Еще меньшій интересъ обнаруживаетъ Бродзинскій къ народной поэзіи, изученіе которой въ это время было уже въ полномъ разгарѣ не только въ Европѣ, но и у славянъ. {Подробный очеркъ возникновенія и постепеннаго роста интереса къ народной поэзіи мы опускаемъ. Объ этомъ чит. замѣчательнѣйшій трудъ Н. П. Дашкевича: "Отзывъ о сочиненіи г. Петрова" ("Отчетъ о 29 прис. наградъ графа Уварова", Спб. 1888, стр. 103 и дальше).} Уже изъ предисловія Гердера къ его "Stimmen der Völker" ("Vorrede der Volkslieder") {Чит. сборникъ "Stimmen der Völker" Halle, 1888, стр. 61--77.} мы видимъ, что интересъ къ народной поэзіи былъ очень силенъ въ 2-ой половинѣ XVIII вѣка и начался гораздо раньше. Уже въ концѣ XVII в. Мольеръ въ своемъ "Мизантропѣ" хвалитъ простую народную пѣсенку, пѣсню старины, "натуры", въ противоположность придуманной и искусственной. {Чит. 2-ую сцену 1-го акта "Мизантропа".} Геллертъ, Готшедъ, Бодмеръ, Глеймъ, Гёте, Бюргеръ интересуются народной поэзіей и пишутъ многія свои произведенія подъ ея вліяніемъ. Одновременно съ Гердеромъ и Лессингъ тоже чувствовалъ себя глубоко охваченнымъ наивной, естественной свѣжестью старинныхъ народныхъ пѣсенъ, и въ его разсужденіи о гевристическомъ употребленіи басенъ повторяются тѣ же мысли, которыя примѣнилъ потомъ Гердеръ къ болѣе общему вопросу {Гаймъ, "Гердеръ, его жизнь и сочиненія", Сиб. 1888, стр. 190.}. Лессингъ же нашелъ три литовскихъ пѣсни и перевелъ ихъ на нѣмецкій языкъ. {По этому поводу есть статья Rhez'а, въ которой приведены отрывки изъ писемъ Лессинга къ друзьямъ: "О литовскихъ пѣсняхъ". Статья эта была переведена Бродзинскимъ: "О pieśniach ludu litowskiego" ("Pam. Warsz.", 1822, No 11).} Въ средѣ славянъ къ собиранію народныхъ пѣсенъ приступили Дубровничане, какъ сообщаетъ Ягичъ, въ XVII в., т. е. въ ту пору, когда на Западѣ лишь такіе свѣтлые умы, какъ Лейбницъ, стали думать о такихъ предметахъ {В. Ягичъ, "О славянской народной поэзіи" ("Слав. Ежегодникъ" 1878 г., стр. 256).}. Изъ дубровницкаго сборника Качича Міошича аббатъ Фортисъ {Его "Viaggio in Dalmazia" 1774 частью переведено Бродзинскимъ въ "Pam. W.", t. XVI--XVII. О Фортисѣ чит. хотя-бы S. Singer, "Beiträge zur Literatur der kroatichen Volkspoesie", Agram, 1882, стр. 16--21.} заимствовалъ знаменитую пѣсню Асанъ-Агиницы. {Въ переводѣ Гёте она вошла въ "Stimmen der Völker" Гердера (чит. въ изд. Bibliothek der Gesamt -- Litteratur, Halle, 1888, стр. 110) и оттуда уже перешла во всѣ литературы (Бродзинскій перевелъ ее въ 1819 г., Веллковскій -- въ 1822).} Въ концѣ XVIII в. и началѣ XIX появляется очень много сборниковъ среди славянъ и въ особенности у русскихъ {Чит. А. П. Пыпина, "Исторія русской этнографіи" Спб. 1890, т. 1.} и южноруссовъ {Чит. А. П. Пыпина "О мал. этнографіи", "Вѣстн. Европы" 1885 г. No 10--12. Одновременно распространяются и многія поддѣльныя въ народномъ духѣ пѣсни Сковороды, Климковича. Объ этомъ послѣднемъ писалъ еще Ив. Вагилевичъ: "Его сочиненьемъ есть одна изъ наибольше любимыхъ думокъ: "Ѣхавъ козакъ за Дунай"; переложилъ его по-нѣмецки знакомитыи поета Кёрнеръ". "Библіотека Онышкевича", Льв., 1884 г., т. III, стр. 152.