Влеченіе къ ужасамъ въ "Призракахъ".-- "Красный Смѣхъ". Войны Андреевъ не видѣлъ.-- Художественные недостатки этого произведенія.-- Накопленіе ужасовъ -- ослабленіе силы впечатлѣнія. Цѣнное въ "Красномъ Смѣхѣ".-- Гуманная идея.-- Прозрѣніе ужасовъ будущаго, какъ слѣдствія одичанія во время воины.
Годъ непосредственно предшествующій русской революціи и затѣмъ 1905-ый годъ представляютъ нѣкоторое отклоненіе въ творчествѣ автора отъ его основной идеи,-- по крайней мѣрѣ въ большей части написанныхъ Андреевымъ за это время разсказовъ. Влеченіе къ ужасамъ и трагичному отразилось всего сильнѣе въ "Призракахъ" и "Красномъ смѣхѣ". Въ первомъ разсказѣ изображены сумасшедшіе одной загородной больницы; среди больныхъ обращало на себя вниманіе безуміе одного больного, который все стучалъ въ двери. Онъ не могъ выносить закрытыхъ дверей. И какъ только исполняли его желаніе и открывали одни двери, безумецъ находилъ новую закрытую дверь и вновь стучалъ. И такъ стучалъ онъ. переходя отъ двери къ двери, безумный, настойчивый, неутомимый,-- почти безсмертный. Символика разсказа ясна: словно передъ нами самъ авторъ, безумно стучащій въ двери истины; откроетъ одну,-- а уже другая заграждаетъ пути.
"Красный смѣхъ" теперь уже одна изъ забытыхъ повѣстей Андреева. Едва ли ее станутъ перечитывать даже особые любители литературы и критики. "Красный смѣхъ" -- плодъ военныхъ пораженій нашей арміи въ эпоху русско-японской войны, дань публицистическимъ запросамъ времени. Въ этой повѣсти нагроможденіе ужасовъ перешло всякую мѣру и потому, согласно психологическому закону Фехнера, сила впечатлѣнія, получаемаго отъ нагроможденныхъ ужасовъ, гораздо ниже ихъ количества. Въ повѣсти забыты основныя требованія психологіи и читается она далеко не съ тѣмъ напряженнымъ интересомъ, какимъ сопровождается чтеніе другихъ произведеній Андреева. Но самое важное это то, что въ ней совершенно нѣтъ личныхъ переживаній писателя. Андреевъ не былъ на войнѣ и писалъ свой Красный смѣхъ" -- "отъ ума", на основаніи разсказовъ очевидцевъ и газетныхъ описаній. Что ни говори, а личныя впечатлѣнія должны лежать въ основѣ творчества. На это нѣкоторые изъ ярыхъ поклонниковъ Андреева отвѣчаютъ, что личныя наблюденія Андрееву вовсе не были нужны, такъ какъ онъ говоритъ о войнѣ вообще; ему не важно, гдѣ и когда происходитъ война, ему важно его личное отношеніе къ этому "ужасу и безумію". Послѣдняя война была для него только импульсомъ {Барановъ, Н. П., Леонидъ Андреевъ какъ художникъ-психологъ и мыслитель. Кіевъ 1907 г., стр. 83.}...
Соображеніе малоубѣдительное, такъ какъ Андреевъ пишетъ не только по поводу войны, изображаетъ не только свои настроенія, но онъ пишетъ и о самой войнѣ: о битвѣ, переходахъ, самочувствіи солдатъ и офицеровъ, о военномъ лазаретѣ, о подбираніи раненыхъ подъ самымъ носомъ у непріятеля, о чаепитіи въ антрактѣ между боями и во время боя, о сумасшествіи и самоубійствѣ участниковъ боя. Обо всемъ этомъ можно догадываться, узнать изъ газетъ, изъ журналовъ и разсказовъ очевидцевъ; но личныхъ, непосредственныхъ впечатлѣній все-же ничѣмъ нельзя замѣнить. Вотъ почему военные разсказы Л. Н. Толстого, "Четыре дня" Гаршина производятъ болѣе сильное и болѣе глубокое впечатлѣніе, чѣмъ "Красный смѣхъ". А въ публицистическомъ отношеніи гораздо сильнѣе и энергичнѣе написана книга Л. Н. Толстого: "Одумайтесь".
