ, каждый, свою партію.}. XVIII в., въ особенности, можетъ служить блестящимъ примѣромъ этого широкаго взаимодѣйствія идей, какимъ создалось наше европейское просвѣщеніе. Идеи, впервые зарождавшіяся на англійской почвѣ, встрѣчали живой откликъ въ лучшихъ умахъ французской націи, переработывались, дополнялись на нѣмецкой почвѣ, возвращались къ первоисточнику для того, чтобы изъ этого круговорота мнѣній среди общаго возбужденія и взволнованности, какъ изъ пѣны, рождалась истина. Такъ напр., только французъ Мопертюи, по выраженіи Гольдсмита, доставилъ англійской: философіи удивленіе Европы {Г. Геттнеръ, "Французская литература", Спб. 1866, т. 2.}. Трагедія, комедія, романъ у Детуша, Мариво, Дидро, находятъ свои образцы въ англійскихъ произведеніяхъ Свифта, Лилло, Стерна {Ibid. гл. I, отд. 2, глава II, от. 1 и т. д.}, а ихъ нѣмецкія подражанія облегчаютъ Лессингу глубокомысленную работу созданія новыхъ началъ истинной драматургіи, возвратившихъ Шекспиру удивленіе и признаніе всего міра {Чит. его "Гамбургская драматургія". Смирнова "Гамбургская драматургія", 1882, I, II.}. Исходя изъ англійскихъ вліяній, Мариво за десять лѣтъ до появленія въ свѣтъ "Памеллы" пишетъ свою "Маріамну", а Руссо, подъ вліяніемъ отголосковъ того настроенія, которое еще въ XVII в. вызвало въ Англіи романъ Mrs. Behm "Oroonoko", восхвалявшаго первобытную невинность дикихъ странъ {Н. П. Дашкевичъ, "Отчетъ о 29 присужденіи наградъ графа Уварова", (реценз. соч. Н. И. Петрова "Оч. исторіи укр. лит. XIX в."), стр. 143.}, пишетъ свою "Новую Элоизу", для которой среди нѣмцевъ давно уже подготовилъ почву знаменитый "Островъ Фельзенбургъ" (1731--1743) {"Основная черта "Острова Фельзенбурга", говоритъ Геттнеръ, мечтательное стремленіе къ миру и спокойствію, короче то, что Шиллеръ назвалъ сентиментальнымъ въ лучшемъ значеніи этого слова. Это незамолкающее взываніе къ свободѣ изъ естественной душной темницы, громкое скорбное требованіе мрачной первобытной жизни. Это Руссо, явившійся прежде Руссо", "Нѣмецкая литерат.", М. 1872 г., т. I, сгр, 293.}, и дальнѣйшее развитіе и завершеніе которой въ "Вертерѣ" Гете создаетъ новую эпоху въ исторіи развитія человѣчества, являясь въ то же время въ своей болѣзненности внутренняго чувства прямымъ предкомъ, согласно мѣткому замѣчанію Геттнера, Байроновъ и Пушкиныхъ въ ихъ многовоспѣтыхъ мировыхъ страданіяхъ {Т. Геттнеръ, "Ист. фр. литер.", т. II.}. Подъ тѣмъ же вліяніемъ Руссо и англійской поэзіи геніальный Гердеръ со свойственнымъ нѣмецкому духу глубокомысліемъ и вдумчивостію выдвигаетъ новую идею -- идею человѣчества, создаетъ науку всеобщей литературы, а своимъ глубокимъ и тонкимъ пониманіемъ народной поэзіи вызываетъ изученіе народности и поддерживаетъ славянское возрожденіе, а его "Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit" {I. K. Bluntschli въ своей книгѣ "Geschichte der neueren Staatwissenschaft, allgemeines Staatsrecht und Politik", München und Leipzig, 1881 (стр. 317--328) говоритъ по поводу этой книги Гердера, что "онъ былъ апостоломъ идеи человѣчества"; "признавая, что между человѣчествомъ и народничествомъ нѣтъ внутренняго противорѣчія, хотя и есть контрастъ, Гердеръ былъ заступникомъ національности".... "Соединяя обѣ идеи, онъ однако былъ совершенно свободенъ и отъ узкаго націонализма, и національнаго чванства", какъ политическій умъ, Гердеръ можетъ быть по мнѣнію Блюнчли сравниваемъ только съ Монтескье и Вико (стр. 317). Вообще многосторонняя дѣятельность Гердера до сихъ поръ еще не оцѣнена по достоинству. Шлоссеръ въ своей "Исторіи литературы XVIII в." (т. III, IV.) отзывается о немъ довольно рѣзко. Всего болѣе выдвигаетъ значеніе Гердера Шереръ въ своей книгѣ "Geschichte der deutschen Litteratur", Berlin 1883 г. О вліяніи Руссо на Гердера Гаймъ въ своей монографіи "Гердеръ, его жизнь и сочиненія", 1888--1890, говоритъ, что оно было незначительно, и Гердеръ былъ самъ своимъ Руссо. Мы болѣе склоняемся въ этомъ случаѣ къ мнѣніямъ Геттнера и Штерна ("Всеобщ. лит."). Интересную статью Пыпина о Гердерѣ чит. въ "Вѣстн. Евр." 1890, III, IV.} распространяются далеко за предѣлами Германіи и создаютъ новое направленіе исторической науки во всей Европѣ, сказываются благотворно и во Франціи {Edgar Quinet. "Oeuvres complètes" 1857. Чит. А. П. Пыпина: "О Гердерѣ", "В. Е.", 1890, 3.}.
Въ настоящее время историческая критика признала значительныя достоинства и произведеній періода псевдо-классицизма, среди представителей котораго имя Расина пользовалось заслуженной славой и въ эпоху романтизма, и про котораго Гейне писалъ еще въ 1833 году, что "онъ былъ живымъ источникомъ любви, чести и своимъ стихомъ восхитилъ, очаровалъ и облагородилъ цѣлый народъ" {Edgar Quinet. "Oeuvres complètes" 1857. Чит. А. П. Пыпина: "О Гердерѣ", "В. Е.", 1890, 3.}. Мы съ глубокимъ почтеніемъ произносимъ имена Вольтера, Дидро, Монтескьё, и съ волненіемъ слѣдимъ ихъ горячую борьбу за свободу совѣсти, личности, проповѣдь терпимости, равенства;-- и тѣмъ не менѣе то направленіе, начинателями и выразителями котораго являются Гердеръ, Руссо, Гёте, и которое въ конечномъ результатѣ привело къ полной эманципаціи и индивудуума, и народностей, къ реализму въ искусствѣ и позитивизму въ наукѣ, все это направленіе возникло, какъ реакція "вѣку просвѣщенія".
Дѣятели "вѣка просвѣщенія" руководилися, какъ извѣстно, сухимъ раціонализмомъ, одной разсудочной способностью, а этого не можетъ хватить для всего. Здравый смыслъ безъ глубокихъ и основательныхъ знаній будетъ плохимъ руководителемъ въ изученіи человѣка и его внутренней жизни; часто онъ не съумѣетъ изслѣдоватъ глубокихъ тайниковъ человѣческаго сердца, его религіознаго чувства, часто не пойметъ природы, искусства, общественнаго настроенія; онъ не способенъ оцѣнить по достоинству миѳы, которые станетъ объяснять, какъ аллегоріи или прямо начнетъ надъ ними смѣяться; ни духа среднихъ вѣковъ, въ которыхъ видитъ одинъ мракъ невѣжества и фанатизма; онъ не можетъ возвыситься до той высоты вдумчивой всесторонности, которая необходима при оцѣнкѣ и уразумѣніи сущности историческаго процесса, будетъ судить обо всемъ по одному шаблону; онъ все стремится привести къ одной мѣркѣ, никогда не проникнется онъ искренней прелестью поэзіи чувствъ, сердечныхъ хотя бы и фантастическихъ видѣній, потому, что иронія, язвительная насмѣшка скептицизма, свойственныя его природѣ, не позволятъ ему проникнуть въ глубину человѣческой души.
Но потребности сердца и фантазіи никогда не были окончательно заглушены. Средневѣковая романтика не умирала въ новыхъ литературахъ и имѣла мѣсто даже въ періодъ процвѣтанія псевдоклассицизма {Уже Бродзинскій въ статьѣ "О klass. i romantyczn." указывалъ ея слѣды въ произведеніяхъ Корнеля ("Lubo nauczycielami Kornela był Eurypides i RomantyCzność Hyszpańska, geniusz jego potrafił utworzyć z nich właściwą, francuzom tragedją.Гейне говоритъ о Корнелѣ ("Die romantische Schule", 1887, стр. 48): "In Corneille atmet noch das Mittelalter. In ihm und in der Fronde röchelt noch das alte Ritterthum. Man nennt ihn auch deshalb manchmal romantisch". Мольеръ тоже не можетъ быть названъ классикомъ чистой воды. Чит. Н. П. Дашкевичъ, "Новѣйшая научная литература о Мольерѣ" -- "Унив. Извѣст." 1888, No 5, 93--122. О средневѣк. романтикѣ чит. того же автора: "Романтика Круглаго Стола въ литературахъ и жизни Запада", К. 1890.}. Неудовлетворенность его сжатыми рамками, его аристократизмомъ, его служеніемъ абсолютизму, усиливается одновременно съ ростомъ освободительныхъ идей въ обществѣ и по мѣрѣ развитія и образованія новаго 3-го сословія. Первый починъ дѣлаетъ, конечно, англійская литература, выросшая послѣ побѣды гражданской свободы во время Вильгельма и Анны {Чит. Г. O. Тэнь "Histoire de la littérature anglaise", т. II, глава III, 3.}, но почти одновременно, отчасти подъ вліяніемъ англійскимъ, отчасти въ силу тождества условій общественной жизни, новое направленіе возникаетъ и во Франціи, и въ Германіи. Уже Менажъ и Ламоттъ возставали противъ 3-хъ единствъ {Смирновъ, "Гамбургск. драматургія".}, а у Вольтера мы находимъ цѣлый рядъ отступленій отъ піитики Буало {Въ его "Семирамидѣ" появляется даже тѣнь (Нина): чит. Ch. Voltaire, "Ouvrages dramatiques, précédés et suivis de pièces qui leur sont relatives", t. III. MDCCLXXL. "Sémiramis" (cp. сц. 4, 6, 7, 8, актъ 5).}; уже Луи Расинъ въ своихъ критическихъ статьяхъ указываетъ на Лопе-де-Вегу и Шекспира {Имя Шекспира впервые было названо въ одной книгѣ, переведенной въ 1715 г. съ англійскаго: чит. La critique du théâtre anglois; H. И. Дашкевичъ, "Унив. Изв." 1888, No 5, 119 ("Литература о Мольерѣ").}; въ этомъ-же смыслѣ Іоганнъ Шлегель явился предшественникомъ Лессинга и Дидро. Въ народной поэзіи раньше Гёте и Гердера внесъ животворную струю народности Геллертъ. Христіанъ Вейзе еще въ 1691 году призывалъ къ естественности и непринужденности.
