К. Бродзинскій, какъ этнографъ и славянофилъ.
I. К. Бродзинскій, какъ славянофилъ. Его отношенія къ Челяковскому. Его славя нофильство въ связи съ политическими теченіями въ польскомъ обществѣ. II. Изученіе народности у славянъ и у поляковъ. Переводы Бродзинскаго. Его "Предисловіе". Оцѣнка этнографическихъ взглядовъ Бродзинскаго.
Славянское возрожденіе конца XVIII в. и начала XIX создано многоразличными причинами, взаимно перекрещивающимися и дополняющими одна другую. Въ немъ сказалось и вліяніе общихъ фактовъ умственнаго и общественнаго развитія З. Европы (идеи Руссо и Гердера, французская революція, нѣмецкое національное движеніе, итальянское возрожденіе XVI-го вѣка); отразились и чисто мѣстныя вѣянія, напр. развитіе идеи славянской взаимности; все это вмѣстѣ создаетъ на почвѣ славянской къ началу XIX в. то литературно-общественное движеніе, которое примыкаетъ отчасти къ романтизму и вызываетъ къ жизни всѣми забытыя негосударственныя народности. Интересъ къ народной поэзіи и чувство племенного единства славянъ ростутъ въ тѣсной взаимной связи и въ этой связи и должны быть изучаемы. Поэтому мы и намѣрены говорить о Бродзинскомъ одновременно, какъ о славянофилѣ и этнографѣ. Идея славянской взаимности присуща всѣмъ славянскимъ племенамъ {Объ этомъ чит. I. Первольфа: "Славяне, ихъ взаимныя отношенія и связи", т. II, Варшава, 1888 г., а также А. Н. Пыпина, "Литературный панславизмъ", "Вѣстн. Евр." 1879 г., NoNo 6, 8 и 9.}. Сознаніе родства и близости съ особенной силой вспыхнуло тогда, когда съ запада возникла опасность погибнуть въ "ненасытной пасти тевтоновъ". Впервые славянская идея блеснула въ умахъ хорватско-далматскихъ поэтовъ, а затѣмъ и польскихъ. Срединное положеніе Польши въ центрѣ славянскихъ народовъ давно вызвало среди поляковъ интересъ къ славяновѣдѣнію. Начиная съ Кохановскаго {I. Первольфъ, ibid. стр. 165.} и до Воронича включительно, польскихъ поэтовъ воодушевляетъ мысль о всеобщемъ славянскомъ союзѣ. По мѣрѣ ослабленія могущества Польши поэты ея переносятъ свои надежды на "сѣвернаго колосса". Ст. Трембецкій, которымъ зачитывался въ молодости Бродзинскій, создаетъ цѣлую панславистическую систему съ Россіей во главѣ славянства. Онъ уже былъ довольно искренній руссофилъ. Идея сближенія, славянскаго единства увлекаетъ и Воронича, и другихъ польскихъ писателей нач. XIX в. (С. Линде, Иг. Раковецкій, Бандке, Ходаковскій). Въ началѣ XIX в. и съ русской, и съ польской стороны дѣлается рядъ попытокъ къ сближенію. Въ Орлѣ напр. возникаетъ журналъ, поставившій своей спеціальной цѣлью примиреніе русскихъ съ поляками: "Другъ Россіянъ и ихъ единомышленниковъ обоего пола" (1816--1817) {А. Н. Пятковскій, "Изъ ист. нашего лит. и обществ. развитія", Спб. 1876, т. II, стр. 255--256.}.
Въ русскихъ журналахъ печатается много переводовъ съ польскаго, въ особенности въ "Вѣстн. Евр." {Списокъ у А. А. Кочубинскаго: "Начальные годы русскаго славяновѣдѣнія", Одесса, 1887--1888, стр. 43--44.} и "Украинск. Вѣстникѣ". Точно также и наоборотъ {"Dzienn. Wil." переводитъ статью Бестужева, "Pam. Warsz." -- "Опытъ" Сопикова, "Tygodn. Wil." -- оду Державина "Богъ" (чит. И. Левицкаго, "Галицко-русск. библ.", Льв. 1888); въ Вильнѣ выходитъ переводъ "Думъ" Рылѣева (чит. отзывъ "Pam. dla płci piękn." 1830, t. II, стр. 43) и т. д.}.