}, а также на территоріи былой "исторической Польши." Здѣсь работаютъ воодушевленные этнографы {Чит. выше, стр. 106. О польск. этнографахъ чит. также въ книгѣ Ивацевича: "Собираніе памятниковъ народнаго творчества у славянъ", Спб. 1883.}. Уже въ 1818 году, одновременно съ появленіемъ у насъ замѣчательной грамматики Павловскаго {"Грамматика Малороссійскаго нарѣчія"... Спб. 1818.}, статьи Глаголева "О русскихъ народныхъ пѣсняхъ" {"Труды общества люб. росс. слов. М. 1818.} и разсужденія Цертелева "О старинныхъ малороссійскихъ пѣсняхъ", на территоріи Польши появляются двѣ статьи о народныхъ пѣсняхъ: Доленги Ходаковскаго и Ляха Ширмы {Вит. стр. 106. Замѣчательная статья его извѣстна только вскользь Грабовскому и д-ру Хмѣлёвскому; вскользь о ней упоминаетъ и проф. Н. П. Дашкевичъ. А между тѣмъ статья Ляха Ширмы положительно заслуживаетъ особеннаго вниманія: она исполнена самаго восторженнаго отношенія къ народной поэзіи.}, оказавшія огромное вліяніе на развитіе въ обществѣ интереса къ народной поэзіи. Съ 1819 года на страницахъ "Tygodnik. Wileńsk." открывается отдѣлъ "Etologia" {Р. Chmielowski, "А. Mickiewicz", 1.1, стр. 156.}, начинается дѣятельность цѣлой группы бѣлорусскихъ этнографовъ -- Яна Чечота, Шидловскаго и др. {Odyniec, "Wspomnienia..."; Пыпинъ, "Бѣлорусская этногр." В. Е. 1887 г., No 4--7. Первыя попытки писать на бѣлорусскомъ языкѣ появились позже. Чит. напр. "Гапонъ", М. 1888 года.}
Въ 1822 году мы находимъ въ Львовскомъ альманахѣ, вышедшемъ на польскомъ и нѣмецкомъ языкахъ: "Pielgrzym lwowski" ("Der Pilger von Lemberg"), статью профессора Гютнера о Галицкихъ народныхъ пѣсняхъ (русск. и польскихъ) съ приложеніемъ двухъ пѣсенъ въ нѣмецкомъ переводѣ. {"Не ходы, Грыдю, на вечерныцю" и "Козакъ коня напувавъ". "Галицко-русская библіографія" И. Левицкаго, Льв. 1888, стр. 6.}
Въ слѣдующемъ году въ томъ же календарѣ появляется небольшая статейка Діонисія Зубрицкаго {"Ueber galicisclie Volkslieder", cip. 44-- 45; Левицкій, ibid., стр. 6.}, съ приложеніемъ двухъ народныхъ пѣсенъ: "Шумыть, шумыть дубровонька", "Вже три дни и три недили". Къ этому же времени относятся и занятія народной поэзіей другого львовскаго профессора Лойбко, который тоже собиралъ народныя пѣсни и между прочимъ переслалъ 5 пѣсенъ Максимовичу для его перваго сборника {А. H. Пыпинъ, "Малор. Этногр." "B.E." 1885. No 9.}.
Собираніе памятниковъ народнаго творчества было въ полномъ разгарѣ и въ другихъ славянскихъ земляхъ. Букъ Караджичъ успѣлъ уже издать около десятка своихъ сборниковъ {Въ 1814--1824 годахъ. Лит. П. Куликовскаго, "Вукъ Караджичъ...", Москва, 1882, стр. 237--244. Полное собраніе его пѣсенъ вышло въ 1823 году въ 3-хъ томахъ: "Народне српске пjесме скупио и на свиjет издао Вукъ Стеф. Караджичъ".}.