Въ "Красномъ смѣхѣ", не мало отдѣльныхъ, мѣткихъ замѣчаній, угадываній, есть поразительныя строки, но въ цѣломъ "ужасъ и безуміе" выражены болѣе разсужденіями, чѣмъ картинами. Нѣкоторыя выдумки прямо вызываютъ улыбку вмѣсто ужаса. Таковы, напримѣръ, акробатическіе прыжки стараго почтеннаго доктора, который въ доказательство того, что никто ничего не понимаетъ "съ гибкостью, неожиданной для его возраста перекинулся внизъ и сталъ на руки, балансируя въ воздухѣ ногами". Можно думать, что этотъ докторъ, заранѣе предчувствуя "ужасъ и безуміе" русско-японской войны, всю жизнь тренировался для такихъ трудныхъ акробатическихъ упражненій.
Послѣдняя сцена, когда сошедшему съ ума брату офицера, вся земля представляется покрытой трупами, явно разсчитана на грубую экспрессію ужаса. "Земля выбрасывала ряды блѣдно-розовыхъ тѣлъ, лежавшихъ голыми ступнями къ намъ". Вотъ ужъ не хватило больше мѣстъ, трупы стали ложиться во всѣхъ комнатахъ, заполнили ихъ, стали приподниматься, подталкиваемые снизу вновь выбрасываемыми землей трупами. И когда семья хотѣла спастись черезъ окно,-- "за окномъ въ багровомъ и неподвижномъ свѣтѣ стоялъ самъ "Красный смѣхъ". Эта сумасшедшая" фантазія, конечно, лишена силы дѣйствительно художественной экспрессіи. Одинъ трупъ, въ художественномъ разсказѣ, можетъ вызвать болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ вся эта гора кровавыхъ тѣлъ.
II.
Какъ однако ни слабо это произведеніе въ художественномъ отношеніи, въ немъ много цѣнныхъ мыслей и соображеній, которымъ не можетъ не сочувствовать каждый гуманный человѣкъ. Общая идея "Краснаго смѣха" глубоко симпатична и вѣрна.
"Самъ посуди, говоритъ одинъ изъ двухъ братьевъ-героевъ разсказа: вѣдь нельзя же безнаказанно десятки, сотни лѣтъ учить жалости, уму, логикѣ,-- давать сознаніе. Главное сознаніе. Можно стать безжалостнымъ, потерять чувстительность, привыкнуть къ виду крови и слезъ и страданій,-- какъ вотъ мясникъ или нѣкоторые доктора и военные; но какъ можно, познавши истину, отказаться отъ нея! По моему этого нельзя. Съ дѣтства меня учили не мучить животныхъ, быть жалостливымъ; тому же учили меня всѣ книги, какія я прочелъ, и мнѣ мучительно жаль тѣхъ, кто страдаетъ на вашей проклятой войнѣ. Но вотъ проходитъ время, и я начинаю привыкать ко всѣмъ этимъ смертямъ и страданьямъ крови; я чувствую, что и въ обыденной жизни я становлюсь менѣе чувствителенъ, менѣе отзывчивъ и отвѣчаю только на самыя сильныя возбужденія,-- но къ самому факту войны я не могу привыкнуть; мой умъ отказывается понять и объяснить то, что въ основѣ своей безумно. Милліоны людей, собравшись въ одно мѣсто и стараясь придать правильность своимъ дѣйствіямъ, убиваютъ другъ друга, и всѣмъ одинаково больно, и всѣ одинаково несчастны -- что же это такое, вѣдь это сумасшествіе".
Война безсмысленна. Она противорѣчитъ чувству гуманности, которая лежитъ въ основѣ морали христіанскихъ государствъ или, по крайней мѣрѣ, исповѣдуется ими. Давно уже выяснено, что война въ концѣ концовъ и не выгодна, такъ какъ ея пріобрѣтенія едва-ли окупаютъ потери. Но самое главное, конечно, даже не эти потери! Милліонъ напрасныхъ жертвъ -- это, конечно, ужасно, но не невознаградимо. Въ одинъ годъ населеніе Россіи увеличивается на цифру въ два раза большую военныхъ потерь. Ужасно моральное вліяніе войны: грубѣютъ нравы ожесточаются сердца, человѣческая жизнь перестаетъ цѣниться.