Лучшіе славянскіе патріоты: Колларъ, Юнгманъ, Ганка, Челяковскій, Воронинъ, являются горячими поклонниками идеи сближенія. Такое обще-славянское настроеніе должно было отразиться и на Бродзинскомъ. Хотя славянофильство его не было преобладающей чертой его настроенія, тѣмъ не менѣе онъ съ восторгомъ говоритъ о прошломъ славянства и его будущемъ {"Miłość ogólno sławiańska, говоритъ онъ, winna kierować piórem hystoryka" (Pisma, t. III, 294).}, и, конечно, славянская гордость заставляетъ его отвести славянскому племени огромную территорію "отъ Камчатки до Эльбы, отъ Сѣверныхъ морей до Средиземнаго, до Китая и Индіи" и даже доказывать образованіе греческаго языка отъ славянскаго (!). Славянству же посвящено второе письмо его "Listów о literaturze", которое начинается жалобой на то, что до сихъ поръ въ польскомъ обществѣ еще слабъ интересъ къ славяновѣдѣнію.
"Убожество" польской литературы относительно свѣдѣній о древнихъ славянахъ и въ особенности о современныхъ "братнихъ" народахъ Бродзинскій не можетъ ничѣмъ объяснить и оправдать. "Насъ интересуютъ мельчайшія подробности о жизни какого-нибудь ничтожнаго придворнаго или актрисы, а народы, которые входили въ самыя близкія связи съ нашимъ краемъ, языкъ которыхъ и обычаи должны бы насъ интересовать хотя ради пользы нашей литературы,-- или почти совсѣмъ для насъ чужды, или слишкомъ мало интересуютъ читателей".
Чтобы возбудить въ польскихъ читателяхъ интересъ и охоту къ изученію старины и быта, Бродзинскій приводитъ большой отрывокъ о славянахъ изъ извѣстнаго сочиненія Гердера: "Ideen zur Geschichte der Menschheit" {Въ "Письмахъ славянскихъ ученыхъ къ Погодину" ни разу не встрѣчается имя Бродзинскаго. Точно также не нашелъ о немъ данныхъ и Кочубинскій (чят. "Нач. годы русск. славяновѣд.", стр. 278).} и самъ перефразируетъ его мнѣнія. Вотъ тѣ немногія данныя, которыя можно извлечь изъ сочиненій Бродзинскаго. Весьма немного можно сказать и объ отношеніяхъ Бродзинскаго къ славянскимъ дѣятелямъ и патріотамъ. Изъ русскихъ ученыхъ онъ упоминаетъ одного Карамзина; изъ памятниковъ русской поэзіи ему извѣстно "Слово о полку Игоревѣ" и нѣсколько народныхъ пѣсенъ.
Извѣстны отношенія Бродзинскаго только къ одному чешскому ученому и поэту Францу Ладиславу Челяковскому, о которыхъ сообщилъ нѣкоторыя новыя данныя Эдуардъ Фелинка {"Przegląd literacki", dodatek do "Kraju", 1888 года, No 18: "Brodziński i Czelakowski". Матерьяломъ послужили преимущественно письма Пеляковскаго.}. Переписка Челяковскго въ значительной ея части исчезла безслѣдно: Э. Фелинка занимался разысканіемъ ея и выяснилъ, что драгоцѣнное собраніе писемъ покойнаго Челяісовскаго находилось нѣкоторое время у Пуркинье {Объ этомъ г. Фелинкѣ сообщилъ сынъ Челяковскаго д-ръ Яромиръ, адъюнктъ мѣстнаго архива въ Прагѣ.}, но что онъ съ ними сдѣлалъ, осталось неизвѣстнымъ.