Изданія Караджича очень быстро сдѣлались извѣстны ученому міру. {Какъ кажется, первая замѣтка о немъ появилась въ Польшѣ въ 1819 году: "Wiadomość о dziełach Р. Wuka Stefanowicza Serblanina". Автору извѣстенъ его сборникъ 1815 года и словарь 1818. Въ статьѣ сообщаются біографическія свѣдѣнія о Караджичѣ, приводятся по-сербски нѣкоторыя пѣсни; къ нимъ приложенъ словарь непонятныхъ словъ. Авторъ былъ лично знакомъ съ Караджичемъ: "W czasie bytności pana Wuka w Warszawie miałem sposobność poznać go osobiście, а udzielenie sobie na wzajem prac i uwag naszych w tej gałęzi Sławiansczyzny zbłiżyło nas do siebie i ściślejsze odtąd utwierdziło między nami stosunki". Авторъ говоритъ, что у Караджича было собрано матерьяловъ на 12--15 томовъ, указываетъ на то, что читалъ Караджичу нѣкоторые отрывки no-санскритски и въ 20 часовъ съ помощью словаря Караджича настолько изучилъ сербскій языкъ, что можетъ читать, понимать на немъ и говорить (wymawiać?). Кто авторъ этой статьи: Бродзинскій, Ходаковскій, Маевскій? Мы не беремся отвѣтить (Чит. "Раіи. Naukowy" 1819, t. I).} Его примѣру послѣдовалъ Ганка; появились сборники Коллара, Челяковскаго, поддѣльная "Краледворская рукопись" и пр. Къ срединѣ 20-хъ годовъ увлеченіе народной поэзіей дошло до апогея; въ ней искали живыхъ началъ, способныхъ пересоздать человѣчество. Живая струя народной поэзіи отразилась въ произведеніяхъ Мицкевича, Залѣсскаго (съ 1819 г.), Падурры, Гощинскаго, Гославскаго, Заборовскаго {Такъ напр. Zaborowski написалъ, "Dumy Podolskie" ("Pam. dla płci pięknej" 1830; тамъ же Конст. Данилевичъ напечаталъ: "Duma Zaporożska", "Fantazya ukraińska" nnp. Какъ извѣстно, еще раньше Карпинскій передѣлалъ пѣсню: "У сосѣда хата бѣла", въ "Astrea" 1823 г. Залѣекіи напечаталъ: "Wzgórek pożegnania", duma г pieśni ludu, переводы изъ Краледв. рукописи; Одынецъ тамъ же -- балладу Бюргера "Wierność" (No 40, No 5), въ "Вандѣ" ("Wanda", tygodnik Polski... 1821, t. I). Рощинскій помѣстилъ думу: "śmierć Stefana Czarnieckiego", въ которой сильно подражаніе народной поэзіи. Тамъ же (t. II, стр. 355--6) напечатано нѣсколько народныхъ краковяковъ и проч. Увлеченіе народной поэзіей и въ особенности украинской вызвали рядъ статей въ,Tyg. Pet." 1839 г. ("Ukrainomania", "O literaturze szalonej" -- No 58, 64,83; "Wyjątek z listu"... "O przyjaciołach Słowian w Warszawie", No 66--67; "Kilka słów o literaturze szalonej" I. E. herbu G.,No 69; "Krotki rozbiór poezyi gminnej", E. No 87; "Odpowiedź" Грабовскаго, No 96, и пр.}, Грозы, Олизаровскаго, Магнушевскаго, Ковальскаго.