Въ "Жиль-Блазѣ" и въ особенности въ замѣчательномъ нѣмецкомъ романѣ "Симилициссимусъ" мы видимъ уже вполнѣ народные романы. Всѣ эти отдѣльныя проявленія новаго настроенія, постепенно накопляясь въ количествѣ и качествѣ, переплетаясь съ стремленіями общества къ политической свободѣ, распространяются въ широкой публикѣ, жизненно-свѣжей, но не успѣвшей въ своемъ развитіи подняться на высоту современной философской мысли и потому претворяющей новыя идеи согласно потребностямъ своего чувства и здраваго смысла. Обществу было душно, оно хотѣло вырваться изъ сковывающихъ его нормъ, и вотъ Руссо съ пламеннымъ краснорѣчіемъ, въ которомъ бушуетъ демократическое чувство, является выразителемъ новаго настроенія. Вслѣдъ за героемъ его "Новой Элоизы" возникаетъ могучій образъ Вертера, который, постепенно разростаясь и преобразовываясь, превращается, по вѣрному замѣчанію Брандеса, въ романтическую фигуру Фауста. Настаетъ та эпоха въ исторіи умственнаго развитія Европы, которую Геттнеръ опредѣляетъ, какъ "возстаніе внутренняго чувства, не удовлетвореннаго матерьяльными взглядами, идеализмъ сердца, которое не хочетъ отказываться отъ своихъ правъ передъ стѣсняющимъ господствомъ разума, возвращеніе къ Богу и безсмертію, если не на основаніи церковной вѣры, то по крайней мѣрѣ на основаніи присущей человѣку жизни чувства" {Г. Геттнеръ, "Франц. лит.", т. II, стр. 92.}.
Въ знаменитомъ романѣ Руссо его герой -- впервые плебей -- ломаетъ всѣ сословныя перегородки во имя чувства и соціальнаго равенства. Еще съ большей энергіей и страстностью выраженъ протестъ противъ пошлости жизни въ "Вертерѣ". "Эта книга, говоритъ Врандесъ, даетъ все, что есть справедливаго и несправедливаго въ протестѣ переполненнаго сердца противъ тривіальныхъ и неподвижныхъ правилъ регулированной обыденной жизни, изображаетъ влеченіе къ безконечному, стремленію къ свободѣ" { Г. Брандесъ, "Главныя теченія лит. XIX ст.", Москва, 1881, стр. 15.}. "Этотъ романъ есть вызовъ, мятежно брошенный въ лицо общественной рутинѣ" {I. Шерръ, "Всеобщ. исторія литературы", 3-е изд. Сиб. 1880, т. II, стр. 238.}. Вертеръ -- это отчаянный крикъ сердца, истерзаннаго пошлостью, это трагедія Титана, изнемогающаго въ борьбѣ съ пигмеями, это порывъ, страсть, стремленіе къ безконечному, необъятному, замкнутыя въ душныхъ рамкахъ обыденности. Необузданность страсти фатально влечетъ къ гибели. Вертеръ, какъ и Вильгельмъ Мейстеръ, это поэты-мечтатели, которые гибнутъ вслѣдствіе полнаго разлада между требованіями внутренней жизни и внѣшними условіями. Здѣсь впервые мы наталкиваемся на слѣдующее трагическое противорѣчіе: человѣкъ въ сферѣ духовной представляется чѣмъ-то въ родѣ генія, который обнимаетъ чувствами весь міръ и черезъ посредство чувствъ воспринимаетъ всю его жизнь, который стремится къ истинѣ, но не можетъ ея достигнуть, который таитъ въ своемъ сердцѣ притязанія на всемогущество, онъ хочетъ передѣлать холодный пошлый свѣтъ согласно съ требованіями своего сердца, а между тѣмъ онъ, герой, но своему общественному положенію -- ничто! {По словамъ Шиллера "Гете соединилъ въ своемъ произведеніи всё, что способно дѣйствовать надушу, и мечтательно-несчастную любовь, и влеченіе къ красотамъ природы, и религіозныя ощущенія, и философскую наблюдательность, и наконецъ, мрачный, туманный оссіановскій міръ, при чемъ сосредоточилъ всё это въ одномъ характерѣ, который съ пламенной страстью стремится въ слѣдъ за своимъ идеаломъ, убѣгаетъ дѣйствительности, чтобы отдаться неизвѣстному, который только свои грёзы считаетъ чѣмъ -- то существеннымъ, для котораго наконецъ собственная опытность и свое собственное существованіе служатъ препятствіемъ, уничтожаемымъ имъ самимъ для достиженія существеннаго". Это опредѣленіе заключаетъ всѣ существенные признаки, характеризующіе такъ называемый "Sturm-und-Drang période", который и должно считать первымъ актомъ Начавшейся реакціи "вѣку просвѣщенія".}.
Эмансипація индивидуума началась именно съ того момента, когда требованія внутренняго міра выступили съ такой настойчивостью.
Человѣкъ начиналъ жить своей личной жизнью: онъ мыслилъ уже себя не какъ часть цѣлаго -- цеха, сословія, націи, а какъ микрокосмъ, т. е. какъ существо, которое хотя и единично, но заключаетъ въ себѣ цѣлый міръ. Мы видимъ потомъ, какъ этотъ внутренній міръ все болѣе и болѣе растетъ въ глазахъ человѣка и принимаетъ наконецъ въ идеальной философіи Фихте такіе необъятные размѣры, что за предѣлами этого нашего "я" становится сомнительнымъ существованіе вообще какого-нибудь другого міра, кромѣ "не я", т. е. проявленія нашей внутренней психической работы.
Если мы обратимъ вниманіе на составные элементы новаго направленія періода "бурныхъ стремленій", то почти всѣ они коренятся въ настроеніи Руссо: и возвращеніе къ вѣрѣ, основанное на глубокой потребности сердца {Чит. его "Profession de foi du Vicaire Savoyard." О Руссо чит. книгу Mopлея (Русск. перевод. Невѣдомскаго. Спб. 1886 г.).}, и сентиментальное влеченіе къ природѣ и естественности (Вертеръ тоже ищетъ успокоенія въ деревнѣ), мечтательность, вѣра въ безсмертіе души и свободу воли, высоко возносящіе человѣка, котораго "я" уже не только ощущающее страдательное существо, но вмѣстѣ и существо дѣятельное и производящее; республиканское пониманіе идей равенства, сближеніе съ крестьянами {Руссо въ своихъ "Confessions" разсказываетъ, что въ Мотъе онъ плететъ со старыми женщинами шнурки и всегда вообще чувствуетъ потребность вмѣшаться между поселянами и раздѣлить ихъ простыя радости. Чит. "Les Confessions de J. J. Rousseau", Paris, 1844. Cp. "Leiden des jungen Werthers", Stuttgart, 1868: Письма отъ 15 марта, 17 марта и т. д.}; презрѣніе къ образованности, доходящее до того, что отрицается всякое серьезное изслѣдованіе, наука объявляется дѣломъ педантовъ и т. д.
Положительно всѣ эти элементы присущи писателямъ "Sturm und Drang" періода, проходятъ у нихъ разные фазисы развитія, разныя степени измѣненія и извращенія {О періодѣ "бурныхъ стремленій" чит. I. Шерра, "Шиллеръ и его время", М. 1875 г., а также Геттнера, "Ист. нѣм. лит." (глава: "Гете и Гетеанцы").}. Въ "Вертерѣ" мы найдемъ всѣ типическія черты этого направленія: тирады противъ сословности общества и мелочности мѣщанскихъ отношеній {"Leiden des jungen Werthers". Sämmtliche Werke. Stuttgart. 1868. Чит. письма 15, 17 марта.}, противъ церемоніала, чопорности высшаго свѣта, противъ тривіальности казенной терминологіи {Ibid. Пис. 25 марта.}, здѣсь та же льющая слезы сентиментальность, мечтательность {Ibid. Пис. 16 іюля, 10 сент., 15 сент., 30 нояб., 4 дек.}, то же увлеченіе природой, мечты о чистыхъ радостяхъ сельской жизни {Ibid. Пис. 22, 9 мая.}; но тутъ же присоединяются и нѣкоторыя новыя очень важныя черты: мы замѣчаемъ здѣсь увлеченіе народной поэзіей, Оссіаномъ и Гомеромъ {Ibid. 13 м., 12 окт.}, проскальзываютъ нѣкоторые признаки того сладострастія, которое доходитъ до полнаго неприличія въ "Люциндѣ" Шлегеля {О ней чит. отзывъ Heine, ""Die romantische Schule"; cp. "Leiden des jungen Werthers", 16 іюля.}, и даже влеченіе къ фантастическому и призракамъ {Ibid. Пис. 18 іюля.}.
Если мы обратимся къ польскому романтизму до революціи 1830--1831 года, то насъ поразитъ сходство его почти во всѣхъ подробностяхъ съ настроеніемъ періода "бурныхъ стремленій", чѣмъ объясняется между прочимъ революціонность польскаго романтизма этого времени, тогда какъ мистическо-мессіаническое направленіе, возникшее послѣ революціи въ періодъ сильнаго нравственнаго утомленія, до извѣстной степени примыкаетъ къ реакціонному нѣмецкому романтизму братьевъ Шлегелей и т. п. Это сходство между геніальничающими гетеанцами и польскими романтиками 20-хъ и 80-хъ годовъ очень велико. Та же бурная безпорядочность, та же безпокойная подвижность характера, неуживчивость и строптивость, то же презрѣніе къ оффиціальной наукѣ, низверженіе авторитетовъ, вѣра въ свою геніальность, которая возмѣститъ и трудъ, и знанія {Всѣ эти черты отражались, конечно, съ большей уродливостью и крайностями на второстепенныхъ представителяхъ романтизма.}, тѣ же излишества самолюбія взлелѣяннаго чувства; въ художественныхъ произведеніяхъ то же нарушеніе всѣхъ правилъ, отсутствіе плана, нелѣпости и ужасы разнузданной фантазіи и т. д. Лессингъ, Кантъ и Гете боролись противъ подобныхъ крайностей "геніальничающихъ" поэтовъ, порицали ихъ незрѣлую заносчивость, неспособность къ труду, выдержкѣ, и всего замѣчательнѣе то, что К. Бродзинскій, хотя и не всегда, впрочемъ, основательно, въ борьбѣ съ польскими романтиками употребляетъ тѣ же аргументы, заимствуя ихъ изъ Гердера и Канта, и даже по временамъ цитируя ихъ {Чит. "О exaltacyi", "О krytyce" и т. д.}.
Полнаго сходства, конечно, быть не могло: одновременно съ вертеровскимъ настроеніемъ {"Werther" былъ переведенъ въ 1821 году. "Польскій Вертеръ", какъ говоритъ д-ръ П. Хмѣлёвскій о "Dziadach", явился 1822 г. вмѣстѣ съ стихотвор. "Romantyczność" и одой "Do młodości".} въ Польшу проникалъ и реакціонный романтизмъ, изъ котораго, какъ мы увидимъ, тоже были заимствованы нѣкоторыя черты.