Въ громадной перепискѣ Челяковскаго находились письма Бродзинскаго, А. Гарчинскаго, Коллонтая, Линде, автографы Красицкаго, Бандке, Лелевеля, Нарушевича, Соколова, Срезневскаго, Шишкова, Гоголя, Востокова, Шевырева.
Нѣкоторыя свѣдѣнія объ отношеніяхъ Бродзинскаго и Челяковскаго г. Фелинка нашелъ въ письмахъ Челяковскаго къ друзьямъ, главнымъ образомъ къ Властимилу Камариту.
По дорогѣ въ Италію Бродзинскій останавливался въ Прагѣ, познакомился со многими чешскими патріотами и въ томъ числѣ съ Ганкой и Челяковскимъ. Съ послѣднимъ онъ близко сошелся: ихъ роднили многія общія черты характера. Изъ писемъ Челяковскаго къ Камариту мы узнаемъ, какое симпатичное впечатлѣніе произвелъ на автора "Ruże stulistej" пѣвецъ "Wiesława". "Это хорошо, пишетъ Челяковскій своему другу, что тебѣ понравилось стихотвореніе Бродзинскаго "Легіонистъ" {Прекрасный переводъ этого стихотворенія сдѣланъ Челяковскимъ. Чит, "Sebrané spisy", у Praze, 1871, стр. 428.}. Я имѣю его въ оригиналѣ, но дамъ тебѣ, когда ты пріѣдешь на святки въ Прагу; въ такомъ случаѣ получишь хорошо переписанный экземпляръ. При этой оказіи прочитаемъ вмѣстѣ поэму Бродзинскаго "Вѣславъ". Вотъ понравится она тебѣ! Я переписалъ ее цѣликомъ и собираюсь перевести гекзаметромъ. Ахъ, почему не было тебя въ Прагѣ вчера?! Именно вчера меня посѣтилъ... ну, угадай, кто? Самъ Бродзинскій, онъ -- собственной персоной! Профессоръ эстетики и польской литературы, онъ путешествуетъ теперь и по дорогѣ въ Римъ пробудетъ цѣлую недѣлю въ Прагѣ, Читаетъ усердно по -- чешски, пересматриваетъ вмѣстѣ съ Ганкой Краледворскую рукопись, которую собирается переводить на польскій языкъ. Премилый человѣкъ и отмѣнный любитель народной поэзіи. Разсказывалъ онъ мнѣ о нашихъ пѣсняхъ забавный анекдотъ {О томъ, какъ онъ обучалъ пѣснямъ одну "panienku"... Мы опускаемъ его.}. Этотъ самый Бродзинскій имѣетъ уже большую часть нашихъ пѣсенъ въ польскомъ переводѣ. Сообщалъ также Бродзинскій, что "Общество любителей наукъ" въ Варшавѣ собирается взяться за изданіе славянской энциклопедіи, т. е. такого сочиненія, въ которомъ были бы приняты въ соображеніе всѣ предметы, такъ или иначе относящіеся къ славянству". Два мѣсяца спустя, въ письмѣ отъ 27 мая 1824 года, Челяковскій вновь сообщаетъ своему другу: "Двѣ недѣли назадъ получилъ письмо отъ К. Бродзинскаго изъ "Королевыхъ Варовъ". Дорога въ Римъ не была удачна. Онъ едва добрался до Флоренціи, тамъ захворалъ и пишетъ мнѣ, что это путешествіе стоитъ ему поперекъ горла. Чешская вода, говоритъ онъ, болѣе ему по вкусу, чѣмъ даже итальянское вино. Ждемъ его въ Прагѣ, такъ-какъ онъ, вѣроятно, вскорѣ будетъ возвращаться домой".