Когда изъ-за одного неловкаго или неправильнаго передвиженія арміи гибнутъ десятки тысячъ людей; когда для того, чтобы задержать позорное отступленіе, въ огонь бросаются на явную жертву цѣлыя дивизіи, исчезаетъ всякое представленіе о цѣнности человѣческой личности. Когда считаютъ не людей, а количество штыковъ и сабель, съ человѣкомъ уже не считаются.
Андреевъ подмѣчаетъ это растлѣвающее вліяніе войны и всеобщее одичаніе, какъ ея слѣдствіе. "Безуміе идетъ оттуда, отъ тѣхъ порыжѣлыхъ полей, и я чувствую его холодное дыханіе",-- говоритъ онъ, точно предчувствуя дѣйствительные ужасы мирныхъ "побѣдъ" внутри родной страны.
Повсемѣстныя побоища, безсмысленныя и кровавыя. Малѣйшій толчокъ вызываетъ дикую расправу, и въ ходъ пускаются ножи, камни, полѣнья, и становится безразличнымъ, кого убивать -- красная кровь просится наружу и течетъ такъ охотно и обильно. Въ семнадцатомъ отрывкѣ герой съ зловѣщей краткостью записываетъ...-- "въ городѣ какое-то побоище". Слухи темны и страшны... и больше ничего...
Но отъ этой замѣтки тревогой наполняется душа. Съ какимъ-то вдохновеніемъ предчувствія авторъ предсказываетъ грядущій ужасъ нашей русской жизни; до девятаго января 1905-го года оставалось еще ровно два мѣсяца. "Красный смѣхъ" написанъ въ 1904 году 8 ноября, когда кроваваго усмиренія безоружныхъ еще никто не ждалъ.
Тѣмъ-же пророческимъ провидѣніемъ подсказанъ "отрывокъ послѣдній". Въ неясной (цензурной) формѣ Андреевъ рисуетъ картину внутренней войны.
-- Отъ васъ мы ждемъ обновленія жизни!-- кричалъ ораторъ, съ трудомъ удерживаясь на столбикѣ, балансируя руками и колебля знамя, на которомъ ломалась въ складкахъ крупная надпись: "Долой войну".
-- ..Вы молодые, вы, жизнь которыхъ еще впереди, сохраните себя и будущія поколѣнія отъ этого ужаса и безумія..." И толпа "загадочно гудѣла"... А черезъ нѣсколько минутъ все задвигалось, заволновалось, завыло. Что-то сухо и часто затрещало и защелкало по бревнамъ... Ревъ и выстрѣлы словно окрасились краснымъ свѣтомъ и отогнали тьму".
Тяжелыя кошмарныя картины, предсказанныя Андреевымъ и вскорѣ всѣми нами пережитыя!
И кто знаетъ, насколько война повинна во всѣхъ послѣдующихъ ужасахъ. И сколько напрасной жестокости было проявлено, сколько крови безжалостно пролито только потому, что "побѣдители" привыкли ни во что считать человѣка и человѣческія массы въ эпоху своихъ двухлѣтнихъ подвиговъ на театрѣ военныхъ дѣйствій.
Повѣсть, "Красный смѣхъ", какъ возбуждающая глубокія и гуманныя мысли, несомнѣнно сослужила обществу добрую службу и заслуживаетъ быть отмѣченной съ признательностью къ автору и чувствомъ искренняго уваженія къ его чуткости и провидѣнію будущаго. Это, конечно не художественная заслуга писателя, а публицистическая, но это все таки заслуга,-- и большая. "Красный смѣхъ" показалъ намъ, что Андреевъ не глухъ къ вопросамъ дня, и далеко не чуждъ гуманныхъ общественныхъ настроеній. Его повѣсть займетъ почтенное мѣсто въ длинномъ спискѣ произведеній благородныхъ борцовъ міровой литературы противъ войны -- этого дѣйствительнаго "ужаса и безумія", которыхъ не можетъ оправдывать ни умъ, ни совѣсть современнаго человѣка.