Питаемся сухарями, кашей. Крупа на исходе. Доверенный сократил паек. До склада еще далеко. Плеса неудобные: каждый день заторы. Дуют южные ветры, стало теплее, появился гнус. Он вылезает из-под листьев осинника, из гнилых трущоб, из болотных цветов и лужиц. Тучи комаров и мошек окружают нас на заторах.
Степан Иваныч говорит:
— Сколько лет на сплаве работаю, такого не помню. Урожай ноне будет важный. Овсы хорошо идут в комариный год.
Смазываю лицо и шею болотной тиной, заклеиваю листьями подорожника — не помогает. Волдырями вздуваются искусанные места.
— Каторга, — жалуются зимогоры. — За месяц комар всю кровь выпьет. Кабы знато дело, ни за что не пошли бы сюда.
Павел Хмелев ходит в волосяном накомарнике, подтрунивает над нами.
— Вы что думали: хозяин даром деньги платит? Комаров испугались, богатыри!
Зимогоры грубят ему, называют хозяйским холуем. Мужики тоже бранят Хмелева за глаза, а при встречах величают Павлом Петровичем, благодетелем.
— За что доверенного почитаешь? — спрашиваю Степана Иваныча.
Он отводит глаза.
— Поживешь — узнаешь. Другой раз кулаком ему в мурло заехать хочется, а шапку перед ним ломаешь. Молод ты, трудно это уразуметь.
Выше затора выбегает на обрыв матерый лось. В шею его впилась плосколобая рысь. Бока лося тяжело вздымаются, с отвислых губ падают на землю ошметки пены. Увидев людей, лось замирает над кручей. Мы смотрим, боясь дохнуть.
Скрестив ноги, он кидается в заводь. Прыжок легок: кажется, зверь летит на крыльях. Он хочет прорваться в заросли левобережья. Бревна по реке идут густо, прижимают его к людям. Широкая мясистая морда легла на бревна затора. Первым подбегает к лосю зимогор Дмитрий Волехов. Багор со свистом падает на голову рыси. Хищник еще успевает разжать клыкастые челюсти, схватить багор. Дмитрий поднимает его на багре выше головы и, крякнув, бросает на бревна.
Лесогоны бегут к лосю, разглядывают рысь. Она вздрагивает на заторе. Серо-зеленые глаза под взбухшими веками горят злобно. Зимогор Семен Мохов поворачивает ее брюхом вверх.
— Ну и подлюга: самой грош цена, а какую животину испортила.
Лося тянет под затор. Он пугливо храпит, прядает ушами. Степан Иваныч берет из рук доверенного маленький револьвер, подходит к лосю, стреляет ему в лоб.
Лесогоны подтягивают добычу баграми к берегу.
Обед приготовлен жирный: в миске ложка стоит. Мужики удивляются, почему лось не сбросил кошку.
— Придавил бы ее к дереву — и готово, а он бежит сам не знай куда, — рассуждает Семен Мохов. — До чего глупое животное!
— Глупое, — соглашаются лесогоны. — И через свою глупость зверь кончину принял.
— А вы умнее? — ядовито спрашивает Ефим Козлов. — Сколько нас? Тысячи, громада. А барыш куда идет? Хозяину. Вот и получается, мы вроде лося: не можем хозяина сбросить. Вся Россия — лось. Эх, кабы ума прибавить народу! Глуп народ, темен народ. Грызут ему шею, пьют кровь.
Тут деревенские, должно быть, вспоминают жандармов, горькую судьбу деда Спиридона, Зинаиды Сироты.
— Опять на политику потянуло!
Ефим скрестил на груди руки, оглядывает всех колючими глазами.
Мужики опускают головы.
Ночью слышу, как Павел Хмелев уговаривает Саламатова:
— Мутит всех Ефимка. Того и гляди забастуют или разбегутся люди. Столкни его на заторе в воду. У тебя ловко выйдет, никто не догадается. Или спирту отпущу. Выпьют мужики, драку затеют с зимогорами. Ну, а там невзначай пусть саданет кто-нибудь под вздохи так, чтоб не поднялся.
— Не занимаюсь такими делами, — ответил Степан Иваныч. — Для душегубства других помощников ищите.
— Хорошего человека погубить грех, а Ефимка нешто человек? Я четвертной билет добавлю.
— Несподручно это нам, — бормочет староста. — Отродясь не занимался.
— Боишься зимогоров?
Степан Иваныч зло выкрикивает:
— Иди-ка ты к чертям! Вот скажу ребятам, куда подбиваешь…
И они расходятся в разные стороны.