Завтрак пришёл к концу, и все высыпали на палубу, не окончив спора. Здесь уже блистал во всей красе яркий, радостный день, с синим небом, с тонкой сетью хрупких облаков.
Пароход развил наибольшую скорость и от этого легонько вздрагивал. Вперегонку с ним мчались над водой быстрокрылые чайки, а в воде -- неуклюжие дельфины, время от времени выбрасываясь из тёмно-синей пучины.
Все расположились в тени рубки.
-- Я хотела бы чаек покормить, а хлеба нет... -- мило и беспомощно улыбнулась Аглая Петровна, легко и грациозно опираясь о борт парохода.
На фоне яркого дня она светилась радостным видением, которое, казалось, на минуту сошло на палубу и вот-вот упорхнёт в синеву небес.
Студент, коммивояжёр и капитан бросились в буфет за хлебом. За ними было поковылял и чиновник, но с полдороги вернулся.
-- Не угнаться за ними -- молодёжь, -- оправдывался он виновато улыбаясь и потирая ногу, на которую припадал.
К человеку в пенсне подсел купец.
-- Что я вам скажу, милый человек... Вижу я -- вы всякие науки знаете: разные там философии, альтруизмы (признаться, невдомёк мне -- что словцо это обозначает). Смотрю вот я на этого самого арапа и думаю: что ежели бы его в баню, да хорошенько мылом да мочалкой потереть. Чай, побелел бы?
Человек в пенсне улыбнулся:
-- Нет, сколько ни трите -- белее не будет. Такая окраска кожи от природы.
-- Это конечно... А только почему у него нос белее остальных частей? И ладони белее? Смотрю я на него, и чудно мне, что крахмалка не пачкается об его шею. Занятный человечина... Пойду ещё на него смотреть...
Колыхая тучным чревом, купец направился к негру.
Тот в это время с аппетитом уписывал яблоко, другое про запас лежало у него в руке.
Купец подошёл вплотную и начал без стеснения рассматривать чёрного человека, время от времени с удивлением покачивая головой.
* * *
Студент, капитан и коммивояжёр держали в руках большие ломти хлеба, а Аглая Петровна, отламывая кусочки, бросала их чайкам.
Проворные птицы с удивительной ловкостью набрасывались на летящий кусочек и ловили его на лету, а часто стремглав бросались вниз, настигая беглеца у самой воды или, легко касаясь крыльями гребня волны, извлекали добычу из тёмно-синей воды.
Аглая Петровна была в восторге. Она по-детски хлопала в ладоши, а глаза сияли радостью.
По примеру молодой девушки, кормлением чаек увлеклось большинство пассажиров, и белым птицам не нужно теперь было вырывать добычу друг у друга: в любой момент в воздух летало несколько кусочков.
Приплёлся и старый генерал покормить птичек. Старой пергаментной рукой с великим напряжением швырнул один кусочек, другой, третий...
Но тут и конец пришёл генеральской забаве. Из каюты павой выплыла его тучная половина, покрытая широким голубым шарфом. Заметив своего супруга в близком соседстве с этой "голубоглазой девчонкой", как мысленно называла она Аглаю Петровну, она заволновалась:
-- Нил Павлыч, а Нил Павлыч, поди-ка сюда! -- грозно прикрикнула она.
Старичок не на шутку перепугался.
-- Настенька, я только вот пташек покормлю... -- растерянно шамкал он.
-- Не тебе, сударь, этим заниматься; поди-ка сюда.
Генерал смущённо посмотрел вокруг и мелкими шажками направился к грозной половине, прочно усевшейся в плетёном кресле.
* * *
На палубе появился бритый человек актёрского вида.
Явно рисуясь, он опёрся о борт парохода и смотрел на всех с царственным видом. Вероятно, это была поза из какой-нибудь роли.
Вдруг лицо его преобразилось, сделалось сладким и радостным. Он вытянул вперёд руки и направился к человеку в пенсне:
-- Кого я вижу! Какая встреча! Здравствуйте, здравствуйте, родной!
По лицу человека в пенсне пробежала лёгкая тень неудовольствия, но он всё же встал навстречу актёру. Тот трижды его звонко облобызал и безжалостно тряс руку, засыпая вопросами:
-- Давно из Питера? А как же в газетах писали, что вы за границу собирались?.. Ах, да, читал ваш последний роман... Очень, очень глубоко взято... Серьёзная вещь... Чертовски рад встретиться с вами!
Актёр нарочно говорил преувеличенно громко, грудным баритоном "под благородных отцов", чтобы слышали окружающие. И, нужно сказать, вполне этого достиг: вся публика вдруг узнала, что человек в пенсне -- писатель, и что актёру он приходится большим другом.
Студент вдруг хлопнул себя по лбу и шёпотом поведал Аглае Петровне и соседям:
-- Вспомнил. Да ведь это Грибунин, известный беллетрист... То-то я смотрю, знакомое лицо...
Бросили кормление чаек и втихомолку начали рассматривать писателя.
-- Какой у него высокий лоб! -- захлёбывался от восторга студент, даже побледневший от волнения.
-- Какие глаза... -- мечтательно произнесла Аглая Петровна.
Даже ворчливая супруга генерала достала из сумочки лорнет.
Тем временем писатель с обычно спокойной улыбкой слушал неиссякаемого актёра.
Тот держал его за пуговицу, обнимал за талию, хлопал по коленке и вообще всячески старался засвидетельствовать свою большую близость к модному писателю.
К ним неожиданно подошёл коммивояжёр и протянул писателю руку, точно старому знакомому:
-- Здравствуйте, господин Грибунин! Как вам это понравится, -- обратился он в сторону актёра: -- сидит с нами за одним столом, вместе дебатируем и не знаем, что это наш знаменитый Грибунин.
Актёр очень недоволен появлением непрошенного собеседника. Придав своем улицу выражение наивысшего благородства и непроницаемости, он говорит:
-- Гм... видите ли, почтеннейший, на пароходе обычно не принято представляться... Ведь вы же, в свою очередь, не представлялись Александру Михайловичу...
-- Что я? -- представитель американских жатвенных машин "Букей". А они кто? -- известный всему миру писатель! Это две большие разницы!.. Алекасандр Михайлович, я читал ваш роман "Отцы" -- замечательный роман!
Грибунин улыбнулся:
-- Роман хорош, но -- увы! -- не мой...
-- Как не ваш?
Коммивояжёр опешил; впрочем, ненадолго:
-- Но и ваши романы я тоже читал... Очень хорошо вы знаете психологию. Прямо замечательно.