Такому общему увлеченію не могъ быть совершенно чуждъ и Бродзинскій, но отозвался онъ довольно поздно. Сначала переводитъ онъ Оссіана (1818 г.); въ 1819 г. помѣщаетъ въ "Pam Nauk." двѣ пѣсни Мадагаскарцевъ изъ сборника Парни. {"Oeuvres complètes" de Parny, Bruxelles 1834 г., стр. 401 и слѣд. Бродзинскій перевелъ сначала только V и IX п.п., а впослѣдствіи еще восемь. Всѣ онѣ включены въ изданіе сочиненій Бродзинскаго 1821 года. Парни въ иредисл. къ "Chansons de Madécasses" говоритъ: "Les Madécasses sont naturellement gais. Les hommes vivent dans l'oisiveté, et les femmes travaillent. Ils aiment avec passion la musique et la danse.... Leur musique est simple, douce et toujours mélancolique". Не смотря на страстную любовь къ танцамъ и музыкѣ, Мадагаскарцы, какъ увѣряетъ Парни, не имѣютъ ритма, и ихъ пѣсня "n'est qu'une prose soignée". Бродзинскій передаетъ ихъ риѳмованными стихами.} Такимъ образомъ поддѣлки прежде всего приковываютъ вниманіе Бродзинскаго. {О поддѣльности пѣсенъ Парни чит. P. S. Tissot, "Notice sur Е. Parny", ("Oeuvres complètes", t. I, стр. 1--70).} Пѣсни Мадагаскарцевъ вызваны были повидимому намѣреніемъ "Towarzystwa przyjaciół nauk" издать сборникъ народныхъ пѣсенъ и думъ польскихъ провинцій {Объ этомъ мы узнаемъ изъ примѣчанія редакціи "Pam. Nauk." къ переводамъ Бродзинскаго. Объ авторѣ редакція говоритъ: "Zajmuje się, о ile nam wiadomo, zbieraniem i przekładaniem pieśni ludu najwięcej ojczystych i innych sławiańskich, oraz ułożeniem stosownej do tego rozprawy" (t. I, стр. 243). Въ познанскомъ изд. соч. Бродзинскаго (Pisma, t. II, стр. 221) невѣрно указанъ вмѣсто "Pam. Nauk." -- "Pam. Warn".}. Въ томъ же году въ "Pam. Nauk." Бродзинскій напечаталъ "Жалобную пѣсню Асанъ-Агиницы", переводъ которой повидимому очень понравился публикѣ {Въ письмѣ "Do redaktora oddziału literatury "Pam. Nauk." неизвѣстный любитель пѣсенъ пишетъ: "Z przyjemnością odczytałem... trafny przekład pieśni morłac. kiéj .."żona Asan Agi" przez K. Brodzińskiego. Wiele obiecujący ten miłośnik oświaty dzieli, jak się zdaje, ze mną tę myśl, iż czas, abyśmy się zajęli zbieraniem pomników języka i literatury słowian...", и приводитъ подлинную пѣсню жены Асанъ-Аги польскими буквами (стр. 251--256).}, и поэму "Radosław", взятую изъ сборника Гердера {"Stimmen der Völker", стр. 104. Переводъ напечатанъ въ "Pam. Warsz." 1819, t. XIV, стр. 368, и сдѣланъ не вполнѣ точно. Въ сборникѣ Челяковскаго (т. 2, стр. 173--179) къ переводу приложенъ и подлинникъ. Русскій переводъ Востокова явился только въ 1827-мъ году ("Сѣверные Цвѣты").}. Оттуда же заимствовалъ Бродзинскій и нѣкоторыя литовскія пѣсни, напечатанныя въ 1820 г. {T. XVI, 449--450. Въ познанскомъ изд. соч. Бродзинскаго онѣ озаглавлены: "Przed ślubem" и "Chora kochanka" (cp. "Stimmen der Völker", стр. 94, 97).} въ "Pam. Warsz. ". Тамъ же мы находимъ "Stół królewski", чешскую повѣсть въ стихахъ, и "Zbichon". Весьма любопытно отношеніе Бродзинскаго къ подлиннику: переводы съ нѣмецкаго онъ дѣлаетъ весьма точно, но зато не стѣсняется съ переводами вообще народныхъ произведеній, не церемонясь передѣлывать ихъ согласно "вкусу образованнаго общества" {Такъ напр. послѣднія строчки въ поэмѣ "Zbichon":
I litala sem i litala же svem holoubkiem,
S holoubkiem spâvala na jedné yëtvici.