Періодъ бурныхъ стремленій не безъ основанія сравниваютъ съ французской революціей. Возбужденіе умовъ, вызванное имъ, смѣшало въ одну кучу различныя философскія и литературныя теченія: Гете, Гердеръ, Гаманнъ и даже Лафатеръ самымъ удивительнымъ образомъ были соединены въ общемъ союзѣ дружбы и уваженія. Скоро однако дороги ихъ разошлись, и когда волненіе улеглось, и подъ вліяніемъ крайняго умственнаго и нравственнаго утомленія возникъ реакціонный романтизмъ со всѣмъ его обскурантизмомъ и мракобѣсіемъ, Гете, Гердеръ не узнавали всходовъ, выросшихъ на нивѣ которую они когда-то усердно засѣвали Тѣмъ не менѣе и въ послѣдней стадіи своего развитія романтизмъ обязанъ всѣми лучшими своими чертами періоду Гете и Гердера и въ особенности дѣятельности геніальнаго Гердера. У него преимущественно романтизмъ заимствовалъ свое влеченіе къ народной поэзіи и пѣснямъ {Гейне говоритъ ("Die romantische Selmie", H. 1887, стр. 45), что "Гердеръ смотрѣлъ на человѣчество, какъ на арфу въ рукѣ великаго артиста: каждый народъ ему казался отдѣльной струной, и онъ понималъ общую гармонію, истекавшую изъ этихъ различныхъ акордовъ".}, восхищенный художественнымъ предисловіемъ къ сборнику "Stimmen der Völker" {"Stimmen der Völker", Halle: чит. напр. "Vorrede der Volkslieder", (o. cit. стр. 61--77). О его сборникѣ чит. Von В. Suphan, "Herders Volkslieder und Iohann vou Müllers "Stirn, der Vol." in Liedern" -- "Zeit, für deutsche Philologie", 1871, t. III.}, статьями "О еврейской поэзіи", "Объ Оссіанѣ" и т. д. {Гаймъ, "Гердеръ, его жизнь и сочиненія", М. 1888, т. I, 785--800.}. Гердеръ же положилъ начало наукѣ сравнительнаго языковѣдѣнія и раньше Шлегеля указывалъ на необходимость изученія санскритскаго языка {Ibid. 157--169.}; онъ первый снялъ зарокъ осужденія съ среднихъ вѣковъ {Ibid. 610--626.}; въ его философскихъ взглядахъ лежатъ зародыши натурфилософіи Шеллинга {Шерръ, "Шиллеръ и его время", стр. 362.}, въ которой находитъ свое обоснованіе и идея народности и универсализма въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ.
Всѣ эти начала романтизмъ въ послѣдней стадіи своего развитія переработалъ, дополнилъ и видоизмѣнилъ въ духѣ той умственной усталости, слѣдствіемъ которой онъ явился, но въ главныхъ основаніяхъ онъ остался прежній. Если "вѣкъ просвѣщенія" не безъ основанія дѣлятъ на два періода, имѣющихъ въ себѣ много общаго,-- періодъ деизма и матерьялизма, то и реакція ему должна была неизбѣжно заключать тоже два момента, изъ которыхъ первый можно назвать періодомъ освобожденія чувства, а второй временемъ господства разнузданной фантазіи, періодомъ чисто дѣтскихъ усилій совершенно освободиться отъ законовъ и требованій разума, жить вдохновеніемъ, которое такъ родственно средневѣковому откровенію, руководиться поэзіей сладострастнаго {Что въ піэтизмѣ кроются элементы сладострастія, говоритъ уже Новалисъ въ "Fragmenten".} піэтизма, мистицизмомъ средневѣковаго католицизма. Но такъ-какъ этотъ послѣдній періодъ романтизма характеризуется увлеченіемъ народной поэзіей, а съ другой стороны возникъ послѣ наполеоновскихъ войнъ, повсюду пробудившихъ національности отъ сна, то неудивительно, что время романтизма запечатлѣно успѣхами національной эманципаціи.
Для полнаго пониманія романтическаго настроенія послѣдняго періода необходимо припомнить себѣ значеніе политическихъ событій, наступившихъ послѣ великой французской революціи, съ одной стороны, и того умственнаго возбужденія, которымъ ознаменована жизнь нѣмецкаго народа времени Шиллера, Гете, Фихте и др.
Тѣ же самые дѣятели, которые были въ юности своей восторженными поклонниками этихъ великихъ политическихъ событій, въ болѣе зрѣломъ возрастѣ отреклись отъ увлеченій молодости, были разочарованы. Весьма многіе будущіе романтики съ юношескимъ энтузіазмомъ привѣтствовали французскую революцію. "Въ 1795 году два молодыхъ человѣка, имена которыхъ пріобрѣли всемірную извѣстность, выходятъ въ уединенное поле и съ наивнымъ воодушевленіемъ насаждаютъ дерево свободы; то были Шеллингъ и Гегель". Дѣятели, полные страсти и энергіи, о которыхъ Гете говоритъ, что
". . . . . . . . . . съ возвышенной думой стремился
Всякъ изъ нихъ насаждать веселое древо свободы 1),
1) "Герм. и Доротея".
-- были испуганы ужасами террора {"Вотъ ужъ нѣсколько дней, какъ я не читаю французскихъ газетъ,-- такъ опротивѣли мнѣ эти подлые живодеры", пишетъ Шиллеръ къ Кернеру послѣ казни Людовика XVI; Шерръ, "Шиллеръ и его время....", стр. 282.}. Прогрессивное теченіе, исходившее отъ Шиллера и Фихте и создавшее поэтовъ-участниковъ войнъ за освобожденіе родины, Кернера, Клейста, Уланда, не имѣло серьезнаго и продолжительнаго вліянія {Чит. Гервинусъ, "Ист. XIX вѣка", Спб. 1863, т. I, 282. Ср. Брандеса, "Главн. литер. теч. XIX вѣка", стр. 129, 142.}. "Трансцедентальный идеализмъ Фихте, этого великаго патріота, котораго "Reden an die deutsche Nation", говоренныя подъ наполеоновскими штыками, принадлежатъ къ лучшимъ подвигамъ нѣмецкой науки,-- кончился такимъ, остріемъ, что оно необходимо должно было изогнуться" { Шерръ. "Всеобщ. ист. литер." Сиб. 1880, т. II, стр. 260.}, и вотъ въ то время, какъ Гете и Шиллеръ находятъ успокоеніе въ своемъ элленизмѣ, возникаетъ и растетъ другая группа, реакціонная, жаждавшая спокойствія послѣ великихъ переворотовъ, чисто артистическая, искавшая самоудовлетворенія въ искусствѣ для искусства, увлекавшаяся духомъ средневѣковой таинственности и потому романтически католическая {Увлеченіе католицизмомъ сказывается въ произведеніяхъ такъ наз. писателей-эмигрантовъ. Чит. M-me de Staël, "Corinne", Paris, Charpentier, 1882, avec préface de M-me Necker.}; ненависть къ дѣйствительности, апотеозъ праздныхъ мечтаній въ эпоху реставраціи довелъ это направленіе до крайнихъ предѣловъ обскурантизма и умопомраченія. Представители этого направленія группировались около Шеллинга и Шлегелей, не вполнѣ основательно благоговѣя передъ "язычникомъ" Гете не смотря на его протесты, унижая Шиллера, свободныя идеи котораго были постояннымъ бѣльмомъ для нихъ { Шерръ, "Шиллеръ и его время", стр. 303.}. Это было время какого-то опьянѣнія, полнаго потемнѣнія сознанія. Праздность и растительное прозябаніе были объявлены Шлегелемъ самымъ счастливымъ состояніемъ человѣка {Ibid. 303.}. Тѣмъ не менѣе тѣ же братья Шлегели, Шеллингъ и другіе романтики своими работами по исторіи всеобщей литературы, изученіемъ языковѣдѣнія и индійской поэзіи, идеями народности всего болѣе содѣйствовали культурному объединенію народовъ, которое выразилось въ признаніи общей идеи универсализма, гуманности въ ихъ національномъ самовыраженіи.
И польскіе критики, начиная съ Бродзинскаго, съ большей или меньшей ясностью, понимали это отношеніе между общечеловѣческимъ и національнымъ { Grabowski писалъ еще въ 1837 году: "Zadaniem literatury naszego wieku jest utworzenie poezyi narodowej albo raczej poezyj narodowych". "Literatura i Krytyka" -- Pisma M. Grabowskiego, t. I, Wilno, 1837, стр. 8--9.}. Такъ, Грабовскій полагалъ, что названіе "романтизмъ" было только маскою, прикрывавшей поэзію, отвѣчающую духу XIX в. "Поэзія, по его мнѣнію, стремилась въ общемъ федеративномъ союзѣ различныхъ національностей сохранить опредѣленную физіономію за каждой изъ нихъ" {Ibid. стр. 106.}.
Польскій романтизмъ заимствовалъ изъ послѣдняго періода обще-европейскаго романтизма главнымъ образомъ идею народности и связанное съ ней увлеченіе народной поэзіей, живительное вліяніе которой сказалось во всѣхъ европейскихъ литературахъ. "Самъ Гете, по удачному выраженію Гайма, наклонился къ этому источнику и жадно черпалъ изъ него силу, здоровье и красоту". Эта же здоровая струя народности оживила, возродила и польскую литературу, зачахшую въ теплицахъ псевдоклассицизма {На это указываетъ вполнѣ опредѣленно и Грабовскій. "Takim sposobem, говоритъ онъ, jest niewątpliwą rzeczą że nasza tak nazwana romantyczna poezya wzięła początek nie w naśladowaniu niemców, nie w teoryacli Schleglów; она wyszła świeża i piękna z żywego źródła narodowych gminnych poezyi". "Literatura i Krytyka ", t. I: "O pieśniach ukraińskich....", стр. 106.}. Такимъ образомъ въ силу разнообразія своихъ источниковъ, а также по чисто-мѣстнымъ національнымъ причинамъ, романтизмъ получилъ въ Польшѣ сразу же совсѣмъ иную физіономію, чѣмъ въ Западной Европѣ {Чит. D. Chmielowski, "Pogląd na poezyę polską". Studya, II. Kraków, 1886. Cp. I. Brandes "O poezyi polskiéj XIX st.", W. 1887.}. Культъ католицизма и поэзіи среднихъ вѣковъ не могли имѣть здѣсь мѣста: католицизмъ и безъ того былъ въ почетѣ, рыцарской поэзіи никогда не было {На это указываетъ и Бродзинскій: "Pisma", Poznań, t. IV.}. Не могли здѣсь сильно развиться общественный индиферентизмъ и отвращеніе къ политикѣ. Совершенно иныя отношенія устанавливаются въ Польшѣ между романтизмомъ и классицизмомъ съ одной стороны и либеральнымъ и консервативнымъ направленіемъ съ другой. Здѣсь классики были въ то же время и консерваторами, въ родѣ Яна Снядецкаго, Осинскаго, Козьмяна и др., Это были сторонники мирнаго развитія, они разочаровались неудачами революціонныхъ политическихъ предпріятій; для нихъ литература была единственнымъ достояніемъ народности,-- правильно распланированный садъ съ ровными дорожками, съ подстриженными деревьями, гдѣ всѣ должны были работать по опредѣленному, заранѣе составленному плану, и все, что нарушало единообразіе общаго плана, казалось имъ зловреднымъ, опаснымъ. Къ романтикамъ же принадлежало молодое поколѣніе, выросшее совсѣмъ подъ иными впечатлѣніями; всѣ они родились въ концѣ прошлаго или началѣ этого столѣтія (Мальчевскій 1798 г., Одынецъ 1794 г., Мицкевичъ 1799 г., Залѣсскій 1800 г., Гощинскій 1803 г., и т. д.). Тяжелыя испытанія военной непогоды 1807--1813 годовъ застали ихъ еще слишкомъ молодыми людьми и потому не могли оставить очень сильнаго и тяжелаго впечатлѣнія, кромѣ нѣкотораго нерасположенія къ французамъ, какъ у Одынца {Изъ романтиковъ только одинъ Мальчевскій участвовалъ въ наполеоновскихъ походахъ ("Złota Przędza" 1884 г., 791).}. Это было поколѣніе людей, жаждавшихъ впечатлѣній, людей бодрыхъ умственно и нравственно, рвавшихся на свободу. На этой благодарной почвѣ сказались въ удивительномъ соединеніи и идеи романтизма, и "Sturm und Drang " періода. Что польскій романтизмъ не чуждъ былъ вѣяній этого періода, можно видѣть уже хотя бы изъ такихъ, напр., фактовъ, какъ тотъ, что знаменитый " Вертеръ" появился въ польскомъ переводѣ только въ 1821 году.