Это письмо, какъ кажется, съ невѣрной датой (2 lipca 1824), было напечатано въ 1850 г. {"Vśeslowanske pocatëcne cteni", Челяковскаго, Praha, 1850, I, 29.}. Въ немъ, между прочимъ, Бродзинскій пишетъ: "Руины и славяне больше меня интересуютъ, чѣмъ Италія". {У д-ра П. Хмѣлёвскаго ("Studya і szkyce", t. I, стр. 107) по ошибкѣ очевидно напечатано "Rusiny i Słowianie więcej mnie obchodzą, niżeli Włoch".} Съ нетерпѣніемъ ждетъ онъ сборника славянскихъ пѣсенъ, чтобы сообщить его польскому обществу. Взамѣнъ обѣщаетъ "очень убогій сборникъ польскихъ пѣсенъ". "Бѣдствія нашихъ селянъ, положеніе шляхты, безобразія дворовыхъ и тому подобныя причины уничтожили у насъ эти цвѣтки наинѣжнѣйшей поэзіи". Съ восторгомъ вспоминаетъ Бродзинскій о времени пребыванія въ Прагѣ, но досадуетъ на то, что споры о польской просодіи окончательно сбили его съ толку. На это же онъ жалуется и въ письмѣ къ Челяковскому изъ Швейцаріи, въ которомъ сообщаетъ также о томъ, что онъ составилъ планъ большой "героической поэмы" (очевидно "Dwór w Lipinacli") {"Kraj" 1888 r., dodatek, No 18, статья Фелинки.}. Вотъ тѣ немногія данныя объ отношеніяхъ двухъ поэтовъ, которыя можно извлечь изъ ихъ переписки; дружескій ихъ характеръ не подлежитъ сомнѣнію. Это подтверждается и тѣмъ посвященіемъ, которое сдѣлалъ Бродзинскому Челяковскій на 2 томѣ своихъ "Славянскихъ народныхъ пѣсенъ" въ 1825 году: "Pfiteli svému vazenému а miłemu Kazimirovi Brodzińskiemu, professorovi krasovédy а Literatury Polskę spolutajemniku pri universitétu Warsavském obétuge wydawatel" {"Slowanské nâroclnj pjsnë sebrané Frant. Ladisl. (Jelakowskym". Djl druby. V Praze 1825. Pjsmem I. Owd. Vetterlowé z Wildenbrunu.}. Эпиграфомъ для этого сборника послужили тоже слова Бродзинскаго {"Poezye ludu tem są, dla teraźniejszego poety, czem dawne kroniki dla myślących hystoryków" ("Pam. Warsz." 1820). Третій томъ своихъ дѣсенъ Челяковскій посвятилъ уже Буку Караджичу.}. Сходство характеровъ и отчасти политическихъ взглядовъ благопріятствовали дружбѣ двухъ поэтовъ. Но, какъ славянофилъ, Челяковскій высказывается опредѣленнѣе Бродзинскаго. Этого послѣдняго отнюдь нельзя назвать руссофиломъ. Симпатіи и преданность Бродзинскаго къ Александру I объясняются главнымъ образомъ оппортунистическими соображеніями, но въ его многихъ произведеніяхъ и отдѣльныхъ замѣчаніяхъ вообще нельзя не усмотрѣть нѣкотораго нерасположенія къ Россіи (ср. напр. стих. "Легіонисту", "Pole Raszyńskie", не говоря уже о революціонныхъ стихотвореніяхъ). Въ своемъ курсѣ литературы, въ главѣ о славянахъ, Бродзинскій, говоря о малороссахъ, рекомендуетъ ихъ языкъ вниманію "всѣхъ друзей славянства" и полагаетъ, что всему славянству было бы много выгоднѣе, если бы Кіевъ остался центральнымъ пунктомъ южной Руси, какъ столица отдѣльнаго государства. О малорусскомъ языкѣ онъ говоритъ: "это самое чистое и самое близкое къ славянскому нарѣчіе; такъ-какъ оно до сихъ поръ еще не сдѣлалось языкомъ письменности, то его можно считать по простотѣ выраженій и ихъ богатству равнымъ языку Гомера" {Piśma, t. III, 154--8.