Zradovala же dëva же svym jinochem,
Chodila te tarn vsude, kam zachtël,
S mileńcem spavala na jednom lożici, и т. д.
Бродзинскій, очевидно шокированный откровенностью подлинника, передѣлываетъ это мѣсто такъ:
Dziewica kochana na wzajem szczęśliwa
Przy dolcu (?) młodziana i pląsa i śpiewa, (?)
Przy jego wciąż boku dzień cały z nim dzieli, я т. д.
Чит. "Basnë staronarodni rukopisuv Zelen. i Kralody.". V Praze, 1879 г., стр. 100; сравни Бродзинскаго, "Pisma", t. I, 308. Сравни также "Charon i divka" Челяковскаго и "Charon i dziewica" Бродзинскаго.}. Въ 1821 году, кромѣ статьи Khez-а и нѣсколькихъ литовскихъ пѣсенъ, Бродзинскій переводитъ пять сербскихъ пѣсенъ {О статьѣ Rhez-а упоминаетъ и Челяковскій, который слышалъ о намѣреніи его издать въ 1818 г. сборникъ литовскихъ народныхъ пѣсенъ, но не зналъ, выполнилъ ли это онъ намѣреніе ("Slov. naród. pisnë", у Praze, 1825, t. 2, стр. 222). Что касается сербскихъ пѣсенъ, то мы не могли найти ихъ у Караджича, такъ-какъ не имѣли подъ руками всѣхъ его сборниковъ. Одну изъ нихъ "Девоjка je лице умивала" мы нашли и у Челяковскаго (ibid. стр. 122).}. Всѣ остальные переводы народныхъ пѣсенъ сдѣланы Бродзинскимъ позже, между 1822--1880 годами. Хотя на основаніи приведенныхъ данныхъ и можно было бы сдѣлать заключеніе, что въ Бродзинскомъ мы встрѣчаемъ усерднаго и убѣжденнаго собирателя народныхъ пѣсенъ, но такое заключеніе къ сожалѣнію не можетъ быть оправдано. Въ письмѣ къ редактору "Dzienn. Warsz." (1827), которое является какъ-бы предисловіемъ къ его переводамъ, Бродзинскій старается оправдать свое "смѣлое" намѣреніе -- познакомить общество съ народными пѣснями и дѣлаетъ это въ слѣдующей легкомысленной формѣ:
"Исполняя ваше (а не свое!) желаніе, посылаю сборипкъ пѣсенъ славянскихъ народовъ, изъ которыхъ соблаговолите выбрать и помѣстить въ вашемъ журналѣ, какія заблагоразсудится. Здѣсь все самыя легенькія, какъ называютъ ихъ Сербы, женскія пѣсни (żeńskie pjesme)... Посылаю эти, а не другія, прежде всего потому, что онѣ менѣе другихъ идутъ въ разрѣзъ съ теперишними (1826 годъ!) требованіями общаго вкуса.
"Долженъ сознаться, что, хотя собираніе и переводъ на польскій языкъ пѣсенъ братнихъ народовъ и доставляетъ мнѣ при другихъ моихъ трудахъ весьма пріятное развлеченіе (jest mi przy innycli pracach najmilszą zabawą,),-- однако я не безъ колебанія рѣшился исполнить ваше приглашеніе, сообщая свои переводы соотечественникамъ, потому-что боюсь, какъ-бы эти невинныя произведенія (te niewiniątka) не вызвали криковъ, будто истинному вкусу грозитъ опасность... Я вовсе не думаю, чтобы пѣсни славянъ можно было поставитъ, какъ образцы, и не стану ихъ восхвалять больше, чѣмъ слѣдуетъ (ich nad sferą uwielbiać); но если англійскія и нѣмецкія баллады, часто сочиненныя по образцу неудачныхъ народныхъ пѣсенъ, могутъ насъ занимать, то почему бы эти невинныя, милыя братнія произведенія не могли пріятно развлечь и даже нѣсколько (!) повліять на духъ народной поэзіи! Я думаю, что не только у насъ, но и всюду, гдѣ пройдетъ наконецъ помѣшательство на оригинальности (szal nadzwyczajności!), эти естественныя, чистыя, согласныя пѣсни могутъ найти поклонниковъ. Каждый любящій человѣчность и спокойствіе будетъ видѣть въ нихъ прекрасный (miły) образецъ невинности и человѣческаго счастья" {Pisma, t. I, 265--276.}.