Такимъ образомъ польскому романтизму было чуждо ретроградное настроеніе нѣмецкой литературы; напротивъ, въ немъ сильны были общественные инстинкты -- любовь къ родинѣ, бурные революціонные порывы, чувство самопожертвованія и солидарности, стремленіе къ свободѣ и независимости.
"Польскій романтизмъ, говоритъ Брандесъ { Jerzy Brandes, "О poezyi polskiej XIX st." Warsz. 1887, стр. 15.}, не обособилъ душъ въ чувствѣ эгоизма, какъ это было у нѣмцевъ, ни въ чувствѣ дикой и мужественной независимости, какъ въ Англіи; напротивъ, онъ соединяетъ всѣхъ въ одномъ полномъ энтузіазма чувствѣ національной солидарности. На него вліяетъ не отвращеніе къ дѣйствительности, но фактъ, что отечество уже недѣйствительность, а что-то такое, чему должно вѣрить, но чего нельзя узрѣть очами тѣла".
Черты, роднившія польскій романтизмъ съ европейскимъ и нѣмецкимъ, сказались въ обращеніи къ народной поэзіи, увлеченіи всѣмъ фантастическимъ, возвеличеніи чувства и возведеніи его до крайнихъ предѣловъ экзальтаціи, въ пренебреженіи силами ума, геніальничаніи романтической молодежи.
Одною изъ главныхъ причинъ, придавшихъ польскому романтизму именно такой смѣшанный характеръ, были неблагопріятныя политическія условія, въ которыя было поставлено польское общество въ концѣ XVIII и началѣ XIX вв.
Вообще польская жизнь всегда находилась въ тѣсной связи съ исторіей умственнаго развитія Западной Европы, и только событія второй половины XVIII вѣка задержали правильный ходъ ея развитія и нѣсколько отдалили ее отъ всего образованнаго міра. Притокъ новыхъ идей почти совсѣмъ прекратился въ эпоху, когда вниманіе каждаго польскаго писателя, также какъ и государственнаго дѣятеля, было всецѣло поглощено политическими судьбами несчастной родины. Правда, въ эпоху раздѣловъ польскому обществу были извѣстны уже идеи Руссо, но имъ интересовались больше, какъ политическимъ писателемъ, и его " Contrat social " оказало огромное вліяніе на политиковъ и государственныхъ дѣятелей этой эпохи {Чит. Waler. Kalinka: "Sejm czteroletni", Lwów, 1884--1886. Rozdz. III: "Jan Jakób Rousseau i jego wpływ na Polsce". Также Boi. Limanowski: "Polska w czasie wielkiej rewolucyi francuskiój i wpływ tej ostatniej na nią", "Przegląd społeczny" 1886, t. II. Сравни также H. Карѣева. "Паденіе Польши", Спб. 1888, стр. 80--81.}. Въ эпоху, слѣдующую за раздѣлами, въ Польшѣ почти совсѣмъ замираетъ всякая умственная и литературная дѣятельность. Польша какъ бы исчезаетъ съ лица земли -- она вся уходитъ въ глухія села, отдаленныя помѣстья, гдѣ притаились въ отчаяніи бывшіе дѣятели Рѣчи Посполитой. Положеніе поляковъ, раздѣленныхъ политически, разбитыхъ нравственно, было крайне незавидно въ виду предстоящей культурной борьбы съ такимъ сильнымъ врагомъ, какъ нѣмцы. Особенно тяжело было положеніе той части Польши, которая досталась по раздѣлу Пруссіи.
Энергическое и ловкое правительство, сразу же поставивъ своей задачей онѣмеченіе края, съ нѣмецкой методичностью и послѣдовательностью, медленно, но неумолимо шло къ намѣченной цѣли. Пощады нѣтъ! Мѣстныя учрежденія, мѣстное право, судопроизводство замѣняются нѣмецкимъ; только въ низшихъ судахъ еще слышится польская рѣчь, но компетенція этихъ судовъ такъ ничтожна, что почти въ каждомъ дѣлѣ приходится прибѣгать къ высшимъ инстанціямъ, гдѣ царитъ нѣмецкій языкъ {Исторіи Польши въ періодъ отъ раздѣловъ до 1815 года посвящено соч. Fryd. Skarbka, "Dzieje księżstwa Warszawski ego ", Poznań, 1860. I, II. Cp. изслѣд, Н. А. Лонова: "Варшавское герцогство", "Pyc. Вѣст.", 1866, 1, 3.}. Польская шляхта, считая позорнымъ служить подъ нѣмецкимъ ярмомъ, добровольно удаляется съ арены общественной дѣятельности, отказывается отъ государственной службы и ищетъ успокоенія и забвенія въ своихъ наслѣдственныхъ помѣстьяхъ. Въ своей оппозиціи всему нѣмецкому шляхта не искала поддержки народа, да и не могла расчитывать на нее.
Какъ сообщаетъ Скарбекъ, "народъ равнодушно относился къ новымъ господамъ; нѣмецкое хозяйничанье не отражалось непосредственно на его матеріальномъ бытѣ, а смутное нерасположеніе къ "нѣмцамъ", свойственное всѣмъ славянскимъ народамъ, было еще недостаточнымъ побужденіемъ для борьбы" { Fr. Skarbek, "Dzieje....", стр. 37.}. Къ тому же и въ польскомъ прошломъ "хлопъ" не видѣлъ и не помнилъ ничего для себя отраднаго....
Средствомъ къ агитаціи въ народѣ могли бы служить народныя школы, но правительство не торопилось ихъ заводить.
Переселеніе въ польскія земли нѣмецкихъ колонистовъ, ловкая финансовая система закладовъ, расчитанная на разореніе помѣщиковъ, воспитаніе молодежи въ нѣмецкомъ духѣ -- все было пущено въ ходъ. Тѣмъ не менѣе нѣмецкое просвѣщеніе распространялось въ Польшѣ очень медленно. Гордой, замкнутой въ своихъ патріотическихъ и сословныхъ предразсудкахъ польской шляхтѣ былъ болѣе по вкусу аристократизмъ французскаго псевдоклассицизма, чѣмъ новая нѣмецкая литература.
Нѣмецкій языкъ былъ въ полномъ пренебреженія; на немъ какъ бы срывало свое негодованіе оскорбленное чувство народности. Какъ ни полезно было бы знаніе этого языка, какъ государственнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ языка просвѣщенія, молодые люди, не говоря уже о старомъ поколѣніи, совершенно игнорировали его { Skarbek, I, 42.}.
Національный духъ поддерживался въ это время только въ школахъ и общежитіяхъ такъ называемыхъ Піяровъ. Здѣсь молодежь получала довольно основательное элементарное образованіе; учителя относились къ своему дѣлу усердно {Дмоховскій въ своихъ "Воспоминаніяхъ" передаетъ о нихъ весьма хорошіе отзывы. Чит. "Wspomnienia od roku 1806 do 1830", W. 1859, стр. 25--32.}, но такъ-какъ высшихъ учебныхъ заведеній, гдѣ бы можно было довершать начатое образованіе на народномъ языкѣ, не было, то неудивительно, если пріобрѣтенныя элементарныя свѣдѣнія скоро улетучивались.
Въ противовѣсъ "Піарскимъ" школамъ существовало въ Варшавы нѣмецкое высшее учебное заведеніе подъ названіемъ лицея. Въ учебно-воспитательномъ отношеніи оно было превосходно обставлено и, не смотря на свои явно германизаторскія цѣли, привлекало и польскую молодежь, хотя главный контингентъ все же составляли здѣсь дѣти нѣмцевъ-чиновниковъ {Skarbek, t. I, 45--46.}.
Въ какомъ положеніи находилась Галиція, доставшаяся по раздѣлу Австріи, и какъ стояло дѣло народнаго образованія, мы имѣли уже случай говорить въ предыдущей главѣ. Напомнимъ только, что 16-лѣтній К. Бродзинскій послѣ 6-ти лѣтъ хожденія въ нѣмецкую школу нуждался въ помощи брата для перевода нѣмецкихъ поэтовъ { Hordyński, "Lata szkolne....", стр. 25. "Kw. Histor." 1888.}.
Такимъ образомъ только русская часть бывшихъ польскихъ владѣній въ дѣлѣ образованія находилась, по признанію самихъ поляковъ, въ благопріятныхъ условіяхъ {Чит. "Zapiski i dokumenta do dziejów instrukcyi publicznéj w Polsce", D-ra Wł. Seredyńskiego ("Arch. do dziejów lit. i oświaty w Polsce", t. I, Kraków, 1878 r.). Cp. также "Obraz ogólny instytutów naukowych w Cesarstwie Ross. i królewstwie polakiem" ("Pam. W." 1821, tt. XX. 456, XXI, 141).}.
Само собою разумѣется, что такое положеніе польскихъ провинцій крайне невыгодно отражалось на развитіи литературы и искусствъ. Творческая дѣятельность почти прекратилась {Прекрасную характеристику польской литературы этого времени даетъ Дмоховскій въ своей статьѣ о Бродзинско мъ ("Biblioteka Warszawska", 1870, III, 878).}; поэтамъ оставалось лишь предаваться грустнымъ лирическимъ изліяніямъ "на гробѣ своей родины"; краснорѣчіе, достигшее въ предшествующую пору высокой степени совершенства, скромно пріютилось теперь на церковной каѳедрѣ; небольшая кучка ученыхъ, отдавшихся изученію родной старины и совершенно чуждыхъ вліяніямъ западно-европейскимъ, не имѣла публики, съ которой могла бы дѣлиться своими изслѣдованіями и въ свою очередь пользоваться ея поддержкой. Кругъ читателей въ эту пору все болѣе и болѣе съуживаяся, а литература и наука постепенно утратили всякое значеніе и цѣнность. "Чтобы считаться ученымъ и литераторомъ въ то время, немного требовалось: поверхностное знакомство съ французской литературой, обладаніе небольшой библіотекой, подписка на "Pamiętnik Warszawski" -- давали каждому право на лестное званіе литератора. Кто написалъ гладкими стишками одну-другую басню, перевелъ французское стихотворенье,-- считался уже поэтомъ; переводъ цѣлой трагедіи и постановка ея на сценѣ давали счастливцу званіе великаго стихотворца" { Skarbek, ibid. I, 46.}.
