Монахъ, недовольный женскимъ правленіемъ.
(1746 г.).
Императрица Елисавета Петровна была четвертою женщиною на русскомъ престолѣ, и такой порядокъ былъ совершенно дикъ для русскаго міровоззрѣнія, привыкшаго къ низменному, воспитанному "домостроемъ", взгляду на женщину. Владыкою надъ мужчинами русскіе никакъ не могли вообразить женщину, тѣмъ болѣе не считали женщину способною къ многотрудному и многодумному дѣлу управленія государствомъ. Царь, по живымъ еще воспоминаніямъ народа о царяхъ московскихъ и о крутомъ Петрѣ, представлялъ высшій разумъ въ государствѣ, руководившій умнѣйшими головами -- царскою думой, приданною ему только въ помощь, а не въ руководство, представлялъ попечительнаго отца, обладающаго широкимъ и всеобъемлющимъ взглядомъ,-- и вдругъ баба занимаетъ его священный престолъ, властвуетъ надъ мужчинами!.. Это было дико для русскаго понятія, просто непереваримо.
"Страха ради іудейска" народъ покорился такому порядку вещей, но общественная мысль не покорялась, "супротивные толки" и осужденія слышались всюду, составляли тему разговоровъ, а потомъ часто и поводъ къ разбирательству въ тайныхъ конторахъ и Тайной канцеляріи.
Русскому человѣку претило еще и господство нѣмцевъ, приглашенныхъ въ Россію съ разумною цѣлью Петромъ Великимъ, но возобладавшихъ при его не столь дальновидныхъ преемникахъ.
Эти двѣ темы -- о бабьемъ правленіи и о нѣмцахъ -- пришли въ голову пьяному монаху, и онъ, распространившись о нихъ, попалъ въ бѣду.
Іеромонахъ Ярославскаго Толгскаго монастыря Александръ сидѣлъ въ октябрѣ 1745 года подъ карауломъ въ Московской консисторіи, отосланный архимандритомъ Іоанникіемъ изъ монастыря подъ судъ за кражу.
Злость разбирала іеромонаха на архимандрита и другихъ монаховъ, которые отослали его въ судъ, и хотѣлось Александру имъ "насолить".
Наконецъ,-- самъ ли онъ догадался, или, что вѣрнѣе, научили его сидѣвшіе подъ карауломъ,-- средство для мести было найдено по тому времени превосходное, вѣрно бьющее въ цѣль, могущее впутать сколько угодно личныхъ враговъ въ кашу.
25 октября, іеромонахъ Александръ объявилъ за собою "государево слово и дѣло" по первому пункту, т.-е. касающееся особы царствующей.
Александра безъ допроса отправили въ московскую Тайную контору, учрежденіе, подчиненное Петербургской Тайной канцеляріи.
Тамъ онъ объяснилъ, въ чемъ заключается его дѣло: онъ вспомнилъ разговоръ, происходившій полгода тому назадъ въ монастырской кельѣ между монахами.
Въ маѣ мѣсяцѣ, спустя дней пять послѣ Николина дня, онъ, доносчикъ Александръ, и живущіе съ нимъ въ одной кельѣ "головщикъ" (запѣвало, регентъ въ пѣвческомъ хорѣ), монахъ Савватій, "бѣлой попъ" (не монахъ, въ отличіе отъ "чернаго" попа, монаха) Ѳедоръ Петровъ и іеродіаконъ Игнатій легли спать. Монахи, какъ видно, сильно выпили; одинъ изъ нихъ, "головщикъ" Савватій, сперва началъ, лежа, пѣть духовные стихи, а когда это надоѣло, перешелъ къ мірскимъ пѣснямъ. Напѣвшись и потѣшивъ слушателей пѣснями, Савватій завелъ разговоры на политическія темы. Темы эти въ то время до добра не доводили, ибо легко было провраться. Проврался и Савватій:
-- Бабьи города не стоять николи!.. А вѣдь нынѣ государство баба держитъ!.. Баба не какъ человѣкъ!..
Тутъ Савватій приправилъ свое разсужденіе крѣпкимъ словомъ и продолжалъ:
-- Приняла она къ себѣ невѣрныхъ: наслѣдникъ у нея Петръ (III) Ѳедоровичъ, сынъ герцога Голштинскаго и Анны Петровны, невѣрный, да и наслѣдница (Екатерина (II), дочь герцога Ангальтъ-Цербстскаго), такая же невѣрная!.. Не могла она здѣсь въ Россіи людей выбрать!..
Выбранившись еще разъ, Савватій заснулъ; другіе монахи, видя, что Савватій несетъ опасную чепуху, благоразумно промолчали на это и тоже заснули,-- и дѣло это такъ бы и кануло въ вѣчность, если бы черезъ полгода Савватій не поссорился съ іеромонахомъ Александромъ. Тотъ вспомнилъ этотъ пьяный бредъ и изъ мести донесъ въ тайную контору. Заканчивая свой доносъ, Александръ ехидно прибавилъ нѣсколько словъ для погубленія ненавидимаго имъ архимандрита Іоанникія.
-- Объ этихъ неистовыхъ рѣчахъ Савватія я тогда же докладывалъ архимандриту Іоанникію, однако онъ оставилъ это дѣло втуне и Савватія простилъ.
Тотчасъ же послали за всѣми оговоренными въ Ярославскій Толгскій монастырь и привезли всѣхъ, купно съ архимандритомъ, къ допросу.
Свидѣтели подтвердили доносъ Александра, только архимандритъ заперся въ томъ, что ему было донесено о буйныхъ рѣчахъ Савватія.
-- Ничего мнѣ Александръ не говорилъ, клянусь Богомъ, а оговариваетъ меня доносчикъ знатно потому, что сердитъ на меня за то, что я отослалъ его въ консисторскій судъ за кражу.
Архимандриту дали очную ставку съ доносчикомъ, и Александръ повинился передъ всѣми, что солгалъ на Іоанникія.
Добившись главнаго, тайная контора снеслась съ Тайною канцеляріей и получила разрѣшеніе: Савватія, по обнаженіи священническаго и монашескаго сана, пытать и спросить накрѣпко: "съ какого подлинно умыслу вышеобъявленныя, важныя, злодѣйственныя слова онъ произносилъ, и не слыхалъ ли онъ тѣхъ непристойныхъ словъ отъ другихъ кого, и не разглашалъ ли онъ ихъ другимъ кому, и въ какомъ именно намѣреніи?"
На пыткѣ Савватій, теперь уже Сергій, повинился и могъ сказатъ только, что говорилъ безъ умыслу, отъ безмѣрнаго пьянства.
Тайная контора отослала экстрактъ изъ дѣла въ Тайную канцелярію и просила окончательнаго рѣшенія, держа пока всѣхъ подъ арестомъ.
Рѣшенія Тайной канцеляріи пришлось ждать три мѣсяца: оно пришло 13 января 1746 года и не обрадовало доносчика и свидѣтелей. Имъ за недонесеніе о семъ въ свое время велѣно учинить наказаніе, бить плетьми и отослать обратно въ монастырь, а для дерзкаго разстриженнаго іеромонаха Сергѣя приговоръ былъ покруче:
"Дабы Сергѣй впредь отъ такихъ важныхъ продерзостей имѣлъ воздержаніе, сверхъ бывшаго ему розыска (т.-е. пытокъ), учинить жестокое наказаніе, бить кнутомъ нещадно и сослать его въ Оренбургъ въ работу вѣчно".