Итакъ, занятіе пѣснями для Бродзинскаго только "милое и пріятное развлеченіе" между дѣломъ; на литературу же пѣсни только, "можетъ быть", "нѣсколько" повліяютъ; да и вообще читать ихъ не вредно, разъ читаетъ публика дурныя баллады англійскаго и нѣмецкаго производства!
Такое легкомысленно-пренебрежительное отношеніе къ народной поэзіи просто непонятно въ концѣ 20-хъ годовъ этого столѣтія. Не говоря уже о восторгахъ и упованіяхъ, связанныхъ съ изученіемъ народной поэзіи у Гердера {Чит. напр. "Vorwort der Volkslieder" въ его "Stimm, d. Volk.", также Гайма, "Гердеръ....", т. I, стр. 174.}, котораго поклонникомъ былъ и Бродзинскій {Въ эпиграммахъ онъ пишетъ: "Если бы Гердеръ былъ живъ, я на колѣняхъ бы молилъ его заняться славянской поэзіей и языкомъ".}, мы находимъ и у поляковъ (Ляхъ Ширма, Ходаковскій, Бухарскій, Войцицкій), и у другихъ славянъ гораздо болѣе правильное и даже восторженное отношеніе къ народной поэзіи {"Я обираю ваши пѣсни, говорилъ Пушкинъ Максимовичу по поводу его сборника малор. пѣсенъ (А. Н. Пыпинъ, "Объ изученіи русской народности", "В. Евр.", 1882 г., No 12). Въ предисловіи къ этому сборнику Максимовичъ пишетъ: "...Начинаетъ уже сбываться желаніе, да создастся поэзія истинно русская... Въ семъ отношеніи большое вниманіе заслуживаютъ памятники, въ коихъ полнѣе бы выражалась народность: это суть пѣсни, гдѣ звучитъ душа, движимая чувствомъ, и сказки, гдѣ отсвѣчивается фантазія народная" (Сборникъ 1827 года). Такіе же отзывы мы находимъ и у Цертелева, и у Павловскаго.}.
Тотъ же самый Челяковскій, съ которымъ былъ такъ друженъ Бродзинсхсій, говоритъ, что во всемъ свѣтѣ нельзя найти ничего подобнаго чарующей прелести чудныхъ славянскихъ пѣсенъ {"Prepodivnÿ to stroni zajiste а carodëjnÿ, jehoż każda haluze jinym а jinym obsypana jest kvëtem -- kvëtem preroskośnym k vuni а pohledu..." и т. д.}.
О достоинствѣ и значеніи предисловія Бродзинскаго можно будетъ составить себѣ ясное и вполнѣ опредѣленное представленіе, если мы въ заключеніе отмѣтимъ любопытный фактъ, что даже Каченовскій, извѣстный защитникъ классицизма въ Россіи, помѣстилъ переводъ статьи Бродзинскаго въ своемъ "Вѣстникѣ Европы", выпустивъ изъ нея многія слишкомъ легкомысленныя и ни съ чѣмъ несообразныя сужденія Бродзинскаго! {"Вѣстн. Евр." 1826 г., No 7--8, стр. 42--55: "О народныхъ пѣсняхъ славянъ, изъ письма г-на Бродзинскаго".}
И нельзя сказать, чтобы Бродзинскій не былъ знакомъ съ обширной литературой о народной поэзіи. Въ его же предисловіи упоминаются имена Гердера, Гёте, Шиллера, Шафарика ("Pisnesvétské lidu slovenského w Uhrich. Svazek prvni"), говорится о русскихъ, сербскихъ, чешскихъ ученыхъ, усердно занявшихся собираньемъ памятниковъ народной поэзіи. Бродзинскому же принадлежатъ нѣкоторыя переводныя статьи о народной поэзіи; между тѣмъ знакомство Бродзинскаго съ пѣснями славянъ ничтожно, а характеристика ихъ поэзіи -- рядъ общихъ мѣстъ. Такъ напр. пѣсни сербовъ, по мнѣнію Бродзинскаго, образецъ самой полной идилліи, но "сербы готовы послѣ юношескихъ удовольствій, послѣ занятій въ полѣ и наслажденій любовью послушать и серьезныя историческія пѣсни, повсюду распѣваемыя старцами подъ аккомпаниментъ гуслей. Они не имѣютъ возвышенныхъ чувствъ, но по красотѣ образовъ часто напоминаютъ Гомера".