Существовавшее съ 1800 года ученое общество "Towarzystwo przyjaciół паик" {О немъ подробно въ книгѣ Войцицкаго: "Społeczność Warszawy 1800--1830 г.", t. II, 1877, стр. 1--78.} было довольно убогимъ пріютомъ заплѣсневѣвшихъ знаній, а тощіе "Roczniki", выходившіе нерегулярно, съ случайнымъ содержаніемъ, не давали ровно никакой нищи уму и сердцу читателя {Ibid. стр. 26--27.}. Ничтожество трудовъ этого общества, мертвеннаго со дня его рожденія, легко видѣть изъ бѣглаго обзора его изданій и статей, напечатанныхъ въ "Rocznikach" {Ibid. стр. 73--78. Здѣсь Войницкій сообщаетъ подробный списокъ всѣхъ изданій и содержанія "Rocznik-овъ".}. Впослѣдствіи оно постоянно подвергалось насмѣшкамъ романтиковъ, и всѣхъ сильнѣе разгромили его М. Мохнацкій (въ "Graz. Polsk.") {Ibid. 61.} и Мицкевичъ {Въ своей знаменитой статьѣ "О krytykach i recenzentach".}.
Наполеоновскія войны выводятъ общество изъ состоянія апатіи и сна; оно пробуждается и съ лихорадочной энергіей и поспѣшностью кидается въ пучину политическихъ приключеній. Патріотическое воодушевленіе охватываетъ всѣ классы. Эфемерное Варшавское княжество разжигаетъ въ сердцахъ поляковъ надежды на "odbudowanie Polski" въ предѣлахъ "od morza do morza" {Насколько такія надежды согласовалась съ видами правительствъ, можно судить хотя-бы изъ статей договора между Александромъ I и Наполеономъ, приведенныхъ г. Татищевымъ ("Русскій Архивъ" 1890, VIII).}. Воодушевленіе достигаетъ необыкновенныхъ размѣровъ. Мечты принимаютъ за дѣйствительность. "Polska już jest", восклицаетъ Матушешчъ въ первомъ засѣданіи сейма, и неистовые крики восторга сопровождаютъ это заявленіе, смѣшиваются съ ликованіемъ улицы {Чит. "Dzieje", Skarbka, II, 158 и слѣд.}. Патріотическій восторгъ превосходитъ всякое описаніе. Съ помощью неестественныхъ героическихъ усилій создается изъ ничего огромная армія {Въ одномъ 1812 году княжество Варшавское выставило 100-тысячную армію (Stan. Szczepanowski, "Nędza Galicyi w cyfrach", Lwów, 1888, стр. 169.}, которая одерживаетъ въ короткій срокъ цѣлый рядъ побѣдъ, поддерживаетъ патріотическія надежды. Нечего и говорить, что при такомъ настроеніи литература и наука были заброшены. Все отдано было въ жертву политикѣ, всѣ силы края ушли на государственную службу. Въ цѣломъ краѣ не было литераторовъ по профессіи, говоритъ Войцицкій, потому что каждый пишущій имѣлъ постоянныя занятія въ администраціи { Wó;jcicki, "Społeczność Warszawy".... 1877, 29.}. Въ служащихъ полякахъ былъ большой недостатокъ, потому-что прусская администрація состояла исключительно изъ нѣмцевъ, а нѣмцы-чиновники исчезли во мгновеніе ока при первомъ же появленіи французскихъ войскъ { S. Dmochowski, "Wspomnienia od 1806 do 1830 roku", W. 1858, стр. 57 и слѣд.}. Само собою разумѣется,-- что въ эту эпоху увлеченія всѣмъ французскимъ не могло быть и рѣчи объ интересѣ къ нѣмецкой литературѣ и языку.
Поворотъ въ настроеніи и симпатіяхъ общества начинается только съ конца 1813 г. Эгоизмъ и непослѣдовательность политики Наполеона были разоблачены; разсѣянные остатки его "великой арміи" наводняютъ и безъ того разоренную страну и наполняютъ ее всѣми ужасами мародерства. Тогда симпатіи къ французамъ смѣняется чувствами глубокой къ нимъ ненависти. Подростающее поколете видитъ въ нихъ только мародеревъ, а не спасителей отечества {Одынецъ въ своихъ "Воспоминаніяхъ изъ прошлаго" разсказываетъ подробно о тѣхъ ужасахъ военнаго времени, которыми полно его дѣтство. Онъ до того возненавидѣлъ французовъ, что долго не хотѣлъ даже учиться французскому языку. Онъ же приводитъ свое стихотвореніе, написанное по поводу нападенія мародера, на село, характеризующее тѣ чувства, въ какихъ взростало молодое поколѣніе:
"Dobrze tak, francuzie, tobie,
Dobrze tobie tak,
Nie będzie stał na twym grobie
święty krzyża znak.
Ciało twoje, jak pies, zgnije,
Ty, synu czartowski!
А ja wołam: niechaj żyje
Bohater Kozłowski!
Сочиняя эти стихи, юноша "горько рыдалъ не отъ скорби, но отъ безсильной злости и ненависти къ французамъ". "Wspomnienia", стр. 28--29.}.
Этой перемѣнѣ въ настроеніи много содѣйствуетъ великодушіе побѣдителей. Императоръ Александръ I отнесся къ полякамъ въ высшей степени мягко и либерально. Разсѣяннымъ въ рядахъ наполеоновской арміи польскимъ войскамъ было позволено возвратиться на родину; въ торжественной процессіи по поводу встрѣчи смертныхъ останковъ Понятовскаго приняли участіе Кутузовъ и другіе русскіе генералы; въ 1814 году, 25 апрѣля, была объявлена всеобщая амнистія лицамъ, принимавшимъ участіе въ войнѣ противъ Россіи. Вскорѣ сдѣлался извѣстнымъ отвѣтъ государя на письмо Костюшки, и обѣщанія русскаго Императора наполнили сердца поляковъ новыми упованіями {"J'eprouve une grande satisfaction, général, à repoudre à votre lettre. Vos voeux les plus chers seront accomplis. Avec l'aide du tout Puissant j'espère réaliser la généralition de la brave et respectable nation, à laquelle vous appartenez....", и т. д. Skarbek, "Dzieje....", t. II. Гервинусъ, однако, говоритъ: "Если Александръ I утѣшалъЧарторижскаго, увѣряя его, что либеральныя идеи ему всего пріятнѣе, то съ другой стороны утѣшалъ и Штейна увѣреніемъ, что онъ съумѣетъ держать Польшу въ страхѣ и повиновеніи". Гервинусъ, "Ист. XIX вѣка", Спб. 1863, т. I, стр. 171.}.
Въ Варшавѣ оживляется и растетъ литературное движеніе; здѣсь постепенно концентрируются литературныя и научныя силы края. По выраженію Маррене, "голоса, отзывающіеся отовсюду, соединяются здѣсь въ одинъ хоръ. Начинается торопливая [дѣятельность, энергическая умственная работа; со всѣхъ сторонъ края спѣшатъ люди, исполненные добрыхъ намѣреній, и не щадятъ труда и способностей, чтобы бросить и свою лепту въ отечественную сокровищницу" {Wal. Marrem, "Studyum o K. Brodź.", Kraków, 1881.}. Оживленная литературная дѣятельность проявляется и въ другихъ умственныхъ центрахъ: во Львовѣ и въ особенности въ Вилѣнѣ а также въ Еременцѣ, Умани и другихъ провинціальныхъ центрахъ.
Новыя идеи вторгаются съ обѣихъ границъ: и съ запада, и со стороны Россіи {Объ этомъ чит. предисловіе Войцицкаго къ "Собр. соч." Мицкевича (Варшава, 1858 г., т. I), а также Chodźko, "Dwie konwersacye".}. Польское общество начинаетъ теперь знакомиться съ нѣмецкой литературой, и тутъ-то и врываются въ Польшу одновременно и идеи позднѣйшаго романтизма, и писателей періода "бурныхъ стремленій".
Посмотримъ однако, какъ проникали въ польскую литературу, послѣдовательно по времени, новыя литературно-общественныя стремленія, идеи народности, новыя понятія объ отношеніи искусства къ дѣйствительности, формы къ содержанію, наконецъ новыя литературныя произведенія. Меланхолическая поэзія Оссіана дѣлается извѣстной въ Польшѣ еще въ концѣ XVIII в. въ переводахъ Красицкаго, который, "чтобы занять чѣмъ-нибудь время, употребляемое его парикмахеромъ на завивку и прическу его головы, переложилъ "Пѣсни Оссіана" съ французской передѣлки" { Ad. Bełcikowski, "Ze studyów nad literaturą polską". Warsz. 1886, стр. 410.}. Онъ же первый сообщилъ въ своей книгѣ "О rymotworcach" краткія біографическія свѣдѣнія о Шекспирѣ (въ духѣ Вольтера) и даже о Вальтеръ-Скоттѣ, а также о нѣкоторыхъ нѣмецкихъ поэтахъ, руководясь въ своихъ отзывахъ сужденіями французской критики { L. Sowiński-Ldamowica, "Rys dziejów literatury polskiej", t. II. Wilno. 1875, стр. 32.}.
Кромѣ того извѣстенъ еще другой переводъ Оссіана, сдѣланный въ концѣ прошлаго вѣка Князьнинымъ, а также переводы К. Тыменецкаго трехъ поэмъ Оссіана: "Oitona", "Kartona" и "Pieśni Selmy" (1790) и отрывокъ изъ поэмы Томсона: "Lato" { K. Wl. Wójcicki, "Historya literatury polskiej w zarysach", W. 1845, t. III, стр. 369.}. Съ этому же времени относятся писанныя въ меланхолическомъ тонѣ произведенія Дружбацкой {"Złota przędza", t. IV, W. 1887, 602--623. Cp. P. Chmielowski, "Studya....", II, стр. 14.} и элегія " Bard polski " (1796), неизвѣстнаго автора {"Złota pzędzi,, 1887, t. IV, 864--867. Срав. P. Chmielowski, "Studya...." II, стр. 14.}. Здѣсь же можно отмѣтить и нѣкоторые другіе переводы: извѣстный Сташидъ перевелъ романъ Флоріана "Нума Помпилій" 1788 г. {Ibid. стр. 338.}, Венгерскій перевелъ или, вѣрнѣе, передѣлалъ "Pigmalion" Ж. Ж. Руссо { L. Sowiński-Zd anowicz, "Rys dziejów", t II, W. 1875, стр. 109.}; Пржибыльскій, занимавшійся переводомъ Мильтона, розыскалъ переводъ "Неистоваго Орланда", сдѣланный еще Яномъ Кохановскимъ; появлялись и другіе переводы, въ новомъ направленіи {Ibid. 193--286. Полное перечисленіе ихъ можно найти въ библіографіи Эстренхера.}.