}. На бѣлорусскомъ нарѣчіи Бродзинскому извѣстны труды доктора Скорины {О нихъ Бродзинскій могъ знать изъ статьи Линде "О literaturze rossyjskiéj" ("Pam. Warsz." 1815--1816), а также и изъ нѣкоторыхъ другихъ источниковъ. Чит. Л. В. Владимирова, "Докторъ Францискъ Скорина", Спб. 1888, стр. X.}. Великорусскимъ языкомъ, по мнѣнію Бродзинскаго, начали писать только со времени Петра Великаго {Мицкевичъ въ своемъ курсѣ слав. литер. тоже говоритъ, что русскій литературный языкъ образовался въ Петербургѣ (чит. соч. Мицкевича т. II, 6; ср. А. Гильфердинга, "Собраніе сочиненій", Спб. 1868, т. II, стр. 63).}. Тѣмъ не менѣе Бродзинскій защищаетъ Трембецкаго, довольно, впрочемъ, умѣренно, полагая, что онъ вполнѣ искренно стоялъ за Екатерину, хотя она въ дѣйствительности "руководилась не славянской идеей, а идеей грабежа" {Г. Спасовичъ говоритъ о немъ, какъ объ измѣнникѣ: "На свѣжей могилѣ отечества онъ, космополитъ, поетъ о братскомъ единеніи единокровныхъ племенъ"(стр. 561). Также отзываются о немъ и Здановичъ ("Bys dziejów..." t. II, 94), и Войцицкій ("Hist, pol. lit.", стр. 126). Но если въ наше время даже такой польскій историкъ, какъ іезуитъ Калинка, признаетъ, что въ концѣ XVIII в. единственное спасеніе для Польши заключалось въ союзѣ съ Россіей (чит. W. Kalinka, "Sejm czteroletni..." Lw., стр. 244--5), то нѣтъ никакого основанія заподазривать искренность симпатіи къ Россіи свидѣтеля -- очевидца отчаяннаго положенія Польши.}.
Въ курсѣ литературы Бродзинскій ничего не говоритъ о Воронинѣ, какъ славянофилѣ, ограничиваясь замѣчаніемъ, что поэма "świątynia Sybilli" -- произведеніе одинаково народное для всѣхъ славянъ и навсегда {Pisma, t. IV, 357, 447.}. Мысль о великой славянской федераціи привлекаетъ славянскихъ дѣятелей. О ней мечтаетъ уже Сташицъ {"Myśl о wielkiej federacyi słowiańskiej zajmuje Staszyca nawet w Tatrach... O niej marzy na szczytach Wołoszyna i Krępaku", говоритъ о немъ г. Петкевичъ (Dodatek do "Wieku" 1882 г., No 117).}; многіе польскіе дѣятели связываютъ ее съ стремленіемъ къ политической независимости Польши. Все это получаетъ дальнѣйшее развитіе въ масонскихъ обществахъ, впослѣдствіи преобразованныхъ въ тайные политическіе союзы {Объ этомъ говоритъ Мохнацкій и Заленскій. Чит. 2-ю главу, стр. 154--155.}. Связь масонскихъ, политическихъ и славянскихъ теченій, какъ кажется, не подлежитъ сомнѣнію. Такъ напр., еще въ XVIII в. въ обществѣ "Prawdziwa masorerya Rzeczy Pospolitej" 1782 г. первая степень -- "вольный славянинъ " {Первольфъ. "Славяне....", т. II, стр. 98.}. Въ 1819 году въ Кіевѣ явилось масонское общество съ страннымъ названіемъ: "Бѣдные Славяне". Въ немъ были русскіе и поляки. Общество было заподозрено въ революціонныхъ цѣляхъ {А. А. Кочубинскій "Начальные годы русскаго славяновѣдѣнія", стр. 49.