Такъ же характеризуетъ Бродзинскій и пѣсни нѣмецкихъ и венгерскихъ словаковъ, чеховъ и мораванъ, только слегка видоизмѣняя выраженія. "Пѣсни словаковъ изображаютъ людъ близкій природѣ, живущій самъ въ себѣ, невинный, любящій спокойствіе, неспособный ко всякому отчаянію. Ихъ поэзія болѣе всего приближается къ польской. Чехи и Мораване сохранили въ своихъ пѣсняхъ "łagodnie uczucia, słodycz wiejskości" и рисуютъ въ нихъ совершенно идиллическій народъ". Думы малорусскія болѣе извѣстны, по заявленію Бродзинскаго. "Онѣ имѣютъ въ себѣ больше сладкой меланхоліи, чѣмъ сербскія, а пѣсни рыцарскія -- болѣе поэтическихъ отзывовъ и силы" {Каченовскій перевелъ: "въ пѣсняхъ же военныхъ болѣе силъ и картинъ піитическихъ". Ср. этотъ отзывъ съ характеристикой украинцевъ и ихъ поэзіи въ"Граммат. Малоросс. нар." Павловскаго.}.
Только относительно польскихъ пѣсенъ замѣчанія Бодзинскаго заслуживаютъ вниманія. "Польскій народъ, говоритъ онъ, не сохранилъ военныхъ (историческихъ?) пѣсенъ, а женскихъ пѣсенъ меньше, чѣмъ у всѣхъ другихъ народовъ, ни сербской нѣжности (łagodności), ни малорусской меланхоліи. Шляхетское сословіе до излишества размножилось, выдѣлилось изъ народа, придавивъ несчастнаго земледѣльца, который поэтому и не могъ сохранить, не говоря уже о свободѣ и сельскомъ счастьѣ, хотя-бы дѣтскую наивность. Роскошь пановъ, развратъ и безобразія мелкой шляхты, которая толпилась при помѣщичьихъ усадьбахъ, и для которой крестьянинъ былъ жертвой и забавой,-- все это должно было возмутить его внутренній покой, измѣнить его внѣшность и привычки. Притѣсненія, пропинація и евреи довершили остальное" {Ср. этотъ отзывъ съ другими: стр. 186, и т. п.; этотъ отзывъ перепечаталъ въ 1827 году Челяковскій: чит. его "Slov. narodni pisnë", t. III, Pralia, 1827, стр. 222.}. Уцѣлѣли, конечно, пѣсни и польскаго люда, но собираніе ихъ затруднительно (почему?), и онѣ мало-помалу исчезаютъ, потому-что у насъ высшее (?) сословіе предано чужеземному и никогда не обратитъ на нихъ своего вниманія".