Большую отзывчивость оказалъ въ этомъ отношеніи польскій театръ. Еще въ 1772 году была поставлена "Мина фонъ-Барнгельмъ" Лессинга {"Kwartalnik Historyczny", Lw. 1887, zesz. I, стр. 46.}; а въ 1790 году подъ дирекціей Богуславскаго шла на сценѣ "Эмилія Галотти". Были извѣстны также нѣкоторыя произведенія Шекспира въ переводахъ Войтѣха Богуславскаго, и Л. Осинскаго, дѣлаемыхъ съ французскихъ передѣлокъ Дюси { Ad. Bełcikowslci, "Romantyczność przed Mickiewiczem" -- "Ze studyów", 410.}. Въ 1794 году была поставлена комическая опера Богуславскаго: "Cud mniemany czyli Krakowiacy i Górale", имѣвшая огромный успѣхъ и выдержавшая массу представленій. Въ ея содержаніи замѣтно вѣяніе народности. "Вѣславъ" Бродзинскаго и "Pienia wiejskie" Реклевскаго, нужно думать, возникли отчасти подъ вліяніемъ успѣховъ оперы Богуславскаго {Интересующіеся могутъ ознакомиться съ этой пьесой въ изданіи "Biblioteka Mrówki", t. 217, Lwów.}. Богуславскому же принадлежитъ и переводъ трагедіи Альфіери: "Саулъ" {Sowiński-Zdanowicz, "Rys dziejów...", t. II, стр. 172.}. Вообще театръ долженъ былъ отличаться разнообразіемъ репертуара: чтобы привлекать публику, приходилось искать пьесъ помимо скучныхъ ложноклассическихъ трагедій.
Въ самомъ началѣ этого столѣтія появляются переводы Коцебу, Шиллера ("Донъ-Карлосъ", "Фіеско"), а также произведеній неистовствующей романтики (напр. "Maska żelazna" или "Abelino Bandyta wenecki") {Ad. Bełcikowski, "Ze studyów....", 411. Относительно Шиллера возникаетъ однако сомнѣніе, такъ-какъ другой извѣстный ученый R. Piłat утверждаетъ, что Шиллеръ впервые появился на іюльской сценѣ въ 1818 году ("фіеско"). Чит. "Kwart. Historyczny", 1887, t. I, 48.}.
Появленіе этихъ произведеній должно было вызвать газетныя рецензіи за и противъ, и Дмоховскій утверждаетъ, что въ отчетахъ о представленіи перечисленныхъ нами произведеній Шиллера и Шекспира встрѣчаются уже отзывы, написанные, какъ онъ думаетъ, совершенно въ духѣ Шлегеля { "Biblioteka. Warszawska ", 1870, III. "О życiu i pismach K. Brodzińskiego", стр. 378.}.
Въ 1805 году мы встрѣчаемъ первую замѣтку о Шиллерѣ по поводу его смерти, напечатанную въ "Dziennik Wileński" {"Wiadomość o życiu i dziełach Schyllera", "Dzień. Wił., 1805 r., No 7-й, стр. 303--307.}. Достойно вниманія то, что подобная замѣтка появляется въ Вилѣнѣ, а въ Варшавскихъ изданіяхъ смерть Шиллера проходитъ незамѣченной.
Впрочемъ, надо замѣтить, что отзывъ о произведеніяхъ Шиллера написанъ еще въ духѣ псевдоклассицизма.
Сказавъ нѣсколько словъ о жизни поэта, авторъ (подписи нѣтъ) также бѣгло говоритъ о его произведеніяхъ, сообщая, что Шиллеръ въ первыхъ трехъ, по времени появленія, произведеніяхъ старался подражать Шекспиру. О "Донъ-Карлосѣ" кратко сказано, что эта пьеса имѣетъ много недостатковъ, но и много достоинствъ {..."rozwlekła ta sztuka wiele ma błędów, pełna jednakże jest najpiękniejszych kawałków poezyi i najwięcej do ugruntowaniu sławy Szyllera pomogła". Ibid. стр. 303.}. Авторъ замѣтки сообщаетъ, что "нѣмецкіе ученые ставятъ Шиллера на первое мѣсто среди драматическихъ писателей". "Согласно ихъ мнѣнію никого и ничто нельзя сравнить съ красотою его образовъ и силою его стиля". Но автору, "трудно согласиться съ тѣмъ, чтобы поэзія Шиллера была выше поэзіи Расина". Онъ находитъ, что многія произведенія Шиллера имѣютъ характеръ простыхъ пробъ и черновыхъ набросковъ, "накиданныхъ для того, чтобы убѣдиться, какой способъ и форма писанія самые лучшіе". При всѣхъ этихъ недостаткахъ авторъ удивляется таланту Шиллера, его знанію человѣческаго сердца и умѣнью изображать характеры. "Можетъ быть, говоритъ онъ время нѣсколько уменьшитъ то удивленіе и увлеченіе, которое обнаруживаютъ нѣмцы къ Шиллеру, но это же время помѣстить навсегда его имя въ храмѣ славы". Въ томъ же году "Dziennika Wilensk'аго" мы находимъ статью Юрія Снядецкаго "Uwagi о fizyczném wychowaniu dzieci", въ которой замѣтно вліяніе Руссо; упоминается его "Эмиль", и самъ Руссо названъ "безсмертнымъ" {"Dzień. Wileński", 1805 г., No 5, стр. 29.} здѣсь же напечатанъ первый, кажется, по времени переводъ изъ Гердера: "Człowiek stworzony jest do oczekiwania nieśmiertelności" {"Dzień. Wileński", 1805 г., No 6, Przekiad X. Mich. Dłuskiego.}. До 1809 года появляются также "Grenadyer Filozof" Годебскаго (1805), его же переводъ отрывка изъ "Слова о Полку Игоревѣ"; также переводъ, или вѣрнѣе передѣлка "Орлеанской Дѣвы", сдѣланный Андреемъ Бродзинскимъ, хотя на сценѣ и въ печати переводъ появился только въ 1821 г. {"Dziewica Orleańska", tragedya romantycz. z Szyllera, polskim wierszem przełożona przez Andrzeja Brodzińskiego", Warszawa, Zawadzki i Węcki, 1821, str. XXI+178, Przedmowa wydawcy (К. Бродзинскій).}. Въ 1808 г. знаменитый К. Шанявскій, первыя работы котораго по философіи относятся къ самому началу XIX в., печатаетъ разсужденіе, имѣвшее сильное вліяніе на молодое поколѣніе,-- "О Naturze i przeznaczeniu nrzędowań w społeczności", въ которомъ впервые по мнѣнію Здановича высказана на польскомъ языкѣ основная идея философіи Шеллинга о тождествѣ абсолюта {L. Sowiński-Zdanowicz, Rys dziejów, t. II, 331.}. Въ 1809 году, какъ мы указали уже въ 1-й главѣ Минасовичъ перевелъ "Bogów Grecyi". Въ 1810 году К. Тымовскій написалъ: "Dumania żołnierza polskiego w Hiszpanii" {Напечат. въ "Pam. Warsz.", 1815 г., I, 80.}. Одновременно пробивается и другая струя романтизма въ пробуждающемся интересѣ къ народной поэзіи. Подробнѣе мы скажемъ объ этомъ въ другомъ мѣстѣ. Отмѣтимъ только всколзь, что вліяніе народной поэзіи никогда не прерывалось вполнѣ. Совершенно справедливо говоритъ Здановичъ, что рядомъ съ оффиціальной классической литературой 18 вѣка жила въ народномъ преданіи устная литература, которая не была однако исключительнымъ достояніемъ простонародья, и въ его пѣсняхъ, сказкахъ, импровизаціяхъ отражался вполнѣ народный вкусъ, его юморъ, фантазія {L. Sowiński-Zdanowicz, Rys dziejów..... II, стр. 22.}. Вліяніе народной поэзіи мы замѣчаемъ уже у Кохановскаго {P. Chmielowski, Studya i Szkice, t. I, "Sobótka".}. Украинская поэзія, казавшаяся полякамъ еще въ 30 годахъ этого столѣтія народной польской, широкой струей вливалась въ польскую искусственную поэзію {Чит. произвед. Зиморовича, Симоновича, а также такъ называемыхъ поэтовъ польско-украинск. школы.}. Въ XIX в. литературное возбужденіе на Украйнѣ началось значительно раньше, чѣмъ чисто-польское, и оно вызывало и поддерживало оживленіе и въ польской литературѣ {Объ этомъ чит. трудъ Н. П. Дашкевича, "Рецензія на трудъ Петрова", въ отчетѣ о 29 присуж. нагр. графа Уварова.}. Это замѣчали и многіе польскіе писатели {Почтенный дѣятель этой эпохи Ф. Дмоховскій, писалъ въ 1825 году въ своей статьѣ "Uwagi nad teraźniejszym stanem, duchem i dążnością, poezyi Polskiej": "Pisząc o literaturze polskiéj, uważam teraz Wielką i Mało Polskę, nie mówię tu o Litwie, Rusi, Ukrainie, gdzie poeeya ludu daleko więcej kwitnie, i skąd dla literatury naszej najpiękniejszych skarbów spodziewać się możemy...." ("Bibl. Polska", 1825, t. I, стр. 129).}. Произведенія польской литературы тоже находили сбытъ преимущественно въ непольскихъ провинціяхъ {"Gdyby nie Wołyń, Litwa i Ukraina, już by dawno księgarze warszawscy zbankrutowali",-- пишетъ нѣкто R. D. (List do wydawców o stanie krytyki i gustu w kraju naszym. "Bibl. Polska", 1825, t. I, стр. 61).}.
Первая работа по этнографіи въ польской литературѣ принадлежитъ знаменитому Г. Коллонтаю. Она напечатана въ 1805 году {"Pam. Warsz." 1805: "Swactwa, wesela i urodziny ludu na Rusi Czerwonej".}. Въ 1810 году Янъ Воронинъ напечаталъ статью: "Rozprawa о pieśniach narodowych", читанную еще въ 1805 году на засѣданіи "Tow. Przyj, nauk." {"Roczniki tow. Warsz. przyjąć, nauk.", t. VI, стр. 308.}. Въ 1811 году выходитъ сборникъ Червинскаго { Czerwiński, "Okolica zadniestrska....", Lw., 1811.}. Съ 1813--1814 г. начинаются экскурсіи З. Доленги-Ходаковскаго {Чит. А. Н. П ыпина: "Зоріанъ-Доленга Ходаковскіе", "Вѣстн. Евр." 1886 г., 11. Также Sowiński-Zdanowicz, Rys dziejów, t. II и др.}. Къ 1818 году относятся передѣлки народныхъ пѣсенъ Ляха Ширмы { "Dziennik Wileński " 1818, I, 486--496.}, появляются переводы, знаменитая статья Ходаковскаго "О Słowiańsczyznie przed Chrzesciaristwem" { "ćwiczenia Naukowe" 1818, t. II.}, открывающая собой новую эру въ изученіи народной поэзіи.
Возвращаясь къ другой области проявленія романтическаго вѣянія -- къ критикѣ, отмѣтимъ разсужденіе Вепита " О poezyi dramatycznej", прочитанное авторомъ въ засѣданіи "Общества любителей наукъ" въ 1811 году.