}. Въ 1825 году одна изъ масонскихъ ложъ, имѣющихъ политическія цѣли, получаетъ названіе "Соединенныхъ Славянъ" и проводитъ мысль о всеславянской федераціи, что было не безызвѣстно и такимъ славянскимъ патріотамъ, какъ напр. Ганкѣ и Челяковскому, подвергавшимся по этому поводу допросу и преслѣдованіямъ австрійской полиціи {Ibid. 50.}. "Въ донесеніяхъ слѣдственной коммиссіи 30-го мая 1826 года упоминаются въ показаніяхъ какія-то малороссійскія общества, имѣющія политическія цѣли и основанныя при масонскихъ ложахъ" {А. Пыпинъ, "Обзоръ малорусской этнографіи". "В. E." 1885, X, 329.}. Напомнимъ кстати, что первый южно-русскій славянофилъ и патріотъ, извѣстный философъ Сковорода, тоже былъ масономъ {О его дѣятельности чит. очеркъ Колубовскаго въ переводѣ книги Ибервегъ-Гейнце; см. также Бесина "Очерки русской журналистики", Спб. 1884. Здѣсь указаны статьи, касающіяся его литературной дѣятельности.}.
Очевидно, славянофильство и масонство находились въ какой-то связи и съ политическими стремленіями общества {Такъ напр., въ обществѣ: "Wolnomularskie narodowe czyli wojskowe" были 4 степени. Въ ложахъ 1-ой степени висѣлъ портретъ Александра I, и цѣлью общества было неопредѣленное обязательство: "rozkrzewiać sławę narodową i osób zasłużonych w narodzie". Въ ложахъ слѣдующихъ 3-хъ степеней уже портрета императора Александра I не было. Въ ложѣ 2-й степени на вопросъ: "Jak obszerna jest twoja łoża" слѣдовалъ отвѣтъ: "Wysokie góry, dwa wielkie morza i dwie rzeki służą jéj za granicę" (Чит. Zalęski, "O masonii w Polsce", стр. 228--229). Самое имя Гирама въ извѣстной масонской легендѣ служило для цѣлей политической символики. "śmierć prawego i newinnego Hirama, говоритъ Мохнацкій, wyobrażała rozbiór, trzéj jego mordercy były to trzy mocarstwa sąsiedzkie..." и т. д. (Mochnacki, "Powstanie narodu polskiego", t. I, стр. 225--226).}. Нѣкоторыя указанія въ этомъ смыслѣ мы находимъ и въ масонскихъ стихотвореніяхъ Бродзинскаго. Такъ напр., въ 1819 году Бродзинскій, привѣтствуя Длусскаго, пріѣхавшаго въ Варшаву представителемъ литовскихъ масоновъ, пишетъ стихотвореніе и въ немъ восхваляетъ добродѣтели дочери Казимира, этого короля, который "черпалъ прямо изъ сердца, а не изъ науки, всѣ правила масонства", и особенно возноситъ его дочь за то, что она отказалась отъ сердечной симпатіи и избрала достойнаго князя для Литвы, чтобы соединить славянскія племена {P. Chmielowski, "Studya", t. I, стр. 128.}.
Вотъ тѣ немногія данныя, какія мы можемъ привести о славянофильствѣ Бродзинскаго. Мы видимъ, что Бродзинскій прежде всего и больше всего былъ полякъ и горячій патріотъ. Нигдѣ не встрѣчаемъ мы у него и намека на идею общеславянскаго языка, волновавшую тогда славянскихъ ученыхъ; никогда бы не поступился онъ сокровищами родного языка ради этой идеи, и отъ Россіи онъ ждалъ защиты и охраны правъ польскаго языка и народности. Особеннаго увлеченія славянскимъ возрожденіемъ не видно въ дѣятельности Бродзинскаго.