Пѣсни Бродзинскаго не всѣ вошли въ собраніе его сочиненій. Очень многія изъ нихъ растеряны по разнымъ періодическимъ изданіямъ, въ которыхъ своевременно печатались {Такъ напр., мы нашли въ "Pam. dla płci pięknej" (Warsz., 1830, tt. I -- IV) слѣдующія пѣсни, неизвѣстныя ни одному изъ польскихъ біографовъ Бродзинскаго:-- съ Сербскаго: "Stały kwiaty trzy kochanki", "Klęła dziewczyna czarne swoje oczy" (t. I, стр. 186, 223), "Gdybym'się mogła w strumyk przeistoczyć" (t. III, стр. 230); съ Чешскаго: "Czarne masz oczy o dziewczę moje", "Była ścieżka wydptana" (t. III, стр. 147, 149). Подъ рубрикой: "Pieśni gminne słowackie na miarę naszych Krakowiaków" напечатано 13 словацкихъ пѣсенъ, изъ которыхъ слѣдующія не вошли въ собр. соч. Бродзинскаго: "Mój Boże ojcze! com ja porobiła", "Tędy pójdę z domu, tędy powędruję", "Przy drzewianym moście, tam traweezka rośnie", "Za dworem przy stawie dziewica len moczy", "Za naszymi gumny zboże i kapusta", "Kwitnie majeranek przy Halickim moście", "Jaskułeczka w koło krąży już wesoło" (t. III, стр. 68--70).}. Что касается источниковъ, откуда бралъ Бродзинскій пѣсни, то, кромѣ указанныхъ уже нами печатныхъ изданій, у него были очевидно и нѣкоторые рукописные сборники {Такъ напр. изъ 7 чешско-моравскихъ пѣсенъ, "Małgorzata" взято изъ неизвѣстнаго намъ рукописнаго сборника. Точно также изъ рукописи взяты пѣсни "Obawa", "Młodość miniona", литовскія: "Moc spojrzania", "Narzeczona".}.
Изъ славянскихъ пѣсенъ особенно удачнымъ выборомъ отличаются словацкія (напр. "Zapłakana"). Русскихъ и малорусскихъ пѣсенъ всѣхъ вмѣстѣ 7; но ихъ почти нельзя узнать въ передѣлкѣ Бродзинскаго. Болѣе точно переведена только одна пѣсня "Zgon komara", осмѣивающая, какъ извѣстно, Козаковъ Дунайской Сѣчи.
Кромѣ славянскихъ пѣсенъ Бродзинскій, по примѣру Гердера и Челяковскаго, переводилъ народныя пѣсни и другихъ народовъ: греческія, новогреческія, эстонскія, норвежскія, сицилійскія и пр. Что касается перевода, то онъ только тогда чоченъ, когда сдѣланъ съ нѣмецкаго подлинника; въ другихъ же переводахъ Бродзинскій допускалъ значительныя измѣненія.
Могли ли переводы Бродзинскаго и его взгляды на народную поэзію удовлетворить польское общество? Конечно, нѣтъ. Романтики народности предчувствовали уже великое нравственное и общественное значеніе изученія народа, понимали необходимость этой идеи народности для національнаго самосознанія. Заслугой романтиковъ должно признать ихъ стремленіе искать въ народной жизни ея внутренняго смысла, историческаго и бытового; въ этомъ отношеніи занятія народной поэзіей для нихъ не могли быть только однимъ "пріятнымъ развлеченіемъ". Уже въ 1833 году, въ замѣчательномъ сборникѣ Вацлава Залѣсскаго, мы находимъ довольно рѣзкую критику на Бродзинскаго и его предисловіе. Авторъ удивляется той "несмѣлости", съ какой Бродзинскій выступаетъ въ своемъ предисловіи: оно "-- есть какъ-будто большое извиненіе, salva renia; и однако онъ далъ тогда только нѣкоторыя женскія пѣсни, очень гладко обдѣланныя и приноровленныя къ такъ называемому высшему вкусу..." {"Pieśni polskie i ruskie ludu Galicyjskiego...." Zebrał Wacław z Oleska. We Lwowie, 1833, nakładem Franciszka Pillera, стр. LIV+516.}. Мы думаемъ, всего сказаннаго нами достаточно для того, чтобы признать ничтожнымъ значеніе Бродзинскаго, какъ этнографа. Впрочемъ, его переводы народныхъ пѣсенъ нравились и, быть можетъ, усиливали въ обществѣ интересъ къ народной поэзіи.