Венжикъ {Мы указывали уже на него въ 1-й главѣ. О Венжикѣ чит. О. Томковича: "Przyczynek do historyi romantyzmu w Polsce".} былъ едва-ли не первымъ почитателемъ Шиллера, произведенія котораго онъ такъ же высоко ставилъ, какъ и Шекспира и Лоппе-де-Вега; ему были извѣстны произведенія Альфіери, Кальдерона, Гольдони, Гете {Д-ръ П. Хмѣлёвскій полагаетъ, что Гете былъ извѣстенъ Венинку изъ лекцій по литературѣ Шлегеля (Ogólny pogląd na poezyę polską w połowie XIX st., стр. 25). Но, какъ извѣстно, лекціи Шлегеля были прочитаны въ Вѣнѣ впервые въ 1812 году (R. Haym, Die romantiscke Schule, В. 1870, 2-я кн., 2 гл.).}. Въ своихъ сужденіяхъ Венжикъ руководился собственно говоря мнѣніями Зульцера, теорія изящныхъ искусствъ котораго въ его "Allgemeine Theorie der schönen Künste" построена на взглядахъ Баттэ {"Principes de littérature" 1747--1755. Зульцеромъ пользовался и Круликовскій, и Бродзинскій.}, полагавшаго сущность искусства въ подражаніи прекрасной природѣ,-- противъ чего возставали уже Лессингъ и Гердеръ. Не смотря на скромный тонъ, разсужденіе Венжика вызвало негодованіе въ средѣ "Tow. przyjąć, nauk." Была выбрана комиссія, которая, разсмотрѣвъ работу Венжика и составивъ противъ нея въ высшей степени курьезный обвинительный актъ, полный крайне неосновательныхъ и неумѣстныхъ придирокъ, совсѣмъ не по существу дѣла, въ концѣ концовъ не признала ея достойной напечатанія въ "Rocznikach". Комиссія отвѣчала по пунктамъ на всѣ замѣчанія автора. Такъ, напр., относительно единства времени, она соглашалась съ авторомъ въ принципѣ, но тѣмъ не менѣе настаивала на сохраненіи этого правила изъ "опасенія возможности болѣе серьезныхъ злоупотребленій" {"Wreszcie jakkolwiek słuszne są narzekania autora, гласитъ это любопытное опроверженіе, na wady sceny francuskiéj, gdzie czasem obok gabinetów monarchy mają swe zejścia przysiężeni, można wszelako powiedzieć, iż sprawiedliwiéj jest te oszczędnie, zdarzające się niemożliwości darować niż otwierać swobodne pole szkodliwszym nadużyciam" [Arch, do dziejów lit. i ośw. w Polsce, t. I, 1875 r., Kraków, стр. 337).}. "Автору болѣе бы приличествовало поддерживать, а не ослаблять уже принятыя правила"; ссылки на Шекспира комиссія признала "далеко не безопасными ", выборъ "Athalie", какъ образца для указанія недостатковъ ложноклассической трагедіи, неподходящимъ, и т. д., и т. д. {Ibid. 337.}. Сконфуженный Венжикъ не рѣшился послѣ этого напечатать свое разсужденіе отдѣльной книжкой, и оно 60 лѣтъ пролежало въ рукописи.
Здѣсь же слѣдуетъ припомнить "Pienia Wiejskie" В. Реклевскаго, вышедшія въ Краковѣ тоже въ 1811 году и оказавшія серьезное вліяніе на К. Бродзинскаго, хотя въ публикѣ эта книжка пользовалась очень скромной извѣстностью въ свое время {Ibid. 338.}.
Очень рано сдѣлалась извѣстной знаменитая книга m-me Сталь "De l'Allemagne", вышедшая въ 1813 году. Новости французской литературы доходили въ Польшу всегда своевременно, и потому можно думать, что сочиненіе Сталь распространилось уже въ 1813--1814 годахъ въ оригиналѣ; оно произвело сильное впечатлѣніе на умы польскаго общества, и уже въ 1815 году мы видимъ массу отрывковъ и переводовъ изъ этого сочиненія, а также замѣчанія на него, критику и т. д., на страницахъ почти всѣхъ польскихъ періодическихъ изданій. Главная масса переводовъ появляется на страницахъ "Pam. Warsz." за 1815--1816 годы {" Pam. Warsz." 1816, I, 47,-- O obyczajach i charakterze Niemców z dzieła Pani Stael.
-- O kobietach niemieckich, стр. 159.
-- Uwagi nad niemcami południowemi, а w szczególności nad Austryą, стр. 387.
-- Obraz Wiednia II, 157. Еще въ 1816 г., t. V, 30.}.
Польская критика начинаетъ опасаться за судьбы французской литературы и ея авторитетъ въ Польшѣ; она предостерегаетъ общество отъ "парадоксовъ" г-жи Сталь и совѣтуетъ не увлекаться крайностями нѣмецкой метафизики. Но молодежь уже была охвачена новымъ движеніемъ; знакомство съ нѣмецкой литературой ростетъ со дня на день.
Въ журналахъ появляются статьи, знакомящія публику съ современной нѣмецкой литературой. Виленскія изданія не отстаютъ отъ варшавскихъ. Такъ, въ "Dzien. Wil." за 1815 годъ мы находимъ отрывокъ: "Wpływ nowej filozofii na rozwinięcie władz umysłowych w dzieciach", въ, "Tyg. Wił," за тотъ же годъ: "Wpływ nowej nauki na umiejętności { P. Chmielowski, "А. Mickiewicz", I, 143.}.
Въ 1816 году въ послѣднихъ книжкахъ, Pam.Warszawsk'аTO" мы находимъ статью объ англійской литературѣ послѣднихъ 20 лѣтъ, переведенную, впрочемъ, изъ французскаго изданія "Bibliothèque Universelle " { "Pam. Warsz", 1816, VI, 289: "Rzut oka na literaturą angielską w ostatnich 20 latach".}.
Въ слѣдующемъ году изъ того же изданія переведена интересная статья о нѣмецкой литературѣ { "Fam. Warss. 1817, VII, 154--183: "Rzut oka na stan niniejszéj literatury niemieckiéj".}, и здѣсь мы находимъ довольно обстоятельные и симпатическіе отзывы о новой нѣмецкой литературѣ. Говорится тутъ о Томазіусѣ, Готшедѣ, Бодмерѣ, о Гете, Шиллерѣ, Виландѣ, о Гердерѣ, Винкельманѣ, Ж. П. Рихтерѣ, Шеллингѣ, Тикѣ, Новалисѣ; послѣдніе отнесены къ тѣмъ "темнымъ и мистическимъ писателямъ, которыхъ трудно понять" {Ibid. 179.}. Авторъ говоритъ и о нѣмецкихъ ученыхъ и критикахъ: о Кантѣ, Якоби, Фихте, Шеллингѣ, Шлегеляхъ {Ibid. 158, 173, 174, 178.}; цитируется книга г-жи Сталъ, которую авторъ оправдываетъ отъ многихъ обвиненій, взводимыхъ на нее критиками. "Глубокомысленное сочиненіе Сталь, говоритъ авторъ, превосходно доказало, что литература нѣмцевъ за послѣдніе 20 лѣтъ сдѣлала огромный шагъ впередъ -- {Ibid. 160.}. "Слѣдовало бы желать какъ для блага науки, такъ и для славы нѣмцевъ, чтобы Виллеръ {Willers еще въ 1809 году написалъ "Coup d'oeuil sur l'état actuel de la litteraiure allemande" -- въ донесеніяхъ институту (чит. ibid. 163).} (Willers) и г-жа Сталъ нашли достойныхъ послѣдователей и наслѣдниковъ своего таланта, которые могли бы дополнить образы, намѣченные ими только нѣсколькими штрихами {Ibid. 161.}. "Что касается литературы, то нѣмцы занимаютъ теперь первое мѣсто среди европейскихъ народовъ. Это мнѣніе кажется смѣлымъ, но оно можетъ быть оправданнымъ" и т. д. {Ibid. стр. 162.}. Статья заканчивается пожеланіемъ, чтобы "иноземцы вошли съ нѣмцами въ самыя тѣсныя сношенія и связи" {Ibid. стр. 183.}.
Эта переводная статья о нѣмецкой литературѣ являлась прекраснымъ предисловіемъ къ разсужденію Бродзинскаго о романтизмѣ.
Вѣроятно съ цѣлью умѣрить нѣсколько значеніе похвалъ, высказанныхъ нѣмецкой литературѣ въ этой статьѣ, редакція помѣстила сейчасъ же за ней " Zdanie о literaturze niemieckiej z angielskiego" -- перепечатку изъ англ, журнала "Edinburg ftewiew" (1816, No 9 5, стр. 67). Краткому (всего 2 страницы) и весьма поверхностному, хотя суровому отзыву англійскаго писателя редакція предпослала нѣсколько строчекъ объясненія, въ которомъ говоритъ, что "ученая республика" допускаетъ мнѣнія самыя противуположныя; сопоставленіе "ихъ, всегда бываетъ весьма полезнымъ; къ тому же редакція находитъ многія сужденія автора весьма вѣрными и согласными съ ея убѣжденіями" {Ibid. стр. 184.}.
Въ 1816 году появляется небольшое разсужденіе Яна-Самуила Каульфуса, учителя гимназіи въ Познани, который первый рѣшился высказать мнѣніе, что литература нѣмцевъ даетъ больше пища нашей мысли и чувству, чѣмъ литература французовъ {Подробное содержаніе этого разсужденія изложено въ рецензіи на него ("Pam. Warsz." 1818, XI, 518--537), а также въ монографіи П. Хмѣлёвскаго: "Ad Mickiewicz" (t. I, 144--146).}.
Основная мысль Каульфуса та, что ни одинъ европейскій народъ не имѣетъ своей самостоятельной цивилизаціи, и всюду замѣчаются перекрестныя вліянія. Духъ греческой и римской цивилизаціи, какъ основа образованія, вліяетъ на развитіе ума, а азіатскій, при помощи религіи,-- на сердце; отсюда Каульфусъ дѣлаетъ заключеніе, что ни одинъ народъ не имѣетъ основанія дѣлать укоры другому за пользованіе чужой цивилизаціей; тѣмъ не менѣе характеръ умственнаго и нравственнаго образованія, счастье личное и общественное, сохраненіе или утеря народности, часто зависятъ отъ выбора той или другой литературы и языка, какъ средства для дальнѣйшаго развитія {Такъ-какъ но мнѣнію Каульфуса: "Język i literatura wtenczas uwłaściwiają się za środek pomocniczy do wykstałcenia innych narodów, gdy 1) nie narusząsią narodowości, ale owszem w nią się przelać dają, 2) gdy dia umysłu i sercu tak obfite przynoszą owoce, iż 3) prowodzą do ogólnych wyobrażeń i tym sposobem zbliżają człowieka do prawdziwego uksztalcenia" ("Pam. Warsz." XI, стр. 519).}. Исходя изъ такихъ положеній, авторъ приходитъ къ заключенію, что всего полезнѣе для поляковъ пользоваться плодами нѣмецкой мысли и поэзіи. Нѣмецкій языкъ есть языкъ философіи; это ключъ къ познанію всѣхъ иныхъ литературъ; такихъ писателей, какъ Шиллеръ и Клопштокъ, не имѣетъ ни одна европейская литература; нѣмецкая образованность глубже и полна общечеловѣческими интересами {"Iej charakterzem jest uniwersalność" (ibid. 521). Срав. "Rzut oka na stan literat, niemieckiéj", "Pam. W." 1817, VII, стр. 163.}, знакомство съ ней ведетъ къ общечеловѣческому: низверженіе предразсудковъ, авторитетовъ, стремленіе къ добру и красотѣ и признаніе ихъ вездѣ, гдѣ онѣ ни находятся, -- высокій нравственный подъемъ {Ibid. стр. 522--523.} -- вотъ результаты такой высшей точки зрѣнія на вещи {Коротенькую замѣтку по поводу этой статьи помѣстилъ "Dziennik Wileński" за 1817 г. (VI, 232). Суровый разборъ статьи Каульфуса мы находимъ въ указанной выше рецензіи, написанной въ тотъ годъ, когда была напечатана и статья Бродзинскаго "О klas. i romantyczności". Рецензія заканчивается слѣдующимъ отрывкомъ изъ письма "одного изъ мужей, просвѣщающихъ литературу и польскій народъ": "Romantyczność najgorszy ten rodzay wprowadzony przez Niemców, który nic w kłassycznym rodzaju zrobić nie mogli...." и т. д. Весь этотъ отрывокъ мы находимъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ въ знаменитомъ отвѣтѣ Снядецкаго на статью Бродзинскаго. }.
Если къ перечисленнымъ выше статьямъ прибавимъ еще интересное предисловіе Ляха Ширмы къ его передѣлкамъ народныхъ пѣсенъ, въ которомъ онъ зовётъ общество подъ "стрѣху крестьянской избы, потому-что тамъ живетъ "sędziwa narodowość", то мы и исчерпаемъ весь запасъ статей, появившихся до 1818 года и содержащихъ намеки, отдѣльныя мысли въ новомъ направленіи, а подъ часъ цѣликомъ посвященныхъ защитѣ новыхъ идей, какъ напр. въ замѣчательномъ разсужденіи Каульфуса, на два года упредившемъ знаменитую статью Бродзинскаго.
Неменѣе замѣтно вліяніе новыхъ идей и въ поэзіи. Какъ и въ прошломъ вѣкѣ, прежде всего обращаются къ Оссіану; его меланхолія находила отголосокъ въ польскомъ сердцѣ. Рыцарь, тоскующій по своимъ, на подѣ битвы, вдали отъ родины, напоминалъ положеніе тѣхъ поляковъ, которымъ приходилось сражаться въ войскахъ Наполеона чуть-ли не во всѣхъ частяхъ свѣта {Объ этомъ чит. Z. I. Sulima, "Polacy w Hiszpanii 1808--1812", W. 1890.}. Наконецъ въ поэзіи Оссіана было что-то мирившее ее съ требованіями классическаго вкуса. Самъ Янъ Снядецкій беретъ ее подъ свою защиту въ своей статьѣ "О pismach klassycznych i romantycznych" {..."poezya Ossyana, która malując męztwo i posępność charakteru w dawnych ludach północnych, żywiąc się i zdobiąc mitologią sobie właściwą, nie jest przepisom Horacego przeciwna" ("Dzienn. Wileński" 1819, 1, 5).}. Похвалу Оссіану высказываетъ и другой писатель, воспитанный на классическихъ образцахъ,-- Францискъ Моравскій, который написалъ, какъ сообщаетъ въ своихъ воспоминаніяхъ Войцицкій {Объ этомъ чит. "Warszawa i jéj społeczność w początku naszego stulecia", K. Wl. Wójcicki, W. 1875, стр. 79.}, еще въ 1818 году лирическую сцену "Сонъ". Въ ней авторъ изображаетъ себя съ книгами Гомера и Оссіана въ рукѣ, колеблющагося, кому отдать первенство. Поэтъ обращается къ Гомеру и выставляетъ его достоинства; затѣмъ, взирая на книгу Оссіана, говоритъ:
"Ty zaś, co na północnćj i samotnej skale,
Na cichszej lutni ciężkie rozwodziłeś żale;
I zawsze bladej nocy otoczony mrokiem
Topiłeś smutne myśli w dumaniu głębokiem;
Bliższy tkliwej natury, mniej świetnej od Greka,
Przez łzę tylko patrzałeś na świat i człowieka,
Jakże, jakże mnie często z Homerem rozdzielał,
Jakżeś lubą, posępność w duszę moją przelał.
Jak często razem z tobą winiąc los okrutny,
Twem czuciem rozczulony, twoim smutkiem smutny
Na pustynie, na skały biegłem nocną dobą
Razem błądzić i dumać i zapłakać z tobą" 1).
1) Эта сцена безъ подписи автора напечатана была только въ 1821 году ("Wanda" 1821, t. II, 12--16).
Такимъ образомъ съ поэзіей Оссіана мирились и классики, и въ началѣ этого столѣтія ему подражаютъ въ своихъ произведеніяхъ, а также и переводятъ его, Ципріанъ Годебскій, Островскій { "Pam. War же. " 1815, III, 494: "Bitwa pod Lorą"; ibid. 1816, V, 182: "śmierć Oskara" i т. д.}, Боржевскій {Ibid. VI, 203, VIII. 52: "Karton" и т. д.}, Янушевскій {Ibid. VI, 473--480, "Ostatny Hymn Ossyana".} и затѣмъ уже Бродзинскій. До 1818 года продолжаютъ попадаться переводы и изъ Руссо. Такъ въ "Dzień. Wileński" за 1816 годъ (No 22, стр. 270) находимъ "Kuźnie w Lemnos", вольный переводъ Константина Петровскаго; годомъ раньше въ томъ же журналѣ "Tryumf miłości", вольный переводъ Яна Сталинскаго (1815. I. 335). Въ 1809 году мы находимъ переводы изъ Клопштока {"Pam. Warsz." 1809 г. Переводилъ Руссо и Иг. Шидловскій ("Dzienn. Wil." 1818, t. I, 611 и т. д.).}. Съ 1816 же года появляется цѣлый рядъ переводовъ изъ Шиллера поэтовъ: Минасовича, Тымовскаго, Бруно Кицинскаго, Бродзинскаго, Каминскаго (во Львовѣ), Хлендовскаго, Мѣрошевскаго. Большая часть переводовъ печатается въ "Pam. Warszawsk-омъ"; нѣкоторые -- въ "Pam. Lwowsk-омъ" и т. д. Впервые названіе "баллада" появляется на польскомъ языкѣ въ "Pam. Lw." (1816. II) {"Rękoimia" Kamińskiego ("Kw. Historyczny" 87, I, 50).}. Вслѣдъ затѣмъ Минасовичъ переводитъ извѣстное стихотвореніе "Der Taucher" {"Pam. Warsz." 1816, V, 135.}, и за нимъ масса другихъ переводчиковъ заполняютъ своими переводами изъ Шиллера всѣ періодическія изданія. Тымовскій переводитъ въ томъ же 1816 году "Die Ideale" Бродзинскій -- "Кассандру" {Ibid. 1816, V, 214.}. Нѣкоторыя произведенія Шиллера являются одновременно въ нѣсколькихъ переводахъ: напр. "An die Freude" въ перев. Тымовскаго и Минасовича {Ibid. 1817, X, 242, VIII, 63.}. Вообще Шиллеру повезло въ польской литературѣ {Чит. Е. Sehnobrich, "Szyller w Polsce".}. Появляются и новые виды стихотворнаго творчества: уже Реклевскій писалъ сонеты {Напеч. "Pam. W." 1821, XIX, 393. Въ 1818 году мы находимъ два сонета въ польскихъ журналахъ. Одинъ принадлежитъ Бродзняскому и помѣщенъ въ примѣчаніи къ его статьѣ "О романтизмѣ и клас.", а другой,-- Barreau, переведенъ Антоніемъ Горецкимъ ("Dzień. Wil." 1818, t. I, стр. 610).}. Минасовичъ знакомитъ съ другой формой -- тріолетомъ {"Pam. W." 1816, V, Объ этомъ чит. 5-ю главу нашей работы.}. Изъ оригинальныхъ поэтовъ этой эпохи нельзя не отмѣтить В. Реклевскаго {"Pam. W." 1816, IV, 327--332.}, I. Нѣмцевича, долгое пребываніе котораго въ Америкѣ доставило ему возможность познакомиться съ англійской литературой {L. Sowiński-Zdanow., Rys Dziejów, H, 146.}, благодаря чему его "śpiewy Hystoryczne", вышедшіе въ 1816 году, носятъ уже народный колоритъ, такъ-что нѣкоторые историки литературы уже въ немъ видятъ предтечу польскаго романтизма {А. Штернъ. "Всеобщая ист. лит.", Спб. 1885, стр. 472.}.
Такимъ образомъ до появленія статьи Бродзинскаго "О романтизмѣ" мы замѣчаемъ уже многочисленные слѣды новаго направленія въ польской литературѣ {О романт. вѣяніяхъ на Литвѣ чит. ниже.}. Романтизмъ не былъ уже новостью, онъ имѣлъ уже горячихъ поклонниковъ, также какъ и противниковъ; первые громы Снядецкаго раздались по поводу разсужденія Каульфуса. Уже самъ Бродзинскій признаетъ это, когда дѣлитъ въ своей статьѣ представителей литературы на стариковъ и молодежь, которая, по его мнѣнію, "естественно" тянетъ въ сторону романтизма {Если новое направленіе и не было еще формулировано, то все же оно чувствовалось современниками. Грабовскій говоритъ но этому поводу слѣдующее: "jak zawsze, kiedy ważna zmiana ma nastąpić w państwie wyobrażeń, natychmiast rodzi się całe pokolenie uzdolnione i skłonne zmianę takową przyjąć i popierać, wszędy natrafiają się usposobienia, przygotowane ku niej i nim się nawet objawi, już ją niemal wszystkie umysły przewidują, przeczuwają, rzekł byś, że się naprzód o niej jakaś głucha mowa rozeszła, tak było i teraz" ("Literatura i krytyka", t. I, W., 1837 г., стр. 100).}. Какъ человѣкъ умѣренный, какъ писатель, въ образованіи котораго значительный слѣдъ оставила псевдоклассическая литература, но которому не чужда и новая литература, Бродзинскій, поклонникъ (хотя и умѣренный) Шиллера, хорошо знакомый и съ произведеніями Гете, занимаетъ срединное положеніе въ возгорѣвшейся борьбѣ: онъ хочетъ примирить обѣ стороны указаніемъ истиннаго, средняго пути и съ этой цѣлью и пишетъ свою статью "О klas. і romantyczności" {Статья о романтизмѣ и классицизмѣ напечатана въ "Pam. Warsz." за 1818 г., I -- V кн. Первоначальное заглавіе этой статьи таково: "Uwagi nad duchem poezyi polskiej" ("Pam. W.", t. X, 336), но уже въ оглавленіи содержанія этого тома она озаглавлена болѣе точно: "О klassyczności i romantyczności, tudzież о duchu poezyi polskiej" (ibid. 558).}.